скачать книгу бесплатно
– Одиннадцать нулей! – восхитился он результатов собственных трудов, – Ты представляешь, Косми?
Защитник одобрительно улыбался в ответ. Конечно, он гордится Максом, но ничего не скажет вслух. Но услышать похвалу хотелось. Значит, необходимо показать это число всем на станции. И папе, и Дэвиду, и Лауре, и Феликсу – всем, кто сейчас стоит на посту. Может быть, ему подскажут следующее большое число – забавно будет самому дать название и написать его, если такое еще не придумали.
Макс с гордостью посмотрел на многозначную цифру и рисунок под ней. На бумаге, на фоне зеленой листвы, три человека, держащиеся за руки. Один совсем большой, в космическом скафандре – это папа. Один совсем маленький, без костюма, но в толстом свитере – это он сам, Макс. Третий человек – с длинными коричневыми волосами – мама. Конечно, волосы у мамы были совсем другого цвета, и больше напоминали золото, но такого карандаша у него нет. Пришлось использовать то, что осталось в шкатулке. Маминой шкатулке. То немногое, что еще напоминает о ней, после Первой Аварии на «Легате». Жуткая история.
– Одиннадцать нулей, – повторил Макс, стараясь отвлечься от мрачных мыслей, – Одиннадцать нулей, слышишь, Косми? Круто!
2.
Длинный коридор с тусклым освещением над головой папа называет пуповиной. Глупое название, но ему виднее. Пуповина связывает все части корабля в одно целое и напоминает огромный гофрированный туннель. Слева находятся жилые отсеки и личные каюты экипажа, справа – модуль криокамер, сзади – машинный отсек, где всякие механизмы и двигатели, а прямо – рубка и центр управления. То, что посередине – общий зал, медицинский отсек, столовая, душевые и библиотека. Есть еще куча всяких маленьких комнат, вроде складов, лабораторий, технических отделов и подсобок, но Максу туда вход строго-настрого запрещен. Да и самому не слишком-то хочется туда влезать – не хватало еще заблудиться на корабле или сломать то, что ломать нельзя ни в коем случае. Конечно, опасаться каких-нибудь инопланетных чудовищ, которые непременно окажутся в самых темных местах «Легата» не стоит. Во-первых, таких чудовищ просто нет (скорее всего), а во-вторых, с ним всегда Космический Защитник, который не даст его в обиду. Правда, Макса немного смущало, что у его героя нет ни бластера, ни светового меча, ни пистолета, на худой конец. Но он твердо знал одно – Косми всегда на его стороне, это уж точно.
Макс прошел по общему коридору, прислушиваясь к глухим утробным звукам, которые наполняли внутренности корабля, словно тот живое существо. Где-то слышался гул гидравлики, где-то натужно скрежетали механизмы, где-то слышался шум открываемого шлюза, откуда-то доносился приглушенный металлический лязг. За годы, проведенные на «Легате», Макс давно привык к этому шуму, и воспринимал его, как родной и хорошо знакомый. Со временем, перезвон и лязг, доносившийся через двери каюты, даже заменил ему колыбельную – мерный, ритмичный, спокойный, он расслаблял и убаюкивал, точно огромное сердце, бьющееся под железной обшивкой.
– Не стоит бояться звуков, – говорил ему отец, в те редкие моменты, когда выходил из рубки, что бы раздать приказы, – Нужно бояться тишины. Если наступает тишина, значит шуметь уже нечему, и что-то пошло не так. Что-то сломалось, что-то разрушилось, что-то не может выполнять свою работу. А это уже настоящая проблема.
Макс запомнил эти слова, как «Отче наш». На самом деле, «Отче наш» он не знал вовсе, но слышал, что так говорят взрослые, и решил использовать это выражение при каждом удобном случае. Довольно тяжело услышать что-то новенькое или интересное, если сидишь взаперти, в этой космической консервной банке, которая летит неизвестно откуда и неизвестно куда целые годы. Вот и остаются книги и рисунки. Иначе можно на стену со скуки залезть.
Правда, Максу всегда было чем себя занять, и остальные взрослые на корабле всегда были рады с ним поговорить. Экипаж «Легата» не такой большой, как можно ожидать, зато дружный. Максу нравился ворчащий на весь свет Дэвид, непрерывно записывающий всяческую ерунду в свой огромный блокнот. Он восхищался красивой и изящной Лаурой, называвшей его не иначе, как «малыш» или «солнышко». Макс уважал умника Германа, который все больше напоминал ему живую энциклопедию и знал ответы на все вопросы. Но первое место в топе лучших собеседников занимал любитель сомнительных шуток, главный механик корабля – Феликс, который однажды научил его замечательным словам, вроде «засранец», «ублюдок» и еще парочке, произносить которые вслух Макс стеснялся, даже наедине с Защитником.
Космический корабль – это целый мир, заключенный в жестяную коробку, вроде той, куда мама раньше складывала конфеты. Да, это коробка огромная, и вместо сладостей, она перевозит людей, но суть от этого не меняется. «Легат» – настоящая страна со своими полями, лесами, башнями, замками и драконами, которые выдыхают пар и жутко воют в темных подземных тоннелях. Во всяком случае, Макс хотел так думать, пересекая один коридор за другим, как странствующий рыцарь, отправившийся на поиски приключений.
Приключений на «Легате» было немного, разве что какие-то механизмы выходили из строя или корабль сбивался с курса. Тогда повсюду выли сирены, загорались аварийные лампочки и из всех динамиков звучал голос отца, отдающего своим подчиненным приказы. В остальном – полет напоминал Максу бесконечно долгую прогулку из одного конца комнаты в другой, и обратно: какой путь не выбери, все равно придешь к началу. И так – раз за разом.
Даже космос за окном всегда одинаковый – черный, липкий, безликий и совершенно пустой. Разве что далеко-далеко мелькнет звезда, прочертив искрящийся белый след, будто живая. Почему «будто» – Макс знал отлично. В космосе нет ничего живого. Даже планета Земля, с которой стартовал «Легат» скоро умрет. Или уже умерла, пока они летят в бесконечной темноте из точки «А» в неизвестную точку «Б». Точно мог об этом сказать только папа, но сейчас ему не до разговоров. Как, впрочем, и всегда.
– Короче, все началось шесть лет назад, – пространно рассказывал Максу Феликс, потягивая газировку из жестяной банки, – Жила-была такая штука, звали ее – Земля.
– Не штука, а планета, – поправлял его педантичный Герман, поглядывая на Макса поверх очков, – Планета – это большое округлое астрономическое тело, которое не является ни звездой, ни ее остатком…
– Единственное округлое тело здесь – это ты, – перебивал Герман, отмахнувшись от него, как от сущей безделицы, – И не мешай мне просвещать мальчонку. Так вот, дружок, жила-была планета Земля. Вращалась она вокруг Солнца, имела собственную атмосферу…
– Атмосфера – это воздушная оболочка, которая окольцовывает нашу планету. Мощный слой воздуха окружает Землю, – вмешивался Герман снова, – Он сохраняет тепло на нашей планете, полученное от Солнца. Воздух необходим всему живому на Земле. Он нужен животным и людям для дыхания. Птицам и насекомым воздух нужен для полётов. Необходим он и растениям, которые тоже «дышат». Растения погибают, если воздух не поступает к их корням и листьям.
– Тебе обязательно меня перебивать? – хмурился Феликс, делая большой глоток из банки, – Я тут вообще-то делом занят. Так вот, на Земле, под колпаком воздуха, раньше жили люди. Очень много людей. Почти девять миллиардов…
– Восемь миллиардов двадцать восемь миллионов пятьсот четыре тысяч двести пятьдесят восемь человек, если брать приблизительные данные, – строго поправлял Герман.
– Вот-вот. И жили эти люди своей человеческой жизнью. Ходили в школу и на работу, лежали в больницах, влюблялись и рожали детей. Строили свою цивилизацию кирпичик за кирпичиком…
– Цивилизация – этап общественного развития, наступающий после дикости и варварства; уровень общественного развития материальной и духовной культуры. Словом, это собственно социальная организация общества, характеризующаяся всеобщей связью охватываемых ею индивидов и социальных общностей в целях воспроизводства и приумножения общественного богатства.
– Ты хоть сам понимаешь, что говоришь? – хмуро спрашивал у него Феликс и тяжело вздыхал, – Так вот, дружок, жили люди на планете Земля, строили цивилизацию, развивали науку и технику, и все больше использовали природные ресурсы. Объяснишь мальчонке, что к чему?
– Совокупность объектов и систем живой и неживой природы, – с готовностью подхватывал Герман, – Компоненты природной среды, окружающие человека и используемые им в процессе общественного производства для удовлетворения материальных и культурных потребностей человека и общества.
– Короче, такие штуки, вроде камней и дерева, которых всегда мало, – продолжал Феликс, делая новый глоток, – Чем больше было людей на планете, тем больше ресурсов они использовали и потребляли, понимаешь? Вот как с этой банкой у меня в руке. Пока я ее пью один – мне хватит надолго. А если присоединится этот зануда, да еще и ты хлебнешь, банка сразу опустеет, и пить будет нечего. Ясно?
– Ясно, – подтверждал Макс, кивая головой, – И что было дальше?
– Дальше было вот что, – Феликс допил газировку, смял жестянку в руке, продемонстрировал скрученный металл на ладони, – Люди медленно, но верно истощили все природные ресурсы. Загрязнили воздух, отравили воду, вырубили леса. И Земля стала пустой, бесплодной. Как огрызок от яблока. Как фантик от конфеты. Начались катаклизмы.
– Катаклизм – резкий перелом в характере и условиях органической жизни на обширном пространстве земной поверхности под влиянием разрушительных атмосферных и вулканических процессов… – встрял было Герман, но не успел закончить.
– Короче бахнули глобальные катастрофы. Одна за одной. Смерчи, ураганы, извержения вулканов, песчаные бури, землетрясения. Страх! Эти снобы-ученые назвали этот период «Разлом». А я бы назвали это все дерьмом. Чего мудрить, когда и без умных названий все известно и понятно! Человечество доигралось, и внезапно осознало, что на Земле ему больше не рады, – торжественно закончил Феликс, потянувшись к холодильнику с напитками, – В общем, так человечеству и надо. Те еще засранцы. Но…
– Не искажай историю, – строго говорил Герман, словно учитель, который не хочет слушать историю завравшегося ученика, – Послушай, Макс, человечество столкнулась с невероятными проблемами. Голод, недостаток чистой воды, озоновые дыры…
– Земля, которую все мы знали, накрылась огромной задницей, – подвел итог Феликс, – И тогда перед людьми стал выбор: оставаться на планете и помирать, или отправляться в космос и искать себе другую Землю. Ну, или почти Землю. Что-то очень похожее на Землю, как бы это сказать…
– Мировые лидеры сошлись на альтернативном колониальном решении, – вставил ремарку Герман, – Необходимо было найти подходящую планету, пригодную для существования. С гравитацией, атмосферой и…
– Как я беру вторую банку газировки из морозилки, так люди хотят взять вторую Землю из космоса, – отсалютовал Феликс жестянкой, – И превратить ее в то же дерьмо, в какое изначально превратили родную планету. Ты хоть помнишь Землю, дружок?
– Не помню, – честно признавался Макс, – Ни капельки.
– Когда все случилось, тебе было два года, куда тебе, – вздыхал Феликс, с шипением открывая вторую банку, – Так вот, эти засранцы, которые мнили себя хозяевами Земли, провели тщательный отбор, такую глобальную чистку населения и насобирали один миллион человек. В основном, знатные шишки, богатеи и политические деятели…
– Правительство называет это «Передовой отряд», – заметил Герман, неодобрительно поморщившись, – Выдающиеся личности, если можно так выразиться. «Золотой миллион».
– Просто везунчики, которым повезло свалить из этой дыры, под названием Земля, – хмыкнул Феликс, – Их законсервировали в криокамерах…
– Криокамера, это такой сосуд или помещение, предназначенное для создания экстремально низких температур. Температура в камере переносится достаточно комфортно, в связи с низкой теплопроводностью газа.
– …и разложили эти криокамеры, по десять тысяч в каждый из ста подготовленных кораблей. Таких, как наш. У нас – «Легат 100». Есть «Легат 99», «98», «97» и так – до единицы. Снабдили каждый корабль экипажем и отправили во все стороны, бороздить космос. Авось, кому-то повезет, и он найдет подходящую планету.
– А что же с остальными людьми? Теми, кто остался на Земле? – искренне удивлялся Макс.
– Умирают, – просто отвечал Герман, пожимая плечами, – Судьба у них такая – умирать.
– Они ждут, пока за ними прилетят первопроходцы, – вздыхал Герман, но никогда не спорил, – Как только один из наших «Легатов» найдет подходящую точку, он незамедлительно даст сигнал, выгрузит пассажиров, которые займутся обустройством планеты и полетит обратно. И на эту новую Землю прибудут другие люди, в других кораблях. Эвакуация целой планеты – это не шутки, Макс. Это сложное и опасное предприятие, где нет мелочей.
– Летим себе по темноте с грузом в десять тысяч человек на плечах уже седьмой год, – говорил Феликс, – Куда? Никто не знает, кроме твоего папаши. Да и он, наверное, не шибко-то в курсе. Колониальная экспедиция – во, как это называется. И, авось, когда-нибудь прилетим. Если выживем.
– Не пугай ребенка.
– А разве мало разбилось кораблей? – огрызался Феликс, подняв бровь, – Тех «Легатов» раз-два, и обчелся уже. Корабли клепали в короткие сроки из дерьма и палок, соплей и клея…
– Из не самых качественных материалов, – поправлял его Герман, – Поэтому они иногда сбоят…
– Взрываются к чертовой матери, – вздыхал Феликс, – Где-то утечка – и полетели наши колонисты во все стороны, как огоньки от фейерверка, собирай их потом по всему космосу. Мы и сами чуть не погибли тогда, помнишь, дружок?
Первая Авария. Как такое забыть. Перед глазами Макса до сих пор стояли языки пламени и мамино лицо, искаженное болью и ужасом. В такие моменты, он крепче прижимал к себе Космического Защитника, словно искал у него поддержки.
– Вот, потому нужно помнить правила безопасности, дружок, – вздыхал Феликс, допивая банку газировки, – Если не хочешь помереть, как остальные, или остаться калекой, в лучшем случае. Мы должны запирать за собой двери и шлюзы, не заходить в те комнаты, которые кажутся нам опасными и сломанными, не соваться к механизмам и не нажимать на кнопки, если не знаем, что произойдет. Что мы делаем, если слышим тревогу, видим горящие лампочки и твой папаша начинает орать по внутренней связи, как бешенный? Ну, например, «Иерихон»?
«Иерихон». Странное звучание. Почему-то здесь, на «Легате», это слово является синонимом слова «катастрофа», «беда», и «гибель». Кажется, в библейском разрезе, все было не так.
– Узнать у экипажа распоряжения и причину поломки. Если аварию получается идентифицировать и локализовать, необходимо вернуться в свою каюту. Если нет – быстро и без паники продвигаться по пуповине к восточной стороне станции, где расположены спасательные капсулы и шлюпки, – без пауз выговаривал Макс, – Это помещение за криозалом, где находится общее хранилище колонистов.
– Все верно, – говорил Герман и трепал его по голове, – А там, внутри одной из шлюпок, ждешь взрослых. Ничего не нажимаешь, ничего не трогаешь. Мы приходим, занимаем места и – оп!
Он с ловкостью баскетболиста бросал банку в мусорное ведро, стоявшее в противоположном углу комнаты, и всегда попадал. Кто его знает, где он так наловчился. Макс смотрел на это с плохо скрываемой завистью, Герман – презрительно, словно давно разгадал секрет фокуса.
Так или иначе, но банка оказывалась в ведре, и Феликс самодовольно ухмылялся.
– И мы улетаем отсюда, и плевать нам на всех остальных, – говорил он, подмигивая, – Особенно на тех, кто сейчас отлеживается в этих криокамерах, пока мы гнем спины и пытаемся направить этот кусок металлолома к светлому будущему всего человечества. «Легатом» больше, «Легатом» меньше – какая разница? Понял, дружок?
– Понял, – всегда соглашался Макс, и постоянно спрашивал, хоть и не рассчитывал на победу, – А можно и мне газировки?
– Газировки? Тебе, газировки? Ну, конечно же, – отвечал ему Феликс с одинаковой улыбкой.
– Ну, конечно же, можно?
– Ну, конечно же, нет.
3.
Не смотря на то, что за окном всегда царила густая темнота, каждый из членов экипажа, продолжал отслеживать не только время, но и дни недели, и даже времена года. У каждого когда-то был карманный календарик, но потом о них забыли. Самый большой сейчас висит в общей комнате. Дэвид, Феликс или Герман вычеркивают дату за датой, иногда обводят числа в кружок, а иногда заштриховывают, точно ждут какого-то события.
– Еще одна неделя коту под хвост, – вздыхает иногда Дэвид.
– Неделя дерьма, – морщится Феликс.
– Всего-то семь дней, – говорит Герман, – Чего печалиться?
Это только в фантастических фильмах технологии шагнули так далеко, что превращают стены корабля в экраны, а компьютерные помощники и андроиды делают всю работу за людей – в реальности все гораздо скучнее. Экранов мало, и все они заполнены какой-то непонятной дурацкой информацией. Помощников нет, да и роботов Макс не видел вовсе. Не считать же роботом единственную кофеварку и электрочайник? Конечно, может быть, чудеса современной науки прячутся в машинном отделении или в том отсеке с двигателями, но звучит уж слишком сомнительно.
Компьютер есть в рубке отца. Макс никогда не видел его вблизи, но судя по тому, что его отец здесь главный – должна быть крутая штука. Такая мощная, что позволяет ему связываться с Землей и другими кораблями. Ведь его папа – Капитан, а Капитан не будет пользоваться всякой рухлядью.
Макс вообще мало что знал о рубке. Кажется, там большие иллюминаторы, куча кнопок и рычагов, крутящееся кресло и микрофон. Может быть, у стены стоит ящик с лазерами, а на крюке висит скафандр. Обязательно серебристый, с баллонами и шлемом. Отец пропадает в рубке целыми сутками, вглядываясь во мрак за стеклом, совсем как Космический Защитник. Наверное, продумывает подходящие пути, высчитывает траектории полета, изучает данные, которые ему высылают с Земли. Выходит он редко. Появляется, хромает в столовую, достает что-то из холодильника с напитками и снова возвращается к себе. С экипажем не разговаривает, даже не отвечает на вопросы. А если уж совсем зол, то может и прикрикнуть.
«Наверное, таким и должен быть Капитан, – рассуждал Макс про себя, – Быть строгим и серьезным. Иначе все будут делать что захотят, и никто не станет заниматься работой»
– Если бы твой папаша пил поменьше, был бы у нас хороший командир, – сказал ему как-то Феликс, после того, как отец совершил свой обычный променад из рубки в столовую и обратно, – Или хотя бы делился выпивкой с товарищами по несчастью.
– А что такое выпивка?
– Веселая водичка, которая помогает не видеть постоянное дерьмо, – не раздумывая объяснил ему Феликс и тут же добавил, – Опасная штука.
Такое объяснение Макса устроило, хотя и не внесло ясности. Вероятно, стоит поискать информацию в книгах или журналах, что остались в библиотеке, но сегодня ему точно не до того. Судя по тому, что Дэвид зачеркнул в календаре очередную цифру и даже не стал жаловаться на жизнь – а это бывает редко, сегодня суббота. Единственный день, когда экипаж «Легата» позволяет себе отдохнуть. Возможно, даже в столовой будет что-то помимо этой дурацкой каши из банки, которая стоит поперек горла. Суббота – особенный день. День фильмов с Земли, которые будут транслировать на занавешенную простыней стену через стрекочущий, как огромный кузнечик, проектор.
Конечно, в общем зале соберутся все. Ненадолго. Будут сменять друг друга. Ведь должен же кто-то стоять на посту, проверять работу механизмов и оберегать покой космонавтов – не может же станция остаться без контроля на целые три-четыре часа. Отец никогда не допустит такого. Уж кто-кто, а он точно знает цену и труду, и отдыху.
Макс думал над этим, волоча Защитника по бугристым плитам перехода между двумя модулями – от жилых помещений до столовой. Может, хоть сегодня отец посидит вместе с ним на широком диване у дальней стены, напротив импровизированного экрана. Надо же хоть иногда отвлекаться, иначе шарики за ролики заедут. Тем более, ему нужно столько всего ему рассказать.
– Солнышко, твой папа тебя очень любит! – щебетала ему как-то Лаура перед очередным киносеансом, – Просто он сам не свой, после Первой Аварии на «Легате». Мы все чуть не погибли в тот ужасный день. Папе тяжело, ты должен это понимать. Ты же уже совсем взрослый. Он обязательно придет к нам, как-нибудь, не волнуйся.
Макс не волновался. Отец не приходил.
Столовая сегодня была освещена одной единственной лампой, которая глухо гудела в грязном плафоне. Раньше ламп было три, но со временем две вышли из строя. Может быть, просто перегорели, если на космических кораблях могут перегорать лампочки, а может, что-то случилось с проводкой, которая иногда клубками свешивается со всех сторон. В любом случае, темнота подходит этому месту гораздо лучше – не видно ни пыли, ни грязи, ни сора. После Первой Аварии многие помещения «Легата» пришли в негодность, а следить за ними стало некому. Поэтому о чистоте приходилось только мечтать: в столовой куда не плюнь – везде жирные пятна, грязь, следы от кофе и пустые консервные банки. Иногда Макс сам собирает мусор в пакет и относит его в одну из пустых кают – все равно в космосе девать их некуда, кроме как перекладывать с места на место. Отец не против, Лаура хвалит, а Герман пожимает руку, как герою – так почему бы и не заняться делом?
В помещении было двадцать столов, но сейчас пользуются только двумя. После Первой Аварии они остались без повара, и теперь еда совсем не блещет разнообразием: то, что найдешь в ящиках – то твое. Конечно, нужно вносить все использованные продукты в специальный перечень, чтобы позже сосчитать, что получилось сэкономить, а что – нет. Но какая разница, если из еды только банки с консервами, хлебцы в фольге, да шоколадные батончики, которых осталось чуть больше сотни? В неделю – всего два батончика, не больше. Иначе можно получить нагоняй от Дэвида – заведующего складом. Он такого точно не потерпит.
– Вот и растягивай удовольствие, – говорил Максу Дэвид, скорчив скорбную гримасу – Новые батончики взять неоткуда. Мы в космосе, понимаешь? Ненавижу космос. Поганая дыра, где даже сигареты новые купить негде. Отправили в экспедицию, черты бы их побрал. Спасайте мир, говорили они. Будете героями, говорили они. А что дали с собой? Корм для собак? Так хоть бы корма было достаточно – нет, и его раз-два и обчелся. У нас не так много запасов, что бы ты знал. Поэтому – экономь, парень. Экономь.
Один из столов сейчас занят. Это Герман, в своих неизменных очках, замотанных на переносице куском синей изоленты. Он, как и все другие члены экипажа ест только свое. Какое-то белесое месиво, отдаленно напоминающее жидкое тесто для блинчиков. Выглядит жутко неаппетитно, если не сказать отвратительно.
– Завтрак героя,– говорит он Максу и усмехается, – В таком темпе жизни, как у нас, на полноценный прием пищи не хватает ни средств, ни времени. Вот и едим то, что попадается под руку. Феликс бы сказал, что это помогает не подохнуть, а я скажу, что даже поддерживает организм в нормальной физической форме. Здесь есть все что нужно. Два-три раза попробуешь, потом перестанешь обращать внимание на вкус. Никаких проблем.
– Ты точно не хочешь кашу с мясом или консервированные ананасы? – спросил Макс, усадив Защитника за стол рядом с собой. Он заглянул в полупустой ящик на полу, выбирая, чем бы подкрепиться, – Есть еще тушенка и сгущенное молоко…
– Нет-нет, у нас все просто. Взрослые едят свое, а дети – свое.
– Но ведь кроме меня, на «Легате», нет детей?
– Зато сколько спит в криокамерах! – говорил ему Герман, и улыбался, делая круговое движение ложкой, – Как только доберемся до места, будет тебе веселая компания. Новые друзья, новые приятели. Увидишь, Макс, это будет, и правда, весело.
Макс выбрал первую банку. Давняя забава – брать консервы из ящика не глядя. Банки перемешаны, никогда не знаешь, на какую именно ты наткнешься. Иногда бывает гречка с мясом, иногда – бобы, а порою попадаются сладости, вроде джема или варенья. Главное, не смотреть – тогда получается намного интереснее. Он нащупал жестянку, вытянул на свет лампы.
Консервированные персики. Неплохо. Что же, видимо ему сегодня, и правда, везет. И посчитал количество нулей в бесконечности и нашел банку с лакомством. Впрочем, это суббота. Волшебный день. Чему уж тут удивляться.
– Поможешь мне открыть банку? – жалобно поинтересовался он у Германа.
– Ни в коем случае, – отрезал тот, покачав головой так, что очки на переносице заходили туда-сюда, – Ты должен научиться всему сам, забыл?
– Но я никогда не смогу открывать банки ровно.
– Сможешь. Используй консервный нож.
– У нас нет консервного ножа. Он сломался три месяца назад.
– Тогда используй обычный.
– Он совсем маленький. Большой пропал.
– А я тебе кое-что расскажу. Слушай, человечеству потребовалось полвека, чтобы изобрести консервный нож. Консервная банка была запатентована в 1810 году английским изобретателем Питером Дюраном. И только в 1855 году другой англичанин Роберт Йетс создал первый когтевидный нож специально для жестяных банок. В период с 1810 по 1858 годы консервы вскрывались молотком и долотом.
– Может, молотком или долотом будет удобнее?
– Не будет, – сказал Герман, вставая из-за стола и относя миску в мойку, – Можешь мне поверить. Просто держи банку одной рукой, приложи лезвие острием к крышке, и надави. Видишь, получается? Теперь аккуратно, стараясь не поцарапаться, прорезай жесть по кругу. Вверх-вниз, вверх-вниз. Вооот, прекрасно. Сейчас аккуратно подцепи с самого краю и отогни в сторону. Осторожно – крышка очень острая. Отлично, еще немного… Ну, а ты сомневался! Умница!
Макс с восторгом и гордостью смотрел на открытую им банку. Да, не совсем безупречно. Кое-где металл прогнулся, где-то пришлось проламывать силой, но каков результат! Макс почувствовал себя необычайно важным, словно сделал какое-то невероятное научное открытие. Или вышел победителем из боя, как его Космический Защитник, неловко свешивающийся со стула.
Он и раньше мог справляться с жестянками, но так легко и просто – почти никогда.
– Ого! Здорово! Спасибо! Как думаешь, Герман, если я открою банку и отнесу папе в рубку? Он обрадуется?
Герман посмотрел на него с грустной улыбкой и покачал головой.
