скачать книгу бесплатно
Система «Морской лев»
Сергей Александрович Вербицкий
Этот роман об Американо-иракской войне 1990 года. Советские подводники отправляются на эту войну, чтобы защитить диктатора Саддама Хусейна.
Система «Морской лев»
Сергей Александрович Вербицкий
Погибшему экипажу
подводной лодки «Курск»
посвящается.
© Сергей Александрович Вербицкий, 2023
ISBN 978-5-0056-2241-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
СИСТЕМА
«МОРСКОЙ ЛЕВ»
Эмоции вдыхают в нас жизнь,
а жизнь всегда больше трагедия, чем радость,
потому что есть система.
E-mail: robert_darkkrain@mail.ru
Вербицкий Сергей
Папка №1
Запись датирована 24 июня 1990 года
Из-за линии горизонта Берингова моря голубой листок небосклона медленно вытягивал раскаленный шар дальневосточного солнца. На фоне бликов рождающихся лучей, разрезая восьмиметровыми лопастями северную прохладу августовского воздуха, летел к Командорским островам противолодочный вертолет КА-25 Тихоокеанского ВМФ СССР. Он взял старт с военно-морской базы, располагавшейся в Петропавловске-Камчатском, когда город еще утопал во мраке ночи. Восход, ознаменовавший начало нового дня, застал его в середине пути, прижимаясь к поверхности воды, заваливаясь на правый бок, винтокрылая машина проворно двигалась в намеченном направлении, сокращая с каждой минутой расстояние с конечной точкой своего путешествия.
Капитан первого ранга Иван Алексеевич Захаров, удобно разместившись в обитом красным кожзаменителем кресле гидроакустика, крепко спал, кутаясь в смоляную шинель морского офицера. Справа от него, почти напротив, сидел Леонид Сергеевич Канарейкин – «хозяин» секретной базы КГБ на острове Медный. Грузная фигура, обтянутая полковничьей формой, чисто выбритое квадратное лицо с выделяющимся подбородком, открытый морщинистый лоб, густые брови и черные волосы с едва заметной сединой делали его весьма колоритной личностью.
До острова оставалось чуть более пятидесяти миль, когда Захаров проснулся и, зевая, посмотрел в маленькое прямоугольное окошечко. Сквозь толстое, слегка затуманенное стекло были видны перистые облака и сияющая гладь моря. Увиденное им зрелище не принесло ему желаемого удовлетворения, и он повернулся к полковнику, наткнувшись на его маленькие, слегка прищуренные глаза.
– С добрым утром, – расплываясь в улыбке, произнес Канарейкин.
Шум двух работающих роторов, удерживающих вертолет в воздухе и придающих ему ход, поглотил приветственные слова Канарейкина, но Захаров по мимике лица и движению губ догадался о смысле сказанного.
Процесс пробуждения протекал затруднительно: голова (а точнее, сознание) представляла собой некую разобранную мозаику, которая сама по себе с течением времени собиралась в единое целое. Видимо, для того чтобы ускорить движение мелких частиц, Захаров и приложил ладони ко лбу, потом медленно провел по глазам, минуя брови, по щекам, обнаружив при этом трехдневную щетину, и еще раз посмотрел взглянул на полковника.
За два с лишним часа полета Захаров уже успел позабыть, как его представили Канарейкину перед вылетом. В тот момент он не обратил на полковника никакого внимания – хотелось скорее упасть в кресло и заснуть. Когда мозаика сознания собралась и анализ происходящего вокруг дал понять, что с ним происходит, он начал разглядывать тучную фигуру полковника, и в памяти всплыло недавнее знакомство с ним, а вместе с этим вспомнилась и вся цепочка событий последних месяцев, благодаря которым он и оказался здесь.
Запись датирована 15 мая 1990 года
В нескольких метрах от песчаного дна, в холодной глубине, крадучись, шла советская атакующая атомная подводная лодка типа К-278 (бортовой номер 685). Ее титановый семидесятиметровый корпус двигался строго на восток, обходя стороной отряд противолодочных кораблей во главе с противолодочным крейсером «Киев», ведущий поиск в восьмидесяти милях северо-восточней от ее местоположения.
В эти дни в северной части Баренцева моря проходили учения Северного флота Советского Союза под кодовым названием «Майская льдина-90». Иван Алексеевич Захаров находился в центральном посту субмарины. Амбициозный и честолюбивый, с рискованной натурой, привыкший во что бы то ни стало выполнять приказ, он высоко ценился среди командиров-подводников Северного флота. За пятнадцать лет службы Захарову довелось побывать более чем в сорока походах различной сложности, за что он был удостоен многими знаками отличия и правительственными наградами.
Сидя в кожаном кресле за штурманским столиком, он в который раз через увеличительное стекло изучал нанесенный на карту маршрут преодоления противолодочного рубежа, пролегавший по горному излому шириной не более пятидесяти метров.
Проводя двухдневную разведку, Захаров не раз убеждался в том, что район, где раскинулся подводный горный массив, противник оставил без должного внимания, считая его непреодолимым препятствием для подводной лодки. Благодаря чему условный противник сузил спектр поиска, перенасытив его противолодочными кораблями, которые, в свою очередь, перекрыли все возможные и невозможные пути незаметного форсирования созданного ими противолодочного рубежа. Отсутствие термического слоя еще в большей степени усложняло и без того практически невыполнимую задачу, лишая подводную лодку, по существу, самого главного превосходства над надводными кораблями – скрытности плавания. Исходя из этих соображений, Захаров принял единственно правильное, на его взгляд, но очень опасное решение – следовать через подводный коридор.
– Внимание! Всем постам: лодка входит в опасную зону. Объявляю готовность номер один. Курс ноль, девять, два; скорость десять узлов, глубина сто пятьдесят три метра, – прервал тишину в центральном посту голос вахтенного офицера.
Его команда была тут же продублирована на всех боевых постах. С началом прохождения опасного участка пути отсеки в лодке немедленно перекрывались тяжелыми стальными люками, становясь полностью изолированными друг от друга. А люди с удвоенным вниманием следили за показателями на приборах, ибо от этого впрямую зависела жизнь всего экипажа. Любая ошибка в их действиях могла привести к столкновению субмарины с подводной скалой.
– Даю отчет времени: пять, четыре, три, два, один, маркер, – прокомментировал штурман.
С этой минуты нос субмарины пересек невидимую черту импровизированных каменных ворот, ведущих в зловещий коридор. Ей предстояло пройти бесконечно долгих тридцать пять миль пути, наполненных до краев высоким нервным напряжением, включая три правых и два левых непредсказуемых поворота.
Захаров поднял голову, и его орлиный взгляд впился в помощника. Федор Куликов только что был назначен на эту должность. Кудрявый, маленького роста, добродушный, с наивно детским лицом, с огромным жизнелюбием, он напоминал только что родившегося ягненка, еще неуверенно стоявшего на своих ножках-палочках. Стоило ему оступиться и упасть, как кружащий в высокой синеве орел кинулся бы камнем вниз и одним ударом мощного клюва пробил бы его еще нежный череп.
В день обсуждения маршрута преодоления противолодочного рубежа Захаров, Куликов и штурман Еремеев собрались в каюте капитана. Разложив карту учений, Захаров сначала предоставил возможность высказать свои соображения штурману. Еремеев без особого энтузиазма предложил нехитрый план действий: дрейфовать в сторону ведущих поиск кораблей с минимальной скоростью у поверхности, пытаясь протиснуться между ними. Куликов незамедлительно поддержал штурмана, так как он и был автором идеи, сказав, что, на его взгляд, это единственно правильное решение в сложившихся условиях учений. Спокойно выслушав и удостоверившись в исчерпанности идей со стороны подчиненных, Захаров с усмешкой и явным наслаждением разбил в пух и прах план помощника, приведя с десяток аргументов, показав его абсурдность и несостоятельность с расчетом на русский авось. После этого он с надменным и самодовольным видом сообщил о своем видении пути преодоления противолодочного рубежа, ткнув ручкой в место на карте, где располагался подводный коридор. Слушая план Захарова, Куликов цепенел от страха.
– Командир, вы сошли с ума, – невольно и как-то рассеянно вырвалось у Куликова.
Его естественная реакция заставила замолчать Захарова, прервав того на полуслове, когда он уже собирался подвести итоги вышесказанного. Захаров никак не ожидал такой смелости со стороны своего помощника, но, не показывая раздражения, он повернулся в его сторону:
– Вы что-то сказали? – словно не расслышав, спросил Захаров, буквально уничтожая Куликова своим вопросом.
– Извините, Иван Алексеевич, – испуганно опешив, пролепетал Куликов (авторитет командира сильно давил на него). – Я только хотел сказать, что этот маршрут очень опасен, да и стоит ли нам рисковать. Все равно учения проводятся для определения боеспособности противолодочных сил, а не нас… – и он посмотрел на штурмана, ища у него поддержки, но Еремеев даже и не помышлял об этом.
– Опасен не маршрут, а всего один поворот, – сухо уточнил Еремеев.
– Вы, Федор Михайлович, на лодке человек новый, раньше проходили службу на Черноморском флоте. Там, может, и не существует негласного кодекса чести командира, который обязывает его сводить к минимуму число обнаружений его лодки другими кораблями независимо от того, свой это корабль или чужой, – но у нас на Северном флоте этот кодекс существует. И именно в следовании его незримой букве неписаных правил я и усматриваю подлинное мастерство командира-подводника. А вы, если будете все время разделять, где нужно постараться, чтоб твою лодку не обнаружили, а где и необязательно это делать, – вы тогда никогда не станете настоящим командиром, а останетесь обыкновенной посредственностью до конца своих дней, товарищ Куликов. (В душе Захарова кипел вулкан ярости на молодого помощника; чтобы не дать ему выйти наружу, он свернул дальнейшие обсуждения плана преодоления противолодочного рубежа.) На этом все. Все свободны, – после короткой паузы объявил Захаров.
Ягненок шагал, высоко подняв мордочку, окружающий мир так завораживал его, что он не заметил на своем пути булыжника. Орел в вышине по-прежнему внимательно следил за своей жертвой и, кажется, уже предвидел исход маленького путешественника.
На штурманском столике лежала карта, на ней красным карандашом был очерчен подводный коридор и проложенный строго посередине его курс подводной лодки с пометками времени на поворотах. Захаров и Куликов стояли друг напротив друга.
Куликов оставался единственным противником выбранного Захаровым маршрута преодоления противолодочного рубежа. Он не раз пытался апеллировать к командиру, но его попытки были настолько робкие, что Захаров просто не обращал на них никакого внимания.
До первого поворота оставалось около мили пути, когда Куликов решился сделать последнюю попытку остановить Захарова.
– Товарищ капитан, я настаиваю на изменении курса, – набравшись смелости, сказал Куликов.
«Как он мне надоел, – подумал Захаров. – Прислали слюнтяя, ну, ничего: придем на базу – я избавлюсь от тебя (такой отчет про тебя напишу – вылетишь с моей лодки и духа твоего здесь не будет)».
– Зачем? – с улыбкой и удивлением спросил Захаров. – Все решено, и мосты уже сожжены.
– Неправда! Можно еще выйти из коридора незамеченными, – возразил Куликов и посмотрел на таймер, отсчитывающий время движения лодки в коридоре. – Еще есть время, до первого поворота осталось две минуты.
После того как лодка войдет в первый поворот, она автоматически попадет в зону обнаружения противолодочных кораблей, поэтому любая попытка выйти из коридора, который служит ей как бы естественным прикрытием, повлечет за собой немедленное ее обнаружение.
Захаров отрицательно покачал головой. Куликова охватило волнение, и он покраснел.
– Иван Алексеевич, маневр лодки ограничен, всего семьдесят пять метров. Неужели у вас не возникает ни малейшего сомнения в правильности выбранного вами маршрута?
– Только трусы сомневаются, товарищ Куликов. Вы, случайно, к их числу не принадлежите? – также с улыбкой ответил Захаров, пытаясь поднять его на смех.
– Да… – донеслось из глубины центрального поста. Офицеры косо посматривали на капитана и помощника: презрение и насмешка над Куликовым уже ясно читались на их лицах. Штурман не раз предупреждал Куликова о бесполезности убеждать Захарова, после того как он принял решение, но тот всегда не соглашался. «Мы все здесь привыкли идти на риск, благодаря этому наша лодка первая по показателям в дивизионе, и никто тебя не поддержит, потому что здесь каждый чем-то обязан Захарову», – говорил ему Еремеев.
Переменив недавно свое место, когда в поисках дождевых червей его перевернул деревенский мальчишка, булыжник притаился на свежей зеленой мякине. На месте его старого лежбища образовалась небольшая ямка из мокрой глины, в которой обитали разные жуки, тли и сороконожки.
Ничего не подозревающий ягненок неожиданно для себя наткнулся на зловещий камень Растопырив ножки в разные стороны, он улегся на него брюхом. Хищная птица, давно ожидавшая этого момента, тут же сложила крылья и, не теряя времени, кинулась вниз. Водя мордочкой по сторонам, невинное создание не могло понять происходящего вокруг, суча энергично копытцами, он пытался обрести привычное для себя состояние. После отчаянных попыток ягненку все же удалось скатиться с ненавистного булыжника и упасть в ту самую ямку, где раньше лежал камень. Орел в это время был уже в двух метрах и, конечно, не ожидал такой прыти от своей жертвы, предполагая приземлиться на его кучерявую спину. Вместо этого его лапы скользнули по гладкой поверхности камня, и, ударившись клювом о твердую поверхность, хищник свернул себе шею, выбил правый глаз, и, махая в смертельных конвульсиях левым крылом, тут же скончался. Первые капли ярко-красной крови упали на землю и чем-то привлекли к себе любопытство ягненка. Поднявшись с третьей или четвертой попытки, он обошел мертвого хищника, а потом снова зашагал, словно ничего и не случилось.
– Капитан, через двадцать секунд мы будем в точке первого поворота, – проинформировал Еремеев.
Лента коридора, пролегающая между двумя подводными плоскогорьями, плавно изменяла свое направление, уходя на северо-северо-восток. Маневр для подводной лодки не представлял особой сложности, так как его угол составлял сто пятьдесят градусов.
– Внимание на рулях, курс ноль-три-восемь, – скомандовал вахтенный офицер, и корпус субмарины послушно начал менять направление, поворачивая влево. Закончив маневр поворота, подводная лодка двигалась на сближение с кораблями условного противника. После этого, она потеряла всякую возможность покинуть природную расщелину незамеченной.
Захаров молча стоял у ограждения перископной шахты, а Куликов, сильно подавленный, отошел к рулевым. Уже несколько дней вопрос, почему прислали именно Куликова на его лодку в канун учений, а не какого-нибудь опытного офицера, не давал командиру покоя. Пока субмарина шла к следующему повороту, он попытался проанализировать несколько событий прошлого в надежде отыскать разгадку.
Отношения с командующим дивизионом подводных лодок Понтелеевым у Захарова не клеились с самого начала назначения того на эту должность. Тактические находки, которыми руководствовался Захаров при выборе стратегии маневра, шли вразрез с условиями безопасности подводного плавания и как следствие были неразрывно связаны с риском. Они приводили в шок командующего дивизионом, придерживающегося консервативных взглядов. Понтелеев не раз вызывал Захарова, напоминая ему об ответственности перед народом и Коммунистической партией, прибегал к различного рода угрозам. С бешеной скоростью менялись замполиты-«наблюдатели», которых Захарову с легкостью удавалось выживать. Ничего не помогало. Захаров был непоколебим, его методы приносили ему успех, он хорошо знал: чтобы чего-то достигнуть, нужно идти на риск. Лодка под его командованием стала первой на флоте по показателям боеготовности, вследствие чего он снискал уважение и оправдание своим опасным действиям в штабе флота.
По возвращении с очередных учений Захаров был вызван снова на ковер к Понтелееву, поводом к этому послужил его маневр во время охоты на атомный ракетоносец класса «Тайфун». Забравшись тому под брюхо, Захаров в течение шести часов гонял его по квадрату учений, потом, вволю повеселившись, отпустил того на небольшое расстояние и торпедировал. При разборе результатов учений терпению Понтелеева пришел конец, и он поставил вопрос об отстранении Захарова от командования подводной лодкой, мотивировав это как пренебрежение жизнями экипажа. Многие его тогда поддержали, но нашлись и противники этого решения, в их числе оказался Спиридонов – командующий подводными лодками Северного флота. Ему были симпатичны Захаров и его смелые планы, его свобода от всех указаний, предписаний, инструкций с одним только жгучим желанием – во что бы то ни стало выполнить поставленную задачу. Спиридонов хоть и помешал тогда его отстранению, но без строгого выговора все же не обошлось.
Вспомнив об этом, Захаров вновь кинул взор на стоящего к нему спиной Куликова, и тут его осенило: «Наверняка одним из инициаторов послать меня на эти учения был Понтелеев», – подумал Захаров. «Поставили в заранее неравные условия затем, чтобы сломать меня, показать мою несостоятельность, неумение… И помощник как-то сразу в отпуск ушел… и молодого Куликова в спешке за два дня до выхода в море назначили. Чтоб я перед ним опозорился, а как он меня тогда отговаривал до последней минуты: ведь верил, что я не пойду в коридор, думал, струшу. Ну, нет! А они наверняка специально оставили коридор без охранения, наверняка чтоб заманить меня туда и сцапать, пока я не успел опомниться. Хорош план, ничего не скажешь! Должно быть, за вторым или третьим поворотом зависли вертолеты – ждут небось меня, ну, да пусть сначала поймают, а там посмотрим, кто хитрей», – сказал сам себе Захаров, а душа его завыла волком.
Подбежав к краю оврага, матерый еще не знал, что сделает: он был весь во власти агонии разыгравшейся недавно трагедии. Охотники застали врасплох его стаю, отдыхавшую в дремоте после сытного обеда.
Ряд выстрелов, раздавшихся словно по команде, разорвали зимнюю тишину вятских лесов, дав своеобразный сигнал о начале охоты на волков. Двое из стаи хищников так и остались лежать на земле, не издав ни единого звука, смертельные заряды размозжили им головы, еще трое завертелись волчком, скуля от боли. Свежая кровь не заставила себя ждать и сочно брызнула на девственно белый снег. Грянул новый залп, и еще трое хищников, мелькавших между деревьев, спасаясь бегством, перекувырнулись в воздухе, издав истошный вой, упали на землю. И уже не было сил подняться, но один, несмотря на зияющую в ноге рану, сумел встать и попытался продолжить бегство, следующий заряд настиг его, завладев источником жизни, после чего тот распластался возле куста.
Вывихнув переднюю лапу на прошлой охоте, матерый не мог больше бежать – расширенные зрачки обезумевших глаз лихорадочно искали убежище для спасения. Увидев небольшое углубление в противоположной стене оврага, он, не раздумывая ни секунды, бросился вниз, увязнув по самое брюхо в рыхлом полуденном снегу. Выбиваясь из сил, матерому удалось вскарабкаться в только что найденное убежище. В слабой надежде спрятаться от охотников он свернулся клубком, втянув голову в туловище. Последние из оставшихся в живых бежали на вершину холма, куда их гнали загонщики.
Выстроившись в цепочку, люди шли по обеим сторонам оврага. Серый хищник, прижав уши и закрыв глаза, засунул морду под хвост, желая тем самым слиться с общим пейзажем. И, казалось, ему это удалось: охотники уже миновали его, но когда у одного из них случайно вывалилась из кармана рукавица, то наклоняясь за ней, он заметил матерого. Старый волчатник тут же перезарядил карабин и пошел к краю оврага, товарищи, окликнув его, отправились дальше, а он, лишь отмахнувшись, продолжал идти уже в новом направлении. Встав напротив импровизированного логова, охотник прицелился, но тут же отказался от попытки выстрелить. Почувствовав себя хозяином положения, ему захотелось поближе подобраться к зверю, и для этого он спустился на дно оврага. Матерый, чувствуя опасность, приняв угрожающий вид: уши его встали торчком, пасть немного приоткрылась, демонстрируя четыре конусообразных клыка, послышалось злобное урчание. Старый волчатник снова вскинул карабин и прильнул к прикладу: два опытных охотничьих взгляда сошлись. Матерый, продолжая уже рычать, встал на передние лапы, благо небольшой выступ позволял это сделать, а охотник продолжал упиваться в предвкушении скорой победы. Ему никогда не приходилось так близко сталкиваться с одним из умнейших хищников российских лесов.
Когда охотник смотрел своей будущей жертве в глаза, а палец уже чувствовал гладкий крючок спускового механизма карабина, матерый неожиданно прыгнул на него. Но старый волчатник все же успел выстрелить, пуля продырявила правое ухо зверя, когда тот еще летел вниз. Взвизгнув от жгучей боли, матерый приземлился прямо на грудь обидчика, повалив того в сугроб. Лишь на одну секунду их глаза проникли друг в друга, и уже в следующее мгновение серый хищник бросился наутек. Испуганный неожиданной развязкой человек еще долго смотрел вслед убегающему волку, не предпринимая никаких попыток остановить его.
– Говорит акустик: пеленг ноль, обнаружен эскадренный миноносец типа «Стремительный». Скорость двадцать два узла, курс два-два-пять. Идет на сближение, дистанция тридцать две мили, ведет поиск в активном режиме.
– Ну, вот и началось, – еле слышно произнес Захаров. – Акустик, вести наблюдение за эсминцем, докладывать о малейшем изменении его курса.
А субмарина тем временем уже приближалась ко второму повороту, открывающему дорогу на сближение с противолодочными кораблями
Штурман традиционно произвел отсчет времени, и лодка легла на новый, им же выработанный курс, успешно миновав природный изгиб начав движение по самому опасному участку пути. Эсминец «Стремительный» продолжал идти на юго-запад, постепенно сближаясь с лодкой Захарова. Корабль условного противника невольно оказывался у лодки Захарова за кормой, каменная расщелина служила надежной защитой от исходивших от эсминца электромагнитных волн, и подводная лодка оставалась незамеченной. Не прошли и первую милю пути по новому курсу, как акустик доложил об обнаружении вертолета, ведущего поиск в активном режиме при помощи опускаемой гидроакустической станции в прилегающем к коридору районе. Спустя еще пятнадцать минут был обнаружен большой противолодочный корабль «Киев», патрулировавший в восемнадцати милях к северу от того места, где коридор уже в третий раз менял свое направление. При каждом обнаружении условного противника Захаров самолично отмечал его местонахождение. Всматриваясь в карту, как акустик вслушивается в звуки моря, он пытался распознать среди сплошной завесы природных шумов шум работающих винтов кораблей противника: Захаров пытался разгадать дальнейшие действия противолодочных сил. Захаров знал, что обнаруженный вертолет – не одиночка, а часть целой вертолетно-поисковой ударной группировки, и это незамедлительно подтвердил акустик, сообщив об обнаружении по другую сторону коридора к северу целого ряда работающих станций. Отметив на карте все новые контакты с условным противником, Захаров получил довольно ожидаемую картину: вертолеты поисково-ударной группировки шли цепочкой, конец которой приходился на район, где находилась его подводная лодка. Единственным изъяном строя было отсутствие связующего звена между последним вертолетом и остальной группой, и, что самое странное, это и ставило Захарова в тупик: образовавшаяся прореха в строю вертолетов приходилась на подводный коридор. Прекрасно понимая, что этого быть не должно, Захаров отдал приказ уменьшить скорость до трех узлов, объясняя себе это тем, что вертолетная опускаемая гидроакустическая станция работает в пассивном режиме поиска. В таком режиме подводная лодка лишена возможности знать о ведущемся за ней наблюдении с воздуха, и единственно, как это можно было проверить, – только всплыть под перископ и установить визуальный контакт с вертолетом. Но Захаров был лишен и этого шанса: его лодка шла, прижимаясь к грунту, и стоило ему изменить глубину погружения на несколько метров, как вертолеты, идущие по обеим сторонам коридора, немедленно бы обнаружили его. Так как все пространство над лодкой «просвечивалось» невидимыми акустическими лучами, похоже, план, о котором он недавно догадался, – заманить его в этот коридор, начинал сбываться, а вместе с ним крепли, набирая силу и другие догадки.
Напряжение росло, акустик периодически терял и возобновлял контакты с поисково-ударной группой вертолетов, эсминец «Стремительный» замер в двадцати пяти милях за кормой субмарины, противолодочный корабль «Киев» по-прежнему патрулировал, описывая эллипс у третьего поворота. Никакие действия условного противника не говорили Захарову о его обнаружении противолодочными кораблями. Цепочка вертолетов уже поравнялась с его лодкой, Захаров хотел было уже отдать приказ на увеличение скорости, но тут акустик доложил об обнаружении недостающего звена в общей цепочке вертолетов-поисковиков. Видимо, по каким-то причинам вертолет где-то задержался и теперь был позади основной группы, ведя поиск как раз из-за каменного выступа третьего поворота. Захаров тяжело вздохнул. Ему повезло, что акустик доложил о вертолете раньше, чем подводная лодка увеличила бы скорость, иначе они бы вошли в зону акустического обнаружения этого вертолета на всех парусах. Но опасность еще не миновала: следующее зависание вертолета приходилось именно на то место, где сейчас находилась его субмарина. Единственный шанс избежать обнаружения – это успеть прибыть в точку, где сейчас находился вертолет, прежде чем он возобновит поиск с нового места. И на этот маневр в распоряжении Захарова было всего шесть с небольшим минут.
– Внимание, говорит акустик: контакт с целью номер девять потерян.
Это означало, что акустик, который находится на вертолете, выключил станцию и начал поднимать вверх кабель-трос, на котором прикреплена акустическая антенна в виде небольшого мешочка.
– Скорость двадцать узлов. Штурман, пересчитайте время прибытия в точку поворота, – скомандовал Захаров.
– Иван Алексеевич, мы не сможем маневрировать на такой скорости, – испуганно взмолился Еремеев.
– Займитесь делом, штурман, – отрезал Захаров.
Еремеев покорно склонил голову, делая в спешке расчеты, а Захаров, щелкнув секундомером, подошел к рулевым, где стоял Куликов, сохранявший хладнокровное спокойствие. Тем временем, корпус субмарины увеличивая скорость, шел к повороту, а вертолет, накренившись вперед, направлялся встречным курсом.
– В точке поворота будем через четыре с половиной минуты, – сообщил штурман, закончив вычисления. Захаров посмотрел на секундомер: прошло две с небольшим минуты, опоздание составляло чуть более минуты.
– Внимание, скорость тридцать узлов, штурман, пересчитайте снова время прибытия в точку поворота, – ледяным голосом скомандовал Захаров, желая таким образом ликвидировать дефицит времени. Многие на центральном посту в страхе переглянулись с единственным вопросом в голове: «Что он делает?» – но все же автоматически повиновались.
– В точке поворота будем через две минуты, – доложил штурман.
Захаров снова глянул на секундомер: лодка не только нагнала время, но и шла с небольшим опережением, а вертолет, уже поравнявшись с ней, начал удаляться в противоположном направлении. Нависла новая угроза – угол поворота составлял менее девяноста градусов, маневр около восьмидесяти метров, и, чтобы благополучно его преодолеть, необходимо было снизить скорость до самого малого, что означало потерю во времени.
– Товарищ командир, до точки поворота осталось сорок пять секунд, – тревожно сообщил штурман.
Захаров сел за штурманский столик и впился глазами в карту. Недалеко от поворота жирной зеленой точкой было отмечено место зависания вертолета, и он уже был там.
– …до точки поворота осталось тридцать секунд. (Напряжение нарастало.)
– …пятнадцать секунд, – только штурман вымолвил последние слова, как Захаров оживился и громогласно скомандовал:
– Всем внимание! Самый полный назад.
Лодка продолжала идти по инерции, и тут штурман вскрикнул, словно от боли:
– Командир, мы теряем курс.
В подтверждение его слов замигали повсюду красные лампочки и послышался сигнальный звук сирены. Вертолет тем временем уже опускал на кабель-тросе акустическую антенну. Подводная лодка прошла еще немного вперед, замерла и стала медленно отходить назад. Почувствовав это, Захаров скомандовал:
– Внимание, самый малый вперед.
В эту минуту на центральном посту никто не знал, где находится их субмарина, сколько метров она прошла по инерции. В воздухе повисла пауза: все смотрели на Захарова, затаив дыхание. Тут лодку дернуло вперед, и Захаров, полагаясь только на свою интуицию, как можно спокойнее произнес:
– Курс один-два-ноль.
Люди на боевых постах встрепенулись и тут же продублировали команду. Штурман все это время сидел за картой, пытаясь отмечать на ней красным карандашом путь прохождения подводной лодки, которая уже входила почти впритирку с левой стороной коридора, в третий поворот. Ее титановый корпус уже наполовину скрылся за скалой, и волнение на центральном посту постепенно начало спадать, как вдруг мощный толчок потряс лодку. Сферический нос субмарины наткнулся на каменный выступ, который острым копьем вошел в углубление в корпусе, пробив передние крышки первого и третьего торпедных аппаратов. Вода тут же под огромным давлением хлынула в пустую полость труб. Внутренние крышки торпедных аппаратов, не выдержав давления, сорвались с замков и петель – вылетев со свистом, они ударились о переборку, разделяющую второй и третий отсек, упав на пол, а два мощных столба ледяной воды затопили пятнадцатиметровый отсек в считанные минуты. Находившиеся в нем девять человек даже не пытались спастись: они едва успели загерметизировать до конца отсек, чем спасли остальной экипаж, как вода унесла их жизни.
На центральном посту при столкновении возникла свалка из людей, стульев и незакрепленных предметов. Свет во всей лодке, сверкнув, мгновенно погас. Захарову удалось зацепиться за ограждение перископа.
– Малый назад! Куликов, объявляйте аварийную тревогу, – выкрикнул он в темноту.
Куликов с разбитой головой каким-то чудом нашел микрофон интеркома, передал по всей лодке приказ командира. В ответ донеслось сообщение с камбуза о пожаре. Люди еще не успели очнуться от удара и встать на ноги, как лодка повторно содрогнулась, повалив всех снова на пол.
