Занимательная медицина. Развитие российского врачевания

скачать книгу бесплатно


То были в ту пору очень солидные деньги. Однако и их пришлось довольно вскоре увеличивать, даже – в троекратном размере…

Как бы там ни было, однако все, пожелавшие учиться медицине, могли теперь запросто добираться до места своей постоянной учебы, хотя бы даже в самой столице российского государства. Пусть и за деньги, взятые у кого-нибудь взаймы, например – у своих же соседей, которые обитали за ближайшим от них же тыном.

Количество прибывающих провинциалов позволило не только с избытком заполнить все предусмотренные учебные места, но даже стали и набирать немало внештатных лекарских учеников.

Последние, учащиеся таких же лекарских школ, также пользовались весьма подходящими льготами при поступлении во врачебные школы. А если им все-таки недоставало собственных средств, то они могли пополнять свой бюджет, совмещая учебу с работой в столичных многочисленных клиниках, также соседствующих с ними, с госпиталями.

* * *

Можно смело сказать, что в списках лекарских учеников преобладали тогда одни только украинские фамилии.

Для доказательства этого приведем вот еще хотя бы какой-нибудь пример.

Поиски кандидатов в лекарские ученики всецело входили тогда в обязанности официальных лиц, хотя бы каким-нибудь образом причастным к службе в лекарских учреждениях. А уж тем более – это правило применительно было к врачам, работающим непосредственно в царских госпиталях.

Так вот, когда летом 1761 года Иван Андреевич Полетика отправился на Украину, пожалуй, еще в свой первый каникулярный отпуск, – то там ему довольно легко удалось «завербовать» свыше пяти десятков уже готовых к учебе юношей!

Главным образом, разумеется, среди киевских длиннополых «спудеев»[12 - Так в украинском народном говоре называли в то время учащихся Киевской академии, фактически – нынешних наших студентов (укр.).].

Последних, учеников тамошних, уже чисто киевских учебных заведений, насчитывалось свыше восьмисот человек, – так что даже указанные нами «потери» нисколько не могли отразиться на числе тех, кто среди них еще оставался доучиваться, твердо решив посвятить себя какой-нибудь иной человеческой деятельности.

Все вчерашние семинаристы, как и предполагалось, без труда становились учениками столичных госпитальных школ.

* * *

Однако же эта, совершенно новая профессия для них профессия, в конце концов, не каждому среди них приходилась по душе.

Не все среди принятых вновь лекарских учеников были способны и готовы к самоотверженному, упорному труду, к беспрерывному штудированию громоздких «ученых» книг, напичканных к тому же какими-то сверх заумными знаниями.

Не все смирялись и с жесткими требованиями дисциплины, с которой никак нельзя было сравнивать ту, более или менее демократичную обстановку, которая обычно царила во всех духовных семинариях, и даже в московской Славяно-греко-латинской академии, да и в самой, наиболее прославленной среди них, – старинной Киевской…

Среди отобранных и уже зачисленных в лекарские школы новобранцев, к тому же, попадалось немало различного рода гуляк и выпивох, – несмотря на их еще довольно юный возраст.

Некоторых из них, уже явно неисправимых гуляк, все-таки приходилось изгонять из лекарских школ, однако значительное большинство их каким-то чудесным образом удавалось вразумить, перевоспитывать и обучить чему-то, в конечном итоге – довести до потребных кондиций и до соответствующих практических знаний и навыков.

Учеба же всех, остававшихся в лекарских школах, и впредь осуществлялась в соответствии с достаточно широкими программами.

В весьма сжатые сроки изучалась «сухая анатомия» человека, то есть, – ее сугубо теоретическая часть. Анатомию удавалось изучить на каких-то засаленных сильно рисунках и таблицах[13 - Из этого факта-примера отчетливо видно, что все преподаватели тогдашних петербургских лекарских школ строго помнили увещевания незабвенного Андреаса Везалия.], на щелкающих своими мельчайшими костяшками самых разнообразных скелетах.

А за ней уже следовала и «мокрая анатомия», – тоже на сплошь осклизлых человеческих трупах, которые еще при жизни данных людей числились совершенно безродными или же какими-то абсолютно бездомными существами…

Изучались также физиология, а равно и патология, фармакология и, конечно же, мать, вернее – царица, всего тогдашнего медицинского знания – госпожа хирургия.

Лекции, как не раз уже отмечалось, читались если не на чистом латинском, то на строгом немецком языке. Поскольку большую часть преподавателей, особенно же – в столичных лекарских школах, по-прежнему составляли собою природные немцы, наводняющие тогда, почитай, всю Россию.

В первую очередь это касалось ее главного, столичного города, – многолюдного Санкт-Петербурга, как и прежде, поражавшего своей неимоверной, просто какой-то непостижимой – веротерпимостью… Тем более, что и на императорском троне вскоре оказалась природная чистая немка…

Конечно, остальные природные немцы вызывали одни лишь насмешки среди разноликой массы учащихся из простонародья, стоило только им, преподавателям, предпринять хоть какую-нибудь, даже крошечную попытку перейти на кондовый русский язык…

В те годы не за одним чужеземным профессором водились всяческие, более или менее пространные анекдоты, посвященные уже одним их подобным усилиям.

Однако у каждого из профессорского состава, как правило, имелся свой штатный помощник, называемый всеми прочими лекарскими учениками – его благородием и господином адъюнктом.

Это был человек – довольно еще молодой, говорящий обыкновенно на русском языке, с которым ученики могли заново и более детально не раз и не два еще проштудировать все, поведанное накануне самим господином профессором. И только затем уже все, накануне изученное «всухую», – подтверждалось их собственными наблюдениями над живой человеческой натурой…

Госпитальное начальство тоже, как правило, постоянно заботилось о том, чтобы в библиотеке, которая постепенно становилась непременной частью любой лекарской или даже подлекарской школы, – набиралось в достатке необходимых учебников и прочих учебных пособий: рисунков, муляжей и всякого иного подсобного материала, такого необходимого для более подробного усвоения хотя бы азов анатомии.

Ученики же, освобожденные от всяческих житейских забот, могли уже полностью сосредоточиться теперь на изучении таких потребных и нужных им медицинских дисциплин и самых разнообразных предметов, как правило, – такого же, чисто медицинского пошиба.

Глава II. Очень необходимые правительственные указы и разного рода распоряжения

1761 год ознаменовался тем, что в нем, аккурат точно весною, почти уже на самом излете всего царствования императрицы Елизаветы Петровны, были обнародованы указы, в силу которых всем учащимся, окончившим когда-либо лекарские школы, – разрешалось продолжать свое дальнейшее образование за рубежами российской родины, то есть, – уже за ее государственными границами.

Лучшие среди выпускников отправлялись туда на казенный счет, но, при желании и более или менее подходящей материальной возможности, этим правом могли воспользоваться также и так называемые своекоштные, то есть, те у кого имелось достаточно своих, собственных средств.

Обнародованные указы оказались последними добрыми делами, воплощенными в жизнь энергией Президента всей Медицинской канцелярии Павла Захаровича Кондоиди, который очень заботился о развитии всей отечественной медицины.

К сожалению, сам Павел Захарович так и не дожил даже до всенародного опубликования этих важнейших правительственных документов…

Он умер 30 августа 1760 года, будучи всего лишь пятидесятилетним.

Зато мы располагаем теперь самой широкой возможностью назвать имена первых девяти молодых людей, которые получили свои дипломы в петербургских лекарских школах и в том же, 1761 году, были отправлены для продолжения своей дальнейшей учебы в зарубежном Лейдене.

Вот их имена и фамилии:

Петр Погорецкий,

Иосиф Тимковский,

Фома Тихорский,

Касьян Ягельский,

Митрофанов Сила,

Матвей Крутель,

Алексей Сидорович,

Иван Ласкевич,

Иван Пешковский.

Еще трое, таких же новоиспеченных петербургских лекарей, отправились в том же году, однако – в еще более отдаленный от Санкт-Петербурга город Страсбург.

Это были —

Григорий Соболевский,

Савва Леонтович

и Кузьма Рожалин.

Уже один беглый взгляд на все перечисленные здесь фамилии убеждает нас, что они могли принадлежать уроженцам самых крайних, южных пределов Российской империи, и, стало быть, – тоже каким-нибудь образом непосредственно связаны были со старинной Киевской академией.

Это было действительно так, и число подобного рода молодых людей, которые отправлялись далеко за границу, с каждым годом нисколько не уменьшалось, а только лишь возрастало, причем – постоянно.

Почти все, направляемые за границу русские лекари, добивались там великолепных успехов, успевали получить столь желанную им докторскую степень, и нам небезынтересно будет теперь проследить судьбу хотя бы кого-нибудь из этих посланцев русской науки, которые не ударили в грязь лицом и за рубежами нашей родины. Наоборот, они и там прославляли ее всемерно…

Упомянутый нами Погорецкий Петр Иванович, был сыном священника из села Чернорудки Хвостовского повета, расположенного где-то, почти что на самой тогдашней польской границе.

Он родился еще в 1734 году, а умер – тоже довольно рано, в самом начале 1780. Сначала учился в Киевской академии, куда пришел поступать всего лишь неполным пятнадцатилетним, то есть, – неполным от роду подростком, попросту приписавшим себе несколько недостающих лет.

Затем, после восьмилетнего обучения в Киеве, появился он и в столичном городе Санкт-Петербурге.

30 сентября 1757 года он был произведен в подлекари, а через год – и в настоящие полковые лекари.

Свой лекарский диплом, полученный им в Генеральном сухопутном госпитале, подтвердил он в далеком зарубежном городе Лейдене, но уже – в виде полноценной докторской диссертации. Получал он в это время двойной оклад, однако с тем непременным условием, что обязательно вынужден был доносить о своих успехах. До нас дошли даже глухие сведения, что он выслушивал курсы у тамошних учителей, а именно – курс физиологии – у Альбина старшего, курс химии – у Габия, курс патологии – у фон Роэна. Называются также прочие преподаватели, перечислять которых мы здесь не станем.

Диссертация же его называлась De semimetallo Nickel (О полуметалле никеле), в которой он показывал, каким именно способом этот полуметалл влияет уже на весь человеческий организм…

А, по возвращении из-за границы, он с тем же успехом, подтвердил свою квалификацию в петербургской Медицинской канцелярии. После всего, уже сказанного нами, на протяжении многих лет преподавал фармакологию в Московском госпитале, пока не был переведен обратно в Санкт-Петербург, где преподавал ту же самую дисциплину в обоих главных петербургских госпиталях, точнее – в лекарских школах при них.

Curriculum vitae[14 - Жизнеописание (лат); что в переводе на русский язык означает буквально: «бег жизни».] доктора Погорецкого почти полностью повторил и казацкий сын Фома Трофимович Тихорский, которому выпал какой-то подлинный мафусаилов век: он прожил на свете целых сто лет, также ведя при этом занятия попеременно в обоих главных госпиталях города Санкт-Петербурга. При этом стоит заметить, что диссертация его называлась De vera sive proxima causapodagrae (О причинах истинной подагры).

Весьма схожей получилась биография и у Саввы Алексеевича Леонтовича, который, правда, происходил из старинного мещанского рода.

Окрыленный своим неожиданным успехом в далеком Страсбурге, он и в дальнейшем читал свои лекции в Петербургском Генеральном адмиралтейском госпитале…

Григорий Федорович Соболевский, наоборот, был уроженцем города Глухова. После окончания петербургской госпитальной школы продолжил обучение уже во французской столице – в городе Париже, а диссертацию свою защитил тоже в университетском городе Лейдене.

Впоследствии он стал известным русским ботаником, и эту науку с успехом преподавал в столичных госпитальных школах.

* * *

В 1764 году грянули давно уже ожидаемые перемены. Только что созданной Медицинской коллегии, совсем лишь недавно, где-то в 1763 году заменившей собою Медицинскую канцелярию, разрешено было присваивать докторские степени уже непосредственно в самом Петербурге.

Правда, сама эта комиссия, на протяжении довольно длительного времени, тоже состояла из одних чужестранцев, главным образом, – из весьма дотошных посланцев Прусского королевства.

А они не желали видеть рядом с собою серьезных российских конкурентов, – потому-то и всячески препятствовали русским диссертантам при подготовке ими необходимых материалов, а также – соответствующих документов.

Они, пруссаки-немцы, устраивали настоящую волокиту с процессом защиты русскими докторами своих подлинных диссертаций.

Первым, кто одолел это могучее административное сопротивление, не выезжая за пределы русской столицы, оказался Густав Ореус, российский подданный, а по национальности – природный финн.

Правда, и он свой докторский экзамен сдал еще в 1765 году, защитил и свою докторскую диссертацию, а соответствующий диплом на практическое лечение в пределах России – получил только в 1768…

Но это – лишь к слову.

* * *

Реформы – продолжались и дальше.

Уже в 1786 году лекарские школы были полностью отделены от госпиталей. Они радикально преобразовывались в медико-хирургические учебные заведения (сказалось, по всей вероятности, также влияние и в этом процессе всей Западной Европы, где, как помним, хирурги тоже нередко устраивали даже настоящие, притом – слишком погромные «бунты»).

Внешне, правда, при этом, вроде бы, нисколько ничего не переменилось. Учебные заведения оставались в своих прежних стенах, однако обретали уже более или менее какую-то независимость, становились вроде бы совершенно самоуправляемыми, какими-то более автономными…

В санкт-петербургских медико-хирургических училищах работало много выпускников прежних лекарских школ, ставших теперь солидными, даже довольно важными господами профессорами.

Среди них можно назвать Никона Карпинского, Мартина Тереховского, уже упомянутого нами Ивана Соболевского, а еще – Якова Саполовича и Петра Загорского.