скачать книгу бесплатно
Медленно открываю глаза: передо мной стоит медсестра, в руках у неё поднос с какими-то инструментами и препаратами.
– Здравствуйте.
Растерянно смотрю по сторонам, пытаясь опомниться после сна.
– Я поставлю Вам укол, а потом можете дальше спать. Если после укола будет хуже, обязательно сообщите. Я сейчас уйду, но сменщицу я предупрежу, – медсестра очень вежливая, у неё приятный заботливый голос.
– Что за препарат, – с трудом переворачиваюсь на живот. Боль пронзает всё тело. Голова «раскалывается».
– Ноотроп. Обычное дело. Лекарства этой группы прописывают для более быстрого восстановления после черепно-мозговых травм или нарушений мозгового кровообращения, а также поможет Вам с концентрацией, – ничего не понимаю. Травма, нарушения. Врач мне толком ничего не сказал. Я даже не знаю, что стало последствием падения.
– Черепно-мозговой травмой? – медсестра аккуратно вводит лекарство. Резкая и неприятная боль, нога отнимается.
– Ну да. Не волнуйтесь. Я видела Вашу карту и всё, что вам назначено. Всё по назначению Вашего лечащего врача.
Сестра вынимает иглу, сгладывает мусор в небольшой контейнер и уходит из палаты. Я остаюсь одна в глубокой тишине. Вопросов не стало меньше, наоборот: их ещё больше. Почему от меня скрывают диагноз? А если всё хорошо, то почему не скажут об этом?
Возвращаюсь на спину. Кажется, я скоро сойду с ума.
Мама и отец приезжают ко мне через час, после того, как мою палату покинула медсестра. В руках у папы большой синий пакет и пиджак: по костюму было видно, что они приехали сразу, как папа вернулся с работы. Мне так стыдно… Я всегда думала, как им безразлична моя жизнь, а теперь по их красным глазам, понимаю, какими страшными для них были эти четыре дня. Четыре дня они плакали, не теряя надежду, что их дочь придёт в себя.
– Я испекла твой любимый пирог с клубникой, – мама ставит пакет на тумбу возле кровати и целует меня.
– Привет, дочка, – папа подходит ко мне и берёт за руку, – ты не представляешь, как я рад, что могу снова видеть тебя!
– Мы привезли тебе ноутбук. Сможешь что-нибудь посмотреть, когда тебе будет лучше. Ещё тут фрукты, сок и…– мама начала всё доставать из пакета. – Майк, мы забыли апельсины. Ей же нужны витамины, Майк, – мама в секунду становится нервной, её голос дрожит. Вот-вот она заплачет.
–Мама, всё в порядке,– я пытаюсь привстать, но спину пронзает боль, и я сильно жмурюсь. – Мама и папа… прошу, не нужно так загонять себя. Всё… всё хорошо.
Мама всё в той же мятой чёрной кофте. Она не потратила на себя и секунды.
– Спасибо за всё, я очень рада вас видеть, – мама тихо выдыхает, папа встаёт и подходит к ней. Он обнимает её, и внутри меня разливается тепло. Я так рада видеть их такими близкими.
Мама и папа вместе тридцать лет, с самой школы. Я никогда не спрашивала, как они познакомились и стали парой. Но я готова спорить с каждым, что они любят друг друга, как никто не может любить. Папа во всём поддерживает маму, с ним она кажется такой хрупкой. Мама же сильно забоится об отце, и без неё он и дня не продержится.
Мама вздрагивает в объятьях папы, когда в тишине звучит мой голос:
– Мама, я хочу поговорить с моим доктором.
–Я, я не думаю, что это хорошая идея.
– Мама, ты не можешь скрывать от меня, что со мной. Я хочу знать, – мои глаза наполняются слезами. Я пытаюсь их скрыть, чтобы не делать больно родителям.
– Дакота, она права.
– Нет! – мама вырывается из рук папы, – Ной, ты не можешь, она ещё не готова, – мама пытается сдержаться и не перейти на крик.
Я набираюсь сил.
– Мама, пожалуйста! Мне плохо от этой неизвестности, – я плачу, мама отрицательно машет головой и тоже начинает плакать, – прошу. Пожалуйста.
Мама сдаётся. Она выходит из палаты, а папа бежит за ней. Через пару минут в палату заходит доктор Эндрюс. Один. Я моментально напрягаюсь.
– Элиан, Вы хотели меня видеть?
–Что со мной?– перебив врача, спросила я. Мне становится неловко. Я виновато опускаю глаза, но не извиняюсь, слова застревают в горле.
–У Вас ушиб головного мозга, тяжелой степени, – доктор выдыхает и садится рядом на стуле. – Я говорил, что, скорее всего, произошёл удар обо что-то очень твёрдое. Камень, балка от моста – это не важно. Травма серьёзная. Справой стороны затылочной зоны у Вас гематома, отсюда резкие боли. Я настаивал миссис Дэвис, сообщить Вам сразу, но она категорически была против этого, и настояла на том, чтобы я Вам не говорил.
Я машинально дотрагиваюсь рукой, до головы. Ноющая боль вызывает чувство тошноты. Гематома оказалась небольшой, но вызывала жуткую боль, при каждом резком движении, волосы на том месте слиплись в крови.
–И, что дальше? – Почему-то я чувствую абсолютное безразличие к себе. Я злюсь на себя за всю эту ситуацию. Мне безумно стыдно перед родителями, и перед теми, кто был на вечеринки у Келли. Келли…. Как же мне хочется увидеть её и всё у неё узнать. Она – единственный шанс, во всём разобраться.
– Я повторю, что это очень серьёзная травма, теперь вся Ваша жизнь – сплошной риск. Куча противопоказаний, долгое лечение. Вы должны быть счастливы, что та легко отделались.
– Легко? – а врач то шутник. Начинаю психовать, но доктор Эндрюс сохраняет полное спокойствие.
– Да, только представьте. Вы могли бы погибнуть, или лишится возможности ходить. Параплегия, полная потеря памяти, долгая кома. Вам же стоит лишь соблюдать противопоказания и лечение. Ваша жизнь почти не изменится.
– Что, что мне нельзя? – я вновь перебиваю доктора, но сейчас мне не до манер. Я на полном взводе.
– Вам нежелательно долго находиться на солнце, все нагрузки категорически исключить. Любой спорт, йога, танцы – опасны для Вашей новой жизни.
Доктор Эндрюс продолжал перечислять запреты, но я его уже не слышу. Я словно поместилась в вакуум. Уши заложило, боль ушла на второй план. Весь мой мир, вся моя дальнейшая жизнь, разрушились прямо сейчас. Я закрываю глаза, в надежде мгновенно уснуть. Убраться из этого кошмара. Я больше не сдерживаю слёзы. Они льются быстрым ручьём на подушку. Сквозь гул в ушах я слышу крик, и не сразу понимаю, что это я кричу. В палату забегает мама, за ней отец и медсестра. Я бью бессильными руками, плачу, и не могу ничего сказать. Мне ставят укол, но я дёргаю рукой, и маленькая струйка крови, стекает по руке, из новой ранки. Через пару секунд, а может это были и минуты, десятки минут, я отрубаюсь.
***
Я первый раз стою на пуантах, которые мне подарили на Рождество родители. Хореограф хвалит меня, не первый раз за занятие и я расплываюсь в улыбке. Мне пять лет…
Мама уже пришла за мной и стоит в дверях. Я вся вспотевшая и красная от жары, не смотрю в её сторону, чтобы не сбиться.
«Раз-два-три», – повторяю у себя в голове.
Мама улыбается, когда я подпрыгиваю возле станка.
Урок заканчивается, миссис Рокковски, грозно смотрит на нас, говоря домашние задание. Я слушаю её, как заворожённая. Впитываю каждое слово.
Одиннадцать лет спустя.
Играет громкая музыка. Я прилично разбегаюсь, отталкиваюсь от пола и взмываю верх, как птица. Выгибаю спину, вытягиваю ноги. Плавно приземляюсь. Мы ставим мюзикл « Ромео и Джульетта», в современной интерпретации… Моя первая ведущая роль.
– Зря ты ушла из классического балета, – Миссис Рокковски появляется из неоткуда, вовремя перерыва.
– Здравствуйте. Я рад Вас видеть,– она прекрасная. Высокая, статная. Волосы чёрные, затянуты в шишку. Длинное чёрное платье подчёркивает тончайшую талию.
– Не жалеешь? – она кивает в сторону сцены, – Современный балет люди воспринимают совершенно по-другому. Мы с группой ставим «Сон в летнюю ночь», ты бы идеально подошла на роль Титании.
– Ого, это серьёзное произведение. Мне приятно, что вы верите в меня, но я хочу накопить достаточно опыта в разных направлениях, перед тем, как буду поступать в академию. Современный балет – ещё один этап в моей жизни!
– Что ж, у тебя ещё достаточно времени подумать, чего ты хочешь. Не советую часто метаться от одного к другому. Но знаешь, ты можешь попробовать пройти кастинг, в какую-нибудь труппу или мюзикл, и всё пойдёт куда быстрее.
– Я люблю учиться.
Настоящее время.
Я мечтала стать хореографом. Профессионально заниматься балетом. Практически каждый день я упорно тренировалась по пять часов. Танцы были огромной частью моей жизни, и занимали приличное место в моём сердце. Неужели мне придется бросить всё это? Оставить танцы – равносильно для меня, что отрезать и выбросить на мусорку часть своего сердца. Столько сил, слёз и нервов были потрачены, по пути к своей цели. Теперь мне придётся оставить всё это.
Когда у меня случилась истерика, мне вкололи укол успокоительного, и спустя время, я уснула. Я проспала несколько часов, и проснулась, когда отец уехал. С огромным трудом я заставила маму вспомнить о себе и съездить домой, отдохнуть. Ей было необходимо поспать, принять душ – отвлечься от меня.
Ко мне заходила медсестра, молодая, лет двадцати пяти, с огромными губами, накрашенными бледно розовым блеском. У нее был противный, писклявый голосок. Она сказала мне, что я пролежу здесь ещё, не меньше недели, и принесла мне ужин. Есть мне естественно не хотелось, и через некоторое время поднос с нетронутой едой забрали.
Я смогла, наконец, встать. Мои ноги сильно отекли, но я могла их чувствовать. Прошла я не много, шагов пять до раковины. Зеркала в палате не было, и до сих пор я не видела, как выгляжу.
Я аккуратно расчесала свои волосы, убрав при этом в косу; в горле мгновенно пересыхало, и, на радость маме, я выпила весь сок.
Я лежала на спине и тупо смотрела в потолок. Моё внимание привлекла трещинка возле лампы. Трещины на зданиях, как шрамы на теле людей. Таят в себе секрет, и напоминают о случившимся. Трещины напоминают зданию о том, как много ему лет, или как давно делали ремонт. Шрамы, надоедливо напоминают о боли. Так и мои раны и ссадины станут шрамами, и станут напоминание о том ужасном дне, когда я так много потеряла: надежды, мечты, будущее, смысл жизни.
Почему все думают, что я хотела покончить с собой? Я уверена: это не так. Я не помню, как оказалась на мосту, не помню, почему ушла с вечеринки. Я даже не помню, как прыгнула. Но жить я хотела и ни за что не прыгнула бы специально.
Была уже глубокая ночь, через окно было плохо видно небо: мне мешали деревья, которые тянулись до него, словно хотели забрать себе его и укутать им свои ветки. Всё же мне удаётся увидеть сквозь усыпанные листвой ветви яркую звезду, она отличалась от всех.
Я всегда любила ночное время. Иногда, когда мне не спалось, я открывала окно и садилась на небольшой бордюр, включала «Linkin Park» и наблюдала за звёздами, лишь звук проезжающих машин оставлял меня в реальности. Я всегда восхищалась звёздами, они свободны, их никто не может поймать или достать, до них нельзя дотронуться, ступить на них. Мне кажется, это завораживает и притягивает.
Я пролежала несколько часов, тупо смотря на небо. Потихоньку начинало светать, но мне совершенно не хотелось спать. Я боялась, что замкнув глаза, я снова окажусь в коме. Странно и неприятно осознавать, что ты потерял несколько дней своей жизни. Ты не мёртв, но при этом лежишь бездвижный, а мир тебя не ждёт. День сменяется ночью, солнце – луной, и наоборот. А ты этого не чувствуешь. Кусок твоей жизни просто испаряется. Четыре дня, девяносто шесть часов, пять тысяч семьсот шестьдесят минут и ещё больше секунд… Да, по сравнению с людьми, которые всю жизнь «парят» между жизнью и смертью – это ничто. Но если задуматься, как много я могла сделать, как много можно было изменить, становится горько и страшно.
***
В коридоре больницы раздаётся громкий звук, словно что-то тяжёлое упало. Прислушиваюсь, но больше ничего не слышно. Снова глухой удар. Мне становится любопытно. Сажусь на кровати. Больше не слышно ни звука. С неимоверной болью в голове и в ногах, я всё же встаю, и, накинув на себя толстовку, направилась к двери. Приоткрыв её, я вижу, как мальчик лежит возле инвалидной коляски. Я сразу понимаю, что он упал с неё и не может встать. Медсестра почему-то не идёт, хотя звук падения был громкий.
– Я сейчас позову сестру, – поднять сама я испугалась, ведь не знаю причину, по которой он не может передвигаться самостоятельно, и боюсь сделать что-то не так.
Подбегаю к дежурной стойке, и что я вижу? Медсестра сладко спит, подложив под голову медицинские карты. Как так можно? Спать, когда в любой момент любому из больных может стать плохо и понадобится помощь.
Я решаю не будить дежурную и беру себя в руки. Подхожу к этому пареньку: он лежит неподвижно, закрыв глаза. Он очень худой, под его глазами «мешки». Да уж, вид у него болезненный, хотя о чём это я, это же больница, тут таких много, я – не исключение.
– Эй, ты спишь? – мальчик медленно открывает глаза, – Сейчас я тебе помогу.
Сначала я решила поднять коляску, чтобы потом посадить его, но стоило мне взять её, как боль появилась и в руках. Я воротила её несколько минут, но мне всё же удалось поставить её так, чтобы она перестала складываться.
– Сзади есть блокировка колёс, чтобы она стояла на месте, – я вздрагиваю от неожиданной реплики мальчика. Голос у него довольно взрослый, но на вид ему не больше пятнадцати.
Смотрю назад, нахожу педаль и давлю её ногой. Раздаётся щелчок. Проверяю: коляска больше не двигалась, а стояла твёрдо на одном месте.
Я обхватываю парнишку руками, сжимая на спине руки в замок. Отрываю его от пола и прижимаю к себе. Делаю шаг до коляски и не спеша опускаю его в сидение.
Кажется, всё это время я не дышала. И теперь выдохнув, я, со спокойной душой, сажусь прямо на пол рядом с креслом. Мышцы на руках заныли, голова закружилась. Откидываюсь спиной на стену и закрываю глаза.
–Спасибо,– тихо произносит мальчик. Я открываю глаза, на меня он не смотрит, а смотрит в пол.
–Пустяки,– с улыбкой отвечаю.
Начинаю подниматься, но затем я чувствую, как ноги подкосились, в глазах резко потемнело и сдавило виски. Я понимаю, что начинаю падать, и не могу удержаться. Резко меня хватают за руку, и я успеваю сама сесть.
–Теперь мы квиты,– произносит мальчик, которого я недавно выручила. Отдышавшись и придя в себя, я, наконец, могу поблагодарить его:
– Это уж точно. Спасибо.
Повисло неловкое молчание. И я решаю попрощаться, когда он вдруг выдаёт:
–Хочешь, покажу кое-что классное?
–Серьёзно, мы же в больнице, неужели здесь есть что-то интересное?
–Ну, да. Я тут уже месяц, поэтому знаю всё. Поэтому сними тормоз с колёс, а потом, я тебе покажу.
Я повинуюсь его словам, и, встав за коляской, поднимаю педаль.
– Ну, что дальше?– он говорит, что нужно идти прямо до конца коридора, затем свернуть налево, и пройти до конца.
Я взялась за ручку коляски, и мы отправились. Спустя минут пять, не больше, мы подошли к стеклянным дверям, ведущим на балкон. Остановившись возле одной из дверей я, обойдя коляску, открываю её.
–Нам сюда можно? – спрашиваю, силой надавив на ручки в низ.
–Наверное, нет, но всем без разницы.
Я продолжила надавливать на ручку, но она не поддавалась.
– Слушай, кажется, тут заклинило,– дёрнув последний раз, я убедилась, что ручка сломана.
– Извини, я что-то задумался. Эта дверь не открывается, попробуй другую, или могу я.
Я повторяю тоже с другой дверью, нота с лёгкостью тут же открывается. Парнишка подъезжает, и я помогаю переехать ему порог.
– Не нужно было, я и сам мог,– мальчик явно раздражён. Наверное, он не любит, когда ему помогают по каждому пустяку.
Я отпускаю инвалидное кресло, и мы разом оказываемся на балконе. Немного запыхавшись, я не сразу обращаю внимание на то, куда смотрит тот мальчик. Но отдышавшись и подняв голову, я ахаю.
Тёмно-голубое, утреннее небо, медленно светлеет, проникаясь нежно-розовыми оттенками, напоминая мне сахарную вату; едва заметные жёлтые блики, видневшиеся на горизонте, будто напоминали о скором появлении солнца. Картина завораживала.
Таким Сиэтл я не видела. Тихий и спокойный. Без толпы шумных людей и кучи проезжающих машин. Лишь изредка слышались шум мотора, или случайно брошенная фраза. Живя в маленьком доме, окружённом другими домами и небоскребами, ты не замечаешь такой естественной красоты. Красоты, за которую не надо платить или что-то менять, отдавать. Природа всё сделала сама, позволив нам молча любоваться, так как это делали мы. Не говоря ни слова, мы думали об одном.
Не знаю, сколько мы уже стоим: уходить совсем не хотелось. За десятками крыш небоскребов уже начало поднимается солнце. Раскидывая по небу свои лучи, оно не спеша возвышалось над бесконечным городом. Сиэтл просыпался.
–Это очень красиво, дух захватывает. Когда ты находишься «внутри» города, вдыхая всю жизнь Сиэтла вместе с пылью, этого не видно, и ты даже не думаешь об этом. Мы так много прекрасного пропускаем, – я замечаю позади парнишки лавку. Подтащив её к коляске, сажусь на неё рядом с мальчиком.
–Я Майк, а ты?– совсем не подумала, что мы даже имени друг друга не знаем, хотя прошло не меньше двух часов с нашей встречи.
–Элиан, можешь называть меня Лиа.
