скачать книгу бесплатно
– Арн Сакнуссем!
– Кто это такой? – спросил я.
– Кто такой? Ученый шестнадцатого века, знаменитый алхимик! Ты знаешь ли, что эти алхимики, Авиценна, Бекон, Лулли, Парацельс и Сакнуссем единственные ученые своего времени! Они сделали великие открытия… Под этой криптограммой Арн Сакнуссем, может, скрыл какое-нибудь тоже изумительное открытие… открытие первой важности… Иначе и быть не могло! Да, здесь непременно оно скрыто…
– Разумеется, дядюшка, разумеется. Но я только не понимаю, к чему скрывать такие вещи под криптограммой?
– К чему? А к чему Галилей скрывался со своим Сатурном? Да вот узнаем, узнаем: я не усну, я ничего в рот не возьму, пока не приберу ключа к этой задаче!
– О!
– И ты тоже, Аксель!
– Слава богу, что я догадался пообедать! – подумал я.
– Прежде всего, – продолжал дядюшка, – надо открыть язык шифр… Это, вероятно, не трудно. Сакнуссем был человек очень образованный для своего времени. Если он не писал на своем родном языке, то писал, значит, на самом употребительнейшем между учеными шестнадцатого века, то есть на латинском!
Затем полились целые потоки рассуждений, доводов и примеров.
Однако криптограмма все не открывала своего смысла!
– Это черт знает что! Это из рук вон! – восклицал дядюшка время от времени.
А я между тем задумался совсем о другом. Глаза мои нечаянно остановились на портрете Гретхен, который висел в кабинете.
Гретхен в то время гостила у одной своей родственницы в Альтоне и я очень по ней тосковал. Мы вместе выросли и крепко любили друг друга.
Мне многое вспомнилось: и как мы играли детьми, и как вместе обметали пыль с минералов, и как пообещали друг другу неизменную любовь и надежную преданность.
Гретхен была у нас красавица: глаза голубые и такие ясные, а белокурые волосы мягки и блестящи, как шелк. А главное, Гретхен была умница, любила учиться и много знала.
Я вспоминал, как мы вместе учились, как ходили гулять вместе, как катались по Эльбе в лодке, когда вдруг дядюшка вскрикнул:
– Аксель! пиши! Я диктую! Ну! Попробуем брать первую букву каждаго слова! Ну!
Написали и вышло вот что:
Mmessunka Senr А. icef do К. segnittamurtn ecertserrette, rotaissadua, ednee sedsadne lacartniilu Isiratrac Sarbmutabiledmek meretarcsi luce Isleffen Sn 1.
Дядюшка поглядел раз, поглядел другой и так неистово хватил кулаком по столу, что чернила разлились и перья разлетелись, как птицы, в разные стороны.
– Бессмыслица! – яростно вскрикнул профессор. – Это не то! Это…
И вдруг стремглав кинулся вон из дому.
IV
– Ушел? – вскрикнула Марта, вбегая в столовую.
– Ушел, – отвечал я.
– А обед то?
– Значит обедать не будет.
– А ужинать?
– Верно не будет и ужинать.
– Да как же это? – проговорила растерявшаяся старушка.
– Дядюшка сказал: «до тех пор не возьму куска в рот, пока не разберу этой книжки», а книжку то эту разобрать невозможно!
– Господи! Что ж это, с голоду придется помирать, что ли!
– Что будете делать с дядюшкой! Ведь вы сами знаете, каков он!
Марта покачала головой, вздохнула и удалилась в кухню.
– Однако куда ж это устремился дядюшка? – подумал я. Скоро ли он вернется? И какой вернется? Торжествующий или беснующийся?
Дядюшка не приходил. Я справил кое-какие свои работы, потом уселся в кресло и закурил трубку. Передо мной на столике лежали продиктованные мне слова. Я машинально взял исписанный листок и стал его рассматривать.
Мало-помалу я увлекся и уже с жаром и волнением старался добиться скрытого смысла.
Но я понапрасну ломал себе голову и мучился несколько часов сряду – ничего не выходило.
Кровь прилила к голове, в глазах у меня запрыгали искры, грудь стеснилась. Я поднялся с кресла и стал обмахиваться исписанным листком, так что листок показывался мне обеими сторонами, и той, где написаны были слова, и другой, оборотной…
Представьте вы себе мое изумление, когда листок вдруг повернулся ко мне оборотной стороной и я прочел совершенно ясно латинские слова «eraterem» и «terrestre»!
Я открыл закон этих шифр! Открыл!
Читать этот документ можно было не только через листок, повернутый буквами к свету, а и так, как он мне продиктован был дядюшкой, следовало только брать каждое слово с конца к началу!
Я разложил листок на столе, жадно пробежал его глазами. Сердце у меня стучало, как молоток…
Я прочел…
Прочел и ужаснулся. Несколько мгновений я стоял, как каменный.
Неужели человек дерзнул совершить подобное путешествие? Неужели кто-нибудь проник?…
– Ну, как дядюшка узнает? – вскрикнул я, несколько опомнившись. Он, чего доброго, тоже пожелает туда отправиться! Нет, нет, я ему ни за что на свете не скажу! Он пожалуй и меня с собой потащит! А как он сам откроет секрет? Уж не бросить ли эти дьявольские бумаги в камин?
Я схватил манускрипт и документ и уже замахнулся, чтобы пустить их прямо в огонь, как вдруг дверь распахнулась и явился дядюшка.
V
Я поскорей сунул злосчастные бумаги на стол.
Профессор Лиденброк казался очень задумчив. Его очевидно совершенно поглощала какая-то мысль. Он, вероятно, и убегал из дому для того, чтобы на свободе получше все сообразить и обдумать.
Он сел в кресло, взял перо и принялся за какие-то алгебраические вычисления. Он работал битых три часа, не поднимая головы. Он не слыхал, как вошла Марта, не слыхал, как она сказала ему:
– Г. профессор будет ужинать?
Марта постояла, покачала головой и ушла.
Дядюшка вычислял целый вечер. Я все ждал, что вот-вот он кончит, и в этом ожидании уснул, сидя на кушетке.
Проснувшись на другой день, я увидал, что дядюшка все еще сидит за вычислениями. Оп был бледен, как платок, глаза у него покраснели, волосы растрепались. Мне стало жаль его. Я уже готов был открыть ему секрет, только меня удерживала мысль, что я этим погублю и его, и себя.
– Нет, нет! – думал я, не надо ему открывать этого! Нет, Боже сохрани! Он непременно захочет тоже туда отправиться. Я ведь его знаю: его ничем не удержать! Нет, я не скажу! Отгадает сам – ну, тогда делать нечего! Тогда, по крайней мере, я не буду себя упрекать, что я подвел его под беду!
Порешив таким образом, я скрестил руки на груди и опять стал ждать, скоро ли докончатся вычисления.
Марта между тем хотела отправиться, по обыкновению, на базар, за провизией, но оказалось, что дверь на улицу заперта и что ключ из замка вынут.
Очевидно, это дядюшка замкнул нас, когда воротился накануне с прогулки.
Что это могло значить? Запер он дверь нечаянно, или с умыслом?
Марта была огорчена почти так же, как и я, но спрашивать ключа мы не осмелились.
Настало время завтрака. Настало и прошло!
Дядюшка все вычислял!
К двум часам голод до того начал меня терзать, что я стал подумывать, не открыть ли дядюшке злополучный секрет. Может быть документ окажется просто мистификацией, которую дядюшка же мне и объяснит.
Я еще колебался, как вдруг вижу, что дядюшка встает, берет шляпу и собирается уходить.
Неужто он опять пас запрет? Нет, уж это чересчур!
– Дядюшка! – сказал я.
Он не слыхал.
– Дядюшка Лиденброк! – сказал я громче.
– А? Что такое? – спросил он, словно я его разбудил.
– Да вот… ключ…
– Какой ключ? От двери?
– Да нет! Ключ к документу!
Профессор поглядел на меня и, заметив вероятно по моему виду, что я знаю что-то необыкновенно важное, схватил меня за руку и сжал ее, как в тисках.
– Ну? Ну? – проговорил он наконец, задыхаясь.
– Да, да… ключ… случайно…
– Да говори же! говори же!
– Вот, возьмите… смотрите… читайте…
Я подал ему исписанный листок.
– Это ведь бессмыслица! – вскрикнул он и скомкал листок.
– Читайте не с начала, а с конца… читайте…
Я не окончил фразы. Профессор Лиденброк испустил крик, – не крик, а вернее сказать рев.
– О, великий Сакнуссем! О, великий Сакнуссем! – бормотал он, разглаживая листок дрожащими руками. Надо перечесть хорошенько, надо перечесть поосновательней…
Представляю здесь подлинные слова документа:
In Sneffels Yoculis craterem kem delibat umbra Seartaris Iulii intra calendas descende, audas viator, et terrestre centrum attinges. Kod feci. Arne Saknus– semm.
Перевод этой плохой латыни вот какой:
Сойди в кратер Иокула Снефельса, который тень Скартариса ласкает пред июльскими календами, отважный путешественник, и ты проникнет до центра земли. Я это сделал. Арн Сакнуссем.
Прочитав это «хорошенько», дядюшка так подпрыгнул, как будто нечаянно прикоснулся к лейденской банке.
Он себя не помнил от восхищения. Он кидался во все стороны, как угорелый, он хватал себя обеими руками за голову, перевертывал кресла, швырял стулья, разбрасывал книги, минералы – одним словом, он был вне себя.
Наконец, умаявшись, он упал в кресло.
– Который час? – спросил после нескольких минут молчания.
– Три часа, – отвечал я.
– Вот тебе на! Где ж обед? Я умираю с голоду. Скорей давайте есть! А потом…
– Что потом?
– Потом ты уложишь мой чемодан.
– Что? – вскрикнул я.
– И твой тоже уложишь, – добавил безжалостный профессор, направляясь в столовую.
VI
