скачать книгу бесплатно
Николай Васильевич и Захар Хонгорович не принимали участия в женских обсуждениях, придумать тему чисто мужского разговора у Колыванова не получалось, потому что кроме работы у них с Санджиевым осталась только одна общая тема, но не говорить же об этом сейчас – весь праздник испортишь. Вот и женщины говорят о чём угодно другом, хотя тема эта близка им всем. Потом, может быть, один на один сядут они вдвоём и по-мужски поговорят начистоту. Но не сейчас. А больше им с Захаром, оказывается, и говорить не о чем. Вот и сидят два сыча. Он молчит, Санджиев молчит, сидит истуканом, ест мясо, пьёт воду, трезвенник, едрит его налево. Выпил бы винца, а лучше водочки, глядишь, беседа бы и завязалась. А так… вроде и хорошо сидят, душевно, а все ж стоит между ним и Захаром стена, и слон проклятый по-хозяйски по Колывановской душе топчется, примеривается, как половчей на обжитом месте устроиться.
Так продолжалось, пока женщины не переключились на обсуждение внешности американских артистов. Лиля сказала вдруг, что Ричард Гир, по её мнению, образец мужской красоты, а Татьяна ей в ответ, что, дескать, ничего удивительного, ведь «нашего дорогого Захара», как и Гира, можно описать двумя фразами: «много-много щёк, мало-мало глаз». Лиля замерла и вытаращила глаза, соображая, обижаться или нет, а Захар рассмеялся, да так заливисто! Глядя, как он откинулся на спинку стула, как хлопает себя по ляжкам, а его узкие калмыцкие глаза совсем утонули в щеках, удержаться от смеха было невозможно. Общий дружный хохот тараном врезался в стену отчуждения. Слоновья туша испуганно отдёрнула ногу. Обстановка разрядилась.
Вот и до чая с пирогом дело дошло. Захар больше не походил на отрешённого Будду, случайно попавшего на чужой праздник. Он принёс и начал нарезать арбуз. Тонкая полосатая кожа от лёгкого прикосновения ножа с хрустом лопнула. Арбуз плюнул в окружающих сочной, свежей, охлаждённой в колодезной воде мякотью и развалился на несколько больших кусков. Несколько красных ошмётков смачно ляпнулись на Захаровы джинсы. И это вызвало новый взрыв хохота. Хозяин испачканных штанов смеялся громче всех и анекдот рассказал про арбузы, и все развеселились вдвойне, потому что к месту. Николай Васильевич занялся самоваром и совсем расслабился.
Но тут Лиля радостно сообщила, что арбуз им привёз из Астраханской командировки Тим. Смех замер. Санджиев, снова невозмутимый, как тибетский монах, сосредоточенно кромсал арбуз на дольки и методично срезал кожуру. В итоге оказался весь перепачкан арбузным соком. Но «будды» не обращают внимания на такие мелочи. Татьяна бросилась готовить стол к чаю. Лиля схватилась за полотенце и стала совать его мужу. Она огорчённо и виновато оглядывалась, не зная, как исправить положение. Колыванов закурил.
Когда-то, так давно, что кажется в другой жизни, их было трое. Три друга не разлей вода: Коля Колыванов, Захар Санджиев и Саша Беркут. Они познакомились и сдружились ещё в армии. Особенно близко сошлись Санджиев и Беркут. Сашка шутил, что их с Захаром, наверное, степь роднит как братьев: один в калмыцком улусе верблюдов пас, другой – в Ставропольском селении лошадей, поэтому Колыванову – сыну асфальта и кирпичных домов их вольную степную душу не понять. Немного задевало Николая, когда слышал такое, но он не обижался, потому что и в самом деле ничего, кроме родного города, не видел, если только в кино. Дружба за два года армии окрепла, и признали «степняки» Николая частью братства.
После армии все вместе поехали в родной город Колыванова и поступили в школу милиции. Каждый любовь в этом городе нашёл. Через два года в один день три свадьбы сыграли. Дальше служба развела-разделила. Санджиев стал следователем прокуратуры, оперативники Беркут и Колыванов уехали по назначению в Сибирь, специально вдвоём попросились, чтоб работать вместе. Поначалу связи с Санджиевым не теряли, перезванивались, ездили в гости друг к другу. Но случилась операция по уничтожению Шамана. И вышел на банду именно Беркут.
Сашка обладал удивительным чутьём: любую, поставленную перед ним задачу, будто сверху видел, все ходы мгновенно рассчитывал. Захар говорил: «Не просто так твоему роду предки имя дали – Беркут. Ты, Саша, на мир по-орлиному смотришь». И, правда, пока другие головы ломали, размышляли, как поступить, Сашка уже результат выдавал. Скорый был на решения, быстрый на дела, и смелый до безрассудства.
Чтобы себя обезопасить, бандиты выкрали пятилетнего сына Беркута Тимофея. И Сашка, нарушив все запреты, пренебрегая приказами, ушёл к бандитам. Когда банду ликвидировали, уцелевшие преступники утверждали, что Беркут у них был, говорил с Шаманом один на один. О чём договорились – неизвестно, только после разговора оба в тайгу ушли. Ни Беркута, ни Шамана больше никто не видел. Мальчика вряд ли нашли бы, невозможно такой огромный лесной массив прочесать. Но спустя несколько дней в палатку поисковиков подбросили написанную Сашиным почерком записку с указанием места, где держали Тима.
Колыванов и сейчас помнил, как дрожали руки, когда он вытащил из глубокой ямы жмурящегося даже в тени Тимофея. И как глупо прозвучал его вопрос, когда мальчик, наконец, открыл глаза: «Есть хочешь?»
По сей день Николай Васильевич винил себя в трусости: он видел, как ночью уходил из палатки Сашка, но не остановил, даже не попытался, и вместе с ним не пошёл – притворился, что спит. Потом его перевели на повышение, и он помог Тамаре – Сашиной жене вернуться с сыном в родной город, но в глаза ей до сих пор прямо смотреть не мог. Не забыть ему и того, как сидел Санджиев за столом и внимательно слушал его рассказ об исчезновении Беркута, а потом, не сказав ни слова, ушёл. С тех пор и не общались. Жёны ещё какое-то время переписывались, перезванивались. но постепенно и это прекратилось.
Для себя Колыванов решил, что Тимофея вниманием не оставит, будет помогать. А когда узнал, что Тим пошёл учиться в академию МВД, Николай Васильевич поставил себе цель сделать из парня уникального специалиста, который следственно-оперативную работу «от и до» знает. Чтобы заложенную в академии теорию подкрепляла практика во всех оперативных подразделениях и на следствии. Тимофею о такой «опеке» знать было, конечно, не обязательно, тем более, что лёгкой службы при таком раскладе не видать. Теперь, когда генерал вернулся на малую родину управлением МВД командовать, «приглядывать» за сыном друга стало совсем просто. А Санджиев к этому времени уже прокуратуру в области возглавил. От прежней братской дружбы у Колыванова и Санджиева одна тень осталась, но их по-прежнему сближала память о друге, и Тимофей был одинаково дорог обоим.
Колыванов курил, чувствуя, как стена отчуждения цементирует пробоину, а подлый слон радостно угнездился всем весом на давно насиженном месте. Раздражение и моральное напряжение, которые Николай Васильевич старательно прятал много лет, достигли, наконец, критической массы и выплеснулись волной, огромной, как цунами, и такой же безудержной. От накатившего гнева аж в глазах потемнело. Какого чёрта, подумал Колыванов, глубоко затягиваясь сигаретным дымом, какого чёрта я рефлексирую, как барышня на первом свидании, ах, что обо мне подумают, ах, что мне скажут. Я боевой офицер, у меня за плечами задержаний немерено и четыре ранения, я давно доказал и себе, и всем вокруг, что не трус, а сейчас боюсь первым начать разговор. А они, все трое, близкие и дорогие люди, не хотят делать мне больно. И Захар тоже не хочет. Четверть века назад не поговорили, потому что боль была нестерпимой. Но столько времени прошло! Хватит! Санджиев – человек закрытый, ему труднее сделать первый шаг к примирению. Но вот приехал же, стол накрыл, а это дорогого стоит. Может эту стену не Захар, а он сам возвёл у себя в голове и слона этого дурацкого придумал, а в действительности не было никогда ни стены, ни слона, истоптавшего душу.
Николай Васильевич решительно смял недокуренную сигарету в пепельнице и приготовился сказать: «Давайте выпьем за Сашкину память».
Ожил и пронзительно заверещал на столе Колывановский телефон. Все четверо вздрогнули, как воришки, застигнутые на месте преступления, и уставились на эпилептическое дёрганье смартфона. На дисплее высветился ряд цифр – не известно, кто звонит.
По какому поводу будут беспокоить генерала поздним вечером? Надо надеяться, что не с работы, а просто номером ошибся кто-то.
Колыванов ответил на звонок. Долго слушал, при этом они с Санджиевым пристально смотрели друг на друга. Само собой стало понятно: случилось что-то плохое. И Лиля с Татьяной тоже озабоченно запереглядывались.
Когда Колыванов закончил разговор словами «скоро буду», Захар Хонгорович поднялся из-за стола.
– Тебе нельзя за руль, давай ключи от машины, я поведу, – сказал он.
Это были, наверное, первые слова, обращенные от него лично Николаю Васильевичу за последние двадцать пять лет.
Всю патетику момента опять испортила Лиля.
– Куда ты собрался в таких штанах! – воскликнула она, хватая за руку мужа. – Разве можно в таком виде на людях показываться!
Захар Хонгорович оглядел себя, насколько это было возможно сделать без зеркала.
– Ночь. Темно, – невозмутимо ответил он. – Другой одежды нет. Поехали, Коля.
– Погодите, – вмешалась Татьяна. – В доме есть Колины спортивные брюки и чистая футболка, всё приличнее. И объясните же, что случилось? Николай, кто звонил?
– Это был Миша Соловец, помнишь такого? – обратился он к Санджиеву.
– Эксперт, – кивнул Санджиев.
– Он сейчас на происшествии. Там у них непонятки с трупом. Надо ехать. Но девочки правы, штаны переодеть стоит, несолидно.
Санджиев пожал плечами и в сопровождении Татьяны пошёл в дом.
Николай Васильевич тоже был одет по-домашнему. Прежде чем ехать на дачу, он облачился в лёгкие бесформенные брюки с завязками на поясе и широченную рубаху в весёленьких бледно-зелёных загогулинах. Татьяна говорила про рубаху, что она «в огурцах», и очень ей нравится, потому что одетый подобным образом муж похож на нормального человека.
Вернулся Захар Хонгорович в черной футболке с мордой оскалившегося волка во всю грудь и светло-серых мешковатых спортивных брюках, слишком широких и длинных для него, поскольку, не смотря на плотное телосложение и высокий рост, был он гораздо худее Колыванова и на полголовы ниже.
– Два гопника из подворотни, – скептически оценила их внешний вид Татьяна. – Ещё сланцы на босые ноги – и картина будет полной. Заехали бы домой, оделись по-человечески. Что за спешка такая? Что вообще могло такого случиться, что два генерала на ночь глядя должны куда-то мчаться сломя голову?
– Служба, Танюш. Домой заезжать некогда. Ты лучше ворота открой, – отмахнулся Колыванов. – Поехали, Захар, по дороге расскажу, что по чём.
Они сели в машину, и массивный джип осторожно, будто на цыпочках, выкатился со двора.
Татьяна с Лилей постояли у ворот, посмотрели в след, пока габаритные огни автомобиля не исчезли за поворотом.
– Что, подруга, пошли чай пить? – предложила Татьяна, закрывая ворота, и посетовала, – Я так надеялась, что когда Коля станет генералом, его на происшествия дёргать не будут. Захара твоего часто по ночам вызывают?
– Нет, – улыбнулась Лиля. – В прокуратуре работать намного спокойнее.
– Везёт! – завистливо вздохнула Татьяна и направилась к дому. – Пошли, самовар ждёт, пирог сохнет. Ты обратила внимание, как мужики технично от уборки увильнули? Ну и ладно. Посидим, почаёвничаем. Расскажешь на свободе про Тимофея, про Тамару. Сто лет их не видела.
***По поселку ехали медленно и молча. Санджиев сосредоточенно вёл громоздкую машину, опасаясь на узких улочках зацепить чей-нибудь забор, а Колыванов растерял вдруг всю решимость и подыскивал слова для начала разговора.Наконец, «Ленд Крузер» выехал на трассу и помчался во всю мощь, на какую был способен.
– Ты особо-то не гони, а то сейчас какой-нибудь бдительный гаишник из-за куста выпрыгнет и оштрафует, – первое, что пришло в голову, сказал Николай Васильевич.Санджиев дёрнул ртом – усмехнулся:
– Это вряд ли. Но было бы весело посмотреть на бледный вид этого бедолаги, когда он рассмотрит, кого остановил.
– Не все подчинённые пока в лицо начальство знают.
– Плохо ты, Коля, о своих подчинённых думаешь, особенно про гайцов. Фото нового начальника главка они раньше всех изучили, а уж машину твою каждый из них, ночью разбуди, опишет до последней царапки на стекле. К бабке не ходи! Так что не волнуйся, не остановят.Лента дороги ровно стелилась под колёса. В ушах шелестел залетающий в открытые окна ветер. Колыванов хмыкнул, качнул головой и начал:
– Захар, понимаю, что сейчас не самое подходящее время, но…
– Я долго думал, как бы поступил сам, – тяжело, как-то даже сурово перебил на полуслове Санджиев, словно не прерывался тот разговор. Он не отводил сосредоточенный взгляд от дороги. – Лиля как раз Альмину родила. И если б какая-то сволочь украла дочку, клянусь Великим Небом, я бы тоже ушёл за своим ребёнком, никто б меня не остановил, – Санджиев глубоко вздохнул. – Ты правильно сделал, что не стал его держать. А что с ним не пошёл… Я не знаю, как бы поступил на твоём месте. За все эти годы ответа не нашёл, – снова глубокий вздох. – Саша поступил, как должен был. У каждого свой путь. Я был неправ. Прости меня.Он замолчал и протянул Колыванову руку. Николай Васильевич растерялся.
Это всё? Так просто? Они двадцать пять лет – полжизни – не разговаривали. Половину, едрит твою налево, своей жизни профукали на чувство вины и осуждение. А требовалось просто поговорить. Проходит всё, прошло и это. Теперь нам море по колено, и мы взлетим до облаков. Бразильский сериал. Эпизод пятьсот восьмой. Друзья встречаются после долгих скитаний, утрите сопли.
Колыванов пожал протянутую ладонь.
– Ну и дураки же мы.
– Факт, – подтвердил Санджиев и потребовал, – Теперь рассказывай, что там у Соловца.
– Там чудеса: там леший бродит, русалка на ветвях сидит.
Захар изумлённо покосился на него. Николай Васильевич пожал плечами.
– Что смотришь? Он так и сказал: «у нас чудеса». Мальчик, ещё утром живой и здоровый, обнаружен в школьном сарае в состоянии мумии. При осмотре тело рассыпалось в прах.Санджиев протяжно присвистнул.
– Соловец пьяный что ли?
– Судя по голосу, нет. Перепуганный – да.
Помолчали.
– Много народу эти «чудеса» видели? – спросил Санджиев.
– Я так понял, трое: Соловец, судмедэксперт и старший опер.
– И всё? Действительно чудеса. А остальная группа, где в это время была? Например, следователь? Соловец не сказал, кто следователь?
– Какая-то Белозёрова. Мне это ни о чём не говорит. Я никого не знаю.
– Зато я знаю, – отозвался Санджиев. – Это дочка прокурора Центрального района Славки Белозёрова. Помнишь Славку? Он со мной на следственном факультете учился на курс младше.
– Не помню, – хмуро ответил Колыванов. – Что за дочка? Умница-красавица?
– Овца. У меня на столе приказ о её переводе в прокуратуру лежит. Рука не поднимается подписать.
– Отличные кадры, – вздохнул Николай Васильевич.
Машина свернула с основной дороги и через минуту въехала в темный школьный двор. Пятиэтажное здание глядело в ночь стёклами больших окон, в которых поблёскивали отраженный свет фонарей, стоящих вдоль дороги, и короткие росчерки фар проезжающих автомобилей. Возле школы фонари не горели. Только над парадной дверью здания под каменным козырьком тускло светилась лампочка, упакованная в кокетливый маленький фонарик, стилизованный под старину – её света хватало ровно на две ступеньки перед дверью.
– Приехали, – сказал Санджиев и заглушил мотор. Они вышли из машины и огляделись. Колыванов с хрустом потянулся.
– Что-то я никого не вижу, – сказал он. – Чёрт знает что! Соловец где?
– Кстати, откуда у него твой номер? – поинтересовался Захар Хонгорович.
– Два года назад в области, где я раньше служил, на базе нашего управления проходила конференция криминалистов. Я тогда начальником штаба был и организацией этого мероприятия занимался. А Соловец был откомандирован от кримуправления вашего СУСКа . Мы с ним ещё со школы милиции знакомы. Не один литр самогона вместе выпили, хоть и на разных факультетах учились. После выпуска не виделись. Вот на конференции встретись, телефонами обменялись. У меня его визитка тоже где-то лежит.
– Понятно. Пошли в школе спросим. Или Соловцу позвони. Чего это он начальство вызвал, а сам не встречает? Непорядок.
Они прошли только половину большого школьного двора, как дверь в здании приоткрылась, и из-за неё выглянул тощий унылый человек в чёрной форме охранника.
Алексей Иванович Осипов, которому так не повезло дежурить в этот день, в окно заприметил чёрный джип, когда он ещё только свернул с дороги в сторону школы. В том, что на таких машинах только братки ездят, Алексей Иванович нисколько не сомневался.
Из машины вылезли и пошли к школе два рослых мужика – один потянулся ещё, наверно, долго ехали. Чего им надо? Когда подошли совсем близко и остановились прямо перед ступеньками, охранник их хорошенько рассмотрел и укрепился в правильности впечатления. Как есть бандиты, только не шушера мелкая, а как это у них называется? Паханы! Чужие, правда. Местную братву он хорошо знал. А эти новые какие-то. Тот, что повыше и потолще, видать, боксёр: вон нос, как у Бельмондо, на бок сворочен. Голова бритая, цепь золотая под рубашкой поблёскивает. А кулачищи-то, мама дорогая, такими быка задушить можно. Бугай, одним словом. А второй, помельче, но тоже здоровый, китаец, что ли? Или казах? А может узбек. Морда плоская, как блин, глазки-щёлочки. Ишь, вырядился, будто ему двадцать лет: мотня висит, штанины землю метут, волчара на груди скалится. Хотя сразу видно, вещи на обоих добротные, дорогие. А сами не молодые уже, между прочим. И физиономии эти, совершенно точно, Алексей Иванович уже видел где-то. Только не помнит где. Не юнцы какие, навряд ли буянить будут.
– Вам чего тут надо? – настороженно спросил охранник. – Идите отсюдова, куда шли. Это образовательное учреждение, – во, как завернул, самому понравилось, солидно прозвучало.
Посчитав разговор законченным, он вознамерился дверь закрыть. Китаец или казах, кто этих азиатов разберёт, резво ухватил дверную ручку, не позволил сторожу за ней спрятаться:
– Минутку, уважаемый. Есть здесь кто-нибудь из полиции? – вежливо говорит, отметил Алексей Иванович и приободрился.
– А вам зачем? – охранник прикрывался дверью, как щитом. – Какое вам дело до полиции?
– Мы тоже из полиции, – вступил в разговор бугай. – Своих ищем.
– Вон ка-ак? – удивлённо протянул охранник. – Не похожи вы что-то на полицейских. А документики у вас имеются?
Приезжие синхронно полезли в карманы штанов и вытащили удостоверения. Охранник внимательно их прочитал и сразу вспомнил, где их видел раньше. Ну как же он мог так опростоволоситься! Ведь только вчера по телевизору этих двоих показывали в местных новостях. Оба в форме, на каждом плече по одной большой звезде. Генералы, значит. Рассказывали про рост преступности и как они с нею борются. Известно как – никак. Узкоглазый – прокурорский самый главный, а который бугай – новый милицейский, тьфу, то есть полицейский начальник. Вот и понятно сразу, что полиция и бандиты одним миром мазаны: без формы не разобрать, кто есть кто.
– Ну как же, как же, была здесь полиция, – засуетился охранник и распахнул дверь, – парень и барышня в классе сидели, людей допрашивали. Ещё за школой ваши у сарая чего-то делали. И машин понаехало всяких. И собака служебная приезжала. Всё честь по чести. Про мальчонку какого-то выспрашивали, вроде как ученик наш сначала пропал, а потом мёртвый в сарае нашёлся. Народу полицейского понаехало. Барышня, важная такая, допрашивала всех, кто в зале занимался и меня. Ключи от сарая парень приходил взять. И меня к сараю водил. Только сарай тот и без ключа ваши специалисты открыли. А потом все уехали. Барышня ругалась очень. Да вы проходите, чего на пороге-то стоять.
– Вот тебе и здрасьте, – сказал Захар Хонгорович. – Вообще все уехали? Вы уверены?
– Про тех, что около сарая были, не скажу. А те, что здесь были – точно. Сами же видите, что нет никого. А про мальчонку сказали, что, вроде, ошибка вышла.Санджиев с Колывановым переглянулись.
– Тогда пошли к сараю, – решил Колыванов. Он обратился к охраннику, – вы…, кстати, как вас зовут?
– Алексей Иванович Осипов, – представился тот и подумал, что, нормальные мужики: не важничают, не хамят, пальцы не гнут, ксивами не размахивают – даром, что генералы.
– Очень приятно, меня зовут Николай Васильевич, это Захар Хонгорович, – продолжал, между тем, Колыванов, – покажите нам, будьте так любезны, где у вас сарай располагается.
– И мне приятно, – заулыбался польщённый генеральской вежливостью Осипов. – Покажу с превеликим удовольствием, от чего не показать? Пойдёмте.
Он проводил их до школьной спортивной площадки и указал рукой в темнеющие за ней густые заросли какого-то пышного кустарника. Ночь налилась уж совсем чернильной теменью, хотя время, как говорит молодёжь, еще детское, десяти нет. При свете ущербной луны спортплощадка просматривалась полностью, и было видно, что никакой машины нет. В зарослях угадывалось какое-то небольшое строение, вероятно, дощатое, потому что виднелись полоски света, пробивающиеся через щели в его стенках.
Колыванов с Санджиевым ещё немного постояли с охранником на школьных задворках. Николай Васильевич выспросил, давно ли тот работает в школе, и спокойная ли обстановка, в смысле хулиганов.
Тот ответил, что его дело – в школу посторонних не допускать. Он и не допускает. Если кто за детишками приходит, те на улице ожидают, а если кому надо с учителями или с директором поговорить, таких он, как положено, в специальную тетрадочку записывает. А которые по вечерам в спортзале упражняются, для них отдельная тетрадь заведена со списком, он только плюсики напротив фамилий в специальной табличке проставляет. Люди занимаются взрослые, серьёзные, порядок знают. Так что не думайте, понятие об учёте у охраны имеется. Работает он здесь уже год, как и его сменщик. Вдвоём, значит, работают. Сутки через сутки. В школе всё спокойно, не хулиганят. А что за пределами школы – то не их компетенция. Прокурорский казах или узбек в разговор не вмешивался. А приятно всё-таки, когда с тобой «на вы» разговаривают, по-простому, но с уважением. Не то что толстячок молодой, который, сразу «тыкать» начал, как только красной книжечкой перед носом помахал, а сам, как корова какая, всё время жуёт резинку, да ещё надувает её. Тьфу, смотреть противно!
Вежливые начальники поблагодарили и сказали, что дальше они пойдут одни. Вот и хорошо, подумал Алексей Иванович, что с собой не позвали. Меньше знаешь, как говорится, крепче спишь.
Глава 5
Чтобы простой оперативник, пусть у него даже имеется приставка «старший», удалил с места происшествия дежурную группу, включая руководителя – следователя из другого ведомства, а сам остался с экспертами – дело небывалое, никакими нормативами не предусмотренное. Недостаточно просто сообщить, что вызов ошибочный. Даже ошибочные вызовы оформляются различными рапортами и объяснениями. Сплошная бюрократия. Но это сущие пустяки – дело завтрашнего дня. А вот гневную речь Марины Вячеславовны, о том, что по вине «разных идиотов» она бездарно провела последние два часа, хотя могла бы спокойно заниматься своими делами в отделе или вообще кофе пить, Владу Кунгурову пришлось выслушать прямо сейчас. Как и угрозы о немедленном направлении представления руководству районного отдела о некомпетентности сотрудников уголовного розыска. Тем не менее, покричав в своё удовольствие и высказав много нелицеприятных слов, Марина Вячеславовна Белозёрова погрузилась в личное авто и убыла в направлении своего кабинета писать обещанную кляузу.
Дима Степанов, с его бьющей через край энергией и любопытством, не отставал. В отличие от высокомерной Белозёровой, у которой трупы вызывали тошноту, а места преступлений – скуку, ему всё было интересно. Он около сарая побывал, стажёра с разбитой головой видел, смятение, охватившее старейшего криминалиста, наблюдал и отчаянно упирался, не желая уезжать. Тем более, что Кунгуров сказал, что они с Соловцом останутся кое-что доделать, да и судмедэксперт свою спецмашину отправил, а сам никуда не торопился. И они что-то будут делать без Диминого участия? Как это понимать? Что вообще в таких случаях делают, Диме было невдомёк, а вот обидно ужасно. Влад Кунгуров выдержал натиск достойно, позиций не сдал. Пришлось Диме покориться. Упирался, возмущался, но поехал, а что делать, если старший по званию приказал.
Алексей Перов распоряжение о направлении в госпиталь воспринял без возражений. Он был настолько потрясён известием об отсутствии тела в сарае, что тихо сидел в машине, зажав коленями сцепленные руки.В конце концов, закончились и бесконечные извинения перед следователем, и утомительная перепалка с неугомонным Димой Степановым. Завершился доклад дежурному по отделу с тысячей уверений, что, понятное дело, именно Кунгуров как старший опер ответит перед руководством за случившийся бардак. Выпроводив всех, Влад облегчённо выдохнул, вытер взмокший лоб и пошёл к сараю, где остался криминалист, и куда уже ушёл судмедэксперт.Михаил Данилович Соловец давно снял с головы ремень с фонариком и сидел на своём складном табурете, прислонившись спиной к стенке сарая. То носы, то пятки его туфель попеременно поднимались и опускались хаотично без всякого ритма. Он не замечал, что топчет полы расстёгнутого рабочего халата.
Рядом, тоже упираясь спиной в сарай, сливался с темнотой вытянувший ноги Сергей Сомов. Казалось, он дремлет: глаза зарыты, руки сложены на груди, поза расслабленная. Только гуляет из угла в угол пухлых губ длинная травинка.Кунгуров бездействовать решительно не мог, внутри что-то бушевало и бесновалось, как штормовой прибой у скал. Прибивала к земле и наливала тяжесть в ноги ответственность. Активные движения кое-как помогали справиться с напряжением, поэтому он ходил взад-вперёд по беговой дорожке перед сараем. В горле застрял ком, который никак не удавалось сглотнуть.
Влад недоумевал, как эти двое могут сидеть, когда они совместными усилиями место преступления скрыли. Плюс ко всему такое совсем рядом, за хлипкой деревянной стенкой. Какое слово подобрать, как назвать это, Влад не знал. Надеялся, что вот приедет сейчас Большой Босс и тогда, по крайней мере, определится, в том числе, и его будущее. На следующий год сынишка станет первоклассником. Как его в школу отпускать, когда в городе появилось это?
«Вот приедет барин – барин нас рассудит. Барин сам увидит, что плоха избушка и велит дать лесу, – думает старушка», – крутилось в голове у Кунгурова. А может, барин велит дать под зад коленом и выгонит к чертям собачьим из органов, и будет прав, потому что всё, что Влад сегодня наворотил, противозаконно: на выезд прибыл не в полном составе, понятых не искал даже, должностное преступление совершил, всех кругом обманул – это, как минимум увольнение, про максимум думать не хотелось. Может, надо было не слушать Данилыча, а поступать в чётком соответствии с уголовно-процессуальным кодексом? Доложил бы всё Белозёровой, пусть бы пришла, всё увидела и принимала решение. Тогда бы она сейчас маялась. Или необычные обстоятельства позволяют отступать от буквы закона? Охо-хо. Ладно, пускай барин думает, ему по штату положено, он зарплату получает не в пример больше, чем Кунгуров, в конце концов, служба у генерала такая – всё понять и отдать чёткие распоряжения Владу и его товарищам, а уж они не подкачают. Главное – знать, что делать. А то он пока ничего не понимает, и под такой удар подставился – подумать страшно.
Влад так погрузился в мысли, что не сразу понял, о чём говорит Соловец, с трудом поднимаясь и роняя свой складной рыбацкий табурет, и почему поднялся с земли и стал отряхивать джинсы Сомов.
– Что? – переспросил Влад.
– Я говорю, идут, – повторил Соловец.
Кунгуров поглядел в сторону школы и тоже увидел два темных силуэта. Почему двое, подумалось ему, или большие боссы в одиночку по ночам не ходят? Или это вовсе не ожидаемое начальство, а кто-то посторонний? Крикнуть «стой, кто идёт» что ли?
