скачать книгу бесплатно
А к костру шел еще один человек. Как они так сделали, Павел Петрович не понял, но этот идущий выглядел, как офицер вермахта. Даже головной убор был при нем. Правда, все было тусклым и нечетким, но узнаваемым.
Павел Петрович восхитился масштабом представления. Даже встал на ноги, чтобы лучше видеть.
Офицер, как оказалось, шел не к ним, даже не к костру… да что там, почти бежал. И путь его пролегал куда-то влево, мимо Павла Петровича. И еще он что-то кричал по-немецки, Павел Петрович не понимал, что именно, потому что слов было очень много и все разные.
Таня с Ваней тоже что-то кричали, только бежали они в другую сторону.
А когда немецкий солдат остановился, Павел Петрович разозлился, что ничего не понятно. Если уж устроили спектакль, то кто-то один должен внятно говорить у микрофона, думал он.
– Я ничего не понял! – крикнул он.
Таня не ответила, зажала рот руками. Ваня пожал плечами. Ансгар только встал со своего места, всматриваясь.
– Jetzt verstehen, – сказал кто-то слева от Павла Петровича и прикоснулся к его плечу. «Сейчас поймешь». Он обернулся и увидел то, чего никогда в жизни не встречал, – прозрачную женщину с длинными белыми волосами, в серых одеждах и с черной дырой на месте сердца. Черная дыра билась, пульсировала и становилась то плотнее, то бесплотнее – во всяком случае, так это выглядело для Павла Петровича. И когда ее сердце становилось плотнее, тьма словно бы накладывалась сама на себя, слой за слоем, и начинала мерцать, как свет, только это все равно был не свет, а та Тьма, что уже не является просто цветом, а является материей, для которой обычная темнота – лишь одна буква из слова.
– Матильда, – крикнул ей издали немецкий солдат. – ich bin hier!
– Ehrlich!
Тут Павел Петрович почувствовал, что задыхается, открыл рот, чтобы набрать воздуха, и даже набрал, но удушье не проходило. Все поплыло, помутнело, он дышал, но воздух стал чужим, без жизни и ясности.
Так Павел Петрович и упал – посиневший, с открытым ртом, тщетно пытаясь вдохнуть то, что вернуло бы его к жизни.
– Дебил безмозглый, – выдохнул господин Мерц, поднимая голову. – Фома неверующий. Все, пульса нет… В круг его. То есть, черт его дери, в квадрат.
Всех, кроме Вани и Эрлиха, трясло нешуточно, да и самому Ване было немного страшно. Не так, как было бы страшно живому Ване. И это несмотря на то, что возлюбленная красавца Эрлиха держалась поодаль и подходить ни за что не хотела. Мерц сказал, что это из-за Таньки. Мол, она боится женщин, потому что в них больше созидающего и их труднее разрушить. Об них она может разрушиться сама. А ей нельзя, потому что ее желание найти Эрлиха было сильнее жизни и смерти. Оно сделало ее такой.
Ваня задумался о том, что делают с людьми их желания, и посмотрел на неподвижного бизнесмена. Теперь тот был, насколько позволяла видеть ночь, не желтым, а синим.
– Он умер? – спросил Ваня.
– Да. Но пока квадрат активен, мы его подымем. Павла Петровича даже не придется убеждать, что фонарик на светодиодах – это первый луч солнца. Скоро настоящий рассвет. Он должен понять, хоть и тупой буржуй.
Доктор Мерц был в фазе подъема: быстр, энергичен, даже его спина казалась прямой, а глаза – одинаковыми.
– Он на себя не похож, – взволнованно шепнула Таня. – Может, переработал?
– Переработать ему еще предстоит, – ответил Ваня, прилаживаясь, как бы ухватить злополучного бизнесмена. И вдруг обернулся к шефу. – Танька говорила – он был симулянтом, – вспомнил Ваня. – Развлечься хотел.
– Значит, не мне одному это показалось, – заметил Ансгар Фридрихович. – Или с кем поспорил. Надоели бабы и Куршавель.
«Вы развлекли его», – мысленно заметил Эрлих и спросил, может ли он чем помочь.
Ваня кивнул – мол, да, помогай, – и они вдвоем взяли Павла Петровича за конечности и отнесли на место будущего возрождения. Потом так же вдвоем зажигали свечи.
– Ты любил ее? – спросил Ваня.
«Не знаю. Но теперь знаю, что должен».
Ваня сразу подумал о том, что из двух любящих всегда любит только один. Видимо, красавец Эрлих только позволял себя любить. Возможно, он и не хотел, чтобы она его нашла, но теперь его характер поменялся и он чувствует, что должен быть со своей невестой. Или наоборот?
– А я тоже воскрешенный. Поэтому понимаю тебя и ты меня понимаешь. Мы были бы страшной, всесокрушающей армией, – сказал Ваня. – Что? А, Ансгар Фридрихович… он таким родился. У него еще два брата и сестра, но они обычные люди.
Когда последняя свеча была зажжена, Эрлих вежливо поблагодарил всех, попрощался и ушел туда, где ждал его страшный призрак.
И они с призраком обнялись. Говорили долго; словно и не было тут никого, кроме них. Так, как разговаривают люди, не видевшие друг друга без малого семьдесят лет.
Они не заметили, как некромант медленно подошел к ним; они никого не замечали.
Ансгар Фридрихович выпростал бледные в рассветном свете руки из-под плащ-палатки, покатал что-то в пальцах, раздавил. А потом воткнул каждому в плечо – жестом, каким медсестра вонзает шприц.
Тут же обе фигуры стали зыбкими, потускнели, начали исчезать – то ли в свете, то ли в темноте – рассыпаться. И продолжали свой стихающий разговор, пока все, кто остался на поляне, не услышали жуткий, беззвучный крик – как будто всей Вселенной вправили давний болезненный вывих. И как будто Вселенная, глубоко тоскуя, так и не решила – хорошо это или плохо.
Татьяна тихо заплакала.
Доктор Мерц вернулся. Теперь, прислонившись к дереву и сложив руки на груди, он ждал, глядя в землю.
А Ваня следил, чтоб не погасли свечи воскрешаемого бизнесмена.
– Зато вы теперь точно знаете, что проживете еще сорок девять лет, – утешал Ваня воскрешенного. – А это не всем известно.
– Но как я буду спать с женой? – возмущался Павел Петрович. – Я ж холодный!
– Я уверен в том, – влез Ансгар Фридрихович с сермяжной правдой, – что ваша двадцатилетняя жена будет счастлива, не чувствуя больше необходимости разделять интимные услады с жирным и обрюзгшим самодуром. Ваших денег ей будет вполне достаточно для хороших отношений. А дети у вас уже есть.
Павел Петрович задумался, словно прислушиваясь к чему-то в своей голове.
– Этак, – пробормотал он, – я к старой жене вернусь…
Ваня насторожился. Характер Павла Петровича действительно несколько «повело». Вернуться к жене. Это ж надо.
– А друзья? – спросил клиент жалобно. – Мои друзья? Они же…
Ваня закрыл глаза. Вот, вот оно. Такие моменты он очень любил. За них он обожал шефа.
– Они тоже ничего не знают… Впрочем, так им и надо, христопродавцам! – прорычал Павел Петрович. – Присосались к матушке-России как клещи!
Он еще много говорил. Детей, мол, с заграницы заберу – нечего им там делать. Пусть у себя дома прибираются. Новую жизнь строят. И еще он думал, что Ансгар Фридрихович фокусы показывает. Спор у них с другом вышел – правда это или нет. Вот Павел Петрович и решил победить в споре. А получилось, что проиграл. Но он не чувствует себя проигравшим. Его жизнь только начинается, он воин. Паладин, да.
Павел Петрович расплатился, пошел к машине. Остановился, окинул взором деревню.
– Эх, – сказал он, – хорошо-то как! Куплю здесь земли. Построю дом, людей наберу.
Его охрана переглянулась – видимо, им еще предстояло привыкнуть к переменам, произошедшим в характере босса.
– Ближайшая свободная, говорите… – Ваня покосился на пустующий дом Генциана Виолетыча.
– Только бы он эту разруху не купил по старой памяти, – поморщился Ансгар Фридрихович. – Я не выдержу рядом с собой паладина. И химией не увлекся.
Ваня задумался, а потом вдруг сказал загадочное:
– Получается, вы все-таки правите страной… немного. А я думал, что вы ее совсем уж не любите.
– Думать больше не пробуй, – наказал ему Ансгар Фридрихович. – В твоей стране интеллект вырастает до размеров, несовместимых с жизнью, но тебе это, к сожалению, уже не страшно.
И ушел спать.
– А по-моему – к счастью, – сказал Ваня, вешая на забор сигнальную кастрюлю.
Надо было сходить проведать, как там Кирилл. Тем более что для него поспела свежая и прекрасная легенда.
Глава 4. Живущие во сне.
– Дорогие дети! Сегодня у нас будет интересный урок. Нам пришли календарики с террористами, поэтому каждый, кто получит сегодня пятерку, сможет выбрать один из них. Машенька, какой твой самый любимый террорист?
– Павел Петрович Мухоротов! – отрапортовала Машенька. – Он, прямо во время очередного заседания, растворил в кислоте Государственную Думу Российский Федерации…
Проснувшись, Ваня сел на своем коврике. Этак и ожить со страху недолго.
Дождик за окном тихо постукивал по кастрюле.
Иногда Ваню посещали тяжелые предчувствия – что вот-вот что-то случится, что-то ужасное… Ничего не происходило, и от этого становилось еще тяжелее. В этих случаях Ваня считал, что мировое добро сохраняется исключительно благодаря закону подлости.
– Раньше между некромантами проводились турниры, – сказал доктор Мерц, рассматривая себя в зеркале, что над раковиной. Он только что повесил полотенце на крюк в виде косточки, взял полотенце бумажное и теперь насухо вытирал раковину – чтобы не осталось ни одной капли. – Собирались со всего мира. Воскрешали обычно Тутанхамона. Потом вышел Кодекс, запретивший поднимать личностей, оказавших влияние на историю, если с момента их смерти прошло больше трех недель.
Ваня думал, что при жизни его, наверно, раздражала бы привычка шефа изводить по рулону бумаги в день на протирку вещей, о состоянии которых сам Ваня никогда бы беспокоиться не стал. Инициативы Ансгара Фридриховича касались зеркал, раковин, плитки в ванной и даже ручки входной двери – некромант полировал ее после ухода каждого из своих клиентов. На даче эта славная немецкая традиция была отчасти поглощена местной, более близкой к палеолиту культурой, однако до конца не сдалась и затаилась где-то в квартире. Дождавшись же осени, явилась и поработила Ансгара Фридриховича с новой силой. Что и говорить – в это время года даже креативность некроманта пробуксовывала, поэтому последний его агитационный плакат гласил не более чем «Вечная жизнь – даже для грешников» и «Смерть – не помеха вашему бизнесу».
Эти фразы вызывали оскомину даже у него самого, но переделывать их он не желал из упрямства.
– И что, никто не пытался воскресить, скажем, Сталина? – спросил Ваня, собирая использованные, абсолютно чистые, на его взгляд, бумажки в мусорный мешок. Да, при жизни это раздражало бы его. Теперь – нет. Ужасно, когда тебя ничего не раздражает.
– Исторический факт, – охотно поделился Ансгар Фридрихович профессиональной тайной. – В то время в Советском Союзе работал некромант по имени Витольд, его и попросили. Но Сталин получился с диссидентским характером – то ли Есенина, то ли Маяковского. А коварство его осталось прежним. Поэтому, вызнав у Витольда способ уничтожения самого себя, он воспользовался им той же ночью.
– А с Витольдом что стало?
– В расход, – скомкав последний клочок, Ансгар Мерц двумя пальцами запустил его в подставленный пакет. – Сильный был некромант, но – всего лишь человек. Ровесник века. С тысяча девятьсот восемнадцатого его мертвотворящие крылья смыкались над Москвой, нарушая природные причины и следствия. Он называл воскрешенных «живущими во сне». Он говорил, что где-то есть мир, где ты спишь и тебе снится, что тебя подняли из могилы.
– А вот если сделать некроманта «живущим во сне», – задал Ваня наболевший вопрос, – он будет работать?
– Я уже отвечал на подобный вопрос. Воскрешенный Пикассо не пишет картин. Воскрешенный дизайнер не выдаст ни одного проекта… хотя, глядя на иные проекты, – Доктор Мерц покосился на окно, за которым строился торговый центр, увешанный лесами и рекламой, – видно, что даже лежачий покойник сделал бы их лучше.
Так сложилась традиция, согласно которой некроманты прячут свои могилы. Точнее, завещают спрятать. Витольд не смог, поскольку рядом с ним в момент смерти не было никого, кому бы он доверял, но его могила все равно потерялась, хоть и была на самом… гм… Словом, наше общество никогда не умело беречь таланты.
– А если как раз именно мертвый некромант умеет то, что не умеет живой? – невежливо перебив шефа, Ваня запихнул пакет в мусорное ведро. – Например, полное восстановление? В живого человека?
Ансгар Фридрихович распечатал новый рулон бумаги, посмотрел на Ваню.
– Живых людей рожают женщины, – отрезал он. – Только они могут ходить в мир мертвых и брать там душу, свободную от судьбы. Только они могут дать ей судьбу. Если… душа ее примет. Потому что душа может и не согласиться. Из-за этого детям не принято давать имена до рождения – ведь они могут отказаться от судьбы, с этим именем связанной.
– А если женщина не захочет, но душа все равно придет?
– А если человек убил себя, а потом передумал?
– Я не поэтому…
– Врешь.
– Вру, – кивнул Ваня. – Но разве не виноват тот, кто дал ему возможность передумать?
– Не так сильно, как если бы он сделал это за деньги, – улыбнулся доктор Мерц. – Я привык к чувству вины раньше, чем ты начал привыкать жить мертвецом.
– Вы отобрали у меня результат уже сделанного выбора, – укорил его Ваня.
– Зато дал ценный шанс почувствовать себя идиотом, – отметил доктор.
– Спасибо. Я знаю, почему вы это сделали. Чтобы было кому похоронить вас, ведь так? Кстати, а чьи крылья смыкались над Москвой с пятьдесят третьего или когда там расстреляли Витольда?
Некоторое время Ансгар Фридрихович изучал собеседника с таким лицом, словно не верил в его существование.
– Ничьи, – сказал он наконец.
– Значит, вы…
– Учился в Германии.
– Врете, – сощурился Ваня.
– Обязан, – кивнул доктор. – Потому что моего мертворожденного брата-близнеца тоже звали Витольдом. Остальное…
Звонок прервал их вовремя, потому что доктору Мерцу настроения Вани совсем не нравилось. Совсем.
Новый клиент был не стар, но и не молод; стройный мужчина с темными локонами до плеч, благородным носом и яркими синими глазами. Серый с блеском костюм и тонкий парфюм завершали умопомрачительный образ, словно бы шагнувший под холодную арку со страниц дамского романа. Даже ногти у клиента были более ухожены, чем у некроманта, хотя раньше Ваня считал, что это невозможно.
Хорошо бы он сам за собой протер дверную ручку, подумал Ваня. Это собьет Ансгара с толку и хоть немного озадачит. На что он тогда будет изводить бумажные полотенца?
– Здравствуйте, – лучезарно улыбнулся клиент, и складка за его круговой мышцей рта добавила в умопомрачительный облик толику светлой скорби.
«Он еще и харизматик», – обреченно подумал Ваня.
Насколько «живущие во сне» были способны ненавидеть, настолько Ваня ненавидел это модное слово. Потому что если говоришь просто «обаятельный человек» – этот факт можно обсудить или даже оспорить. Однако с «харизматиком» этого не получится. Если тебе сказали, что кто-то харизматик, то это – мнение окончательное, как смертный приговор окружающим. Обжалованию, естественно, не подлежит. Кроме того, Ваня подозревал, что у каждого харизматика где-то спрятано удостоверение. Заслуженный харизматик. Или, скажем, народный. Почетный харизматик. Дважды и трижды харизматик. Наверно, даже его надгробие будет собирать вокруг себя внимающих светоносной харизме.
– У меня к вам, – изящно обогнув дверной косяк, Харизматик проследовал в гостиную и расположился на диване для посетителей так, словно был у себя дома, – довольно странная просьба…
– Я и специализируюсь на выполнении не совсем обычных заказов, – напомнил доктор Мерц, занимая стул напротив. Вид у него был выжидающий – какие правила этот хам нарушит еще и хватит ли их на повод выставить его из дома?
– Я хочу воскресить… женщину.
Ансгар Фридрихович кивнул, не моргая. Его разные глаза были словно застланы туманом, под которым толпились тени иронии, профессионального азарта и еще какого-то странного удовлетворения, природа которого была Ване непонятна.
