скачать книгу бесплатно
– Маня, милая… Для меня это очень важно. Дайте ручку! Слышите, как бьется мое сердце? Говорите все! Не щадите меня! Я от вас все выслушаю смиренно.
– Ну, словом… Он говорил гадости. Будто вы хотели меня… Нет! Это так некрасиво звучит!
– Взять на содержание?
– Да! Какое глупое и плоское выражение! Не правда ли?
– И вы этому поверили?
– Нет! Нет! Как вы можете это думать, Марк? Ни минуты не верила… Иначе разве я была бы здесь? Дайте, я поцелую ваши брови! Ваш чудный лоб… Марк! Я не думаю, чтоб делала дурно, передавая вам чужие слова. Что вам любовь или ненависть каких-то Горленко или Лизогубов? Вы бесконечно выше их. И оскорбляться не можете. Так?
– А что говорила Соня?
– Ах, она ангел! Она вами очарована… Она спорила с мужчинами и с матерью. Она говорила, что, если ваше чувство серьезно, то вы разведетесь Я женой и женитесь на мне. Ой, Марк! Отчего вы вздрогнули? Даже испугали меня… Что вы так смотрите?
– А что… вы… Маня… Вы что думаете об этом?
– Вздор какой! Я ни о чем… таком не думаю… Зачем мне думать? Мне только больно до слез, что о нас говорят чужие люди!
Штейнбах бледнеет. Бледнеет так сильно, что Мане делается жутко.
– Дитя мое… Не надо недоразумений! Я никогда не разлюблю вас! Но и никогда не женюсь на вас. Если б вы даже этого желали… или требовали сами. Хотите вы меня выслушать и понять?
– Да…
– Прежде всего в этом нет для вас оскорбления! Я отрицаю брак. Я отрицал его всегда. Но моя жена-несчастная без вины… она очень религиозна. Если я потребую у нее развод, я нанесу ей незаслуженную и глубочайшую обиду, которая отравит ей жизнь. Она мне чужая. Теперь… Но она любит имя, которое я ей дал. Она цепляется за ту жалкую связь, что осталась между нами. За этот призрак семьи. Наконец, я этого не сделаю для дочери. Так что, с точки зрения ходячей морали, Горленко и Федор Филиппыч правы. И я перед вами негодяй! И если вы этому верите…
– Нет! Нет! Молчите! Я люблю вас, Марк. Я верю в вашу любовь. Забудьте все, что я вам сказала! Я не должна была вам это говорить! Знаете? Я никогда не мечтала выйти замуж… Как-то не думала от этом. Я мечтаю о сцене, об искусстве… А потом Ян так много говорил мне об этом, что, знаете, теперь у меня к браку прямо отвращения. Подумать только, что я должна целовать, когда мне не хочется. Родить детей, когда они мне ни на что не нужны. Не сметь двинуться за границу без разрешения мужа. Вообще от кого-то другого зависеть. О, Боже мой! Что может быть лучше свободы? Я рождена цыганкой, Марк. Так говорила всегда милая фрау Кеслер. И если б я вышла замуж, мой муж повесился бы от негодования. Или выгнал меня из дома. Я ужасная эгоистка, Марк! Я была такою с детства. Обязанности мне ненавистны. Насилия я не выношу… Она задумывается.
– Я все стараюсь вспомнить, Марк, на кого вы похожи? И не могу вспомнить… Ах, да! Вот еще что… – Она отодвигается. – Нынче дядюшка сказал о вас так: «Если б он даже мог, то на что ему жениться? Мало разве красавиц он имел на своем веку?» Что это значит, Марк? Знаете? У меня душа разом мутнеет как-то. И жизнь становится противна, когда я думаю, что вы целуете другую. Постойте!.. Оставьте мои руки!.. И отвечайте по порядку.
– Опять?
– Ну, да… опять… Я все хочу знать! Где она?
– В Вене…
– Какая она из себя?
– Я вам уже отвечал…
– Нет, нет! Я не о жене говорю, а о ней… У всякого мужчины есть она…
– Это опять по катехизису дядюшки?
– Отвечайте, пожалуйста, без уловок! Правду!!
– У меня нет никого сейчас… В том смысле, как это принято понимать.
Она с мгновение глядит в его глаза. Потом прижимается к его груди.
– Как это хорошо! Теперь я счастлива. Можете меня обнять! Ой, как больно! Можно подумать, что Меня хотят отнять у вас. Вы даже… Ха! Когти выпустили…
– А разве нет? Разве все кругом не стараются восстановить вас против меня? – с болью говорит Штейнбах.
– Это невозможно, Марк! Когда я была маленькая, я всегда дружила с самыми отъявленными негодяйками, от которых все отвертывались. Мне нравилось покорять их, делать ручными. Вы, кажется, опять улыбаетесь? Я чувствую, как движутся ваши губы.
– Нет, ничего… Продолжайте!
– Чем больше бранят человека, тем он мне интереснее. Ну-с, а теперь… Потрудитесь припомнить, что думали вы год назад, когда ждали поезда в Плисках и глядели на луну?
Ее голос звучит торжественно. Он громко смеется. Как странно слышать! Это его первый душевный смех.
– Ничего смешного нет, – говорит она серьезно. – Я так долго жила этими воспоминаниями! Я так много вложила в эти мечты…
– Сента, – перебивает он, тихонько улыбаясь. – Вы настоящая Сента[37 - Персонаж оперы Р. Вагнера.].
– Что такое? – Маня встрепенулась.
– Вы видели оперу Вагнера «Летучий Голландец»?
Маня вдруг вскакивает, хлопает в ладоши и кружится по комнате.
– Нашла… нашла… Вспомнила, на кого вы похожи. Вы – Летучий Голландец…
– Ползучий, – уныло шепчет Штейнбах.
– Как? – Она внезапно останавливается перед тахтой, открыв глаза, полуоткрыв губы, подавшись вперед. Вся – ожидание…
– У моей души нет крыльев… Я – ползучий Голландец…
Маня разражается звонким смехом. Она смеется до слез. И все ямочки ее тоже смеются. Легко, как кошка, она прыгает на тахту и обвивает руками шею Штейнбаха.
– Ну, будьте милый! Вспомните! Вы стояли на краю платформы и глядели на луну. А мы крались за вами, как тени. О ком вы думали тогда?
– Не помню…
– Вы не любили тогда маленькую, белокурую, замужнюю женщину? Не любили безнадежно?
– Не помню!
– Боже, какая глупая память! – сердито говорит Маня и ударяет кулаком по подушке. – Ну, солгите что-нибудь! Выдумайте! Неужели вы не видите, как я жажду всего… необычайного!
– У меня нет фантазии… Я скучен, Маня, – говорит он печально.
– И вы не чувствовали, что мы крадемся за вами? Что вы… наполнили всю нашу душу? – Глаза ее вдруг становятся большими и глубокими. – Как странно, Марк! Какая странная вещь – жизнь! Всего только год назад мы стояли в пяти шагах друг от Друга… Такие далекие!.. Бесконечно далекие… И могла ли я думать, что вы… такой гордый и необыкновенный… полюбите меня?..
Он порывисто притягивает ее к себе.
– Я был безумец, Маня! – говорит он глухо, с больной страстью. – Не помню, чем была полна моя слепая душа в те мгновения. Наверно, ничтожным… Наверно, повседневным… Она не наполнилась священным трепетом… Она не задрожала от предчувствия, Что тут, рядом… стоит моя Судьба!
Он откидывает ее головку. И смотрит ей близко в глаза своими бездонными зрачками.
Потом приникает к ее губам.
И опять бездна бесшумно разверзается у их ног. Опять бездна глядит на них немыми очами. Она зовет.
И время останавливается…
Маня пишет:
«Я люблю вас, Марк! Люблю безумно…. Теперь, когда я не могу идти к вам… когда я дала слово, я поняла, что вся моя жизнь в этой любви, наших встречах. Я уступаю, потому что иначе придется уехать в Москву. А что я буду там делать без вас? Ах, если б мы могли не расставаться!..
Они говорят, что вы меня погубите… Что значит «погубите»? Если гибель – ваша любовь, то пусть я погибну! Лучше прожить один год безумно счастливой, чем влачить долгую жизнь без Красоты…
Смерть?… О, я боюсь долгой болезни в постели запаха лекарств… Боюсь постепенного разрушения, усталости окружающих и того отчуждения, которое, как стена, незаметно и страшно растет между умирающим и его близкими.
Помните «Смерть Ивана Ильича»?..
И как это люди все стремятся умереть в своей квартире, в собственной постели, среди семья… «от долгой и тяжкой болезни», как пишут в газетах? Но смерть добровольная и внезапная… Какая отрада!
Ян говорил: «Надо уметь жить красиво. Но еще важнее умереть прекрасно…»
Если ей меня разлюбите, я пойду на баррикады. И погибну радостно и красиво. Как часто я мечтала о таком конце все эти два года! Чего же мне бояться, если даже смерть в моей власти. Если я никогда не узнаю усталости и отвращения?
Марк, я пишу вам, потому что мол душа полна… Все спят. Сейчас ночь… Приезжайте завтра непременно! Я налюбуюсь на ваши брови. Вы будете петь. И я не забуду, как было мне больно, когда чужие люди топтали цветы моей души. Они ваши, Марк! Сорвите их! Упейтесь их ароматом! И бросьте их, если это неизбежно… если любовь уходит, как говорил мне Ян. Тогда я умру. Без слез, без проклятий… Как умирают бабочки, живущие один день…»
Белоголовый семилетний Остап с упрямым лбом и синими, как цвет цикория, глазами, зажав бумажку в грязный кулачок, идет мерным, шагом на Липовку, в «палац»… Маня следит из беседки за крохотной фигуркой. Остап исполнит поручение. Он отдаст письмо, как сказано, прямо в руки «пану Шенбоку».
Они сидят в беседке: Маня, Соня и Щтеймбах.
У Сони нынче такое застенчивое лицо. Такая ласковая улыбка… «Милая девушка! – думает Штейнбах. – Как с тобою тепло!»
Вдруг она встает, что-то вспомнив.
– Простите! Там сейчас чай подают. Мама не знает, где ключи… Я вернусь…
Наконец! Наконец одни!!
Маня кидается на грудь Штейнбаха. Прижимается к нему всем телом в могучем, беззаветном порыве.
Они долго молчат. Глаза Мани блещут слезами восторга.
– Прочли письмо, Марк? Прочли?
– Да. Оно со мною, на груди… Я никогда с ним не расстанусь!
– Вы счастливы, Марк? Вы счастливы моей любовью?
– Я благословляю вас, Маня! – грустно говорит он.
Вдруг он вспоминает и отодвигается.
– Завтра я уезжаю за границу.
– Что? Что?
– Я вернусь, дитя мое… Я скоро вернусь. Через две недели… А может, и раньше. Я получил телеграмму утром. Моя дочь больна.
– Вы едете к ней?
– Я еду к больной дочери.
– Нет! Нет! Я не пущу вас! Марк, не уезжайте! Не разбивайте моего сердца! Если вы уедете, значит, вы ни минуты меня не любили! Ни минуты!
– Вы жестоки… Выслушайте меня!
– Вы опять вернетесь к ней? – Ах, зачем я вам писала это письмо!.. Зачем мы встретились? Отдайте его! Отдайте сейчас! Я вас разлюбила! – Я вас ненавижу!
Он бледнеет, как будто у него хотят отнять жизнь.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
