(не)жена для бандита

скачать книгу бесплатно

Я действую четко и даю команды Хану спокойным уверенным голосом. По нему нельзя догадаться, что внутри у меня творится кавардак.

А кавардак и правда запущенный…

Вдруг вспоминаю, как мы познакомились с Олегом – я получала в этот день диплом, и все цвета радуги переливались и искрились в моем сердце. Он просто не мог пройти мимо такой открытости миру, а я не могла не обратить внимание на юморного, смешливого парня, не жалеющего на девушку денег и времени.

Но тут же вспоминаю, как он стоял с перекошенным от злости и ярости лицом, вцепившись в мое свадебное платье. Помню, как от напора его жестких пальцев лопнула нитка жемчуга на груди, и бусины покатились по полу с характерным глухим стуком. Помню его слова, которые никогда не выветрятся из моей памяти, моего сердца. «Ты мне не интересна как женщина»…

Что ж, сегодня я, похоже, буду интересна тебе как врач…

– Все, я закончила. – Вытерев пот со лба, бросаю ножницы в железную миску, к остальным хирургическим инструментам и пуле, которая, слава богу, не задела легкое.

От усталости и нервного напряжения немного дрожат руки и очень сильно болит голова – так часто бывает, когда настигает отходняк после тяжелого дела, требующего сильнейших умственных энергозатрат. Я не снимаю маску, чтобы не было видно лица, иначе все волнение, которое никак не проходит от встречи с Олегом, будет раскрыто.

Хан, который сидит у входа на стуле, внимательно следит за моими действиями. Во время операции он четко выполнял все, что бы я ни попросила, и мне кажется, что у него явно есть медицинское образование. Чувствуется навык, сильная рука, и он совсем не боится крови и вида внутренних органов.

– Этому человеку, – показываю я на Олега, из которого только что извлекла настоящую пулю, – нужно в больницу. Если он не попадет туда, может случиться все что угодно: потеря крови, заражение. Вы же понимаете, что в таких походных условиях, даже с наличием большого количества нужных хирургических инструментов, такие операции не производятся.

Стягиваю латексные перчатки. Они по очереди с резким хлюпом отпускают мою руку, и Хан вздрагивает, выходя из задумчивости.

– Когда он очнется?

– Не могу сказать, часов пять точно не сможет открыть глаза и сказать хоть что-то.

– Это слишком много. Целых пять часов!

Он резко встает и проходит в кухонную зону. Достает из шкафа небольшое ведро, наливает воду. Быстро несет его по направлению ко мне, к пациенту, и вода по пути его следования выплескивается в стороны, реагируя на интенсивность шагов.

Понимаю: еще секунда, и он выльет содержимое прямо на него…

– Ты что хочешь сделать? – не веря до конца в происходящее, спешу наперерез, решив грудью закрыть несчастного, на чью долю выпало и без того немало страданий, к которым не хочется добавлять пробуждение после операции от ледяной воды из-за какого-то безумца.

– Где твое человеколюбие, здравый смысл? – вопрошаю я скорее у неба, скрытого под темным потолком, видевшего всю несправедливость, творившуюся здесь, чем у этого огромного человека с тяжелой аурой. – Мало того, что этого мужчину пришлось оперировать черт знает как, так ты его угробить сейчас хочешь?

Я даже перешла на визг – нервы дали о себе знать: после неожиданной встречи со своим прошлым, после тяжелой операции, после боязни навредить, после сильнейшего умственного прессинга не думаю, что другой на моем месте реагировал бы иначе.

Хан только окинул меня мрачным взглядом, даже чуть брезгливо сжал губы.

– Нам нужно, чтобы он пришел в себя как можно скорее, поняла? – Мрачно цедит этот страшный человек, снова делая шаг вперед. От резкого движения ведро, немного накренившись, пускает тонкую струйку прозрачно-голубой воды на пол. Ежусь от плохого предчувствия и от этой схватки взглядов. Понятно, кто должен выйти победителем: явно не я.

– Ты не сделаешь этого, – неверяще качаю головой. С ума сойти: он только что ассистировал мне, помогая спасти человеку жизнь, и спустя короткое время готов рискнуть, подвергнуть его испытанию, только бы добиться какой-то информации? Да что с ними такое вообще?

Он же в ответ хмыкает: показывает, что его ничуть не беспокоит мой псевдо-воинственный вид, моя подбоченившаяся позу, мой дерзкий взгляд, которым я хочу прожечь дыру в его руке, держащей ведро с водой.

– Посторонись, – хрипло говорит он и берет ведро за дно, поднимая его обеими руками. От ужаса выпучиваю глаза, дергаюсь вперед – прямо наперерез этому мужлану, в отчаянном порыве пытаясь закрыть собой Олега.

И прямо в этот момент он замахивается, сдвигая ведро чуть назад, и тут же резко вышвыривает его содержимое вперед.

От ужаса визжу – ледяная, невозможно холодная вода болезненно толкается в грудь, окатывает тысячами ледяных иголок кожу, пробирается под ткань больничного халата, футболки, брюк, белья. По инерции чуть не лечу назад, упираюсь ногами в пол, чуть сдвинув левую ногу назад, чтобы сдержать равновесие.

– Да ты с ума сошел! – ричу я на него, убирая мокрую прядь, прилипшую к щеке, за ухо. – Ты рехнулся!

Адреналин, вспыхнувший было во всем теле, резко сходит, уступая место страху и болезненному чувству холода. Зубы начинают дрожать, отстукивая дробь.

Хан секунду-другую молча смотрит на меня, оторопело, заторможено, а потом опускает глаза ниже, к груди, и взгляд его загорается чем-то нехорошим, прилипчивым, чужим.

Охватываю себя руками, даже не в жалкой попытке согреться, – больше хочется отстраниться от его внимания, такого проникновенного, такого въедливого, такого неприкрыто-порочного.

Хан облизывает губы и делает тяжелый шаг вперед, ко мне. Отшатываюсь, и меня накрывает паническая волна ужаса: что-то будет?

– А разве хирургам можно ходить на каблуках? – снижает он голос и буквально пялится на мое тело, проступающее сквозь мокрую одежду.

Я не отвечаю, только сильнее обнимаю себя руками, которые начинают мелко дрожать, как у запойного алкоголика. Оглядываюсь на всякий случай, выискивая, за что могу схватиться, чем смогу воспользоваться в качестве оружия, если этот страшный, плохой человек вдруг решит напасть на меня с самыми понятными, мужскими намерениями.

Черт, даже не представляю, что придется делать, как нужно будет драться, чтобы победить эту гору мяса – он реально огромен, и в его силе я убедилась во время нашей совместной операции.

Рука дергается, будто хочет ухватить ножи, которые так и лежат на железной стойке для инструментов, испачканные в чужой крови. Ну ничего: нужно будет, к ней добавится кровь Хана, этого чертового сына, который вдруг решил, что может воспользоваться женской беззащитностью.

– Никогда не видел врача на каблуках. Ты сама нарываешься, доктор, понимаешь, да?! – шепчет он и облизывает губы.

Меня начинает тошнить – горло охватывает спазм.

Ну нет! За свою жизнь, за свою честь я еще повоюю.

– Иди сюда, – ухмыляется он. – Лучше сама, хотя и борьба меня отлично заводит!

Он делает резкое движение и хватает меня за правую руку.

– Пусти! Пусти, гад! – кричу я, свободной рукой ударяя по всем местам, куда могу дотянуться: до головы, груди, ноге.

– Коз-з-з-з-зел! – Отчаянно борюсь за свое настоящее. Он пытается скрутить вторую руку, и это у него получается. Ухватив своими ладонями мои кисти рук, чтобы не давать воли движениям, прижал спиной к своей груди.

– Какая сладкая докторша, м? – Хан прижимает меня к себе крепче, и я ору, ору как в последний раз, кричу так, что у самой барабанные перепонки почти лопаются, уши закладывает. От страха перед глазами встает пелена, молочно-белая, невозможно ее разрезать, пробиться сквозь нее.

Мужчина нагибается над шеей, опаляет ее дыханием, и волоски на загривке встают от ужаса дыбом. Проводит шершавым горячим языком по линии шеи, и меня опаляет брезгливая дрожь, заставляя сотрясаться все тело.

– Пусти, пусти! Придурок! Пусти!! – кричу, извиваясь, и пытаюсь ногой ударить побольнее – шпильки должны сослужить хорошую службу! Но все удары уходят «в молоко» – не дотянуться, не увернуться, не навредить.

Да что же это такое! Невыносимое невезение!

Вдруг Хан замирает, и я, дернувшись, вырываюсь из его смертельных объятий. Отпрыгиваю на небольшое расстояние, готовлюсь к борьбе, к удару, пытаюсь сфокусировать зрение. Черт.

– Это что еще такое? – слышу голос, как гром, пронзающий пространство, с другой стороны, из-за спины.

Резко разворачиваюсь.

В проеме двери стоит разъяренный Амир, сжимая руки в огромные кулаки.

– Я спрашиваю: это что еще такое?!! – Повышает он голос на вмиг присмиревшего Хана.

17

Бумаг на столе скопилось невообразимое количество. Из-за этой беготни я потерял кучу времени, которое мог бы потратить с умом.

Перебрал основное, с заметками, которые прикладывает помощник. Все срочно! Все нужно было сделать еще вчера!

Откладываю три пачки документов по степени важности. Самые срочные, с красными стикерами, ближе, прямо перед собой. С зелеными – менее срочные, чуть дальше. С синими – выбрасываю в мусорное ведро. Черт с ними, пусть сами разбираются. Мое дело – самое важное, горящее, основное. Все остальное не стоит внимания.

Бегло просматриваю все, что принесли из офиса. Так, снова мэрия ставит палки в колеса и не дает участок земли под застройку для многоквартирного дома в центре города. Это уже стало хорошей традицией у администрации города: мешать мне и моей семье. Будто бы они не понимают, что может быть, что может случиться, произойти, если наше терпение иссякнет, а гнев выйдет из берегов. Да этому городу придется искупаться в крови!

Но это все мелочи. Просматриваю систему и вижу, почему мне не дают разрешение на застройку. Все дело в Вильданове – нашем основном конкуренте, на которого дядя и собирал компромат, чтобы избавиться, раз уж другими путями этого сделать нельзя.

Он планирует войти в наш город со своей фирмой, и это очень плохой знак – значит, мы однозначно будем воевать за дележку власти. На самом деле этого следовало ожидать, таким людям, как дядя и Вильданов, всегда всего мало, им нужно двигаться вперед, чувствовать, что пробуют на прочность не мир, нет. Вселенную. И только тогда их жизнь обретает смысл.

На сотовый телефон приходит сообщение. От дяди. Ему нужно поговорить со мной, и это срочно. Вызываю водителя, чтобы ждал у входа. Натягиваю пиджак, стаскивая его со спинки кресла.

Спешно выхожу из кабинета, стремительным шагом пробегаю по коридору, чтобы ни с кем не столкнуться по пути, и быстро иду к домику для гостей, где уже давно расположился так называемый военный госпиталь.

Убеждаю себя: мне нужно проверить состояние шелудивого пса после операции, хочу убедиться, что она закончилась хорошо, что он пришел в себя и может говорить. И сможет, наконец, сказать, кому передал данные, компромат. А уже после можно будет избавиться от него и дать задание припрятать тело так, чтобы никто не нашел.

Дело только в этом. Покалывающее кожу электричество, которое говорит мне о том, что я пытаюсь врать самому себе, стараюсь игнорировать.

Черт с ним.

Я нисколько не думаю о той докторше, и с чего бы мне думать о ней? Об этой язве, которая не боится ни бога, ни черта и совсем не умеет себя вести? О ней? Не смешите.

И тут, на полпути к дому, слышу звуки борьбы и отчаянные крики о помощи. Я точно знаю, кто так может кричать: женщина, которая боится, которая борется за свою честь и достоинство и точно понимает, что рано или поздно проиграет. Давно не слышал такого искреннего всплеска эмоций. Терпеть не могу гулянки Хана, который склонен к насилию, и потому давно не провожу с ним выходные, вот и отвык, похоже.

Но оттого крик не становится менее волнующим, он даже действует сильнее на меня, и не остается ничего другого, только прибавить ходу, ускорить шаги, чтобы оказаться в этом чертовом доме как можно скорее.

Потому что я знаю, кто там, в этом полевом госпитале. Эта чертова докторша и Хан.

Мелкая докторша.

И извращенец Хан.

– Пусти, пусти! Придурок! Пусти!! – Этот крик я слышу даже до того, как вижу картину целиком. Девчонка извивается в тисках Хана, а тот облизывает кожу на ее шее, прикусывая ее и закрывая глаза от удовольствия. Ему нравится все это: его заводит вкус и запах борьбы, да и добыча в его руках нереально аппетитная, волнующая, будоражащая.

Она извивается, думает, что может ударить своими шпильками его в ногу, и тот ослабит хватку. Не тут то было. Хан – опытный насильник, ему все нипочем.

Да, кстати. А доктора вообще могут носить шпильки?

– Это что еще такое? – Вдруг раздается голос, и этот голос принадлежит мне – это я понимаю с небольшим опозданием. Черт, похоже, инстинкты бегут впереди меня.

Хмурюсь. Хан может делать все, что захочет, я ему не указ. И девчонка эта, мы все понимаем, уйдет в расход, так что у него все карты в руках.

Но отчего-то мой голос громом гремит в сарае, а глаза наливаются кровью, когда вижу, что докторша находится в его руках. Красная пелена простирается над разумом, ярость делает разгон от отметки в ноль до ста пунктов буквально за одно мгновение.

Хан разжимает руки, и докторша отпрыгивает резиновым мячом от него на безопасное расстояние, оборачивается в мою сторону, на звук голоса, и неверяще со страхом глядит на меня.

– Я спрашиваю: это что еще такое?!! – рычу, глядя на Хана.

– Амир, брат, – распахивает он руки ладонями вверх, будто показывая, что не делает ничего плохого. Улыбка скользит на губах, спрятанных в короткой бороде. – Развлекаемся немного с красавицей, по ее желанию.

Морщусь, как от дольки лимона. Оскомину набила эта ложь!

– Я тебя тут не развлекаться оставил, – припечатываю к месту, а после перевожу взгляд на девушку. Она дрожит, и тут замечаю, что вся ее одежда мокрая. Сквозь тонкий халат просвечивает рубашка и белье, и я сглатываю: черт, да я понимаю Хана! Сам бы не устоял перед таким аппетитным куском, вгрызся бы в него губами и зубами, зятянул потуже захват в холке и вбивался до белой пелены в глазах в молочное тело.

– Вы за это ответите, – лепечет Наташа, а у самой глаза горят огнем ненависти. – Рано или поздно.

Хан ухмыляется, я закатываю глаза. Черт, как же тебя угораздило оказаться в нашей клинике, да еще и приехать на такое задание, как приведение в чувство избитого, простреленного мужчины? А так жила бы себе да жила легкой свободной жизнью.

– Этот пес пришел в себя? – грубо спрашиваю, прогоняя видения, нарисованные ее внешним видом.

Она отрицательно качает головой.

– Ему нужно несколько часов, и только потом можно будет разбудить.

– Говорить сможет?