скачать книгу бесплатно
Мы снова надолго замолчали. А костер горел, и смеялись вокруг него ребята и девчонки, и с десяток луженых мальчишеских глоток грянули:
Тренируйся, бабка,
Тренируйся, Любка,
Тренируйся, ты моя
Сизая голубка!
А в ответ Игорек Северцев в ужасе завопил:
– Замолчите, несчастные! Как вы поете?!
«Пять лет, – подумал я. – В среднем пять лет». Мне стало холодно, словно от реки подул ледяной ветер.
– Олег. – Я почувствовал, как рука Йенса легла на мое колено. – Я раньше тоже думал об этом. Ты прав, мы живые люди, мы хотим жить, и как-то не утешает та мысль, что дома еще кто-то остался. В начале всего этого я просыпался в поту и плакал: «Меня не будет!» А сейчас этого нет. Просто печально – столько хочется увидеть и узнать, а времени может не хватить…
– Я не о себе подумал, – скомканно сказал я. – Знаешь, Йенс, правда не о себе… Понимаешь, эти ребята и девчонки – они не просто мои друзья. Они… как бы сказать? Попробуй понять. У меня много… было много знакомых, мне даже казалось, что они – мои друзья. А потом я понял, им было все равно, какой я. Они мной вполне довольствовались, не пытались заставить меня быть лучше, чем я есть. А с этими, – я мотнул головой назад, – я ссорился и ссорюсь. Потому что им не все равно, какой я и что со мною. И мне не все равно… Не все равно, что с ними будет…
– Я понял, – тихо ответил Йенс. – Тогда учи их фехтовать.
Начинается
плач гитары.
Разбивается
чаша утра.
Начинается
плач гитары.
О, не жди от нее
молчанья,
не проси у нее
молчанья!
Неустанно
гитара плачет,
как вода по каналам – плачет,
как ветра под снегами – плачет, —
не моли ее
о молчанье!
– И тополя уходят, —
ответил я, улыбаясь,
– Но след их озерный светел.
И тополя уходят,
Но нам оставляют ветер.
И ветер утихнет скоро,
Обтянутый черным крепом,
Но ветер оставит эхо,
Плывущее вниз по рекам.
А мир светлячков нахлынет —
И прошлое в нем потонет,
И крохотное сердечко
Раскроется на ладони…
– Ты знаешь Гарсиа Лорку?! – обрадовался Йенс.
– Я вообще люблю стихи, – признался я.
Йенс поднялся и гибко потянулся:
– Пойду искупаюсь… Пошли?
– Я не умею плавать, – признался я.
Немец наставительно сказал:
– Учись… Эй, а хочешь, сейчас попробуем?
Я посмотрел на лежащую поперек Волги золотую дорожку.
– Пошли.
Что помню, то помню, хотя и не знаю,
В чем суть всего, если только суть
Не связана с необходимостью прошлое
Сделать опять настоящим.
Помню
Желание войти в ночное озеро и выгребать
К дальней луне. Помню белое пламя
У темной норы перед тем, как взглянул
В высокое небо, знойно дрожащее в мареве белизны.
И еще иногда —
на рассвете обычно —
я вспоминаю крики в горах.
Но все, что могу, – это быть очевидцем.
Олег Чухонцев
* * *
Костер еще не прогорел – угли давали самый хороший жар, пень не переставал постреливать струйками пламени, похожий на раскоряченного черного осьминога. И наши, и немцы спали вокруг костра кольцом, ногами к пеплу, закутавшись кто во что и прижавшись друг к другу.
– Часовых не поставили, – сказал я. Йенс не успел ответить, мы увидели Андрюшку Соколова, он сидел у деревьев подальше и коротко махнул рукой. Наверное, и немец-часовой тоже где-то был…
А в следующий миг в предрассветном сумраке, пропитанном плавающим туманом, я различил, что спят не все.
Танюшка сидела у костра, скрестив ноги и спрятав руки под мышками. На плечи у нее была накинута Сережкина куртка, а он сам спал под одной с Вадимом. Когда мы подошли, она только посмотрела из-под спутанных волос – и снова уставилась в угли.
Йенс молча обогнул костер и улегся где-то среди своих, я сразу перестал его различать, да и забыл о нем, если честно. От реки тянуло холодком. Я сел рядом с Танюшкой и молча начал разуваться.
– Поешь, – тихо сказала она, протягивая две палочки шашлыка, уже покрытого белесым жиром, а на них – тонкий ломоть лепешки. – Это немцы дали, из чего-то-там дикого. Почти как хлеб… Я рецепт постаралась запомнить… Ешь, ешь. Хорошо поговорили?
– Я потом расскажу всем, Тань, – пообещал я и занялся шашлыком.
Не люблю, когда на меня смотрят во время еды. Но Танька смотрела. И мне не было неприятно.
– Я очень за тебя испугалась, – сказала она. – Я так испугалась. Ты даже не представляешь, как я за тебя испугалась.
– Надо привыкать, Тань. – Я бросил одну палочку на угли, и жир на ней вспыхнул сине-рыжими язычками. – Тут по-другому не бывает. Я это до конца только вот сейчас понял, когда с Йенсом поговорил.
– Всю ночь протрепались, – укоризненно сказала она. – У тебя же есть часы, видел же, который час! – и вдруг она фыркнула, а потом засмеялась.
Я понял, что она вспомнила нашу первую встречу – в парке, год назад, когда мы с ребятами спросили у незнакомой девчонки, который час, а в ответ из кустов вымахнул здоровенный черный дог. И как мы спрашивали, можно ли нам теперь идти дальше…
– Ты сама-то ела? – все еще улыбаясь, спросил я.
Танюшка закивала:
– Ела, ела… Ты тоже ешь и ложись спать.
– Тань, – я очистил вторую палочку и подобрал с ладони хлебные крошки, – ты меня ждала? – Она наклонила голову. – Спасибо, – еле слышно добавил я.
– Вместе укроемся, – проговорила она, снимая куртку. – Вот, Сережка позаботился.
Я не понял, услышала ли она мое «спасибо»…
…Мы улеглись спина к спине и подоткнули куртку с боков, вытянув ноги ближе к неостывшему костру.
– Спи, Танюшк, – неожиданно ласково сказал я, и у меня почему-то защипало в носу. Она повозила плечами и как-то удовлетворенно вздохнула.
А я подумал, что спать не буду – я и не устал вроде, и совсем не хочу.
Только вот думал я все это уже во сне.
* * *
– Куда пойдете?
Немцы уже уходили по тропинке – головами все еще в тумане, над чем я хотел пошутить, но сообразил, что Йенс не поймет. Поэтому спросил то, что спросил.
– Пойдем в Сибирь, – сказал Йенс, держа обе ладони на рукояти своего меча. – Зазимуем где-нибудь на Урале, наверное. А вы?
– Пока не решил, – ответил я, пожимая ему руку первым. Он задержал мои пальцы:
– Так пойдемте с нами?
– Нет, – отказался я с сожалением. – Спасибо, конечно, но… нет.
– Как знаете. – Он сильно тряхнул мою руку и широким шагом отправился догонять своих. Потом остановился, обернулся, крикнул: – Увидимся еще! Время будет – увидимся!
Я махнул рукой. И, повернувшись к своим, улыбнулся им, стоящим какой-то печальной стеночкой шагах в двадцати.
– Ребята, – сказал я, – надо серьезно поговорить. Обо всем сразу.
Все закивали, хотя тему я сформулировал крайне расплывчато. Но мы толпой потянулись на место нашей стоянки.
– Душевные люди, – оценил немцев Саня. Остальные молчали. Странно, но почему-то после моих слов на всех накатило серьезное настроение с размышлениями о своей будущности.
Танюшка держалась рядом со мной. Искоса посматривала – иронично и в то же время задумчиво. Потом сказала:
– Никогда не думала, что мне доведется зашивать куртку князю… Княже, а что-нибудь еще зашить не надо? Али постирать?
– А что, откажешься? – спросил я.
Танька свела брови, честно обдумывая вопрос. Потом призналась:
– Постираю с удовольствием… А то я, кстати, не стирала! Но сейчас-то – добавочная честь! Не кого-нибудь обстирывать, а князя!
– Из грязи в князи, – буркнул я.
* * *
Когда я закончил говорить, наступила тишина. Ее можно было щупать руками, как плотный темный занавес. Я видел, как девчонки невольно подались к пацанам, которые сидели ближе, – без разбора и рефлекторно. Мальчишки держались за оружие и были хмурыми, точно осеннее небо.
Я еще раз обвел их всех взглядом и почему-то испытал облегчение. Может быть, потому что все это были мои друзья? «Ничего, прорвемся!» – уже почти спокойно подумал я, не совсем отдавая себе отчет, о чем думаю.
– Если я князь, – сказал я вслух, – то вы все – вече. Понимаете, ребята? И нечего замирать, как мыши перед ужом. Даром мы, что ли, ходили в походы? Представьте себе, что и это – такой же поход.
– Длиною в жизнь? – усмехнулась Ленка Черникова.
– Хотя бы и так, – ответил я. – Можно и с этой точки зрения смотреть. И вообще – тут у нас выбора нет.
– Этот мир – реальность, данная нам в ощущении, – добавил Вадим. – Те, кто постарше, поймут, что я сказал, а остальным и не надо.
– Олег, – подал голос Андрюшка Альхимович, – а как называлось племя, которое жило на тамбовских землях?
– Мордва, – ответил я.
Игорь Мордвинцев потряс рукой.
– Сам ты мордва. Славянское!
– Вятичи, – понял я. Андрей усмехнулся и повел вокруг рукой:
– Племя вятичей.
– Кочевое племя, – добавил Санек задумчиво. Его худое, большеглазое лицо заострилось еще сильнее. – У меня есть предложение. Не знаю, как кто, а я очень хочу разобраться, с какой тут стороны ветер дует.
– Судя по тому, что рассказали немцы, – с юга, – заметил я.
– Именно, – кивнул Санек. – Вот туда и надо идти. И искать разгадку.
