Вечеринка

скачать книгу бесплатно


Лучшие годы ушли на борьбу за право иметь семью. Теперь одна мечта – дотянуть до пенсии. А придет этот желанный день, и он будет уже руиной – без запросов и стремлений. И заграницу не потянет, при первых лучах весны, когда греет солнце, так возбуждающе чирикают воробьи, так звонко бегут ручьи кругом… Какой прилив сил и любви к жизни чувствовал он всегда весною лет десять назад!.. И на Кавказ уже не зачем будет ехать, и мир Божий перестанет манить к себе его усталую, замученную чиновничью душу…

А жена цветет, жиреет, как пулярка…

– Не женитесь, – говорил он часто в семейном кругу своим молодым братьям, которых сам поднял на ноги и которым заменял отца. – Если хотите сохранить в себе здоровье, вкус к жизни, человеческое достоинство… порядочность, наконец… Семья все сожрет и оставит от вашего нравственного «я» один остов…

«Дурак», – снисходительно бросала Софья Сергеевна, если случалась тут.

А братья, глядя на высохшую, геморроидальную фигуру Петра Николаича, думали про себя, что он представляет не только нравственный, но и физический остов.

II

Как и следовало ожидать, Петр Николаевич принес к обеду пятьдесят рублей, и после тарелки щей, на этот раз особенно вкусных, благодаря личным хлопотам хозяйки на кухне, и после битков с луком, мастерски поджаренных в сметане (любимые блюда Петра Николаевича) – он мягко сказал жене:

– Нельзя ли только поаккуратнее, Соничка? Ей Богу, больше достать не откуда… хоть разорвись…

– Ну, конечно, Pierre… Спасибо… Само собой, что буду экономить…

На другой же день, проводив Петра Николаевича на службу, Софья Сергеевна поехала на Кузнецкий, мост и в Охотный ряд. Это был канун жур-фикса, каждый час был дорог. Жур-фикс был вроде генерального сражения, исход которого зависел от случайностей и непредвиденных мелочей, вроде разрозненного сервиза, неудавшегося соуса, забытой деликатесы из царства закусок… Надо было все взвесить, предусмотреть, предугадать, наконец, и выступить перед гостьями – врагами во всеоружии с девизом: иль на щите, иль со щитом… Мудрено ли, что даже хладнокровная Софья Сергеевна нервничала с утра, дала подзатыльника вертевшимся под рукой детям, сорвала сердце на прислуге и схватилась за висок… Лицо её, молодое, румяное и красивое, казалось теперь, после плохо проведенной ночи, изжелта бледным и слегка припухшим. Но уже сев на извозчика, она ощутила подъем нервов, как всегда перед покупками.

– На Кузнецкий, – сказала она мягкими альтовыми нотами и почувствовала опять, как хорошо жить на свете.

Минут через пятнадцать езды по свеже-выпавшему снегу, Софья Сергеевна очутилась в знакомой стороне: Кузнецкий, Неглинная, Петровка, пассаж и Мюр и Мерилиз…

Родные места… Это было поистине бабье царство… Сколько денег оставлено за манящими витринами этих роскошных магазинов! Сколько мечты, беспокойной и красивой женской мечты развеяно тут, пред пленительной выставкой этих переливчатых, сверкающих материй, кружев, лент, всех этих пустячков, наполняющих жизнь женщины такими светлыми, невинными радостями!.. Софья Сергеевна умиленно вздохнула, и её большие глаза стали влажными от воспоминаний. На этих улицах прошла вся её жизнь, её лучшие минуты… Она видела себя институткой, на летних вакациях, бегущей в пассаж поглядеть на окна магазинов и постоять пред ними полчаса в сладком забвеньи, в дух захватывающем желаньи… Она видела себя стройной и юной, уже гувернанткой, бегущей сюда же на последние трудовые гроши купить галстучек, или кружевное fichu, или газовый шарф, пустяк, который давал тусклой жизни такую красоту… Она никогда не изменяла своей привязанности к родным местам… Живя то на Палихе, то у Земляного Вала, где-нибудь у чорта на рогах, как деликатно выражался Петр Николаевич, в далекие и счастливые первые годы их супружества, – Софья Сергеевна чувствовала себя всегда чужой, всегда равнодушной к окраине и стремилась душой на Петровку, каждый камень, каждый дом которой был ей знаком и дорог…

Сани остановились у посудного магазина Кузнецова.

– Подожди, – кинула извозчику Софья Сергеевна.

У неё была очень величественная осанка. «Королева» говорили о ней мужчины. – «Королева» шептали женщины.

Когда барыни с такими осанками входят в магазин, приказчики стремительно бросаются навстречу. У Софьи Сергеевны был к тому же талант покупать на пятьдесят копеек с таким апломбом, как будто она забирала на десять рублей. Но в этом магазине ее помнили, как хорошую покупательницу вообще, и потому удвоили внимание.

– Мне надо вазочку для варенья… – процедила она сквозь зубы. – Какую-нибудь изящную… поновее фасоном…

«Ничего больше не возьму», – твердо решила она про себя, помня обещание экономить.

Приказчик, молодой и женолюбивый, с огромным фальшивым изумрудом в галстухе, опрометью кинулся к полке и выгрузил перед красивой дамой, по крайней мере, дюжины две вазочек.

Волоокая Софья Сергеевна подняла взор кверху, и он заискрился. Боже мой, как она любила посуду!.. Если б не было стыдно, она готова была бы часами сидеть тут и любоваться этими изящными рисунками по фарфору и фаянсу, этим хрусталем. Вдруг она вспомнила, что у них разрознены рюмки… Ольга разбила штуки три да прошлом жур-фиксе… Стаканов может не хватить, если опять будут играть на три стола…

Приказчик читал в её душе и с улыбкой подавал ей воздушные, хрупкие, как девичья мечта, стаканы с тонким узорчатым ободком…

– Заверните… – прошептала она с таким выражением, как другая сказала бы: «поцелуйте»…

– Сколько-с?.. – в тон прошептал и приказчик близко наклоняясь и заглядывая ей в глаза, как заговорщик.

– Дюжину…

– Мало-с… Меньше двух нельзя…

Она с блуждающей улыбкой кивнула головой.

Приказчик махнул мальчику и стаканы исчезли с прилавка.

К стаканам были поданы такие же тонкие блюдца… Рюмки долго занимали воображение Софьи Сергеевны. Все казалось ей недостаточно стильным и оригинальным…

«Довольно… Довольно…» кричал внутри голос благоразумия.

А приказчик, как бес-искуситель, уже выдвигал новую батарею рюмок, узеньких, стройных, длинных, как талия английских мирс.

– Отберите… – разнеженным звуком сорвалось у молодой женщины. – Две дюжины…

– Три-с, – решительно молвил приказчик.

Ей было стыдно торговаться. Эта любезность обязывала.

Кажется все?.. Вдруг она ахнула. Боже мой! Где же её голова? А блюдца-то к варенью? У неё ведь ужас что за блюдца… Она была больна и поручила купить Анне Ельниковой… И та ее наградила… За то, говорит, прочны… Действительно… Ей вспомнились блюдца в доме инженерши Анны Денисовны. Со стыда сгорим при ней за эдакия блюдца…

Вмиг прилавок засверкал хрусталем.

Но угодить на Софью Сергеевну было нелегко. Она перерыла весь магазин, пока, не нашла таких, как у Анны Денисовны… Точь в точь… Ну что за прелесть!

Она благодарными, нежными глазами глядела на приказчика… А он уже предлагал масленку, такую оригинальную… И молочник необыкновенной красоты…

У них давно уже подают к чаю такой безобразный кувшин, с отбитой ручкой…

– Заверните… – благосклонно сказала она.

А на прилавке уже стояли тарелочки для закуски… совсем простенькие, белые, с веткой лиловой сирени… Одно изящество… Меньше двух дюжин купить нельзя… У них давно разрознен сервиз…

– Сударыня, взгляните… последняя новость…

– Нет, нет… Я больше не могу!.. – крикнула она, вдруг опомнившись… – Я ничего не возьму.

– Вы только взгляните-с… Потому что у вас есть вкус… Вы умеете ценить такие вещи… Сервиз чайный… Последняя новинка…

И свирепо скосив глаза на зеленого и худого зазевавшегося мальчика, приказчик прорычал ему:

– В левом углу, вторая полка… № 58… Живо…

Софья Сергеевна твердо решила только взглянуть… Но когда перед ней появились тонкие, белые, как снег, чашечки, напоминавшие тюльпан, с широким бледнозеленым ободком, она почувствовала, как тает её благоразумие.

Боже мой! Какая красота!.. И только двенадцать рублей?.. Это прямо задаром… А у них-то сервиз… Когда покупали?.. Дай Бог памяти. Да лет пять никак?.. Надменное лицо Анны Денисовны всплыло перед ней…

– Заверните…

Подали счет в тридцать рублей…

– На дом прикажете прислать?.. – бархатными нотами спрашивал приказчик раскрасневшуюся, смущенную Софью Сергеевну.

– Нет, благодарю вас… Я заеду сама…

«Конечно, это было не совсем осторожно», думала Софья Сергеевна, направляясь в Охотный ряд. – Муж просил поэкономить… Уж очень они зарвались этот год с жур-фиксами, поддерживая связи… Да и прошлый год вдвоем с мужем проиграли около пятисот рублей в винт… По всем лавкам задолжали… Но ведь что будешь делать?.. Без хрусталя тоже нельзя… особенно когда к себе зовешь людей… А без связей разве найдешь место? Разве сделаешь карьеру? Лишь бы вот завтра не проиграться Пьеру, тогда как-нибудь, авось, дотянут до жалованья… У няньки призанять можно десяточку… Эти инженеры меньше как по двадцатой играть не станут… мелькали мысли вразброд. Но у знакомой лавки все сомнения улетучились.

Даст Бог, обойдется… решила Софья Сергеевна, вылезая из саней.

III

Она вернулась к обеду с тремя кульками и ящиком посуды, уставшая и слегка раздраженная, заплатив целый рубль продрогшему извозчику. Но тот был недоволен и просил накинуть хоть гривенник.

– Ты с ума сошел?.. – грозно спросила его Софья Сергеевна и сверкнула красивыми глазами.

– Никак нет, сударыня… В шесть местов заезжали… Нешто вы рядились?

– За восемь гривен рядилась, даю рубль… Вот народ!..

– Замерз весь… Хоть скотинку пожалейте, сударыня… Не жрамши сидим… сами знаете, время какое?..

– Ах, отстань пожалуйста… Это просто бессовестно! Ольга, берите кульки! Да осторожнее вот этот ящик… здесь посуда…

Как на грех подоспел Петр Николаевич.

– Что тут такое?.. – спросил он, переводя глаза с красивого, молодого лица жены на рябую, заветренную физиономию извозчика.

А тот уж тащил как-то сзади наперед свою шапку и начинал сызнова свою канитель.

– Почитай два часа ездили… Рядились в Охотный, а потом на Кузнецком час дожидался… Пожалейте, барин, скотинку…

Петр Николаевич весь сморщился, словно уксусу хлебнул, пошарил в портмоне и, запахнув шубу, развевавшуюся на ветру, сунул извозчику серебряную монету.

– Что это, Петр… Ты никак рехнулся?

– Дай тебе Бог здоровья…

Извозчик выхватил кнут, ударил заморенную лошаденку, с запавшими потными боками, и санки скрылись из переулка.

– Охота разговаривать из-за пятиалтынного, – брезгливо заметил Петр Николаевич, подымаясь но лестнице казенной, квартиры.

– Нет, это просто возмутительно… Ты только развращаешь их такими подачками… И потом – это никаких денег не хватит. Я дала двадцать копеек сверх уговора… а он еще… Хорош хозяин… – твердила она, раздеваясь в передней.

– Ну да ладно… Будет… Авось не обеднеем…

– Ты всегда, всегда на смех…

В её голосе слышалась дрожь.

– Да будет тебе, Софья Сергеевна! – прикрикнул Иванов. – Испорть еще весь вечер мне из-за пятиалтынного… Вот бабы-то!.. Считай, что нищему подала… для спасения души… Не тот же он нищий?.. Тьфу… кончится тем, что сбегу на весь вечер…

– Я нищим таких денег не раздаю… – язвительно возразила она. – У нас пять человек детей…

– Ольга!.. Шубу!.. – загремел Петр Николаевич, бросаясь в переднюю.

Вышел маленький скандальчик, но кончилось все-таки миром. Софья Сергеевна во-время повисла на рукаве у мужа и не дала ему уйти.

Тем не менее воспоминание о пятиалтынном сосало ее до вечера, придавая колорит раздражительности её обыкновенно флегматичному тону.

Но вечером, накануне торжественного дня, Софья Сергеевна приобрела опять душевное равновесие.

Перед отходом ко сну, сидя на двухспальной кровати в теплой вязаной юбке и широчайшей белоснежной кофте она совещалась с кухаркой, под каким соусом подавать севрюжину; но Софье Сергеевне очень хотелось вовлечь в этот интересный, важный разговор и мужа.

Петр Николаич, схватившись за щеку, терзаемый зубной болью, нервно шагал по амфиладе комнат и с нетерпеньем ждал, когда, наконец, ему дадут лечь в постель. Ему почему-то казалось, что стоит ему лечь (и непременно среди тишины), – стоит согреть дергавшую щеку, как мгновенно прекратится эта мучительная боль.

– Я думаю, что следует сделать соус провансаль… Pierre… А?.. Как ты полагаешь?

– М-м… – доносилось из кухни неопределенное мычанье.

– И знаешь почему?.. Анна Денисовна… ведь она себя за образцовую хозяйку выдает… Так она спорила со мной на той неделе, что дома ни за какие деньги настоящего провансаля не получишь…

– Как, матушка барыня, не получить?.. Коли ежели хорошая кухарка, да все в плипорции…

– Нет… Она стоит, на своем, что никакая кухарка, – хоть будь она разбелая, – не сделает провансаля… А по книжке и подавно… Вот я и решила ей завтра нос утереть, – вдруг повысила Софья Сергеевна свое жирное контральто. – То-то сконфузится… то-то озлится… Слышишь Пьер?..

– Мм…

– Значит так, Агафьюшка… Индейку с яблоками, севрюжину с провансалем… С утра намочишь селедки и все приготовь для гарнира… Я сама уберу… И соус завтра сама буду делать…

– С шкаперцем? – меланхолически спросила Агафья, стоя в дверях, с сложенными на животе руками и склоненной на левый бок головой.

– Да, с капорцами и оливками… Я уж их купила… Помнишь, Пьер, какой соус я делала к твоим именинам?.. Пальчики все гости облизали… Еще тогда тетушка твоя…

Вдруг на пороге гостиной вытянулась длинная, сухая фигура Петра Николаевича. Округлившиеся глаза его прыгали от злобы.

– Да провалитесь вы… со всеми вашими тетушками и провансалями!.. – яростно закричал он и судорожно затряс сжатыми кулаками. – Дайте хоть на минуту покоя!.. Я повеситься готов…

Излияния замерли на устах Софьи Сергеевны. Она сделала кухарке таинственный знак, и та исчезла беззвучно, захватив мимоходом шерстяную юбку хозяйки и бариновы штиблеты.

Петр Николаевич моментально разделся, сбросил войлочные туфли «шептуны» и юркнул под одеяло. Наложив на ухо «думку» жены, он старался забыться. Но дрожь пронимала его все сильнее.

Софья Сергеевна не спеша разделась и с наслаждением растянулась своим холеным большим телом на чистом белье, пахнувшем фиалкой. Спать на одной кровати можно было только на боку, а потому Софья Сергеевна повернулась к мужу спиной.