скачать книгу бесплатно
Но он ловит его своей ладонью, что приводит меня в большее бешенство и хочется выть от бессилия. Глаза слезятся. Не могу понять, кто передо мной. Это не джемпер Никиты, а чья-то светлая рубашка под чёрным пиджаком.
Поднимаю голову.
Ромка, насупившись, смотрит мне в глаза и крепко сжимает мой кулак своей ладонью. Горячая.
– На львицу ты сейчас не очень похожа! Скорее, на замёрзшего сфинкса. – он делает попытку улыбнуться, отпускает мою руку и быстро снимает пиджак. – Накинь, а то заболеешь!
Протягивает его с какой-то жалостью во взгляде.
– Ты всё слышал, да? – ищу в его глазах то самое равнодушие.
– Нет! Только то, что ты Верона. – он пытается накинуть пиджак мне на плечи. – Но это я и так знаю!
Я отстраняюсь, препятствую жесту внезапной доброй воли, а у самой зубы не сходятся. Не нужна мне его жалость! Ни его, ни чья-либо ещё!
– Зачем ты вообще вернулся? – брезгливо морщусь и смотрю с презрением в глаза.
Я отталкиваю Ромку. Хочу вернуться за сумкой и пальто, сбежать куда-нибудь подальше, но от резкого движения нога предательски скользит на ребро. Хруст. Каблук сворачивает на бок и резкая боль в лодыжке. Заваливаюсь назад.
Санта Клеопатра!
Ну почему я такая неуклюжая, постоянно падаю на него?
Ромка успевает поймать. Как всегда. Как в детстве.
Теперь точно, вс?!
Вечер испорчен. Окончательно!
Совсем!
Отдалённо слышу, как люди визгом приветствуют мою любимую группу. Но я не там, а здесь. На холоде, с размазанной тушью, в объятиях того, кого так презираю последние семь лет.
Это последняя капля.
Вжимаясь ему в грудь лицом, разрываюсь плачем от своей никчемности.
Он на плечи накидывает пиджак и кутает в него, но это совсем не греет.
– Пойдём, тебе надо в тепло!
Я отстраняюсь и мотаю головой. Его пиджак на мне, как пальто, только укороченное.
– Куда я в таком виде? – стараюсь смотреть не на него, а на сломанный каблук, который торчит, повёрнутый набекрень. Носком ботильона касаюсь земли, чтобы хоть как-то держать равновесие.
– Через чёрный ход. – он взглядом указывает на широкую дверь в углу торца. – Приведёшь себя в порядок, пока я сделаю «Глинтвейн».
Хуже уже не будет!
Согреюсь и поковыляю домой, сдаваться судьбе.
Моя любимая песня уже вовсю играет, слышу знакомые слова. Киваю Ромке, что согласна.
Он помогает просунуть руки в рукава и разворачивается, приседая на корточки.
– Цепляйся, донесу!
Я стою, не решаясь обнять его за шею.
– Давай, пока совсем не замёрзла!
Трясущимися руками обхватываю ему шею и прижимаюсь к спине.
Он такой горячий. Лежала бы на нем вечно. Рубашка слабо пахнет табаком и вкусным одеколоном.
Ромка подхватывает меня за коленки и осторожно встаёт. Даже думать не хочу, как всё это выглядит со спины. Надеюсь на пиджак, что спрячет то, что нужно.
– Тоже додумалась… надеть капронки в такой минус, – ворчит, ссылаясь на ледяные ноги в своих руках.
Хочу съязвить и колко ответить, но не могу – зубы не сходятся. Холодно. Я лишь мычу.
Он осторожно ступает по накатанному снегу. До двери несколько шагов и я сильнее прижимаюсь.
– А помнишь, как мы лазили по гаражам и ты неудачно спрыгнула? Подвернула лодыжку, а я тащил тебя до дома на горбушке? – смеётся.
Улыбаюсь. Я никогда и не забывала!
– Моя м-ма-ма тебя с-силь-но ругала, – стучу зубами, а он открывает тяжёлую металлическую дверь и заносит меня внутрь. Тепло мгновенно укрывает спину. – П-потом я руг-га-ла её, что к тебе не справедлива, – улыбаюсь, вспоминая, как обиделась на маму в тот раз и два дня с ней не разговаривала.
Он останавливается ненадолго и поворачивает голову, а я все ещё прижимаюсь к нему. Кажется, что руки прилипли к его шее.
– Ты меня сейчас задушишь. Ослабь немного руки, – хрипит и подходит к одной из дверей в коридоре.
Ромка открывает её и заносит меня в небольшую комнату, в которой горит яркий свет. Потёртый кожаный диван неожиданного зелёного цвета стоит у стены напротив входа. Возле него такой же царапанный журнальный столик с бумагами и грязная кофейная чашка.
На стенах с постеров смотрят зарубежные группы, а у двери – маркерная доска с разноцветными каракулями.
Он опускает меня на диван и распрямляет спину, заправляет выбившуюся рубашку с пятнами туши на груди.
Я кутаюсь плотнее в его пиджак и смотрю снизу вверх. Трясусь.
Ромка отодвигает столик и садится у моих ног, берёт в руки стопу со сломанным каблуком. Расстёгивает молнию и стягивает ботильон. Обхватив ладонями лодыжку, он шевелит.
– С-с! – кривлюсь от боли.
Рома смотрит в глаза и тоже машинально морщится:
– Больно?
Киваю и грустно смотрю на открытую дверь. Играет уже четвёртая песня. Ещё немного и я всё пропускаю.
– Не вставай, я сейчас приду.
Он поднимается, убирает с лица чёлку и направляется к выходу.
– Ром, там моя сумка и телефон за баром, Лёшка приглядывает. – уже спокойным голосом прошу. Согрелась немного. Рома оборачивается. – Можешь принести? Меня, наверное, подруга обыскалась.
Кивает и выходит из комнаты.
Я наклоняюсь к стопе и растираю. Ботильоны можно выбросить. Смотрю на них с тоской. Вряд ли получится починить каблук.
Вздыхаю. Они мои любимые. Были.
Я снимаю второй, осторожно встаю на ноги и, разглядывая комнату, останавливаюсь на середине. Приподнимаю лацкан его пиджака, послушать Ромкин запах. Вкусный, очень вкусный одеколон и грустная музыка доносится из коридора. Грустная, такая же, как я.
Поправляю пиджак и медленно двигаюсь в ритме. Превозмогая боль с улыбкой, закрываю глаза. Все там веселятся, а я здесь.
Ни автографа, ни внимания.
Никакого праздника! Несправедливо!
Вдобавок не знаю, как возвращаться теперь домой? Без каблуков и с чувством вины? Сестра меня ненавидит.
Мама, наверное, уже от Каринки знает, что произошло и презирает меня больше, чем в прошлый раз. Предчувствую неприятный с ней разговор.
Может взять и напиться, чтобы было всё равно, а утром сказать, что ничего не помню?
Нет! Потом вертолёты и здравствуй белый друг.
Не хочу больше!
Как я вообще могла во всё это вляпаться? Чувствую себя ужасно, как будто переехали катком или это температура?
Стою на цыпочках, трогаю лоб.
Вроде нормальный, но присутствует какая-то слабость.
– Вы классная публика! – слышу красивый голос солиста. – Продолжаем!
Люди радостно кричат в ответ.
Классная…
Видел бы он меня. От такой публики точно бы стошнило. Никита, наверное, счастлив, что испортил мне вечер.
В дверях появляется Рома с большой кружкой в одной руке, под мышкой у него моя сумка, а в другой руке резиновые тапочки, сложенные один в один. Он опускает взгляд на мои ноги.
– Я же просил, не вставать! – недовольно ворчит и подходит к журнальному столику, ставит кружку.
– Мне уже терпимо, – взглядом ищу в его руках телефон.
– Телефон я в сумку положил, – будто прочёл мои мысли, он кладёт сумку на диван. – Вот, тапочки, – протягивает. – Зачем встала, ещё и босиком? Здесь же грязно.
– Мне уже всё равно! Хуже, чем есть уже не будет! – изображаю равнодушную улыбку. – Хоть так потанцевать, если в зале не судьба.
На носочках, прихрамывая, подхожу к дивану. Сажусь и, глядя на ботильоны, беру у Ромы тапочки. Их не надеваю, а кладу рядом с обувью и в сумке ищу телефон. От подруги пять пропущенных, от мамы больше десяти.
Санта Клеопатра! Не решаюсь перезвонить маме. Уже ничего не изменить, поэтому остаётся только принять.
Я включаю камеру на фронтал и выставляю перед собой руку, разглядываю отражение.
Так и есть – не Верона, а ворона.
Щеки в туше, глаза – красные и нос туда же. Ромка терпеливо ждёт, когда примусь за напиток, а мне уже не хочется.
Сегодня день позора или позорный день! Скорее бы закончился.
Нахожу в сумке влажные салфетки и тру под глазами.
– Выпей! – Роман берёт со столика кружку и подносит к рукам.
Я кладу грязную салфетку с телефоном на диван, и с лицом благодарного гостя принимаю заботу. Пахнет корицей.
– Надеюсь алкогольный? – нюхаю глинтвейн.
– Размечталась! – улыбается. – Тебе нет восемнадцати!
Он садится рядом и ждёт, когда сделаю глоток.
– Мне почти! – отпиваю немного.
Имбирь согревает горло. Тепло растекается по телу, и я от блаженства прикрываю глаза.
– Почти не считается, – он касается моей руки, подталкивает, – Давай, не останавливайся! – хмурится. – Как тебя вообще пропустили?
– Военная тайна! – пытаюсь шутить и не выдать Болика, вспоминаю про подругу.
Делаю ещё один глоток, отдаю Ромке кружку и, разблокировав телефон, набираю Ленке. Она не отвечает. Наверное, не слышит
Конечно, веселится!
Я уже не считаю песни. Бессмысленно.
– А чья это комната? – рассматриваю стены. – Персонала?
Ромка кивает:
– Моя каморка!
