скачать книгу бесплатно
– Вот и увидим.
Таня фыркнула в ответ и откинулась на спинку сиденья с видом человека, здравую мысль которого не оценили. Они въехали в лес. Дорога стала более заметной, но и ям прибавилось; в вышине солнечные лучи путались в густых кронах деревьев, и до земли доходила малая их часть – заметно потемнело. Чем дальше, тем гуще делался лес, стволы деревьев становились толще, ветви полностью закрыли линию неба над просекой дороги.
3
Вот и озеро. Полузаросшее, окружённое густым лесом, с топкими берегами – к воде не подберешься. Виднелись остатки старого помоста – раньше здесь купались и удили рыбу, теперь же это место нечасто посещали. Слева, немного в глубине леса, из-за стволов выглядывала небольшая охотничья бытовка, тоже давно брошенная. Обогнув озеро по правому берегу и оценив его первобытную красоту, друзья увидели просеку, уходившую чуть вправо в лес. До озера оказалось около четырёх километров, и ползли они не быстрее десяти километров в час; машина частенько задевала дном почву. Несмотря на свой весёлый характер, даже у Вадика оптимизма поубавилось. Таня принципиально молчала, ситуацию на этот раз попытался прояснить Артем:
– Слушай, друг, серьёзно, что-то мне не нравится это. Может, плюнем да поедем назад?
– Ну, мы полпути почти проехали… – проговорил Вадик с ноткой сомнения и в голосе, но от своих принципов отступать не намеревался. – Нет уж, начатое надо до конца довести. Поехали!
Артём, вздохнув, повиновался. Чтобы выглядеть успешным в глазах других, недостаточно иметь машину или что-то там ещё, нужно ещё и уметь руководить ситуацией при необходимости, а легко достающиеся блага только портят это качество в людях. К таким в некотором роде принадлежал и Тёма – он всегда предоставлял Вадику транспорт в обмен на помощь по учёбе. Жаль, не задумывался он над тем, что Вадик тоже не всегда бывает прав. Самостоятельность – вот главное качество лидера, но самостоятельность не всегда сочетается с правотой и, к сожалению, ответственностью. Последней Вадик обладал не в совершенстве, но способность заговаривать зубы и заканчивать разговор на нейтральной ноте помогала ему и здесь. Нет, он не пытался выйти сухим из воды и вину ни на кого не сваливал, потому и был хорошим другом, но всегда старался повернуть ситуацию так, чтобы виноватых вообще не нашлось. Зачастую Таня пыталась вразумить его (своё мнение мы всегда считаем самым правильным), но он и тут каждый раз увёртывался, обращая спор в пустую болтовню, не имевшую смысла, о которой и спорить-то нечего. Таня понимала это, злилась про себя, но эффективно противостоять беспечности Вадика пока не научилась… пока. Вадик же терял свою самоуверенность только в том случае, если ему начинали противостоять сами господа факты, что злило его. Это была его тупая упёртость, хоть и умело им завуалированная. Самоуверенность, конечно, необходимое свойство характера, фундамент любой личности, от степени развития которой зависит, чего эта личность добьётся в жизни. Возьмём, к примеру, человека несамоуверенного – и получим совершенно не приспособленного к жизни, застенчивого, даже забитого, не способного ни на какие смелые поступки – такой всю жизнь будет довольствоваться малым, но не оттого, что ему достаточного этого, а потому, что улучшить своё положение, то есть пойти на какие-то смелые, иногда неоправданные действия, он боится. Самоуверенный человек твёрдо идёт по жизни, при необходимости принимая нужные решения, но и не ввязывается в сомнительные дела, и в итоге получает то, к чему стремился, хоть и не так быстро, как можно бы. Добавим ещё чуть-чуть самоуверенности (конечно, не без других важных качеств) – и получим знаменитого, возможно, на весь мир, человека со сложным характером. Это уже критическая точка, ещё чуточку самоуверенности – и человек будет ввязываться во всё, что попало, совершать глупые и неоправданные поступки, иногда мгновенно взбираясь на вершины, но и также быстро оттуда падая. Если, конечно, вовремя не остановится, что очень сложно сделать, – таким людям всегда хочется большего. Можно сказать, Вадик обладал несколько завышенной самоуверенностью, иногда действовал неправильно и злился, когда неопровержимые доказательства и здравый смысл, которым он всё же обладал, заставляли его расстаться со своим мнением. Впрочем, раздражительностью он тоже умел управлять, и на знакомых и друзей не срывался.
Дорога уже шестой километр тянулась между бесконечных стволов деревьев, периодически делаясь то хуже, то лучше. Небо затянули серые облака, поднялся ветер – он шумел в кронах, не добираясь до оснований деревьев. Все напряжённо молчали, ожидая, когда же закончится лес.
Вскоре частота и густота леса стали понемногу уменьшаться, впереди появился просвет. Почти прямая до этого дорога пошла влево и вниз, лес вскоре превратился в невысокие кусты, и друзья увидели впереди, на небольшом холме, несколько покосившихся чёрных бревенчатых срубов. Дорога перестала спускаться, и внизу, откуда деревню опять не было видно, оказался мелкий ручей, который машина легко преодолела. На достаточно крутом подъёме после ручья, на глинистой дороге, автомобиль несколько раз повело, колёса буксовали.
– Весело здесь, наверно, подниматься, особенно в дождь, – заметил Артём.
– А спускаться ещё веселее! – добавил Вадик.
Через пару минут показались первые разваленные дома. Они находились в разном состоянии заброшенности, то есть хозяева покинули их не все одновременно. На покоробившихся дверях висели ржавые замки, говорившие, что и мародерам, залезающим в каждый дом, сюда слишком долго добираться. Вдоль заросшей улицы тянулись остатки заборов и электрические провода на чёрных смолёных столбах, тоже местами подгнивших. Некоторые дома, видимо, покинули совсем недавно, кто-то может даже приезжал сюда на пару недель в отпуск, кому требовалось полное отсутствие людей и цивилизации для отдыха. Во всяком случае, привычных бабушек-дачниц ребята здесь не заметили, как и здания, хоть сколько-то подходившего для школы. Впрочем, та скудная на информацию статья из интернета утверждала, что школа находится где-то неподалёку от деревни на возвышенности, но, сколько ребята не глазели по сторонам, ничего, кроме леса, не нашли, хотя с одной стороны явно был пологий холм, и по отношению к нему деревня оказывалась внизу. Но та же статья утверждала, что и эта деревня недалеко от села. Десять километров, конечно, не много, но не по такой дороге! Может, и школа на том же расстоянии от деревни?
В середине деревни обнаружилось здание с выцветшей и облупившейся вывеской «Продукты».
– Ну что, заглянем в магазинчик? – поинтересовался Вадик.
Отозвалась Таня:
– Боюсь, кроме паутин и плесени тебе там ничего не продадут.
– Не такое уж и страшное место. Похоже, даже электричество есть.
– Зато нет мобильной связи, – заметил Тёма. – Кстати, кто-то собирался делать фотки, Иначе что мы к нашей работе приложим?
– Да, Тань, что-то ты заснула… и приуныла. Всё отлично! – добавил Вадик.
– Будем надеяться, что и дальше так будет, – сказала Таня со вздохом примирения и потянулась к сумке с фотоаппаратом.
– Надо было и дорогу снять.
– Ничего, на обратном пути сниму.
– А обратная дорога-то затянутся может, – с грустной усмешкой сказал Артём. – Ребят, бензина у нас мало.
Таня оживилась:
– В смысле? Ты же заправился перед отъездом!
– Ну, так мы сколько от города ехали… ещё по селу мотались, пока дорогу узнали! Я и забыл. Должно хватить до села, а там попросим у кого-нибудь.
– Всегда так. Стой уже! Я хочу выйти…
– Без твоего занудства действительно было бы скучно, – добавил Вадик. – Ничего, доберёмся и обратно. Это же приключения, ребят! Вы что?
– Обо всём нужно заботиться заранее! – заметила Таня, но уже с оттенком шутки в голосе. Она прекрасно понимала, что занудствовать с ними просто невозможно – высмеют и саму заставят смеяться.
Машина остановилась около одного из разваливающихся домов, имевшего ещё, правда, довольно крепкий вид. Ребята вылезли и машины, потянулись после долгой тряски. Среди зарослей и ветхих серых строений их яркая машина выглядела здесь чем-то совершенно чужеродным.
– Я чувствую себя, словно два часа ехала галопом на лошади, – Таня зевнула, неохотно направляя фотоаппарат по сторонам. – Только не надо пошлых шуток! Я так понимаю, нам и ночевать здесь придется, учитывая, что уже почти семь. И где?
– За что ты мне нравишься, – заговорил Вадик, облокотясь на машину и растянув рот в обаятельной улыбке, показывающей ровные, но не слишком белые зубы, – так за то что ты всегда задаёшь самые уместные вопросы, на которые у меня обычно нет ответов и которые так хочется обойти.
– На то они и уместные, что обойти их нельзя. Кстати, здесь ключевая фраза – «ты мне нравишься». Я запомню её.
Вадик ещё больше улыбнулся и посмотрел куда-то вдаль. Тёма же мало внимания обращал на их взаимные любезности, но в силу характера никогда не чувствовал себя третьим лишним, предоставляя чувство стеснения тем людям, кому это больше в данный момент необходимо. Хотя, в настоящей ситуации, как владелец транспортного средства, он, возможно, и имел на это право. Он, как человек не глупый, видел их симпатию друг к другу и в это дело не лез, но и смущаться и делать вид, что ничего не замечает, не собирался. В этом в некоторой степени выражался его эгоизм. Вадик прервал минутное молчание:
– Вон там довольно приличный дом, мне кажется… пойдёмте туда.
Возражений никто не высказал, и они направились к большому дому на некотором отдалении от остальных, как бы в глубине улицы: его почти не видно было из-за деревьев и кустов, но туда тянулась хорошо заметная тропинка. Подойдя ближе, ребята увидели высокий, бревенчатый, потемневший от времени дом с пятью окнами на лицевую сторону. Несмотря на явно солидный возраст, дом стоял прямо, все стёкла в окнах были целы, крыша тоже выглядела вполне нормальной. В общем, создавалось ощущение жилого дома.
– Пошли туда. Вроде там кто-то живёт. Танюш, сфотай его, – скомандовал Вадик.
– Я помню! Но дом этот мне не нравится. Бабулька же сказала, что здесь нет никого.
– Значит, она ошиблась. Может, сюда просто приезжает кто-то иногда. Дорога же есть, какая-никакая. То есть, ездят.
Они направились к дому по узкой тропинке, вытоптанной между кустов. Справа видны были остатки забора, за ним – одичавшие плодовые деревья – яблони, груши, сливы, – видимо, когда-то это был сад. По мере приближения дом казался всё выше и грозней, окружающие его высокие раскидистые берёзы и тополя усиливали эффект, визуально делая дом ещё больше. У стены перед крыльцом стояла скамейка, дверь на огромную веранду, край которой затерялся в саду, была приоткрыта, за ней виднелась лестница вверх. У водостока стояла пузатая деревянная бочка с водой и пара вёдер.
– Ну вот, здесь точно кто-то живёт! – обрадовано произнёс Вадик и собрался постучать, но Таня схватила его за руку.
– Стой! Ну… мне что-то не нравится.
Вадик ответил нетерпеливо:
– Теперь-то что? Ну, что? (Таня молчала). Нам же надо где-то ночевать! И узнать, где находилась школа.
– Когда мы собирались сюда, ты сказал, что точно знаешь дорогу!
– Я знаю только то, что прочитал в интернетовской статье. Больше никакой информации я не нашёл. И какая разница? Видишь, сюда мы добрались уже. Нужно же написать в конце концов о чём-то интересном, и о чём ещё не писали! Сколько можно пересказывать на новый лад события Чернобыля, причины дефолта или проблему пробок, придумывая каждый раз новые «факты»?
Таня замолчала, не зная, что возразить на эту, в общем-то, верную мысль. Потом заговорила уже тише:
– Но такие поездки всё-таки надо продумывать. Проблемы не всегда можно решить на месте. Правда же, Тём, – проговорила она с надеждой на поддержку.
– Правда-правда, только Вадя наш обычно эти проблемы сам решает.
Таня резко отвернулась. Больше всего в Артёме ей не нравилась манера соглашаться со всеми и со всем, что не касалось его непосредственно. А в данном случае он был заинтересован получить необходимую для работы информацию. Да, он всегда поддерживал и помогал и ей, и Вадику, но в споре на поверхность вылезал эго эгоизм, так что рассчитывать на него не следовало, если только его точка зрения полностью не совпадала с вашей. Он всегда стремился никого не обидеть, но и особо не поддерживать; какие-либо выяснения отношений его вообще напрягали, и он старался не участвовать в них. Спор – прекрасное средство, чтобы выявить скрытые качества человека.
В доме послышался шум, и друзья притихли, мигом забыв о своих разногласиях. Кто бы это ни был – он, видимо, услышал их разговор и решил выйти. Скрипнула дверь из дома на веранду, раздались тяжёлые, медленные шаги, будто бы неуверенные, как обычно ходят пожилые люди. Звук шагов приближался к лестнице, вот уже скрипнула первая ступенька, кто-то закряхтел… ребята с напряжением вглядывались в пространство за дверью, ожидая появление чьих-нибудь ног.
4
Директор, как и обещал, в семь утра взял ключ и направился с подсвечником к двери той таинственной комнаты. Он уже много раз это делал – открывал дверь утром, вечером заперев там какого-нибудь мальчика, и каждый раз его охватывало трепетное ощущение учёного, идущего проверять результат своих продолжительных опытов, тем более что каждый раз его ждала там разная картина, столь же многообразная, как и психическое состояние человека. В такие моменты глаза директора загорались огнём жажды познания, и ни на что другое он внимания не обращал – не мог обращать. Он вставил большой кованый ключ в замочную скважину соответствующего по размерам замка, повернул пару раз, снял замок. Натопленный вечером стояк уже заметно остыл, за окном ещё не было и намёка на утро, но поднялся ветер, и, скорее всего, небо затянули облака. Собиралась метель. Директор помнил тот первый раз, первую ночь, когда в этой комнате по его повелению «ночевал» ребёнок. Случилось это всего три года назад, когда и была создана эта школа. Тогда директор, человек целеустремлённый по натуре, но часто сомневающийся, ничего особенного не ждал от первого своего опыта, в котором он привлёк человека в качестве подопытного. Тогда, открыв дверь, он обнаружил заплаканного мальчика в кресле у письменного стола. Видимо, его просто очень сильно напугали. Он подбежал к директору и уткнулся, плача, в его сюртук. В директоре тогда даже, где-то очень глубоко, зашевелилось что-то человеческое, жалкая маленькая мыслишка предприняла робкую попытку убедить его бросить эти опыты, но он живо ликвидировал её, придерживаясь мнения, что начатое нужно завершить, тем более были и другие люди, заинтересованные в результатах его работы. Последующие годы в нём только усиливался азарт сумасшедшего учёного, стремящегося довести до идеала эти результаты. А это, откровенно говоря, ему так и не удастся сделать. А мальчик тот, один из немногих, кто пришёл в себя после ночёвки в этой комнате, вскоре сбежал; его так и не нашли.
Директор положил замок с ключом на диванчик рядом и распахнул дверь в комнату; там всё было по-прежнему. Он слегка удивился. Ни валяющегося на полу тела, ни перевёрнутой и поломанной мебели, ни забившегося в угол существа с застывшей гримасой ужаса на лице, в рваной пижаме, отдалённо напоминающего того, кого он привёл сюда вечером. И никто не набросился на него с криками и рычанием, желая, видимо, причинить то же, что с ним случилось ночью, – такое тоже бывало. Директор сделал пару шагов вперёд и заглянул в кровать, которую из двери было не видно из-за полукруга стояка. Кровать оказалась идеально убрана – как вчера вечером. Ничто в комнате не свидетельствовало о присутствии здесь кого-либо этой ночью. Мало того – свеча, горевшая вчера, оказалась совершенно целой, с конусообразным сужением сверху у белого, нового фитиля! На лице директора отразились и ужас, и смятение, и удивление крайней степени… какие бы странные, противоречащие законам физике, неестественные опыты он не ставил, такого результата он ещё ни разу не получал, да и предположить даже не мог!
Он ещё раз внимательно осмотрел комнату, проверил окна. Затем подошёл к кровати, неловким движением опустился на четвереньки, поднял свисающее до пола покрывало, осмотрел пространство под кроватью и выдвинул оттуда деревянный сундучок средних размеров. Порылся в кармане сюртука, выудил небольшой ключ, отпирающий врезанный в крышку замок; откинул крышку назад. На дне сундука лежали весьма странные предметы: большой лошадиный череп, напоминающий тот, в холле; пара причудливых деревянных коряг, покрытых лаком, с вырезанными мелкими злобными рожицами, и множество маленьких стеклянных сосудов – колб, пузырьков, баночек – с разными по цвету и консистенции жидкостями. Все они, кстати, были открыты. Из сундучка исходил резкий удушливый запах, сочетающий множество ароматов, от очень сладкого до самых гадких, от которого кружилась голова и мозг терял способность быстро и ясно соображать, выдавая отвратительные образы в вперемешку с наиболее неприятными воспоминаниями, превращая любое зрительное представление в смазанную, искажённую картину. Но директор к этим запахам привык, у него, вероятно, уже выработался иммунитет. Он перебрал все колбы, вынул несколько, жидкости в которых было совсем мало, закрыл и убрал сундучок на место. То же он проделал и со шкафом, кстати, не запертым на ключ. В нём обнаружились старые потрёпанные одежды, пара шкур животных, несколько масок для маскарада, внизу – сундучок чуть поменьше. В нём не было черепа и коряг, а только пара столь же неприятных изваяний из кости и множество колб. Оттуда он тоже забрал несколько, некоторые были почти полные. Пару пузырьков директор взял и из единственного центрального запертого ящика письменного стола. Другие ящики находились справа, один под другим, и в них ничего нужного ему не лежало. И только сейчас он заметил, что часы на столе показывают три часа сорок пять минут пополудни.
Директор недоумённо уставился на часы. Вынул свои из кармана сюртука, убедился, что сейчас пятнадцать минут восьмого. Взял часы со стола, послушал, ровно ли они тикают. Потом снова уставился на целую свечу (свою, в подсвечнике, он поставил на стол). Именно такие свечи он всегда использовал, и не только здесь. Он вытащил свечу из прикрученного к столу подсвечника, осмотрел внимательнее и снова ничего необычного не увидел. Поставил свечу обратно. Чтобы унести все необходимые колбы, ему потребовалось сходить за подносом в кабинет. Забрал он и часы, намереваясь убедится в их исправности. Уходя, ещё раз оглядел комнату, запер дверь. Решительно не понимая, куда мог исчезнуть мальчик, директор отнёс часы к себе в кабинет, поднос с колбами – в лабораторию, находившуюся за дверью в правой стене прихожей. Придя обратно, сел в кресло и погрузился в раздумья. Что могло пойти не так? Вероятно, он совершил какую-то ошибку. Неправильно подобрал сочетание тех веществ, находящихся в ёмкостях различного рода, их концентрацию или количество… и это вместо испытания нервов подопытного на прочность привело к его исчезновению. Но как такое могло произойти, пытливый ум директора никак не мог понять! Занимаясь этим много лет, он не предполагал подобного эффекта. И причём тут часы и свеча, с ними-то что? Но свои ошибки видеть нелегко, а ещё труднее их признать. И это, думаю, разозлило любого бы. На принесённых из комнаты часах директор установил верное время, взглянув на циферблат больших напольных часов в углу кабинета напротив него. Стрелки подползали к половине восьмого, и вскоре оповестили об этом событии одним гулким ударом. Директор поджидал управляющего по особым вопросам, который всегда заходил к нему в это время и был самым надёжным человеком в школе. И тот вскоре появился – высокий серьёзный человек в мундире, с резким высохшим лицом и жидкими усами. Бровей почти не было заметно, а приличных размеров лысину окружали жидкие седые волосёнки. Он был явно старше директора. Если бы не загнутые вниз уголки рта, его лицо, возможно, казалось бы добрым. Но он, видимо, всю жизнь стремился избавиться от этой черты.
– Садитесь, Афанасий Михайлович, – резким, приказным тоном сказал директор, указав на кресло около шкафов и не дожидаясь, пока тот произнесёт какое-либо приветствие или хотя бы кивнёт. Афанасий Михайлович сел, положил ногу на ногу, руки на колено, и с внимательнейшим видом уставился на директора. Тот продолжал без предисловий: – мальчик, которого вчера привели ко мне для опыта, пропал. Просто исчез из комнаты.
Разве что глаза несколько выдали удивление Афанасия Михайловича, да слегка дрогнули те места, где должны быть брови. В остальном выражение его лица не изменилось.
– Комната была хорошо заперта?
– Разумеется, она была хорошо заперта! – рявкнул директор, скулы его свело от злости, он даже немного приподнялся с кресла. – Вероятно, он каким-то образом сбежал. Его необходимо разыскать, – последнюю фразу он произнёс с интонацией приказчика, возомнившего себя царём, то есть в высшей степени повелительно.
– Извините, Ярослав Карлович, но комнатой располагаете только вы… поэтому требуется знать, нет ли повреждения окон или двери…
– Я могу вам гарантировать, что никаких повреждений ни окон, ни дверей, ни чего бы то ни было ещё там нет, как и после любой другой ночи! – Ярослав Карлович уже и не пытался сдерживаться. – Разыщите мальчишку сегодня же! Заприте всех в спальнях, вдоль забора выставите людей. К вечеру мальчик должен быть у меня, – закончил он с выражением, не терпящим никаких возражений. Афанасий Михайлович кивнул, резко встал, ещё раз кивнул и быстро вышел. Ярослав Карлович откинулся на спинку кресла, не зная, куда направить взгляд – все предметы казались ему ненавистными. Лицо его словно ещё помолодело, усы стали неуместными. Он взглянул на часы из комнаты, показывающие без пятнадцати восемь, потом на напольные – те подтвердили показания.
Несколько минут директор посидел, пытаясь себя успокоить, отвернувшись к окну и глядя на заснеженные верхушки деревьев и едва светлеющее небо. Затем повернулся к столу, достал из верхнего ящика тонкий журнал, открыл его на третьей странице. Приведённый там список заканчивался на имени Фёдора Легинского. Потом из нижнего ящика он достал более толстый журнал – там каждому имени, то есть каждому мальчику, посвящалось несколько страниц наблюдений. Последним тоже был Фёдор Легинский. Директор внимательно стал читать исписанные аккуратным почерком страницы, рассказывающие о нарушениях дисциплины и о характере мальчика, в описании которого встречались такие слова, как смелость, находчивость, уважительность, целеустремлённость. Прочитав, директор подошёл к одному из шкафов, открыл дверцу со стеклом и вынул оттуда очень толстую папку с буквой «Л» на корешке. Здесь хранилась информация обо всех учениках, обучающихся в школе и соответствующих этой букве. Порывшись, вынул небольшую стопку сшитых нитями бумаг, посвящённых всё тому же имени, взял со стола журналы и отправился в лабораторию, где проводил б?льшую часть времени. Там он разложил бумаги, сел за стол в окружении бесконечных пузырьков, баночек, колб – пустых, с жидкостью или сухим веществом, нескольких причудливых приборов для получения концентрата из разных растений и веществ, и погрузился в изучение бумаг с записями и длинными химическими формулами.
Вскоре взошло солнце, надёжно скрываемое плотными белыми облаками, очередной раз проделало путь с востока на запад и опустилось за горизонт. Тусклый день предоставил владения долгой зимней ночи. В окна била метель, заволакивая пространство белой пеленой; к вечеру она немного стихла. Директор работал, не отвлекаясь ни на голод, ни на усталость, постепенно копившуюся в нём, – он пытался найти ошибку в своих расчётах. Хоть он и отдал приказ найти пропавшего мальчика, сделал он это лишь от стремления хоть как-то оправдать свои действия перед собой же, из нежелания признавать собственную оплошность, некомпетентность. Интуиция подсказывала ему, что мальчик не сбежал, то есть, во всяком случае, не привычным для этого способом.
Для характера, которым обладал Федя, все расчёты казались верными. Директор выявил пару отклонений, но они были настолько ничтожны, что большой роли не играли. Каждое вещество, находившееся в бесчисленных пробирках, отвечало за воздействие на строго определённую часть человеческого сознания. Особое внимание он обратил на пузырёк с вязкой серо-коричневой жидкостью, отвечающей за временные рамки проведения эксперимента. От испарений этого вещества зависело, в какой именно промежуток времени на подопытного будут воздействовать все другие вещества, вызывающие в сознании жуткие образы. Стоило здесь хоть чуточку ошибиться в составе, и временные рамки могли оказаться размытыми или вообще стёртыми, превращая всё остальное в полный хаос. Но сколь хаотическими бы ни были всплывающие в голове подопытного картины, всё равно это являлось результатом тщательной упорядоченности других необходимых веществ.
Ярославу Карловичу казалось, что разгадка вот-вот выявится, но разболевшаяся от непрерывного умственного напряжения голова не дала закончить работу. Он поднялся из-за стола, потирая уставшие глаза, и отправился в кабинет. Как раз в этот момент в прихожую вошёл Афанасий Михайлович, желая, видимо, о чём-то ему доложить. Он, как всегда, был строг и невозмутим… даже излишне невозмутим, что его и выдавало. Директор махнул рукой, приглашая его к себе в кабинет, сам тяжело опустился в кресло, вытянул под стол затёкшие ноги, голову положил на заднюю подушку высокой спинки и практически беспристрастно взглянул на Афанасия Михайловича, догадываясь, что никаких приятных вестей тот не принёс.
5
Взорам ребят предстал пожилой человек с усталым видом, в неопрятной, заношенной одежде. Из-под грязной, чёрного цвета парусиновой куртки выглядывали края какого-то длинного пиджака, некогда бывшего серым. Далее шли такие же заношенные брюки, заканчивающиеся стоптанными тапками с вышитым узором сверху, когда-то, видимо, выглядевшими вполне презентабельно. Жидкие волосы отросли и спускались ниже ушей, но их нельзя было назвать грязными – скорее, они носили отпечаток ветхой старости. Под носом ютились усы, выглядевшие лишними на мужественном, серьёзном лице с примесью усталости и разочарования. Но взгляд оставался ясным, глубоким и целеустремлённым. Это был взгляд не сумасшедшего, а человека, получившего в жизни сильный «пинок», от которого до сих пор не оправился и который сломал всю его жизнь.
– З-здравствуйте, – выдавили из себя ребята, с любопытством разглядывая этого местного аборигена, в то время как он тоже не без интереса вглядывался в удивлённые лица гостей.
– Добрый день, – сказал он чётким, ясным, уверенным голосом, не присущим пожилым людям, голос которых обычно дребезжащий и сиплый… первым справился с собой и заговорил, как обычно, Вадик.
– Мы журналисты… приехали, значит… чтобы написать репортаж о вашей… этой деревне… и о школе, которая где-то здесь недалеко. Вы можете нам помочь? – Вадик говорил сбивчиво, постоянно отводя взгляд в сторону. Обычно он не очень-то смотрел людям в глаза при разговоре, но в этот раз взгляд собеседника ему почему-то сильно не нравился… уж очень пронзительный он был.
– Постараюсь, – ответил старик так же чётко, явно пытаясь придать голосу беспристрастность. – Желаете говорить на крыльце, или позволите пригласить вас на веранду? – добавил он словно поблёкшим голосом, будто спохватившись за свою слишком правильную речь, – в дом уж не зову… бардак там… знаете ли.
Не дожидаясь согласия, он повернулся и пошёл обратно по лестнице, сделав повелительный жест рукой, означающий приглашение. По ступеням он ступал тяжело, невероятно костлявой левой рукой с силой хватаясь за хлипкие перила, помогая тем самым, видимо, таким же хлипким ногам забираться вверх. Ребята, переглядываясь, робко последовали за ним. Оказавшись на просторной веранде, правая часть которой, уходившая в сад, была отгорожена дощатой стеной, он указал на круглый стол:
– Прошу располагаться. Я принесу чай, – и он, снова не дожидаясь каких-либо возражений или комментариев со стороны своих гостей, ушёл в дом.
Друзья осмотрелись, сели за стол, в деревянные старинные кресла с поворотным механизмом. Перед ними на столе, покрытом белой скатертью из грубой ткани с вышитыми узорами, стояло несколько вазочек со странным, угловатым печеньем, какого не купишь сейчас. Да и вазочки скорее соответствовали композиции какого-нибудь музея истории быта; они были отлиты из такого толстого стекла, что внутри него даже можно было разглядеть несколько застывших навеки пузырьков воздуха.
– Странный тип… мутный какой-то, – высказал, наконец, общую мысль Артём.
– Ребята, не нравится мне здесь. Может, уйдём, всё-таки? – взволнованно заговорила Таня, поглядывая на дверь в дом и в задние окна веранды, упирающиеся стеклами в ветви кустарника и деревьев, вплотную подступивших к стенам. – Какой-то он… вообще не похож на деревенского жителя.
– Ну ладно, сейчас выясним у него про школу и поедем, – Вадик не желал возвращаться опять к этой теме и стремился успокоить Таню, а точнее – просто отмахнуться от неё. – А что, прикольный старик! Наоборот, так даже интереснее. Ну, встретили бы мы тут мужичка в фуфайке и резиновых сапогах, который и два слова бы с трудом складывал? А этот, может, хоть расскажет что, фактура, всё-таки! Прикиньте, а что, если он бывший учитель из той школы?
Его увлечённую, как всегда, речь прервал скрип старой двери. Хозяин появился довольно скоро, словно чай уже был налит и чашки расставлены на подносе. Придерживая плечом дверь, он неуклюже переступил порог, явно с трудом удерживаясь на ногах и удерживая поднос при этом; на лице выразились неподдельное усердие и возможно даже страдание. Его движения были отрывисты, не всегда точны, словно тело его было не просто старым, а именно изношенным, как если бы это был велосипед – и детали все вроде на месте и исправны, а всё равно гремит, дребезжит, ломается… у всех троих мелькнула в голове мысль подойти, подхватить тяжёлый поднос, трясущийся в его руках, но никто, предостережённый, видимо, каким-то внутренним предчувствием, не осмелился выполнить сей благородный поступок. Старик поставил поднос на стол, друзья взяли с него чашки на блюдцах; на подносе осталась ещё такая же толстостенная рифлёная сахарница с засохшим и пожелтевшим сахарным песком на стенках и серебряная ложка, тоже с прилипшим сахаром. Хозяин опустился в кресло, тяжело вздохнул и заговорил. Разговор получался напряжённым, с длинными выжидающими паузами, во время которых ребята чувствовали себя очень неловко, а старик внимательно разглядывал их, как бы взвешивая и оценивая каждое их слово.
– Пожалуйста, угощайтесь. Так о чём вы хотели меня спросить? – голос его стал чуть более мягким. Ребята хоть и пододвинули к себе чашки, но никто не дотронулся до чая. Таню эта ситуация очень беспокоила, Вадик ни на что не обращал внимания, кроме нужного ему, Артём имел несколько отчуждённый и усталый вид. Заговорил, как всегда, Вадик.
– Мы узнали, что где-то здесь, неподалёку, в советское время была школа, закрытая по неизвестным причинам. Хотелось бы узнать что-нибудь о ней. Вы здесь давно живёте?
– Да… дольше, чем вы можете подумать. Это была школа для мальчиков-сирот или кто остался без родителей… после Гражданской войны, а потом после Великой Отечественной таких много, знаете ли, было. Обычная школа. Я там сторожем работал, – голос старика звучал ровно, не выражая никаких пристрастий, но внимательность его ничуть не уменьшилась. Его костлявые руки лежали, сцепленные, на столе. Таня тоже внимательности не теряла, разглядывала его. И руки привлекли её внимание – она не предполагала, что они могут быть настолько костлявыми. Тонкая, неестественная кожа обтягивала выступающие синими верёвками вены, в других местах вплотную прилегала к сухожильям и костям с большими деформированными суставами. Казалось, там вообще не осталось мышц; руки буквально просвечивали насквозь. Соответствовало рукам и лицо – щёки и глаза провалились, под подбородком в шее глубокая яма.
Последние слова старика ещё больше оживили Вадика:
– Вы знаете, почему её закрыли?
– Наверное, детей стало мало. После войны ситуация в стране нормализовалась, да и далеко здесь. С тех пор и деревня пустеть стала.
Артём взял чашку и сделал пару глотков. Таня, заметив это, толкнула его под столом ногой, на что Артем сердито прошептал «я пить хочу!».
– Я слышал, здесь расследование потом вели. А само здание сохранилось?
Проигнорировав первое замечание, старик ответил:
– Сохранилось, да заросло оно всё… там оно, в лесу на горе. Раньше-то парк был. Красивое здание.
– А как вас зовут? – вмешалась Таня, опасаясь, что Вадик попросит их туда отвести. Старик будто растерялся.
– Меня?.. зачем вам?
– Ну, мы статью напишем, нужно же знать, кто нам всё рассказал.
– А… Вячеслав Кузьмич.
Таня делала убедительные взгляды Вадику, намекая, что пора ехать, но тот якобы не замечал их. Артём тем временем допил чай, оказавшийся на удивление насыщенным вкусом, и даже отважился съесть одно кривобокое печенье.
– Расскажите что-нибудь о своей жизни, о школе, – не успокаивался Вадик, – ну, подробности, как там всё организовано было, может, были какие-то необычные случаи?
– Тут и рассказывать нечего. Сторожем работал… школа как школа. Потом закрыли, всё, мол, сказали, делай что хочешь.
Таня пнула ногой теперь Вадика. Тот бросил на неё нетерпеливый взгляд и спросил:
– Здесь где-нибудь можно переночевать? А то поздно, дорога в лесу очень плохая, не хотелось бы ночью застрять.
– У меня негде. Даже не знаю, дома-то все в деревни уже развалились, а то в первый попавшийся заходи.
– А школа? В каком состоянии то здание?
