скачать книгу бесплатно
Да уж. Если бы они знали то, что знаю я. Если бы люди знали – они не смогли бы спать. И есть. И вообще, жизнь… Очень бы изменилась.
А Чудовище из мрака – это я, если кто не понял.
Глава 3
Кики пропал
– Бакс!
Открываю глаза.
– Бакс!
Зеваю и потягиваюсь, хрустя суставами.
– Бакс, зараза такая!
Я вскакиваю на ноги. Бакс – это я. Это она меня кличет, Ли. На самом деле ее зовут, конечно, не Ли, а Елизавета, но кто, скажите, будет называть так двенадцатилетнюю девчонку? Правильно, никто. И все зовут ее Лиз. А я еще короче – Ли. Потому что Лиз мне не нравится.
– Бакс! – кричит мне она.
– Ли! – отвечаю я и мчусь через кусты на голос.
Кстати, я тоже не Бакс. Бакс это мое сокращенное имя, домашнее. На самом деле меня зовут Баскервиль Арнольд Парцифаль Пфингствизе Четвертый. Я немного горжусь своим именем – каждая собака бы мечтала прозываться Баскервилем, да еще и с таким привеском, но произносить все это целиком чрезвычайно затруднительно. И долго. Поэтому меня зовут Бакс. Хотя сначала меня звали Баск, но потом это имя как-то незаметно переделалось в Бакс. И всем очень понравилось. И мне тоже. А на день рождения Ли подарила мне серебряный доллар с дырочкой. Она прицепила доллар к ошейнику, и я так теперь с ним и хожу. И каждому теперь видно, что я – Бакс. А братец мой, соответственно, Арчибальд Арнольд Парцифаль Пфингствизе Четвертый, сокращенно Айк. Хотя братец мой в именах не очень разбирается, свое он знает лишь потому, что этим именем его подзывают к миске. Если бы его подзывали именем Осел, он бы тоже не сильно расстраивался. Дремучая личность, слишком туп даже для собаки.
– Бакс! – зовет меня Ли.
Я пролетаю через кусты, замечаю Ли, но остановиться не успеваю. Спотыкаюсь и лечу вверх пузом, дрыгая в воздухе ногами, шлепаюсь на спину.
Это я специально. Ли очень нравится, когда меня вот так заносит, и я переворачиваюсь и шлепаюсь, и земля в разные стороны. Она думает, что я неуклюжий, и жалеет меня. Сама-то она ходит на гимнастику и поэтому очень ловкая. Но я все равно ловчей. Я ведь собака. А любая собака в десять раз ловчее самого ловкого человека. Вот, например. Ли очень любит неожиданно щелкать меня по морде. Не знаю, чего уж интересного в том, чтобы щелкать пальцем по мокрой собачьей нюхалке, но многим людям это очень нравится. Ли тоже. За те доли секунды, что ее рука тянется к моей морде, я могу отпрыгнуть, по крайней мере, пять раз, но, чтобы сделать ей приятное, я сдерживаю рефлексы и дожидаюсь, когда ее палец коснется кончика моего носа.
– Попался! – радостно кричит она, а я делаю вид, что жутко расстроен своей неловкостью. – Ага!
Я знаю, что случится дальше – она схватит меня за ухо, назовет сундуком и угостит печеньем. А затем снова щелкнет по носу. И я снова не увернусь. Пусть Ли думает, что это она у нас тут самая быстрая. Я и Айку сказал, чтобы он не очень-то выделывался. Он послушал. Он всегда меня слушает, хотя я и младший.
Ну, так вот. Я неуклюже переворачиваюсь в воздухе и падаю на спину. И кувыркаюсь с глупой, как у последнего лабрадора, мордой. Ли смеется.
– Ну, сундук! Ну, ты даешь!
Я поднимаюсь с травы, отряхиваюсь и подбегаю к ней.
Ли треплет меня по голове. Ей можно. А остальным я никому не разрешаю, разве что Ма, она у нас вроде как альфа.
– А где Айк? – спрашивает Ли. – Где он прячется? Наверное, опять у отца заседает? Селедка снова ругаться будет – он ей на диван шерсти напускал. А это, между прочим, исторический диван, на нем однажды сам Мессинг сидел.
Я киваю головой, я сознаю, что диван – вещь историческая, только вот Айку на это глубоко плевать. Ему что Мессинг на диване сидел, что Микки-Маус – все равно. Он знает, что на диване очень удобно лежать. Летом прохладно, зимой тепло. Вот он и лежит. Па работает за компьютером, а Айк лежит и пялится в монитор, делает вид, что читать умеет. А сам даже своего имени не прочтет. Тупица, что уж тут поделаешь. А Селедка – это наша домработница. Ее зовут Надежда, но это имя ей совершенно не идет. Идет Селедка. Так и зовем.
– Селедка его пылесосом! – смеется Ли. – Всю пыль из него вычешет!
Айк боится пылесоса. Это ужасно смешно. Без двух семидесятикилограммовая зверина, способная перекусить дюймовую алюминиевую трубку, при первых же пылесосных звуках прячется под кресло или в какую другую щель и не появляется, пока уборка не будет окончена. Как щенок. Селедка этим пользуется и братца моего всячески ущемляет. По дому гоняет.
Впрочем, Айк ей мстит. Несет бывало Селедка чай в беседку, а Айк спрячется в кустах. А когда Селедка проходит мимо – как выскочит! И морду еще такую зверскую сделает, что кто угодно испугается, не только Селедка. Селедка взвизгнет, поднос у нее на траву, а Айку только того и надо – быстренько все пирожные и сахар соберет, проглотит – и в сад, под деревом дрыхнуть. А Селедка назад в дом идет – за новыми пирожными. А обратно уже с пылесосом – чтобы Айка отпугивать. Такая у них война.
А вообще-то мой братец добрейшее существо. Однажды Ли притащила из школы белую крысу, так этот дурень ее взял да и тяпнул, думал, игрушечная. Крыса, конечно, всмятку, Ли в слезы. А Айк как понял, что натворил – так чуть не рехнулся. Заскулил и под дом забился, еле я его оттуда выманил. Он потом неделю переживал – ничего не ел, а это для него пытка целая. Вот какой ранимый получился.
А с виду не скажешь.
– Хочешь сказать, что Айк не у отца? – спрашивает Ли.
Я ничего не хочу сказать, делаю никакое лицо.
– Может, он на помойку опять удрал? Так ему за это от мамы ой как влетит!
Я киваю.
– Посмотри-ка, куда он задевался? – просит Ли.
Я поднимаю морду вверх и втягиваю воздух.
Яблоки, яблочная кора, баранина с кухни, бензин из гаража, сигареты – это Ма втайне курит, пыль, в углу сада кроличье семейство, соседи топят углем, одеколон «Уинстон» – это Па, кожа дивана… Ага, так и есть. Братец Айк возлежит, портит мебель. Могу даже сказать, что Айк валяется на спине – шерсть на брюхе пахнет иначе.
– На диване, – говорю я.
– На диване, значит, – понимает Ли. – Гаденыш какой…
Это точно.
Я собираюсь выпустить наполнившие мою голову запахи обратно, в мир, но вдруг там, в мешанине сотен и тысяч оттенков, в тонких линиях грез, в отзвуках чужих мыслей, я ловлю то, что заставляет меня задержать выдох.
Запах. Неуловимый, практически неуловимый, одна молекула на миллион. Знакомый запах. Не хочу его…
…Мухи. Огромные черные мухи…
Я с трудом удерживаю поднимающуюся на загривке шерсть, но тут налетает северный ветерок и смывает наваждение. Я выдыхаю.
– Ну что? – спрашивает Ли. – Его не дозваться?
Я пожимаю плечами.
– Ладно. – Ли улыбается. – Пусть Айчик сам по себе. Печенье не получит.
Я радостно облизываюсь.
– А мы что делать будем? – спрашивает Ли. – В догонялки не будем, надоело. В прятки тоже. Может, погуляем? До пристани и обратно?
Я изображаю энтузиазм. Верчу хвостом, пританцовываю.
– Вот и отлично, – говорит Ли. – А то мне одной скучно. Пошли.
Пошли.
Она, как всегда, щелкнула меня по носу, и мы направились к воротам. Ли шагала впереди, а я сзади, как самая настоящая телохранительская собака – прикрывал спину. Возле ворот нас догнал на машине Па, затормозил и опустил стекло.
– Гулять идете? – спросил.
– Ага, – ответила Ли. – К озеру спустимся.
– Понятно… – Па почесал подбородок. – Вы там повнимательнее смотрите, как пойдете.
– А что?
– Кики потерялся, – сказал Па. – Вчера с утра куда-то ушел – и все, больше нет. Мать вся расстроена. Плачет.
– Может, погулять отправился, – предположила Ли.
– Он раньше никогда на ночь не задерживался.
– А может, он на чердак залез? – еще предположила Ли.
– Чердак я еще тем летом забил, забыли, что ли?
– Он все-таки кот…
Па покачал головой, открыл ворота и поехал в город.
Из окошка задней двери высунулась счастливая морда Айка. Гордый тем, что его везут на машине, Айк показал мне язык.
– Кики пропал, – задумчиво сказала Ли.
Так все это и началось.
Глава 4
Затишье
Да, кстати, сразу хочу сказать – я тогда был не один. Мне помогал Айк, братец мой ненаглядный. Я завидую ему, он сейчас уже всё, отбегался, могу поспорить. Я слышал, как хрустнул позвоночник, после такого хруста во фрисби не играют. Мне немного его жаль. И немного стыдно. Это ведь я подставил его, я. А по-другому было нельзя, по-другому я бы не справился. И выбора у меня не оставалось – или Айк, или Ли. Да я и не выбирал. Но я думаю, Айк на меня не обижается. Он смотрит на меня с богатых дичью лугов и не обижается. Он выполнил свой долг, оправдал свое предназначение и существование, по-другому он поступить просто не мог. Он сделал лучшую для любого пса карьеру – пал в бою, защищая свою семью. Слава тебе, мой скудоумный братец, мне тебя не хватает.
Забавно, сегодня прочитал в газете интервью Селедки. Читать вверх ногами все-таки тяжело, голова кружится. Так вот. Селедка там на целую полосу разразилась рассказом о том, как она спасла Ли, «этого несчастного ребенка», от «кровожадного чудовища», то есть от меня. Как она героически выскочила из дома, как, орудуя граблями, отогнала меня прочь и грудью защитила Ли. Как вызвала полицию… Ну, и так далее. Кажется, ей собираются вручить орден за личное мужество. И в журнал поместят, на обложку, с граблями.
Хотя на самом деле все было не так. Едва Селедка выкатилась на полянку, как сразу же завопила, как сирена на пароме. И вопила, наверное, целую минуту, и только потом уже героически спряталась в будке для садовых инструментов. Я, когда уходил, ее слышал. Из будки разило страхом.
Ладно с ней, с Селедкой. На нее я не в обиде. Сейчас в меня только ленивый не плюет. Вчера по телевизору была передача, в основу которой лег «Пригородный инцидент». То есть моя история. Вернее, ее финал. Кажется, каша заваривается нешуточная. По всей стране заваривается. За последние две недели активные группы граждан бессудно расправились с двенадцатью ротвейлерами и семью доберманами. Под горячую руку попал даже один черный русский фокс, зверюшка уж вполне безобидная. Хозяева боятся выгуливать своих собак, а некоторые просто выгоняют их на улицы. Где полиция их успешно отстреливает. И действительно, Клипер – Фаренгейт был прав – через парламент собираются провести закон, запрещающий домашнее содержание служебных собак, собак бойцовых пород и собак, чей рост превышает сорок сантиметров в холке. Все те, кто попадает под этот закон, должны быть уничтожены. Пусть меня они простят, мои братья, по-другому я поступить не мог.
Клипер, кстати, еще раз приходил, вчера. В этот раз один. Молчал, смотрел на меня не мигая. Я был в дурном расположении духа и тоже стал смотреть на него не мигая, и я пересмотрел. Он покачал головой и удалился, а «Клипер» висел еще до вечера, и только потом окончательно перебился чесноком.
А сегодня никого, только Чеснок.
Я поднимаюсь с подстилки. Мне не очень нравится эта подстилка, дома у меня была лучше. Мягкая, набитая вкусно пахнущей кокосовой стружкой. А братец Айк инфантильно спал в большой плетеной корзинке и от этого был похож на кошку.
Я поднимаюсь с подстилки и делаю три шага вперед, затем три шага назад. Если сделать четыре шага – упрешься носом в решетку, а это нам ни к чему. Потому что когда я упираюсь в решетку, Чеснок нервничает. Он откладывает газету, озирается и осторожно перемещается к двери. Вообще, я стал замечать, что сторож мне начинает постепенно нравиться. Может быть, это оттого, что я почти никого не вижу, кроме этого сторожа. Мы целыми днями сидим вдвоем в этой небольшой комнатке, где из мебели диван, ветеринарный стол и стулья. И холодильник, старый, в облезлых пятнах.
После того раза, ну, когда я напугал его и его сынишку, сторож дулся на меня дня два. И молчал. Потом оттаял и снова стал со мной разговаривать. Разговаривает он со мной, кстати, очень необычно – он меня ругает.
– Что, – говорит он, – черная свинья, скоро тебя шлепнут! Пух – и все.
Сторожа я понимаю. Работа у него нервная и опасная.
– Всех вас скоро перебьют, – обещает он. – Под корень изведут. И по лесам тоже пройдутся, а то куда ни сунься – везде бешеные лисы…
Тут я с ним, кстати, согласен. Всех этих медведей-волков-барсуков и прочее нецивилизованное зверье давно пора окоротить. А то развелось их стараньями зеленых, шагу сделать некуда.
Скучно. Хоть бы Клипер еще, что ли, пришел?
Скучно. Затишье.
Глава 5
Ненавижу кошек
Вы любите кошек? Если вы любите кошек, значит, я не из вашей компании. Я кошек не люблю. Я их просто ненавижу. Видимо, это наследственное или там генетическое. Когда я вижу кошку, во мне просто все переворачивается. Приходится себя все время контролировать. Потому что в наше время принято с кошками дружить. И если ты вдруг рявкнешь на какого-нибудь котеночка, тебя сразу же одернут и скажут, что так поступать нехорошо. Что ты плохая собака. Но это в глубинке. Если подобный инцидент произойдет с тобой в столице, то тебя сразу же отправят на прием к специальному ветеринарному психологу, а он уж промоет твои несчастные мозги как следует. И в итоге ты не то что тявкнуть на кошку не осмелишься, ты смотреть на нее без содрогания не сможешь. Будешь каждый раз вздрагивать при одном только кошачьем виде, в обморок падать.
Я не люблю кошек. И с кошки, в общем-то, все это и началось.
С Кики. С этой мерзкой блохастой твари, которую почему-то так любила Ма. Сначала я даже обрадовался, что он пропал. Этот жирный котяра нам всем давно уже надоел. В смысле нам с Айком. Я бы даже отступился от своих принципов и придушил бы его потихонечку, но было жалко Ма, она его отчего-то жаловала, и это несмотря на то, что Кики обладал целым набором на редкость отвратительных качеств. Более противного существа я не встречал в своей жизни и думаю, что больше и не встречу. Кики был неприятен внешне, и его внутренний мир вполне соответствовал его экстерьеру.
Кики был огромен. Это был исполин среди котов, я думаю, он весил никак не меньше двадцати килограммов, вероятно, в его роду присутствовали злобные камышовые крысодавы, или секретные кошки сибирских шаманов, или и то и другое вместе. Масса. Причем это был не только чистый жир, но еще и весьма злобные мускулы – Кики с легкостью сиамца взбирался в случае опасности на любой столб, что свидетельствовало о его хорошей физической подготовке.
Такую значительную массу Кики приобрел благодаря пристрастию к одному пикантному блюду. С утра Ма готовила Кики еду – открывала две банки тунца, запускала их в блендер, добавляла туда пяток бананов и взбивала до получения однородной серой массы. После чего Ма вываливала все это в небольшой тазик и звала Кики. Кики появлялся и сжирал бадью за минуту. После чего отправлялся спать на шкаф, чтобы мы с Айком не могли его достать. Кстати, на этот шкаф тоже опирался сам Мессинг. Но Селедка за это неуваженье к шкафу Кики не гоняла, видимо, она ощущала с ним тайную духовную близость.
Кики процветал. Мне все время казалось, что Кики вот-вот должен окочуриться от ожирения сердца, но Кики жил, на радость Ма и на скорбь нам с Айком, и становился все матерее и матерее.
Кики был вреден. Настоящий монстр, разрушитель и враг всего живого, Кики с упорством терминатора уничтожал в округе всякую мелкую живность. Мышей, кротов, воробьев, ласточек, навозных жуков, летучих мышей, морских свинок, других кошек, попугаев, список его жертв можно продолжать бесконечно. Однажды я видел, как Кики, укрывшись в засаде, охотился даже на бабочек – созданий безвредных и прекрасных. Причем свою добычу Кики не поедал, а закапывал в дальнем углу сада, отчего у него там образовалось целое маленькое кладбище, этакий смрадный уголок, милый сердцу.
Пытался Кики одержать триумф и над нашим собачьим племенем. Он брал, к примеру, добытую в зоомагазине морскую свинку, душил ее и выкладывал на дорогу. Через минуту появлялся соседский абрикосовый пудель и принимался со свинкой играть. И тут из кустов прядал Кики. Глупый пудель с визгом несся прочь, и только чудо порой спасало этого розового доходягу от позорной смерти. Представляю, с каким триумфом поместил бы Кики трупик несчастного пуделька на свое кладбище! Еще бы – он одолел собаку!
Мы с Айком пытались его отучить от этих манер, но неудачно. Нам удалось спасти лишь семейство кроликов, обитавших в южном углу сада, да и то случайно. Как-то в пятницу Айк отправился посмотреть на кроликов и их детенышей и застал там бесчинствующего Кики. Кики увлеченно, с омерзительным громким урчанием раскапывал нору и не заметил, как сзади подкрался Айк. Почуял опасность Кики в последний момент – он рванулся прочь, и в зубах Айка остался лишь самый кончик его хвоста. С тех пор Кики к кроликам не лез.
Впрочем, вредил Кики не только маленьким и беззащитным, он вредил всем, кому в силах был навредить. Кики прятался на яблоне, под которой любил отдыхать Айк. Айк приходил, ложился спать – и тут на него с мявом обрушивался этот блохастер! Удовольствие, прямо скажем, небольшое, можно разрыв сердца поймать.
Или еще. Братец Айк не всегда все сразу съедал из своей миски, оставлял. Барская привычка, но что поделаешь – все-таки Айк был аристократом. Коварный же Кики никогда не упускал случая в эту миску нагадить, делая еду непригодной к потреблению.
Но больше всего пострадал от Кики, конечно, Па.
Однажды Па шел по коридору, а Кики шел навстречу. Конечно же, Кики и не думал уступать Па дорогу. И совершенно заслуженно получил ногой под брюхо. С тех пор Кики затаил на Па обиду и вынашивал планы мести, ждал подходящего случая. И случай скоро представился. На сорокалетие сотрудники фирмы, где Па состоял начальником, скинулись и купили боссу дорогие швейцарские часы. Па их очень любил и всегда носил. Как-то раз после работы он совершенно случайно положил хронометр не в комод, а в хрустальную конфетницу. И вышел. В окно тут же проник Кики, он залез в конфетницу, помочился в нее и утопил часы Па.
Тогда Па хотел застрелить Кики из пистолета и уже загнал его в уборную, но мать Кики отбила. И нам запретила Кики наказывать. С тех пор Кики совсем распустился и бесчинствовал уже совершенно безнаказанно.
И теперь он пропал.
