скачать книгу бесплатно
– Вот видишь, девочка, тогда ты была не так уж глупа… А теперь ты не веришь тому, что говорят тебе взрослые и ученые люди?
Бернадетта улыбается своей умудренной женской улыбкой:
– Сон можно принять за действительность один раз, но не шесть раз подряд.
Виталь Дютур поражен. Какой меткий, убийственный ответ. Действительно, галлюцинации отличаются от снов. Поскольку господин прокурор не имеет опыта ни в том, ни в другом, он вступает здесь в незнакомую область.
– Но сны иногда повторяются, – говорит он.
– Я видела это вовсе не во сне, – объясняет Бернадетта звонким уверенным голосом. – Еще сегодня я видела даму, как вижу всех остальных. И я говорила с ней, как говорю с другими людьми…
– Оставим это, – прерывает ее Дютур, чувствующий, что в области трансцендентного он значительно уступает своей собеседнице. – Расскажи мне лучше, как живет твоя семья. Я имею в виду, как у вас сейчас дома…
Бернадетта отвечает с откровенностью, свойственной простым людям, которым не знакомо буржуазное тщеславие. Она честно признается:
– Еще десять дней назад мы жили очень плохо, месье. Из еды у нас была только мучная похлебка. Но теперь мама три раза в неделю ходит работать к мадам Милле, и отец тоже работает на почтовой станции у месье Казенава…
Этим ответом прокурор как будто очень доволен.
– Ага, стало быть, знакомство с дамой имеет и свою практическую сторону… Что это за история с мадам Милле?
Бернадетта долго глядит на прокурора, прежде чем ответить:
– Не знаю, что вы имеете в виду, месье…
– Ты очень хорошо знаешь, малышка. Вспомни, суду известно всё, абсолютно всё! Ты утаила от меня, что живешь в доме мадам Милле…
– Но это неправда. Я уже там не живу. Я ночевала там всего две ночи, в прошлый четверг и в пятницу.
– Этого вполне достаточно. Тебя пригласили в один из самых богатых и роскошных домов Лурда. Без своей дамы ты бы никогда туда не попала.
Бернадетта резко встряхивает головой, так что ее капюшон съезжает, открывая темноволосую, причесанную на пробор головку.
– Мадам Милле сама меня пригласила. Она просила маму, чтобы я у нее пожила. Я сделала это не для себя, а чтобы доставить радость мадам Милле. Мне это особой радости не доставило…
– А белое шелковое платье? – спрашивает прокурор инквизиторским тоном.
– Я его не носила. Оно висит в шкафу мадемуазель Латапи.
Отодвинув кресло, прокурор встает:
– Остерегись, Бернадетта! Ты ведь знаешь: суду известно всё! Суд знает и о подарках, которые многие люди приносят тебе и твоим родителям. Если суд придет к выводу, что твоя дама – всего лишь ловкий и выгодный обман, ты погибла… Но я хочу протянуть тебе руку помощи, хочу тебя спасти. Хочу даже уберечь от допроса у господина Жакоме, ведь это первый шаг на пути в тюрьму. То, что я от тебя требую, выполнить легко. Ты не должна ни от чего отрекаться, не должна давать никаких объяснений. Пообещай мне только, что отныне ты будешь меня слушаться, ведь я и есть суд, который тебе грозит…
– Если я смогу, месье, я буду вас слушаться, – звучит невозмутимый ответ Бернадетты.
– Тогда дай мне руку и скажи, что не пойдешь больше к гроту.
Бернадетта отдергивает руку, как от огня:
– Этого я не могу вам обещать, сударь. Я должна выполнить желание дамы.
Прокурор сердито выпячивает нижнюю губу:
– Итак, ты отклоняешь руку, готовую тебе помочь. Подумай хорошенько! Предостерегаю тебя в последний раз!
Бернадетта опускает голову. Ее лицо розовеет.
– Я должна ходить к гроту еще двенадцать дней, – шепчет она.
Прокурор с удивлением констатирует, что ему трудно сохранять хладнокровие.
– Мы кончили! – говорит он, повысив голос. – Ты мне больше не нужна. Ты сама стремишься к своей погибели…
Оставшись один, прокурор чувствует смущение и стыд. Он так привык к своему превосходству, к легким победам в зале суда. Но там ему приходится иметь дело главным образом с людьми запуганными и сломленными, у которых все поджилки трясутся, которые молят о жалости и сострадании. «Я протягиваю вам руку помощи, чтобы спасти вас» – это его обычная фраза, которая почти никогда не подводит. Обвиняемые обычно проливают обильные лживые слезы. Удивительно, что девочка не пролила ни слезинки. Несмотря на испытанную сотни раз ядовитую смесь из угроз и предложений помощи, девочка осталась тверда. Хуже того, не он вселил в нее неуверенность, а она в него. Этот допрос оставил у него в душе неприятный осадок, имеющий отношение к его собственной жизни. На мгновение Дютуру становится ясно, что упрек в приспособленчестве, в притворстве, который он бросил этому изголодавшемуся созданию, в полной мере относится к нему самому. Разве его так называемая карьера – не ловкая спекуляция с целью извлечения выгоды, не беспринципная сделка с теми силами, которые в данный момент находятся у власти? Странно, этой девочке было что защищать, пусть даже призрак, плод ее больного воображения. «Именно этот призрак и сделал ее сильнее меня, – думает прокурор. – То, что защищаю я, мне совершенно безразлично. Сегодня это Наполеон, вчера был Луи Филипп, завтра у руля может оказаться Бурбон или какой-нибудь ловкий адвокатишка. Государство, ха-ха, государство…»
Дютур испуганно застывает у зеркала. Какая ничтожная физиономия ухмыляется ему оттуда, какое недовольное бесцветное лицо с пылающим распухшим носом! И господин прокурор не может удержаться и не показать своему отражению язык. После чего мало-помалу успокаивается: ничего, Жакоме добьется того, чего не смог он, Жакоме более крепкий парень, и кожа у него более толстая.
С этой уверенностью в душе он глотает лекарство и ложится в постель.
Между тем Бернадетта после этой первой успешной схватки прокрадывается в церковь. Там, забившись в темный уголок, она чувствует себя в большей безопасности, чем дома. Она очень боится Жакоме, бывшего беспощадного преследователя ее отца. Но комиссар Жакоме отлично знает, где находится девочка. Он лично следил за каждым ее шагом. Когда после вечерней службы Бернадетта старается незаметно выйти из церкви в толпе прихожан, Жакоме с приветливой улыбкой подходит к ней и по-отечески кладет руку ей на плечо.
– Вынужден просить тебя пойти со мной, малышка. Это не займет много времени.
Таким образом, это не арест, а всего лишь любезное приглашение. Однако эта пара сразу же привлекает внимание людей. Бернадетта кажется спокойной и невозмутимой. Она только просит тетю Люсиль, стоящую рядом, известить обо всем родителей. Но толпа, собравшаяся вокруг, явно настроена враждебно к комиссару. Слышатся насмешливые возгласы: «С детьми вы сильны воевать, но, когда они с голоду мрут, вам и дела нет». Чьи-то голоса шепчут: «Осторожнее, Бернадетта, держи язык за зубами! Кажется, они хотят упрятать тебя в кутузку…»
Кабинет, как и вся квартира полицейского комиссара Жакоме, расположен в первом этаже дома, принадлежащего семье Сенак, которые наряду с Лафитами, Милле, Лакрампами и Бо относятся к высшим кругам Лурда. В этом же доме на площади Маркадаль, на втором этаже, проживает налоговый инспектор Эстрад вместе со своей сестрой, старой девой. Эстрад заранее попросил у соседа Жакоме разрешения присутствовать при допросе Бернадетты. Памятная записка Дозу и восторженный рассказ сестры, принимавшей участие в последнем походе к гроту, пробудили в нем немалый интерес, хоть и с примесью неприятия. Будучи образованным экономистом и большим любителем хорошей литературы, Эстрад терпеть не может бредовых увлечений оккультизмом и прочими экстравагантными суевериями. Когда Жакоме в сопровождении своей жертвы входит в кабинет, Эстрад уже сидит там в большом черном клеенчатом кресле для посетителей. Кабинет Жакоме – небольшое помещение с одним окном, где, кроме упомянутого кресла, имеется письменный стол с креслом поменьше, для самого комиссара, два шкафа, в которых хранятся уголовные дела, корзина для бумаг и плевательница. Мест для сидения всего два. Бернадетте, следовательно, придется стоять.
После того как Жакоме очинил карандаш и положил перед собой лист простой писчей бумаги, он приступает к привычному ритуалу допроса:
– Итак, твое имя?
– Вы же знаете, как меня зовут.
Бернадетта тотчас пугается своего ответа. Ей уже ведомо действие таких прямых заявлений, хотя и содержащих чистую правду. Поэтому она быстро добавляет:
– Мое имя – Субиру Бернадетта.
Полицейский комиссар кладет карандаш и добродушным отеческим голосом пускается в разъяснения:
– Милая Бернадетта, ты, верно, не совсем поняла, что здесь происходит. Видишь ли, этим самым карандашом на этом листе бумаги я буду записывать твои показания. Они составят документ, который называется протокол. Этот протокол станет частью твоего досье, на обложке которого будет стоять твое имя: «Бернадетта Субиру». Когда на человека заводят досье в полиции, поверь мне, малышка, это не очень приятно. На приличных людей, в особенности на молодых девушек, досье не заводят. Теперь слушай дальше! Твои показания я еще сегодня вечером пошлю в Тарб его превосходительству господину префекту. Его зовут барон Масси, и он очень важный и строгий господин, с которым лучше вообще не иметь дела… Надеюсь, теперь ты поняла, что происходит? Тогда продолжим! Сколько тебе лет?
– Мне четырнадцать, сударь.
Жакоме прекращает писать и смотрит на девочку:
– Не может быть! Я думаю, ты себе прибавила…
– Нет, не прибавила, мне уже пошел пятнадцатый.
– И ты все еще не разделалась со школой, – вздыхает комиссар. – Да, родителям с тобой нелегко. Тебе бы лучше подумать о том, чтобы поскорее начать им помогать. Что ты делаешь дома?
– О, ничего особенного. Мою посуду, чищу картошку, часто приходится присматривать за братишками…
Жакоме отодвигает кресло от стола и садится так, чтобы смотреть Бернадетте прямо в лицо.
– А теперь, дитя мое, расскажи мне подробно о том, что с тобой было в гроте Массабьель…
Бернадетта стоит, скрестив руки на животе, как стоят простые женщины во всем мире, когда рассказывают у городских ворот какую-нибудь захватывающую новость. Чуть склонив голову набок, она неотрывно смотрит на белый лист бумаги, который комиссар по мере ее рассказа быстро заполняет буковками. Удивительно, каким гладким, почти механическим сделался ее рассказ от неоднократных повторений.
– История действительно невероятная, – одобрительно кивает Жакоме, когда Бернадетта умолкает. – А эту даму ты знаешь?
Бернадетта удивленно смотрит на комиссара:
– Да нет же, конечно, не знаю.
– Странная дама, не так ли? Такая элегантная и бродит в таких местах, где Лерис пасет свиней… Сколько ей примерно лет?
– Лет шестнадцать или семнадцать.
– И ты говоришь, что она очень красива?
При этом вопросе девочка горячо прижимает ладонь к сердцу.
– О да, на свете нет никого красивее!
– Скажи, Бернадетта, ты ведь помнишь мадемуазель Лафит, ту, что две недели назад венчалась в церкви. Дама красивее, чем мадемуазель Лафит?
– Нельзя даже сравнивать, месье! – смеется Бернадетта, которую развеселило такое нелепое сравнение.
– Но ведь твоя дама неподвижна, как церковная статуя.
– Это неправда, – обиженно возражает Бернадетта. – Дама живая, она двигается, подходит ближе, говорит со мной, приветствует всех пришедших и даже смеется. Да, она даже смеется…
Жакоме, не отрывая глаз от бумаги, рисует на своем протоколе звезду. Затем, немного помедлив, слегка меняет тональность:
– Некоторые люди говорят, что дама доверила тебе какие-то важные секреты? Это правда?
Бернадетта долго не отвечает. Затем говорит очень тихо:
– Да, она мне кое-что сказала, что предназначено только мне и что я никому не должна рассказывать…
– Не должна рассказывать даже мне или господину прокурору?
– Даже вам и господину прокурору.
– А если у тебя потребуют ответа сестра Возу и аббат Помьян?
– Я все равно не смогу им сказать…
– А если тебе прикажет сам папа римский?
– И тогда не смогу. Но папа римский мне этого не прикажет…
Полицейский комиссар подмигивает Эстраду, который молча сидит в стороне, держа на коленях цилиндр, а в руке трость.
– Ну и упрямое создание, что вы скажете?.. А теперь, малышка, еще один вопрос. Что говорят обо всем этом твои родители? Они в это верят?
Бернадетта мучительно долго обдумывает этот ответ, дольше, чем все предыдущие.
– Я думаю, мои родители в это не верят, – признается она, немного колеблясь.
– Вот видишь, – улыбается Жакоме, все еще не отказываясь от отеческого тона. – А я должен верить тому, во что не верят даже твои родители. Если твоя дама – настоящая, ее должны видеть и все остальные. Так любой может прийти и сказать что угодно: например, что он ежедневно, как стемнеет, видит в своей комнате таинственного трубочиста и тот шепотом дает ему всякие указания, о которых он никому не должен говорить. На глупых людей это произведет то же впечатление… Разве я не прав, Бернадетта? Скажи сама…
Хитроумие комиссара погружает Бернадетту в молчаливую апатию. Комиссар же решает перейти в наступление, пустив в ход испытанный набор уловок и трюков, на которые попадаются обычно мелкие жулики.
– Теперь будь повнимательнее, Бернадетта! – предупреждает ее Жакоме. – Сейчас я зачитаю тебе твои показания, чтобы ты подтвердила, что все записано верно. Затем сразу же отошлю протокол господину префекту. Ты готова?
Бернадетта подходит еще ближе к столу, чтобы не упустить ни словечка. Комиссар начинает читать свои записи сухим, официальным тоном. Дело доходит до описания внешности дамы.
– «Бернадетта Субиру показывает, что на даме была голубая накидка и белый пояс…»
– Белая накидка и голубой пояс, – немедленно уточняет Бернадетта.
– Невозможно! – восклицает Жакоме. – Ты сама себе противоречишь. Признайся, что ты говорила о белом поясе.
– Вы, должно быть, неправильно записали, месье, – спокойно заявляет девочка.
Но у комиссара слишком большой опыт в расставлении подобных силков, чтобы так быстро сдаться. Он мчится дальше по камням и ухабам, чтение протокола все ускоряется. Подозреваемая вынуждена слушать с величайшим напряжением.
– «Бернадетта Субиру утверждает, что упомянутой даме около двадцати лет…»
– Я этого не утверждала! Даме не больше семнадцати.
– Не больше семнадцати? Откуда ты это знаешь? Кто тебе сказал?
– Кто мог мне это сказать? Ведь даму вижу я одна.
Жакоме бросает быстрый взгляд на Бернадетту. Затем, прочитав длинный пассаж совершенно точно, делает третью попытку сбить ее с толку:
– «Бернадетта Субиру утверждает, что дама выглядит точно так же, как статуя Пресвятой Девы в городской церкви».
Бернадетту охватывает такой гнев, что она даже топает ногой.
– Такого вздора я не говорила, месье! Это ложь. Дама совсем не похожа на Пресвятую Деву из церкви.
Тут уж Жакоме сердито вскакивает, чтобы перейти к допросу второй степени.
– Довольно! – ревет он. – Я сыт по горло! Не воображай, что можешь меня дурачить. Здесь, в ящике моего стола, лежит полная правда. Горе тебе, если ты будешь лгать! Только чистосердечное признание может тебя спасти. Назови имена всех людей, находящихся с тобой в сговоре. Я знаю их всех наизусть…
