скачать книгу бесплатно
Машина съехала на прогалину и остановилась рядом с джипом телевидения. Из нее высыпали музыканты: трое парней и две девушки. Тотчас чудесным образом материализовались видеооператор с камерой, мужик с мохнатым микрофоном на длинном шесте и телекорреспондент – наверное, тот самый Алексей, к которому безуспешно взывал утренний диктор. Лидер рок-группы – Азамат Кесаев, кучерявый красавец-осетин с трехдневной щетиной – стал давать интервью. Одна из девушек подбежала, одернула на нем кольчугу. Он поблагодарил снисходительным кивком головы.
К «Концу света» в Дружине относились тепло: ребята держались по-свойски, не выпендривались. На строительстве оборонительных сооружений развлекали народ своими песнями и даже сами поучаствовали в земляных работах.
Не успел Максим насмотреться на рок-музыкантов, как прикатил Борис на своей «Ниве». Вылез из машины мрачный, бормоча что-то неразборчивое. Видимо, у него, как у многих людей, ведущих одиночный и преимущественно ночной образ жизни, выработалась привычка разговаривать вслух с самим собой. Этот человек казался не по годам серьезным. Держался отстраненно. Никогда не матерился, но в случае чего мог одним взглядом выразить то, на что другому не хватило бы всего богатства русской обсценной лексики. Часто пускался в заумные рассуждения, одно слово – математик. Бог весть, какие умствования привели его в Дружину.
Потирая отбитые на ухабах задницы, из машины выбрались безлошадные пассажиры: могучий Федя, изящный Петя, пучеглазый Лёха-анархист и Серёга – оболтус лет двадцати, недавно демобилизовавшийся. Как-то на учениях он рассказывал, что родители пытались спасти его от призыва, запихнув в институт, но он не поддался. «Чем пять лет разными науками мучиться, так уж лучше типа в армии год отслужить». Он охотно делился своими взглядами на правильное мироустройство: кавказцев, калмыков и азиатов без виз не пускать, а виз не давать ни под каким видом, чтобы в Москве духу их не было! Кто-то ему напомнил, что пока еще Калмыкия – часть России, и Серёга отрезал: «Вот и сидели бы в своей калмыцкой России, а в нашу не совались». Свое политическое кредо он проповедовал с настырностью Катона Старшего. Или Младшего – кто его знает! Максим поначалу пытался вести с ним воспитательные беседы, но не преуспел и плюнул на всю эту дурь – следствие комплекса провинциала, ненароком попавшего в столицу.
Серёга родился в Дербенте, дагестанском городке, славящемся на весь мир своими коньяками сомнительного качества. При рождении ему дали имя Сармат. Он не скрывал, что отец у него – наполовину аварец, наполовину ингуш, а у матери – таджикские и, кажется, молдавские корни. Когда ему было двенадцать лет, семья от полной безнадеги перебралась с Кавказа – тогда еще российского – в Москву. Он сменил имя и «стал русским и, натурально, православным», хотя крещен не был, Библию не читал и в церковь не ходил.
– Куда-то типа приехали, – сообщил Серёга. – А Славка здесь?
– Едет, – успокоил его Максим, прислушавшись к донесшемуся со стороны поля отвратительному скрежету, который мог издавать только Славкин «Козел».
Так и оказалось: прибыл Слава-козлодой. Первым выскочил из своего чудо-мобиля, набитого пассажирами сверх всякой меры; засияла на солнце голова, выбритая до блеска для маскировки ранней лысины. Выпорхнули медсестры Аллочка и Даша, приписанные к сотне Максима. Вслед за ними вылезли четыре бойца в полном снаряжении. Последними появились Анна Михайловна и подросток лет четырнадцати-пятнадцати в камуфляже и бандане с символикой «Конца света». Предупреждая вопрос Максима, Слава объяснил:
– Это племянник, Сашка. Напросился, стервец. Я ничего сделать не мог. Пристал, как сопля к носу. Я ему: «нельзя, рано», а он не унимается. Да ничего, он шустрый.
– Сколько лет? – жестко спросил Максим.
– Восемнадцать, – торопливо ответил мальчишка.
– Я спрашиваю, сколько лет. – Максим обернулся к Славе. – Без вранья.
– Пятнадцать. Через три недели. Пристал, понимаешь…
– Понимаю. Ну что, отправить тебя с ним вместе обратно?
– Я всё равно пешком сюда приду, – сердито сказал Сашка.
Слава с явным удовольствием прокомментировал:
– Видишь? Ничего с ним не сделаешь!
Максим махнул рукой:
– Ладно, сами разбирайтесь с воеводой. Но учтите, в свою сотню я детей не беру.
– А я и сам к Вам не пойду, – дерзко сказал малец.
– Дурной ты, Сашка, – укорил Слава. – Мало тебя мамка воспитывала по заднице. Отца-то нет, – это уже Максиму. – Одна она, сеструха моя. Весь день в конторе горбатится, вот и некогда им заняться.
Серёга, нетерпеливо дожидавшийся окончания разборки с Сашкой, наконец добрался до Славы.
– Здорово, что ты тут. Я боялся, вдруг типа не приедешь.
– Вот еще! На Великую Битву за справедливость – и не приехать? Это никак нельзя.
– Ты типа идейный, – прокомментировал Серёга.
– На всю голову. А то кругом сплошная несправедливость. Машина барахлит. Дачу обокрали. Требуют внеочередной отчет по финансовой бездеятельности, хотят в тюрягу упечь.
– Типа сволочи, – посочувствовал Серёга.
– Не хочешь неприятностей – перестань измываться в своем журнальчике над власть имущими, – посоветовал Максим.
– Вот еще! На фига тогда сатирический журнал?
Их прервала Анна Михайловна:
– У меня в машине всякие коробки. Куда их нести?
Анна Михайловна была в Дружине чем-то вроде ротного старшины: ведала снабжением и следила за сохранностью имущества. Ей было лет семьдесят, но ее энергии хватило бы на трех двадцатилетних.
– Пойдемте к воеводе, узнаем, где у нас будет хозблок, – предложил Максим.
– Вот-вот, – подхватила Анна Михайловна, – пусть Гришенька скажет. Заодно и осмотримся немножко.
Пришлось возвращаться к штабной палатке, так и не дойдя до места дислокации (в голове мелькнуло: я тоже знаю умное слово). На этот раз Максим шел во главе целого отряда. Анна Михайловна с любопытством глядела по сторонам.
– Хорошо тут у вас, – одобрила она. – А не затевали бы вы всякие апокалипсисы, так и совсем бы славно. Напридумывали себе бога, дьявола, чертей разных.
Слава удивился:
– Анна Михайловна, так если нет ни Бога, ни Армагеддона, то мы-то зачем тут ошиваемся?
– Откуда мне знать? Это ваши дела. Мое дело – вас всех одеть, обуть да накормить.
Отрепьев и теперь оказался на том же месте. Сидел, чертил что-то на мятом листе бумаги: вероятно, строил планы наступления или обороны. Увидев Анну Михайловну, просиял:
– О, и Вы здесь! Теперь-то всё будет клёво!
– Гриша, говори по-человечески, – строго сказала Анна Михайловна. Отрепьевские жаргонизмы ее сердили.
Место для хозяйственной палатки Самозванец отвел неподалеку, и Анна Михайловна тут же отправилась его осматривать. Славка представил племянника, стал в очередной раз объяснять, что отвязаться от него невозможно. Сашка поддакивал, преданно заглядывая в лицо Григорию. Тот подумал и распорядился:
– Ладно. Будешь моим… – он слегка запнулся на трудном слове, – адъютантом по сношениям с осьмой сотней. Causa finita est[5 - Вопрос решен (лат.).]. От меня не отдаляться, все веления исполнять, не прекословя.
Сашка вытянулся по стойке «смирно», гаркнул: «есть!» и гордо оглянулся на Максима.
Оставив Анну Михайловну очищать от шишек ее новые владения, Максим с остальными новоприбывшими занялся перетаскиванием на поляну коробок из «Козла». Об их содержимом можно было только догадываться. Впрочем, у Максима и догадок-то правдоподобных не было. Тяжеленные, внутри что-то позвякивает…
Теперь, наконец-то, можно было осмотреть место, отведенное его подразделению. Что ж, участок неплохой, с относительно твердой почвой. От леса к одинокой березе, украшенной наростом в виде заскорузлой задницы, клином сходится молодой осинник. За ним удобно расположить палатки. Неприятель их не увидит, а у караульных, если их выдвинуть немного вперед, будет хороший обзор.
* * *
После обеда, который Анна Михайловна выдала сухим пайком, занялись разбивкой лагеря. Поставили палатки на облюбованном месте; подальше в лесу вырыли две ямы на приличном расстоянии одна от другой – примитивные сортиры: мужской и женский.
По завершении работ Максим промазал открытые части тела репеллентом и отправился исследовать окрестности. Дело это оказалось нелегким: то болото, то бурелом. Да еще встретился тощий кабан. Не нападал, но смотрел неприязненно, точь-в-точь как Виктор Блинов. Вспомнились истории о вепрях, растерзавших не одного бравого охотника. И даже меча при себе нет! «Лезу на ближайшее дерево – и хрен он меня достанет», – храбро подумал Максим, но это не потребовалось: кабан всхрапнул и убрался восвояси, чуть приволакивая заднюю ногу.
Только Максим успел вернуться, как прибежал Сашка с указанием от Самозванца:
– Палатки приказано ставить в лесу, за двадцать шагов от опушки. – Счет расстояний в шагах был введен как компромисс между метрами, привычными для ополченцев, и саженями, в которых мерил Отрепьев.
Максим ответил юному адъютанту, что приказ понял. Переставлять палатки он не стал. Потому что куда? В лесу форменный комариный рай. Нет уж, пусть остаются на узкой полосе поля между лесом и осинником. Однако вскоре заявился с проверкой сам Отрепьев и устроил большой скандал.
– Вы ищете живота своего лишиться? Лыри неблаголепные, прости мя, Господи, за слова непотребные. Смерть ми есть от вас. Сказали те установлять лагерь в лесу? Тут тя первый вражий ханурик угробит к чертям вонючим, прости Господи.
– В лесу меня комарье раньше угробит, – твердо ответил Максим.
Самозванец плюнул, махнул рукой и ушел проверять седьмую сотню. Оттуда донеслось очередное «прости Господи»: соседи, вслед за Максимом, расположились в поле. Однако они оказались более сговорчивы и после недолгих пререканий стали переносить лагерь в лес.
В сотне Максима к этому времени насчитывалось семнадцать бойцов – неплохой результат для первых суток мобилизации. По списку у него числилось пятьдесят семь человек («сотнями» подразделения назывались условно), и можно было надеяться, что в ближайшие несколько дней явится не менее половины личного состава.
Суматошный день завершился макаронами с тушенкой и крепким чаем: начали работать военно-полевые кухни. Федя затребовал себе вторую порцию, но повариха воспротивилась:
– У нас всё по справедливости, всем поровну.
Федя возмутился:
– Да какая это справедливость? Ты посмотри на себя и на меня. Ты тощая, хоть и сидишь при харчах, а во мне весу полтора центнера. Мне ж надо форму поддерживать!
Однако худосочная повариха осталась непреклонна. За добавкой Феде пришлось отправляться к Анне Михайловне. Обратно он вернулся сытым и довольным.
– Разрулили вопрос. Благодетельница распорядилась, чтобы добавку давали без ограничений. Теперь заживем!
Федю – силача и выпивоху, этакого неуклюжего Илью Муромца, с которым вечно случались какие-нибудь недоразумения, – знала вся Дружина. Особо он прославился на строительстве земляных укреплений, когда сотне Максима предоставили банный день. Накануне нужно было натаскать побольше воды. Все честно старались, но с Федей никому было не сравниться: он вкалывал за троих. Поэтому никто не возражал, что он еще с вечера, не дожидаясь, пока вода согреется, пошел мыться. Он постоял под холодным душем, блаженно фыркая, отдуваясь, постанывая от наслаждения, и лег спать последним. Утром сотня радостно побежала в банную палатку, но оказалось, что вся вода вытекла: уходя, Федя не закрыл кран. Что ему высказали, приличными словами не опишешь. Хорошо, что не побили: спасли искреннее раскаяние и устрашающая комплекция.
Улеглись рано, но долго не засыпали: балагурили, выясняли, кто сколько привез спиртного. Светя фонариками, устроили охоту на комаров, так что чуть не обвалили палатки. Угомонились только к середине ночи – как раз тогда, когда зуммер сообщил, что пора сменить дозорных. Отправив своих предшественников спать, Максим со Славой заняли наблюдательный пост на краю осинника. После дневной суеты тишина ночи действовала успокоительно. Ей не мешали звуки, долетавшие из леса: редкий крик ночной птицы, стрекот сверчка, неясные шорохи. Диссонансом прозвучал отдаленный гул самолета, но он вскоре стих, и мещерская ночь снова вступила в свои права.
Под утро послышался мягкий стук копыт со стороны дороги. Слава подтолкнул Максима локтем, шепотом спросил:
– Поднимаем наших?
– Пока не надо, – тоже шепотом ответил Максим, приложил к губам манок и свистнул дроздом, предупреждая дозорных соседней сотни. Те откликнулись короткой трелью.
Из темноты донеслось: «Свои!». На фоне светлеющего неба вырисовались силуэты нескольких всадников. Тот, что ехал в центре, выделялся непомерно высоким ростом и исключительной худобой.
– Это же наш Дон Кихот! – шепнул Славка.
– Он самый, – кивнул Максим. – Со своими санчо пансами.
Через пару минут уже не оставалось сомнений: прибыл миллиардер Харитонов со своей свитой. Он был главным спонсором ополчения. В его мастерских изготовлялись оружие и доспехи, он же оплачивал дружинникам прогулы на время учений.
Подъехав, всадники спешились и скрылись в лесу, ведя коней в поводу. Других происшествий до утра не было.
После побудки на пост заступили следующие караульные. Ополченцы остервенело расчесывали комариные укусы. Действия репеллента, которым Максим щедро поделился с другими, не столь предусмотрительными сотниками, не хватило на всю ночь. Его собственные бойцы страдали меньше других: на поле ветерок сдувал мошкару.
Максим со Славой позавтракали и пошли спать. Проспали до обеда. Поев, присоединились к работе Дружины по налаживанию водоснабжения. К ближнему озеру прорубили тропу сквозь бурелом и проложили гать через болото, настелив украденные где-то доски. Разжившись у Анны Михайловны гвоздями, сколотили мостки, ведущие в воду. На этом деятельность по благоустройству территории закончилась.
Вечером собрали хворост, разложили на поляне костер. Набросали в него сырых веток, чтобы дым отгонял комаров. Легко было представить себе, что это обычный турпоход. Только почему-то все при оружии, а на переднем крае круглосуточно дежурят караульные. Значит, вот он какой, Армагеддон. Мирный, будничный и вовсе не грозный. Во всяком случае, пока.
* * *
В ближайшие дни под командованием Максима собралось тридцать два человека, в том числе трое латиноамериканцев. Максим знал по-испански лишь no pasaran[6 - Они не пройдут (исп.).], а по-английски немного говорил только венесуэлец, гордо носивший майку с портретом Че Гевары. Двое чилийцев никаким языком, кроме испанского, не владели. Приходилось объясняться жестами. Имя он запомнил всего одно: Хосе. Остальные тут же забыл и про себя стал всех троих называть Хосе.
Прибыл неведомо откуда Керим – молодой мусульманин с отсутствующим выражением лица, какое можно увидеть в транзитной зоне международного аэропорта или на похоронах высокопоставленного чиновника. Керим называл Черного Рыцаря Даджалем и ждал, когда солнце начнет всходить на западе, как предсказал Пророк.
Не теряя времени, Максим приступил к укреплению обороноспособности своих позиций. Опять взялись за лопаты, как пару месяцев назад, когда возводили фортификационные сооружения в степи.
Дружина тогда провела две недели в Поволжье. Была ранняя весна, погода стояла слякотная. Земляные работы удовольствия не доставляли. На первом совещании сотников воевода изложил план командования:
– Там разместит свою рать наш супротивник. – Он указал куда-то вдаль. – А мы допрежь того возведем кругом укрепления – вот неприятель и заперт! А как станет он прорываться, так на всякой куртине побиваем будет, доколе не останется у него ни первоживущих, ни воскрешенных. И наступит ему амба.
– Отличный план, – одобрил командир седьмой сотни. – А с чего Вы решили, что Антихрист высадится именно тут?
– Почему бы нет? – ответил за воеводу один из сотников. – Начальству виднее, где высаживаться неприятелю.
– На то есть лазутчики, дабы доносить обо всех приуготовлениях вражиих, – разъяснил воевода.
– Вообще-то, Армагеддон должен состояться на горе Мегидо, в Израиле, – проявил эрудицию кто-то.
Воевода недовольно отмахнулся:
– Не разумеешь иносказания. Какой такой Израиль? Антихристу Русь надобна. Чтобы было, где разгуляться, и множество простаков, коих одурачить легко. Ну, кончай баки забивать. Укрепления строить кто будет? Нестор?
От строительных работ у Максима осталось тягостное ощущение. Он предчувствовал, что всё это зря. И вот – так оно и вышло. Без толку потраченное время, бессмысленные усилия, пустые хлопоты. Укрепрайон остался в далекой степи, а враг – тут, в двух часах езды от Москвы. Лопухнулся Самозванец, понапрасну заставил Дружину вкалывать.
Зато теперь полученные навыки пригодились. По образцу весенней повинности, перед палатками выкопали ров. Вынутую землю утрамбовали, укрепили ветками – вышел неплохой оборонительный вал. Пошли в дело и битые бутылки, собранные на опушке. Осколки вмазали в гребень вала на радость тем, кто попытается схватиться за него без защитных рукавиц.
Стараясь угнаться за Федей, Максим переутомился. Руки устали, поясница болела. На будущее он решил умерить пыл. Потому что на фига? Сказано же: «Кто передвигает камни, тот может надсадить себя». Силы надо поберечь для решающей битвы. Правда, пока ничто ее не предвещало.
4. Вражеская вылазка
Ночью в лагере раздался взрыв. Через пару секунд грохот повторился, теперь в сопровождении отчаянного человеческого крика. Едва одевшись и препоясавшись мечом, Максим выскочил из палатки. Стали выбегать и другие дружинники. Он крикнул:
– В лес не углубляться! Если заметите человека, высвечивайте его. Больше ничего без команды не предпринимать!
Между деревьями заметались лучи фонариков, но злоумышленников обнаружить не удавалось. Максиму почудилось, что невдалеке мелькнула харя давешнего кабана, похожего на Блинова. Наконец кто-то догадался посветить в сторону поля – и тогда стали видны фигуры двух убегавших мужчин. Один из них хромал, тяжело опираясь на другого. Догонять их не рискнули: вдруг у них есть еще одна граната?
Последним из палатки вылез полуголый Федя и громовым голосом заорал:
– Ребята, давайте поймаем и … (непечатное слово)!
Через несколько минут прибыл воевода со своим помощником, кошкой Мариной и четырьмя советниками. При свете фонариков мало что можно было разглядеть, поэтому расследование отложили до утра. Спать никто не мог. То и дело выглядывали из палатки: скоро ли рассвет? Строили догадки о том, что взорвали: дорогу к озеру? чью-нибудь машину? Зачем?
Когда рассвело, стало ясно, что бомбы взорвались метрах в пятнадцати от кромки леса. Как раз там по приказу воеводы должна была расположиться сотня Максима. Видимо, в темноте бомбисты приняли за палатки выстиранную одежду, развешенную для просушки. Значит, шли взрывать не дорогу и не машину. Шли убивать. Очередные сумасшедшие. Такие же как тот, что стрелял в лесу. И бог знает, сколько еще таких маньяков во вражеском лагере.
– Вот будет работка зашивать все эти дырки, – переживал Федя, рассматривая рубашку, иссеченную осколками.
