скачать книгу бесплатно
Журналистка приготовилась продолжить осмотр помещения, как вдруг снова услышала негромкий звук. Но в этот раз дело было не в мыши: кто-то возился с замком входной двери. Лукреция резко выключила фонарь и спряталась за кухонной дверью. Неизвестный справился с замком и проник в квартиру.
Новая молния за окном позволила Лукреции, прильнувшей глазом к замочной скважине, разглядеть мужчину среднего роста, в мокром плаще. Он достал из своего тяжелого с виду мешка обезьянью маску, надел ее и тоже включил карманный фонарь.
Грабитель? Маловероятно. Опрокинув вверх дном большую канистру, он стал расхаживать по комнате и поливать бензином ковер, потом письменный стол – его особенно обильно. Потом отошел к двери и достал коробок спичек. Чиркнув, он загляделся на огонек, не торопясь устроить пожар.
Поклонение огню. Секунды промедления хватило Лукреции, чтобы наброситься на незнакомца. Первым делом она задула его спичку, потом, пользуясь эффектом неожиданности, врезала ему коленом в промежность. Мужчина взвыл. В прорезях маски она увидела глаза, полные удивления и боли. Прежде чем он понял, что происходит, она нанесла ему удар кулаком в живот, потом ребром ладони – по кадыку. Осталось заломить ему руку за спину и повалить на пол.
Молния снова распорола сиреневое небо, в следующее мгновение все предметы в комнате содрогнулись от раската грома. По обоям потекли тени от дождевых капель на оконном стекле.
– Вы кто? Что вам здесь понадобилось?
Она больнее вывернула ему руку. Он не должен был сомневаться, что еще одно умелое движение – и она вывихнет ему плечо. Стоны, заглушенные маской, свидетельствовали о его понятливости.
– Пришли уничтожить улики? Говорите, живо! Кто вы такой?
Она взялась его переворачивать, чтобы стянуть с него маску, но он воспользовался этой оплошностью, чтобы вырваться и метнуться к лестнице. Она бросилась за ним.
– Стойте! – крикнула она ему вслед, в лестничный колодец.
Но незнакомец уже выскочил на улицу, где тут же смешался с толпой мокрых, горбившихся под дождем людей.
Безликое человеческое существо среди сотен других анонимов.
11. Его стая
ОН разглядывает соплеменников.
Те образовали круг у трупа гиены.
ОН не знает, сколько их здесь.
ОН умеет считать только до пяти – столько у него пальцев на правой руке. Все, что превышает это количество, – уже «много». Значит, у него многочисленная стая.
ОН не знает их имен. У них нет имен. ОН различает их по местам в иерархии стаи или по особым физическим свойствам.
Главнее всех остальных вожак стаи. Шерсть у него на загривке слегка поседела. Похоже, обладание властью способно изменять окраску шерсти. Во всяком случае, ОН замечает, что у самцов его возраста, лишенных власти, спины темнее.
Вожак стаи не очень велик размером, но у него широкие плечи и грудь колесом. Он обидчив и агрессивен. У него привычка хлопать всех по голове, напоминая, кто главный. Если кто-нибудь из самцов вздумает оспаривать его власть, эти хлопки предостерегают: «Либо ты принимаешь мои удары, либо выходи на бой».
Когда стае грозит опасность, вожак не размышляет, а кидается в драку. Можно считать это легкомыслием. Но большинство стаи видит в этом отвагу.
Раньше вожака выбирали по одному качеству – по невосприимчивости к новым, неведомым происшествиям. Но вот уже несколько поколений, как эта мудрость вышла из моды. Теперь выбор останавливают на том, кто сильнее всех.
В любви вожак стаи тоже проявляет излишнюю жестокость. Предлагая молодой самке из своего гарема спариться, он обычно дергает ее за уши, а потом пихает пальцы ей в ноздри. Во время акта воспроизводства он кусает партнершу за шею или больно дергает за шерсть.
ОН умеет отличать первую самку в гареме вожака стаи. У нее большие черные глаза и дряблые ярко-розовые ягодицы. Утверждая свое первенство в гареме, она считает своей обязанностью кричать громче всех для самовыражения. Во время погони это полезно, потому что пугает противника, но в целом несколько раздражает.
Вторая самка вожака стаи ведет себя скромнее. Первая любит хлопать ее по голове, ставя на место. Вторая мстит за это третьей, держащейся совсем скромно и прижимающей к груди малыша. Пока третья самка выкармливает детеныша, вожак стаи не может к ней приближаться и уже несколько раз от досады покушался на жизнь детеныша.
ОН продолжает смотр стаи.
В группе доминантно-доминантных самцов он узнает «крупного и тощего», все время провоцирующего вожака стаи с целью определить, не начал ли тот стареть. Справа – «самец с оторванным ухом», он слышит опасность только с одной стороны. Есть еще «обладатель слишком длинного члена»: его детородный орган при беге на четырех конечностях скребет по земле. Наконец, тот, кто заслужил прозвище «зловонное дыхание» – тщедушный самец, которому достаточно приоткрыть рот, чтобы все враги попадали в обморок.
Позади них располагаются доминантно-доминируемые самцы. Это молодежь или бывшие доминантные доминанты, побежденные другими доминантными доминантами. Они часто дерутся между собой, чтобы определить, кому достанется честь задирать доминантных доминантов.
Дальше – доминируемо-доминируемые, эти никого не задирают и просто болтаются поблизости, чтобы помочь тем, кто выше их, когда те побуждают их к этому криком или тумаками.
Есть еще бывший вожак стаи. Обычно такую особь прогоняют, потому что у нее иссякли силы. Тем не менее у него такое тонкое обоняние, что он умеет различать съедобные и ядовитые растения. Эти познания необходимы для выживания стаи. Поэтому его оставили в живых.
Еще ОН видит больных и искалеченных на охоте самцов. Таких «терпят» при условии, что они не замедляют передвижение стаи. На самом деле их берегут, чтобы принести в жертву внезапно напавшим хищникам. В повседневной жизни они служат для всех козлами отпущения. У них нет права прикасаться к самкам, за едой им достаются только куски, отвергнутые остальной стаей.
Еще дальше, слева, без умолку трещит группа самок. В ней самки доминантных доминантов и доминантно-доминируемых самцов, а также несколько девственниц, уже чувствующих влияние половых гормонов. Подойдя, ОН убеждается, что одна из самок вот-вот родит. Стая растет на глазах. Едва покинув материнскую утробу, младенец уже способен держаться на четырех конечностях. Самка перегрызает пуповину и, подставляя новорожденному соски, решает, что этого отпрыска она не бросит, она и так уже потеряла по недосмотру слишком много детей.
ОН продолжает наблюдать за стаей, собравшейся вокруг убитой гиены. Справа сбились в кучку дети, дальше жмутся старики.
И, конечно, ОН сам. Когда ОН думает о себе, ОН называет себя просто «я». Однажды ОН видел свое отражение в луже. «Я» ничем не отличается от других.
12. Исидор Каценберг
Лукреция Немрод встретилась с коллегами в «Брассери Альзасьен». Она выделила эту группу среди многочисленных сотрудников «Геттёр Модерн», сочтя ее своей «компанией». Торча у стойки, они судачили о внутренней жизни еженедельника.
– …Заведующий литературной рубрикой издал роман и, чтобы заручиться хотя бы одним благоприятным отзывом, сам сочинил статейку, подписав ее псевдонимом, – сообщил Флоран Пеллегрини.
Общий хохот. Все заказали еще пива.
Потом уселись. Лукреция Немрод подсела к Фрэнку Готье, тоже прихватив с собой пол-литровую кружку. Официант в длинном синем фартуке принес дымящиеся тарелки со всевозможными мясными изделиями: птичьей и кроличьей колбасой, франкфуртскими сосисками, панированными свиными ножками, вареными рульками; ко всему этому обжорству прилагалась кислая капуста.
– Ну как, встретилась с Исидором Каценбергом? – поинтересовался заведующий научной рубрикой.
Девушка покачала рыжей головкой.
– Все хорошо, благодарю. Только я бы предпочла вести расследование в одиночку. Вчера вечером я снова побывала на месте преступления, где со мной случилась неожиданность. Явился загадочный некто в маске обезьяны и с канистрой бензина, хотел все там испепелить. Странноватое поведение для серийного убийцы, вы не считаете?
– Ты его задержала?
– Хотела, но он вырвался. Очень прыткий! Жаль, иначе он бы все мне выложил, можете не сомневаться!
Любители кислой капусты остались равнодушны к ее сообщению, на их физиономиях читалось сомнение. Флоран Пеллегрини, набивший полный рот, малоразборчиво высказал общее мнение:
– Как ни старайся, Тенардье никогда не позволит тебе опубликовать этот сюжет. Без Каценберга он ни в какую не пройдет, какой бы захватывающей ни была вся эта история.
Фрэнк Готье был с ним согласен.
– Сознайся, ты не добилась толку от этого толстого грубияна. Теперь в этом можно сознаться: тебя разыграли. Надо же было потушить твой энтузиазм по поводу «происхождения человечества». Каценберг отправил тебя куда подальше, это как пить дать! Он такой: ни с кем не желает знаться.
Вилка Лукреции повисла в воздухе, брови сошлись на переносице.
– Кто он, собственно, такой?
– Каценберг? Полный псих, – бросил Готье.
Флоран Пеллегрини любовался своей пивной кружкой, как хрустальным сосудом.
– Скорее он слегка не от мира сего. В свое время я был с ним хорошо знаком. Поверьте, тогда это был один из величайших журналистов Парижа!
Дождавшись, пока официант заменит пустые тарелки полными, Пеллегрини продолжил:
– Я знал его не лысым и не толстым, вовсе не затворником водокачки на краю света. В те времена он служил в полиции, экспертом в медико-юридическом центре. Специализировался на анализе микроулик: волос, подозрительных пятен, всевозможных отпечатков. Мог по одной шерстинке определить пол, возраст, уровень стресса, употреблял ли ее хозяин наркотики. Для него это было игрой, разгадыванием загадок. А потом ему надоело то, как поступали с его экспертизами на суде. Магистраты и судьи редко учитывали его выводы. Вот он и ушел в научную журналистику. Специальные знания помогали ему превращать статьи в полицейские расследования. Это было необычно – репортер, опирающийся на собственные наблюдения, а не цитирующий косноязычных чиновников. В конце концов публика стала узнавать его неповторимый стиль, и он прогремел в прессе. Отсюда его прозвище «Шерлок Холмс от науки».
– На самом деле он просто добросовестно исполнял свои обязанности, – вмешался Кевин Абитболь, вытирая жирный рот грязной белой салфеткой. – Проблема в том, что большинство журналистов стали скептиками, утратили всякое любопытство. От лени они довольствуются повторением того, что им говорят, и по тысяче раз переписывают одни и те же статьи, почти ничего в них не меняя.
Флоран Пеллегрини не обратил внимания на то, что его перебили.
– Исидор Каценберг – вот кто должен был бы возглавлять научную рубрику вместо Готье. Ты согласен, Фрэнк?
Тот нахмурился.
– Может быть, но я не виноват, что у бедняги однажды съехала крыша.
– Как это произошло? – спросила Лукреция Немрод.
– Ехал он себе в метро, как вдруг в его вагоне взорвалась бомба с пилеными гвоздями. Теракт среди бела дня! Его спасла спинка сиденья, но дело было в час пик, куча жертв! Все в дыму, он ползает по разорванным трупам, стараясь помочь раненым. Тут любой сойдет с ума!
Все молча покивали, впрочем, большинство не утратило аппетита и продолжило доблестно атаковать вилками сосиски и рульки. Перекрывая звуки жевания, Пеллегрини продолжил:
– После взрыва он на неделю заперся дома, не мылся, не ел, практически не спал. Потом на смену фазе прострации пришла фаза воинственности: ему захотелось взяться за оружие, найти убийц и прикончить всех до одного. А после он выяснил, что теракт был связан с какой-то запутанной дипломатической историей, более того, Франция продавала оружие стороне, устроившей взрыв. Он ничего не смог сделать и ушел в себя. Стал жиреть, писал все меньше и в конце концов купил эту водокачку, чтобы отрезать себя от мира.
– Башня пьяницы, – подсказал Кевин Абитболь.
– …или могила, – фыркнул Готье.
Официант притащил очередную батарею пива, и все стали торопливо пить, как будто пиво помогало переварить эту странную историю. Лукреция не отставала от коллег.
– А потом вышла книга, – сказал вдруг Флоран Пеллегрини.
– Что за книга? – вскинула голову стажерка.
– Странный роман. С виду банальная приключенческая история, а по сути – активная проповедь ненасилия. Он читал и перечитывал ее, пока до него не дошел ее тайный смысл. Для Исидора она стала откровением. Тогда он и решил, что его личный враг – не терроризм, а насилие как таковое.
– Он снова стал писать, но статьи получались слишком полемическими, – объяснил Готье.
– Один Исидор Каценберг против всего насилия в мире: против террористов, детоубийц, любителей пыток… До того резко писал, что его статьи уже не брали ни в «Геттёр Модерн», ни куда-либо еще.
– Из него вышел уж больно буйный противник насилия, – уточнил Кевин Абитболь. – Всему есть предел, даже когда клеймишь зло. Посольства стали строчить жалобы, Ке д’Орсе потребовала его увольнения. Его выставили, и он окончательно заперся в своей водокачке.
– Тем не менее читатель сохранил к нему доверие. Его не забыли ни они, ни редакция, где у него тоже остались сторонники. В этом тебя не обманули, Лукреция, – подытожил Флоран Пеллегрини.
Мужчины повздыхали и для успокоения взялись за новое блюдо с мясом, поровну перекладывая его на свои тарелки.
13. Пиршество
Все погрузили руки в трепещущую плоть.
Проблема гиены – в ее вонючести. Она издает резкий запах гниения. Некоторые куски пахнут так дурно, что их приходится есть, зажимая нос.
Если бы одна вонь, но вкус!.. Тот, кто никогда не ел мясо гиены, не поймет, что это значит. Сильнее всего горчат подушечки сала с задних лап.
Лично Он не принадлежит к любителям гиеньего мяса. Гораздо предпочтительнее мясо травоядных: оно слаще, нежнее, от него не тошнит. Но соплеменники явно не разделяют его предпочтения. Особенно жадно жрут гиену доминируемые: для них поражение сильного – всегда маленькая, но победа над жизнью. Они не только жуют, но и щиплют шерсть мертвой гиены. Простительная жестокость слабых.
Брюхо гиены распорото, пиршество становится все шумнее. В гиене съедобно все. Хвост обсасывают до мелких косточек. Лижут ушные хрящи. Раскусывают десны, выдавливая из них кислый сок. У вожака стаи такие мощные коренные зубы, что он раскалывает ими клыки гиены, добираясь до соленого нерва внутри.
«Доминантный самец с оторванным ухом» завладевает черепом гиены и раскалывает его, как спелый плод, добывая мозг. Ком розового желе переходит из рук в руки. Каждый проглатывает кусочек и передает остальное соседу. Это важный ритуал: поедание мозга внушающего страх врага. Все инстинктивно решают, что от мозга быстро бегающего существа побегут быстрее они сами; от мозга умного сами поумнеют.
Вожак стаи раздирает грудную клетку и извлекает оттуда желтоватые легкие.
ОН очень голоден, ОН ковыряется в губчатых альвеолах. При прикосновении к этой рыхлой субстанции ОН вспоминает, как сам задыхался, пытаясь убежать от этой гиены. Теперь ОН насыщается ее легкими, чтобы впредь лучше дышать. Чтобы забыть панику, охватившую его при бегстве, ОН ест как одержимый.
Дети утаскивают почки, сдавливают их, как губку, и пьют кровь зверя, смешанную с мочой. «Тот, кого мать не спускает с рук», забавляется с глазом, крутит его, вращает на кончике глазного нерва. Мать ворчит: с едой не играют. Надо поскорее сожрать внутренние органы, пока они не остыли.
Вокруг уже собираются шакалы, грифы и вороны. Самые нетерпеливые из этих падальщиков торопят стаю, требуя, чтобы им уступили место. Шакал набирается наглости и кусает ребенка, за что получает по морде от первой самки вожака. Вместо того чтобы отскочить, он скалит клыки. В мире все так: никто не довольствуется своим местом, приходится постоянно показывать силу, чтобы добиться уважения. Побежденные животные сплошь и рядом забывают о понесенном поражении и пытаются возобладать над недавними победителями. Первая самка хватает камень и швыряет его в шакала. Только это заставляет его отбежать.
Кто не ждет разрешения, так это мухи. Они уже садятся на мясо, их гудение становится оглушительным.
Один ребенок, копаясь в груде внутренностей, натыкается на печень. Первая самка вожака стаи немедленно требует этот лакомый кусок себе.
Существо недосягаемого ранга – то, которое может потребовать себе печень убитого животного, и никто не смеет ему перечить.
Печень сожрана, теперь челюсти начинают двигаться менее жадно. Наслаждение едой позади. Толстая кишка издает слишком сильный запах и способна привлечь разве что доминируемых.
Сытая стая рассыпается, продолжая шумно жевать. Жевание – важный вид деятельности. Те, кто плохо жует, часто заболевают. ОН однажды видел смерть ребенка, попытавшегося в один присест проглотить нос жирафа.
Молодо-зелено!
14. Мышь и слон
Лукреция Немрод отправила в рот толстую черную пластинку жвачки с лакрицей и глотнула холодного воздуху. Самое то, чтобы успокоить нервишки. Только после этого она ударила кулаком в тяжелую стальную дверь водокачки – жилища Исидора Каценберга.
Ответа не последовало, но дверь оказалась незапертой. Войдя, она застала Исидора Каценберга в вертикальном положении: стоя посреди конического зала, он читал книгу, водруженную на дубовый аналой. В этот раз он был на свету, и она смогла разглядеть его с ног до головы.
При ее приближении он поднял голову и тоже ее оглядел.
Так они долго – целую минуту – молча друг друга разглядывали.
Исидор Каценберг был еще выше и толще, чем показалось Лукреции Немрод при первом посещении: метр девяносто пять роста и все сто двадцать кило веса. Его тело, гладкий шар, было заключено в оболочку из светло-бежевой поплиновой одежды. Ни ремня, ни часов, ни шнурков. «Отказ от насилия виден даже в его манере одеваться», – подумала она.
Он был почти полностью лыс, уши имел большие, лоб высокий, губы сочные. На тонкий нос были водружены золотые очочки. На вид – огромный ребенок!
Его глаза непрерывно двигались, отмечая малейшие детали.
