скачать книгу бесплатно
Операция «Вирус» (сборник)
Ярослав Веров
Игорь Минаков
Максим Каммерер в сердце Островной Империи? Да, когда-то всемирно известные фантасты братья Стругацкие собирались написать роман или повесть под названием «Операция „Вирус“». Но… не написали. Ее создали Веров и Минаков. Как такое возможно? Точно так же, как возможно новое научно-фантастическое прочтение старой, старой сказки в мире, вывернутом наизнанку!
Ярослав Веров, Игорь Минаков
Операция «Вирус» (сборник)
Чудо межавторского космоса
1
Наиболее частым и даже дежурным вопросом, который задавали братьям Стругацким, был вопрос: как вы пишете вдвоем? Братья Стругацкие отвечали на него по-разному, но всегда в одном духе: дескать, никакого феномена тут нет, собираемся в Москве или Питере, один садится за машинку, другой валяется на диване, и так – слово за словом – рождается текст. Братья лукавили, и это лукавство стало очевидным, когда были опубликованы фрагменты из рабочей переписки между ними, которая велась практически ежедневно на протяжении десятков лет. Когда читаешь эти старые письма, то отчетливо видишь, какой титанический труд остается за кадром творческой биографии. Видишь, что совместное писательство не ограничивается посиделками в двух столицах – оно глубже, серьезнее, многограннее. Но самое чудесное – оно приводит к возникновению особого информационного пространства, которое вполне можно назвать «межавторским космосом».
История литературы знает достаточно примеров творческих дуэтов. Особенно много их в истории фантастики. Это можно объяснить особенностями жанра. Любовь к фантастике произрастает из того же кусочка человеческой души, что и религиозная вера. Но если религиозный человек верит в существование Всемогущего Творца и эта вера помогает ему смело смотреть в будущее, то любитель фантастики верит в будущее само по себе, и оно для него зачастую реальнее настоящего. А совместная вера, как известно, сближает, делая ничтожными суетные разногласия. Поэтому любители фантастики обожают собираться на конференции, называемые конвентами, и всегда расположены к сотрудничеству, если дело касается предмета их увлечения. Тяготеют друг к другу и писатели-фантасты: они единомышленники, им есть что обсуждать и что придумывать вместе.
А если в дополнение к этому возникает личная симпатия, то скоро следует ждать рождения нового автора, который будет носить двойную или даже тройную фамилию. О творчестве одного из таких авторов я и хочу рассказать.
2
Жили-были два очень непохожих друг на друга человека: донецкий инженер-физик Глеб Гусаков и московский редактор Игорь Минаков. Скорее всего, они никогда не пересеклись бы в этой жизни, если бы оба не любили фантастику и не начали ее писать. Глеб Гусаков уже имел опыт соавторской работы, издаваясь под псевдонимом Ярослав Веров. У Игоря Минакова публикаций было поменьше, но зато он получил профильное литературное образование. Я не знаю подробностей их первого знакомства, которое переросло в крепкую дружбу и стало основой для совместного творчества, но зато хорошо помню, как внезапно и напористо, кавалерийским наскоком, вторгся писатель Веров – Минаков в вяловатый и ставший уже привычным литературный процесс.
Тут следует ненадолго остановиться и отметить, что на момент появления этого нового писателя бурные дискуссии о путях развития отечественной фантастики уже отгремели. Большинство профессионалов сошлись на мнении, что фантастика – это лишь часть литературы, которая практически ничем не должна отличаться от так называемого мейнстрима. Поэтому жанровые границы не имеют четких контуров, и разделение писателей на фантастов и нефантастов лишено смысла. По сути, восторжествовала концепция, которую всю жизнь отстаивали вышеупомянутые братья Стругацкие и которая гласила, что фантастика – не жанр, а прием; что на фантастику распространяются все литературные законы без исключения; что фантасты обязаны главное внимание уделять именно художественному наполнению своих текстов. Братьев Стругацких можно понять – когда они пришли в фантастику, пейзаж там был сер и безрадостен. Коммунистические идеологи понимали задачи фантастики слишком утилитарно, полагая, что главная ее цель – популярно рассказывать о достижениях науки и техники. Директивным решением из фантастики изъяли современную сказку – советский аналог фэнтези. Жанр, по образному выражению Александра Беляева, «засушивали», отсекая все живое и необычное, выходящее за рамки идеологического канона. Была и еще одна проблема, о которой сегодня не принято говорить, – писатели-фантасты того времени и сами зачастую не могли преодолеть инертность мышления, тиражируя стандартные довоенные сюжеты о полетах на Марс и Венеру, о прогрессивных советских и безумных западных ученых, о внедрении рационализаторских предложений и борьбе «передовиков» с «вредителями». В этой ситуации даже литературно слабый роман «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова был воспринят как откровение. Он затрагивал совершенно новый (а на самом деле хорошо забытый старый) круг идей и тем, указав на основное назначение качественной фантастики – обсуждение философских проблем бытия: кто мы такие, зачем пришли в этот мир, откуда и куда идем. Братья Стругацкие активно вписались в процесс революционного обновления отечественной фантастики. И выступили как максималисты под лозунгом немедленного возвращения любимого жанра в основное литературное русло. Они только не учли, что и в этом русле имеются подводные камни.
К середине 1990-х годов сформировалась целая плеяда фантастов, выросших под влиянием братьев Стругацких и принявших их лозунг в качестве жизненной позиции. Их право на внимание со стороны читателей никто всерьез не оспаривал. Ниши были заняты, роли расписаны, и казалось, это надолго. Но вдруг выяснилась пренеприятная деталь. С одной стороны, мейнстрим не спешил принять жанровых неофитов – выход книги в любой из коммерческих серий фантастики автоматически делал писателя фантастом, даже если он в дальнейшем писал высоколобую реалистическую прозу. С другой стороны, планка отбора в упомянутых сериях быстро и необратимо снижалась год от года, и в фантастику пришли не десятки даже, а сотни самоуверенных молодых людей, не обладающих минимальными ремесленными навыками, но искренне полагающих, что «созидают литературу». В этих условиях те, кто задавал тон в 90-е, были оттеснены на обочину литературного процесса, – любитель фантастики, поглощающий десятки коммерческих книжек в год, перестал воспринимать их в качестве фантастов, а всенародно чтимыми прозаиками они так и не стали. Возникает вопрос: стоила ли игра свеч? Стоило ли отказываться от фантастики, минимизируя ее присутствие в текстах и трактуя ее только как прием, чтобы на выходе потерять круг верных читателей и отдать некогда любимый жанр на откуп агрессивным халтурщикам?..
Вопрос этот чисто риторический. В конце концов, каждый писатель сам определяет свои приоритеты и сам протаптывает тропинку к сердцу читателя. Заставлять его писать как-то иначе нельзя, да и опасно. Но это не означает, что в один прекрасный день не появятся новые писатели, искренне болеющие не за отдельных авторов, а за жанр в целом, и не подвергнут ревизии те положения, которые еще вчера казались незыблемыми. Именно эту, не самую простую, ношу и взвалили на свои плечи Глеб Гусаков и Игорь Минаков.
3
Современным школьникам подобное может показаться форменной фантастикой, но во времена моей молодости (а я получал образование в маленьком провинциальном городке на берегу моря) особым шиком среди одноклассников считалось не употребление табуированной лексики, а использование к месту и не к месту трех законов диалектики Фридриха Энгельса. Особенно нравился нам закон «отрицания отрицания» – мы не слишком вдавались в его суть, но даже в самой примитивной формулировке этот закон оставлял за нами право на собственное мнение, которое в перспективе может оказаться куда более верным, чем мнение учителей.
Закон «отрицания отрицания» действительно хорош, и при желании его действие может быть выявлено в любом виде человеческой деятельности, включая, разумеется, литературный процесс.
Здесь мы наблюдаем классический пример действия этого закона. В 1950-е годы в фантастику пришли братья Стругацкие, которые бросили вызов сложившемуся укладу и делом доказали, что жанр может быть более живым и ярким, чем считалось прежде. Они многому научили нас. Братья Стругацкие – наши Учителя. Но плох тот ученик, который никогда не поспорит с учителем! Глеб Гусаков и Игорь Минаков оказались хорошими учениками. Подобно Стругацким, они бросили вызов системе и рассчитывают победить.
В чем же суть этого вызова? Много лет друзья-соавторы наблюдали за последовательной деградацией жанра. Серьезные профессиональные прозаики все больше отдаляются от него, уходя в сатиру, фантасмагорию, сюрреализм и псевдоисторический роман. Все эти направления тоже можно отнести к фантастике (и некоторые литературоведы так делают), но тогда мы утрачиваем представление о том, что является ее магистральным руслом. Хотя это прозвучит как банальность, но скажу: магистральным руслом во все времена была именно и только научная фантастика. Так сложилось исторически. Задолго до XIX века появлялись мистические романы, утопии и фэнтезийные эпосы, но никому не приходило в голову выделить их в некий обособленный жанр, подобно детективу или романтической прозе. Только после Мэри Шелли, Жюля Верна и Герберта Уэллса фантастика стала тем, чем мы ее знаем сегодня. А главное, от чего всегда отталкивались эти основоположники, – это научно-фантастическая идея. Создание искусственного человека путем гальванизации мертвецов, полет в артиллерийском снаряде на Луну, путешествие в отдаленное будущее на машине времени – именно с этих идей начиналась настоящая фантастика, оказавшая влияние не только на литературу и кинематограф, но и на научно-технический прогресс. К концу ХХ века в России «банальности» стали подзабываться. Отказ от идей во имя «художественности» привел к размыванию границ и утрате стержня. Хорошо это или плохо? Для большинства молодых авторов, которые не привыкли затруднять себя работой мысли, наверное, хорошо, для читателей – несомненно плохо. Все чаще можно услышать крик души очередного разочаровавшегося: «Придешь в магазин, книжек полно, а почитать нечего!» Но дело даже не в том, что под маркой фантастики подсовывается бульварное чтиво о галактических империях и войнах эльфов с вампирами, а в том, что именно это чтиво и называется магистральным направлением. Как печальное следствие – в современной российской фантастике образовалась зияющая ниша, само существование которой дает основания говорить о перманентном кризисе, в котором находится жанр. Из фантастики выкинули научно-фантастическую идею… и грянул гром!
Есть несколько причин, почему это произошло, и о них уже писали знатоки жанра. Усилившаяся специализация науки, разочарование общества в ней, девальвация статуса научного работника, отсутствие внятных ориентиров, позволяющих отделить науку от лженауки, и тому подобное. Можно сколь угодно долго обсуждать эти причины, спорить о них до хрипоты. Можно даже радоваться тому, что это произошло, как делают некоторые самоуверенные критики. А можно сказать: хватит! Если в литературе опустела ниша, ее следует заполнить. Иначе кризис не преодолеть. Да, это трудный путь – идти наперекор течению, без поддержки и помощи, под свист и улюлюканье тех, кто не верит больше в благородство помыслов и согласился принимать жизнь такой, какая она есть. Это трудно. Но кто сказал, что будет легко?
4
Радует, что за дело возрождения отечественной научной фантастики взялись два опытных писателя. Одиночке, если он не обладает величайшей силой духа, не выстоять в борьбе с конъюнктурой. А дуэту Веров – Минаков приходит на помощь чудо межавторского космоса.
В незримом информационном пространстве, возникающем между соавторами, идет процесс непрерывной генерации и шлифовки идей. Словно пучки разогнанных протонов в большом адронном коллайдере, идеи сталкиваются, преобразуясь в нечто совершенно новое – в иную странную материю. Возникает стереоскопический взгляд на любую проблему, что позволяет ее с легкостью решить. Через череду ссор и компромиссов соавторы подыскивают общий знаменатель, и на выходе получается текст, который практически всегда глубже и объемнее некоего гипотетического произведения, написанного каждым из авторов поодиночке.
Писатель Веров – Минаков дебютировал сравнительно недавно – в 2008 году. И этот дебют мгновенно привлек внимание. Романы «Десант на Сатурн» и «Десант на Европу» из цикла «Трикстеры» заметно выделялись на фоне того, что сегодня издают под вывеской «Фантастический боевик». Разумеется, новый автор отдал дань и острому сюжету (погоням, перестрелкам, катастрофам), и описанию фантастических миров и существ, но выделяло его тексты из общей массы совсем другое – желание и умение вести серьезный разговор с читателем на глобальные темы. Именно этим всегда и славилась качественная научная фантастика. При этом автор попробовал решить нетривиальную творческую задачу – придумать утопическое общество, которое вполне могло бы вырасти из нашего сегодня без значительных революций и потрясений. В качестве основы использовался Мир Полдня братьев Стругацких. Представьте себе группу «идейных» и влиятельных технократов, которые поставили своей целью сделать Мир Полдня реальностью. Само по себе это выглядело бы нелепостью, если бы за группой не стояла транснациональная корпорация, создающая роботизированную управляемую среду обитания, в которой чрезвычайно комфортно жить. Искушение оказывается слишком велико, и человечество принимает навязываемые ему правила игры. Казалось бы, Веров – Минаков мог на этом остановиться, но он сделал следующий шаг: утопия в стиле Полдня – лишь технический этап на пути превращения землян в космическую цивилизацию.
Литературные критики приняли вещь неоднозначно. Поскольку новый автор обозначил цикл «Трикстеры» «программным произведением», призванным стать первой ласточкой возрождения научной фантастики в России, от Верова – Минакова ждали чуть ли не Откровения. А не дождавшись, немедленно принялись топтать тексты сапогами, даже не пытаясь понять, для чего они написаны и почему именно так написаны. Со стороны, признаться, это выглядело как пиршество вкусовщины. Критики не учли, что перед ними дебют. Если продолжать нашу аналогию (а она, между прочим, напрашивается), можно вспомнить о первом романе братьев Стругацких «Страна багровых туч». В нем уже было новое качество, но не чувствовалось еще уверенности будущих мастеров. Зато полным списком наличествовали все «родимые пятна» советской фантастики ближнего прицела. Возможно, это общее правило для творческих дуэтов. Трудно представить себе, чтобы два непохожих человека с непохожими биографиями в один момент сумели найти такие точки интеллектуального соприкосновения, которые позволили бы мгновенно перестроиться и начать выдавать на-гора превосходные тексты, не имеющие аналогов в истории мировой литературы. Не верю! Не бывает! Соавторы должны притереться, межавторский космос должен повзрослеть.
Тем не менее опытные читатели отнеслись к дебюту с куда большей благосклонностью, чем критики. Доказательством тому служат престижные литературные премии, которые Веров – Минаков получил на всевозможных фантастических конвентах и которые присуждаются по итогам тайного голосования участников либо решением компетентного жюри: «Бронзовый Икар», «Золотой Кадуцей», «Интерпресскон», «Серебряная стрела», «Чаша Бастиона».
5
Кстати, о «родимых пятнах».
В литературе (не только в фантастике) довольно сильна традиция создания так называемых зависимых произведений: фанфиков, сиквелов, приквелов, римейков, новеллизаций. Эта традиция существует со времен Гомера – по мнению ряда исследователей, «Илиада» и «Одиссея» изначально были сравнительно небольшими текстами, которые позднее много раз переиначивались и расширялись, вобрав в себя творчество множества людей. И никто сегодня не скажет, что это – плохо.
Традиция получила серьезный толчок к развитию с появлением кинематографа. Экранизировать книги или новеллизировать фильмы, снятые по оригинальному сценарию, стало привычным делом еще до Первой мировой войны. Телевидение расширило поле применения творческих сил, а глобальная компьютеризация позволила создавать мультипродукт, включающий собственно текст, иллюстрации к нему, аудиоинформацию, видео и даже игры по мотивам. Авторы литературного «мейнстрима» не остались в стороне от тенденции – в нем вызрело целое направление, называемое «постмодернизмом», ярчайшие представители которого соревнуются в том, чтобы рассыпать по своим романам как можно больше скрытых цитат из классики, аллюзий и реминисценций.
Нет ничего удивительного, что постмодернизм оказал значительное влияние на Верова – Минакова. Модные тенденции эпохи всегда оказывают влияние на молодых писателей, вопрос только в одном: сумеет ли конкретный писатель преодолеть диктат моды и сам стать законодателем мод?
Сборник, который вы держите в руках, является этапным для Верова – Минакова. Ведь самый простой способ избавиться от «родимых пятен» постмодернизма – отыграть в него до конца, до логического финала, до точки. Давайте посмотрим, как это делается.
Наибольшее влияние на фантаста Верова – Минакова, без сомнения, оказали братья Стругацкие. Это не означает, что соавторы Глеб Гусаков и Игорь Минаков не читали того же Гомера. Просто сложилось исторически: когда впервые встречаются два любителя фантастики, родившиеся и выросшие в Советском Союзе, одна из первых тем для обсуждения – это отношение к творчеству братьев, а уж затем все остальное.
Творчество же Стругацких весьма разнообразно: в нем можно найти и утопию, и научную фантастику с популяризаторским уклоном, и социально-психологическую фантастику, и острую сатиру, и фантасмагорию, и современную сказку. Больше того, одним из фирменных приемов братьев стало «авторское умолчание», когда многие загадки повествования авторами не объясняются, а само повествование обрывается в неожиданном месте. У истинных поклонников Стругацких всегда возникал соблазн дополнить «канонические» тексты, дать свои разгадки тайнам, убедительно объяснить хронологические нестыковки и логические несуразности. В результате возник масштабный литературный проект «Время учеников», придуманный петербуржским подвижником фантастики Андреем Чертковым, – профессиональные фантасты могли открыто попробовать себя в создании «зависимых» произведений по мирам Стругацких. Первоначально вышло три тома, совсем недавно – еще два. Кстати, в двух последних отметился текстами и один из героев нашего рассказа – Игорь Минаков. Вряд ли процесс осмысления творчества Стругацких на этом завершится. Следует ждать и новых книг, и новых фильмов, и новых игр.
Разумеется, принял участие в проекте хотя и молодой, но уже достаточно профессиональный автор Веров – Минаков. Сборник, который вы держите в руках, открывается повестью «Операция «Вирус». Само название повести способно многое сказать знатоку отечественной фантастики. Именно так, возможно, назывался бы роман братьев Стругацких, продолжающий «Обитаемый остров» и рассказывающий о том, как землянин Максим Каммерер проник в сердце зловещей Островной Империи на планете Саракш. Раньше считалось самоочевидным, что хронологически повесть находится между «Обитаемым островом» и «Жуком в муравейнике», однако у самых внимательных читателей возникал резонный вопрос: почему столь знаменитая личность, как Максим Каммерер (то, что он знаменит, выясняется в следующем романе трилогии о Максиме – «Волны гасят ветер»), практически не известен антагонисту – прогрессору с Саракша Льву Абалкину. Веров – Минаков блестяще устранил эту неувязку, разместив свою «Операцию…» между «Жуком…» и «Волнами…». Это решение потянуло за собой необычный сюжет и дало возможность автору создать свою, тоже весьма необычную, интерпретацию тайн Мира Полдня. Я не хочу лишать вас удовольствия от прочтения повести, пересказывая ее фабулу, но отмечу, что здесь Веров – Минаков показал себя как настоящий мастер слова, очень точно имитируя незабвенный стиль братьев Стругацких.
Вторая повесть сборника «Ключ к свободе» имеет подзаголовок «Научно-фантастическая сказка», и это очень точное определение, ведь в основу повествования действительно положена с детства хорошо нам известная сказка о Буратино и Золотом ключике, однако написана она в довольно оригинальном ключе (прошу прощения за каламбур). Здесь Веров – Минаков отдает дань не только приятным детским воспоминаниям, но и… киберпанку – поджанру, который много лет демонстрирует удивительную живучесть. Старая сказка в декорациях мира высоких технологий выглядит очень забавно и содержит, как и должна, урок для повзрослевших мальчиков.
Влияние старой доброй фантастики чувствуется и в рассказах, вошедших в сборник. Азимов, Бредбери, Гаррисон, Саймак, Лем стоят за этими небольшими, но емкими текстами. Веров – Минаков очень бережно обращается с нашим наследием, никогда не позволяя себе перейти грань фола или пошлости.
Да, все это – «зависимые» произведения, и, для того чтобы понять и прочувствовать тонкую игру автора, вам придется хотя бы бегло ознакомиться с первоисточниками. Но кто сказал, что будет легко? Легко не будет!
6
Этим сборником Веров – Минаков доказал, что может писать на уровне старых мастеров. Еще один, очень важный, этап освоен. «Родимые пятна» замечены, сублимация завершена. Что нам ждать в будущем?
Ответ уже содержится в сборнике. Ведь все представленные в нем произведения, помимо прочего, являются еще и научной фантастикой. Однако это не та научная фантастика, которая процветала в эпоху Жюля Верна. Сегодня возрождение такой фантастики невозможно, да и не нужно. Перед нами – художественная литература со всеми ее необходимыми атрибутами, в которой научно-фантастическая идея и соответствующий антураж используются для того, чтобы побудить читателя к работе мысли. Здесь нет «пустышек», которые можно пробежать глазом и забыть. От вас потребуется дополнительное интеллектуальное усилие.
Значит, вектор дальнейшего творческого пути определен. И, фиксируя этот момент, Веров – Минаков приводит в сборнике ряд своих статей, посвященных теоретическим вопросам создания новой отечественной научной фантастики. В них содержится и решительный ответ критикам, которые, позабыв о законе «отрицания отрицания», уже радостно похоронили ее, и спокойный разговор о том, чем отличается настоящая научная фантастика от других направлений литературы, в них доказывается ее ценность и обосновывается необходимость возрождения. И декларации эти – не пустые слова, они уже подкрепляются делами. По крайней мере, писатель Веров – Минаков настроен очень решительно!
Что ж, в заключение остается пожелать удачи новому творческому дуэту, ведь от того, как высоко ему удастся подняться по склону литературного Олимпа, зависит, не скатится ли вся наша фантастика до уровня конъюнктурной «развлекаловки», в которой нет места для мысли, а действуют сплошные рефлексы.
Антон ПЕРВУШИН
Повести
ОПЕРАЦИЯ «ВИРУС»
Полночь. Ни плеска волн,
Ни ветерка. Пустую лодку
Затопил свет луны.
Догэн
Прогрессора может одолеть
только Прогрессор.
А. и Б. Стругацкие
4 июня 78-го года
Завершение операции
И тогда Майя Тойвовна Глумова закричала. Пронзительно и страшно, как птица-невидимка в ночных пандорианских джунглях. И этот крик вывел меня из ступора. Я вдруг с безнадежной ясностью осознал, что сейчас произойдет. Не убирая «герцог» в кобуру, семенящим «боковым» шагом, будто чудовищный краб, Экселенц приближался к Абалкину. Приближался только с одной целью – добить. Произвести контрольный выстрел. Сделать ровно то, чего не сделал ротмистр Чачу, пуская в расход некоего Мака Сима, кандидата в действительные рядовые Гвардии. Сравнение это мне не понравилось до такой степени, что я почти рефлекторно перехватил руку шефа и отнял у него пистолет. Если бы Экселенц ждал нападения, он ни в коем случае не попался бы на столь примитивный прием и, чего доброго, уложил бы меня рядом с несчастным Левой. Тоже почти рефлекторно. Но начальник КОМКОНа-2 не был готов к предательству подчиненного. Корчась на полу – я слегка перестарался, блокируя его контрприем, – он процедил сквозь зубы знакомое: «Dumkopf, Rotznase!»
– Простите, Экселенц, – пробормотал я, – но так нельзя. Мы не на Саракше.
– Под трибунал пойдешь, – прошипел он. – Мальчишка…
– Нет, Экселенц, – ответил я, намертво задавливая в себе субординационный инстинкт. – Мне уже за сорок, и я далеко не тот лопоухий юнец, что за здорово живешь погубил сотни людей.
– Подбери детонатор, террорист, – буркнул Экселенц. Протянутую руку растерявшегося Водолея он проигнорировал.
Я поднял злополучный кружочек с «иероглифом сандзю» и, не зная куда его девать, сунул в карман. Глумова, всхлипывая, рухнула перед Абалкиным на колени.
– Успокойтесь, Майя Тойвовна, – тихо сказал я. – Стрельбы больше не будет! – добавил я уже громче, чтобы слышали Экселенц и Гриша.
– Стояли звери… около двери, – прошептал Абалкин и потерял сознание.
4 июня 78-го года
Разбор полетов
– А теперь изволь объясниться! – потребовал Экселенц, когда мы вернулись в его кабинет. Законное место за рабочим столом он почему-то не занял. Я внимательно посмотрел на своего шефа, и мне пришло в голову, что передо мной вовсе не великий и ужасный Странник, бывший резидент Совета Галактической Безопасности и нынешний всемогущий глава КОМКОНа-2 – передо мной глубокий старик, у которого вдруг вышибли землю из-под ног. Сорок лет они вычеркнули у него из жизни. Сорок лет они делали из него муравья. Сорок лет он ни о чем другом не мог думать. Они сделали его трусом, и он стал шарахаться от собственной тени. И как всякий трус, он начал стрелять. Палить из «герцога» двадцать шестого калибра в олицетворение своего страха, которое когда-то ласково называли Левушкой-ревушкой… Но, похоже, то был бред моей взбудораженной совести. Ничего у него не вышибли. В следующее мгновение зеленые глаза Экселенца опять горели дьявольским огнем, а оттопыренные уши зловеще пылали на фоне картины с изображением восхода солнца над Парамуширом. Завороженный этим внезапным превращением, я почувствовал, что решимость моя улетучивается, будто жидкий кислород из расколотого дьюара.
– Ну!
Если я не сумею доказать свою правоту, он меня убьет, подумал я отстраненно. Ну и пусть, главное Абалкин жив и находится в нашем комконовском госпитале, куда не пускают посторонних, будь ты даже самим Председателем Мирового Совета. Я мысленно сосчитал до десяти и заговорил:
– Нельзя его убивать, Экселенц. Неправильно это.
– Ты еще скажи – негуманно.
– Да, негуманно, – с вызовом сказал я. – Потому что Абалкин не автомат Странников.
– Кто же он, по-твоему?
– Человек. Запутавшийся, выбитый из колеи, в конце концов – взбунтовавшийся против навязанного ему образа жизни, но человек.
– У которого есть детонатор, – вставил Экселенц.
– Да с чего вы все взяли, что это детонатор! – возопил я. – А если это все-таки элемент жизнеобеспечения? Или удостоверение личности вроде ген-индекса?
– Которое требуется предъявить первому же встречному Страннику, – продолжил шеф.
– Ну, я не знаю, что это на самом деле… Я исхожу из простого соображения, что вся эта детективная история слишком уж отвечает нашей, человеческой логике. Но даже мы не стали бы громоздить одну нелепость на другую ради сомнительного результата. – Я понимал, что говорю не слишком внятно и совсем неубедительно, но времени тщательно обдумать, облечь смутные свои прозрения в чеканные формулировки у меня не было. – Из чего, собственно, следует, что Абалкин – автомат Странников, у которого включилась программа? Только из того, что он отправился в Музей Внеземных культур вопреки моему предупреждению? – Экселенц засопел, но я продолжал: – А если это было обычным упрямством?! Допустим, Абалкин решил забрать свой детонатор, чтобы устранить возможность шантажа с нашей стороны. Поступок, конечно, асоциальный, но не настолько, чтобы угрожать безопасности человечества. Вы скажете, что голован Щекн отрекся от своего друга, потому что углядел в нем нечто нечеловеческое? Но и такой вывод ровно ни из чего не следует, кроме нашей уверенности, что Абалкин – это вдруг активизировавшийся автомат Странников. Вполне возможно, что Щекну просто не понравился нерекондиционированный прогрессор. Офицер штаба группы флотов «Ц» – тот еще фрукт! Полагаю, Щекну-Итрчу хорошо известно, что делают такие офицеры, обнаружив голована-цзеху на расстоянии выстрела. К тому же Абалкин сам назвал причину своих метаний и своего желания во чтобы то ни стало оставаться на Земле, и мне почему-то кажется, что он не солгал. – Экселенц больше не буравил меня взглядом, ему уже стало неинтересно. – Если говорить коротко, шеф, я считаю, что мы пошли на поводу у событий, приняли в качестве рабочей не самую продуманную версию, что, конечно, простительно в состоянии цейтнота…
– Старину Айзека можно поздравить с новым учеником, – прервал мое словоизвержение глава КОМКОНа-2. – Ну хорошо, что ты предлагаешь?
– Я предлагаю дать Абалкину шанс.
– Добраться до детонатора?
– Нет, конечно… Пусть поправляется, приходит в себя. Тогда с ним можно будет спокойно поговорить…
– Допросить, – уточнил Экселенц.
– Если угодно, – сказал я. – Главное – узнать, что там, на Саракше, произошло.
– Так Абалкин тебе все и выложит, – проворчал Экселенц.
– Что-нибудь да расскажет… Пополним ряд наших версий.
– Это все лирика, Мак, – сказал он. – Убедительных доводов я не услышал. Операцию считаю проваленной…
– Понимаю, Экселенц, – откликнулся я. – Готов понести любое наказание.
– Не перебивай, – буркнул Экселенц. – Перед Советом отвечать мне. А ты отправишься на Саракш и проведешь официальное расследование по факту гибели выездного врача Курта Лоффенфельда. Сроку даю неделю. По истечении этой недели результаты должны лежать у меня на столе. Удовлетворительные результаты. Если они таковыми не окажутся, готовься сменить место службы. Скажем, на устье Тары. Там у них вечный аврал. Как понял?
– Понял вас хорошо, – откликнулся я, вытягиваясь в струнку. – Разрешите приступить?
– Валяй, приступай, – отмахнулся он. – И на глаза мне лучше не попадайся.
5 июня 78-го года
Утро мудренее
Утром я справился о состоянии здоровья пациента Абалкина у дежурной госпитальной сестры. Разумеется, воспользовавшись спецдопуском. Невзирая на раннюю пору, девушка бодро сообщила, что пациент Абалкин (огнестрельное ранение) находится в кибернизированном реанимационном боксе, что состояние его хоть и тяжелое, но стабильное и шансы на выздоровление довольно высоки. Она стала перечислять какие-то сугубо медицинские показатели, но я поблагодарил ее и отключился.
Созерцая, как восходящее солнце золотит граненые карандаши тысячеэтажников, я попытался составить план дальнейших действий. Ничего путного у меня не выходило, недоставало информации. И мне позарез нужно было восполнить этот недостаток. Сидеть на Земле и ждать, пока Абалкин сможет, а главное, захочет поговорить, я не имел права. Тем более что к разговору с ним следовало тщательно подготовиться. Иначе все сведется к назойливым артистичным призывам к гражданской совести Абалкина с моей стороны и к глухому запирательству – с его. Хотя, признаться, не очень-то верил в результативность официального расследования. Работа со свидетелями, если те выразят желание, чтобы с ними работали. Осмотр места происшествия – при условии, что меня к этому месту допустят. Изучение вещественных доказательств, ежели таковые отыщутся. Все эти действия носили почти ритуальный характер. Экселенцу нужно отчитаться перед Советом, Совету – перед друзьями и родственниками покойного Лоффенфельда. Рутинная, но необходимая процедура.
А что нужно мне? Мне нужна правда. Я верил в вельзевулову программу, якобы заложенную в «подкидышей», еще меньше Экселенца. И уж совсем не верил я, что Абалкин перестал быть человеком только потому, что его вдруг повлекло к детонатору. Кто бы не захотел увидеть эту дьявольскую штуковину, зная, что от нее зависит его судьба? Я бы обязательно захотел. И смел бы на своем пути любые препятствия. Однако таких вот общих соображений мне было уже недостаточно. Мне требовалась надежная мировоззренческая опора под эти шаткие построения. А такую опору мог предоставить только один человек – знаток запрещенной науки, криптоисторик Айзек Бромберг.
Мне в очередной раз пришло в голову, что Экселенц опять оказался хитрее, чем я думал. Ему и самому невыгодно было убивать Абалкина, так толком и не выяснив, что там на самом деле произошло между ним и Тристаном-Лоффенфельдом. И теперь Экселенц готов воспользоваться ситуацией, чтобы довести это дело до конца, как настоящий контрразведчик. И возложил он эту миссию лично на меня, потому что прекрасно понимал, что проштрафившийся комконовец Каммерер будет теперь землю рыть, чтобы не столько доказать невиновность Абалкина, сколько подтвердить свою профессиональную пригодность. И про нового ученика старины Айзека Экселенц упомянул не случайно. Значит, я буду не одинок. Не люблю быть одиноким. Особенно в драке. Саракш начисто отбил у меня охоту оставаться с глазу на глаз с неизвестным, неуловимым, но беспощадным противником.
5 июня 78-го года
Новые горизонты
Бромберг жил в небольшом доме на правом берегу Исети в тихом малоэтажном районе. Дом этот, видимо, был местной достопримечательностью: мощный бревенчатый сруб под тесовой крышей, окруженный глухим высоким забором с широкими воротами, в которые врезана узенькая калитка. В соответствии с указанием на жестяной табличке, выполненном на трех языках, включая тагорянский, я потянул на себя кованое железное кольцо и оказался в просторном дворе.
