скачать книгу бесплатно
– Я люблю откровенность, – сказала простодушным голосом Саломея.
– Позвольте узнать, Саломея Петровна, правда ли, что вы никогда не выйдете замуж?
– Это кто вам сказал? – спросила с удивлением Саломея.
– Сказали-с…
– Я прошу вас сказать мне, кто и по какому случаю, – вы, верно, от меня не скроете, потому что вы благородный человек!
– Саломея Петровна, – отвечал робко Федор Петрович, – действительно, не могу скрыть от вас… потому что…
Федор Петрович остановился и не смел продолжать. Но Саломея Петровна поддержала его.
– Говорите, пожалуйста, прямо, – сказала она, – вы можете быть уверены, что все, что вы скажете, останется между нами.
Федор Петрович откашлянулся, снова отерся, как утомившийся до поту лица и принимающийся снова за тяжелую работу. Он придумывал, как бы красноречивее выразиться и вставить в свою речь судьбу.
– Потому что судьба-с, – начал он, – когда я увидел вас, зависит от этого… я тотчас же… на мне сказали, что вам и слышать не угодно…
Саломея Петровна поняла.
– Вам это сказали? – вскричала она, – какая низость!
– Сказали и предложили вашу сестрицу…
– А, теперь я понимаю! Вас хотели женить на моей сестре и потому-то находили предлоги удалять меня из дому, когда вы приезжали к нам… как вам это нравится?
– Помилуйте-с, как можно, чтоб это нравилось; я желаю получить вашу руку, Саломея Петровна, а не сестрицы вашей… Что ж мне сестрица!.. Если смею надеяться…
– Что-с? – произнесла Саломея с взволнованным чувством самолюбия. Оказанное простодушное предпочтение приятно польстило ей. «Он не так глуп, как я себе воображала, – подумала она, – он богат, его можно образовать».
– Получить вашу руку! – едва проговорил Федор Петрович.
Саломею Петровну, казалось, смутило неожиданное предложение, но сердце ее прыгало от самодовольствия; в мыслях вертелось: «Да, да, я выйду за него… меня хотели провести; но я скорее проведу вас!.. Да мне же и надоели эти четыре стены и эта вечная зависимость!.. еще, чего доброго, обнищаем… поедем на заточение в деревню!.. Нет, лучше быть за уродом… и мало ли мужей дураков: скольких я ни знаю, все дураки… а он очень сносен; не светский человек – что за беда! я его образую! Да! и пусть все думают, что я вышла по страстной любви! не иначе! Не умели ценить меня, – пусть жалеют!..»
Федор Петрович ждал с трепетом ответа.
– Вы мне сделали честь, – сказала она, – я от нее не откапываюсь: вы мне нравитесь…
– Саломея Петровна! – вскричал было Федор Петрович.
– Ах, тише!.. Я вас прошу не говорить об моем согласии маменьке: это все расстроит. Вы когда опять будете к нам?
– Завтра же, если позволите.
– Вам назначали время?
– Нет, не назначили.
– Так сделайте так, как я вам скажу. Когда вас позовут на вечер, может быть и завтра, потому что, верно, торопятся навязать вам на шею мою сестрицу. Вы приедете… Да… нет, это не годится. Я знаю, что меня за вас по доброй воле не выдадут…
– Отчего же, Саломея Петровна?
– Отчего? оттого, что от меня требуют, чтоб я вышла за другого, а я лучше убегу из дому… я не могу против желания выйти замуж!..
Саломее Петровне непременно хотелось по крайней мере кончить девическое поприще романическим образом. Если б она была Елена и явился вторично Парис[22 - По древнегреческому сказанию, причиной войны греков с троянцами было похищение жены греческого царя Менелая, красавицы Елены, Парисом, сыном Троянского царя Приама.], готовый ее похитить, она бежала бы с ним только для того, чтоб снова возгорелась Троянская война и она имела бы право сказать: «Я причина этой войны».
– Да! мне только остается бежать из дому с тем, кого люблю! другого средства нет! – прибавила она голосом томного отчаяния.
Федор Петрович был хоть и не из числа героев, но он слыхал, что страстным любовникам почти всегда случается увозить своих милых.
– Что ж, Саломея Петровна, я вас увезу, если позволите, – сказал он расхрабрясь.
– О, я на все согласна! Но куда мы бежим?
– Куда угодно-с.
Саломею Петровну, казалось, затруднил этот вопрос, и она вдумчиво спросила:
– Ваше имение далеко отсюда?
– Близёхонько, верст сто с небольшим; у меня там и дом, и все есть, и церковь, и все-с… Сделайте одолжение, Саломея Петровна… – сказал Федор Петрович, кланяясь.
– Я решилась… но каким же образом?
– Уж это как прикажете, – отвечал Федор Петрович, не зная сам, каким образом увозят.
Это покорное предоставление права распоряжаться было в духе Саломеи Петровны. Она подумала и сказала:
– Медлить нельзя; завтра в шесть часов вечера я приеду в галицынскую галерею… экипажу своему велите остановиться со стороны театра и ждите меня у входа. Только приезжайте в крытом экипаже, чтоб меня не узнали.
– Непременно-с, в шесть часов подле театра.
– Подле галицынской галереи[23 - Имеется в виду голицынский музей в старой Москве с библиотекой и картинной галереей.].
– Непременно-с! – повторил Федор Петрович и замолк, не зная, что ему дальше говорить.
– Теперь нам должно расстаться: я думаю, maman скоро возвратится, – сказала Саломея, вставая и подавая руку.
Федор Петрович не умел пользоваться правами героев романа и не смел выйти из границ форменного поцелования руки; поцеловал, шаркнул, поклонился и отправился.
Быть героем, хоть и не настоящим, а романическим, очень приятно. Федор Петрович, несмотря на неопытность свою по части приключений любовных, чувствовал однако же наслаждение и какую-то торопливую деятельность во всех членах. В продолжение всей ночи перед ним развивался сказочный мир и похищение царевен.
Рано поутру озаботился он о найме кареты в четыре лошади рядом и приказал денщику укладываться.
– Вчера три раза прибегала, вот эта, как ее… Василиса Савишна. По часу сидела, ждала вас, хотела сегодня поутру опять прийти.
– Не пускай ее, скажи, что дома нет.
– Да она ворвется, сударь, в комнату. Скажет, что подожду!
– Ну, не пускай, да и только! вот тебе раз!
– Уж если вы приказали, так не пущу!.. Чу, вот прилетела, стучит.
Федор Петрович молча присел в угол, а Иван подошел к двери и спросил:
– Кто там?
Ответа нет, а в дверь кто-то постукивает.
– Что за черт, кто там? – спросил Иван, приотворив, дверь.
– Я, Иванушка, – проговорила Василиса Савишна и сунулась в дверь.
– Позвольте-с, дома нет.
– Как дома нет?
– Изволил уехать.
– С кем же ты тут разговаривал?
– С кем разговаривал, я ни с кем не разговаривал.
– Вот прекрасно, я ведь слышала.
– Что ж что слышала? Я бранился на деревянную ногу, что из сапога вон не лезет; вот и все!
– Так я подожду.
– Нет, уж извините, мне надо идти, я запру.
– Ну, хорошо, я после приду; позволь мне только поправиться перед зеркалом.
– Нет-с, позвольте.
Иван торопливо припер двери из передней в комнату. Василиса Савишна удивилась, но ей никак не пришло на мысль, что ее выживают.
– Ну, ну, не буду мешать. Верно, гости! – прибавила она шепотом, усмехаясь. – Я приду часа через два.
Она ушла.
– Что?
– Опять хотела прийти.
– Черт какой неотвязчивый! Давай одеваться; я поеду на почту. Как придет эта баба, так скажи ей, что в шесть часов я буду ждать ее.
Федор Петрович отправился. Василисе Савишне переданы были его слова. Она прибежала в третий раз; но и след Федора Петровича уже простыл. В пять часов сел он в дорожную карету и приказал ехать в галицынскую. Его привезли в галицынскую больницу.
– Это театр? – спросил он, выходя из кареты.
– Какой театр, сударь; это галицынская больница.
– Да где ж театр? ведь подле театра галицынская, как вишь ее…
– Так это галерея, сударь, так бы и сказали; эх, барин, сколько мы крюку сделали!
Это однако же не помешало Федору Петровичу приехать вовремя на назначенное место, потому что героиня романа любила во всяком случае заставить себя ждать. Как удивился Иван, когда великолепно разодетая дама, в роскошном манто, в шляпке с пером, вышла из галереи, подала руку Федору Петровичу, села с ним в карету и поехала.
Между тем Василиса Савишна прибежала в шесть часов вечера в гостиницу, стукнула в дверь номера, занимаемого Федором Петровичем, – никто не отзывается. Приложила ухо к двери, посмотрела в замочную скважину, – никого нет!
– Опять нет! что за чудеса! Поскакала к Софье Васильевне.
– Не у вас? – Нет еще.
– Что за диво такое, все дома нет да дома нет! сейчас была, сам велел сказать мне, что будет ожидать меня в шесть часов.
– Что это? моя карета едет! – сказала Софья Васильевна. – Саломея воротилась домой! Опять помеха! И лучше, если он не будет сегодня.
Вошел слуга.
– Что ты? А где же Саломея Петровна?
– В галицынской галерее; приказали ехать домой и сказать, чтоб ее не дожидали-с.
– Как не дожидали? с кем же она поехала?
– Не могу знать-с! как приехали к галицынской галерее, они изволили выйти из кареты, а мне велели ехать домой да изволили сказать: «Скажи маменьке, чтоб меня не дожидала».
– С кем же она поехала?
– Не могу знать-с.
– Не дожидала! Куда не дожидала? ты, верно, переврал.
– Никак нет-с; как приказано сказать, так я и докладываю.
– Не может быть! верно, кто-нибудь там был из знакомых.
Часов до двух за полночь беспокоило Софью Петровну только недоумение: с кем поехала Саломея? Пробило два, пробило три, началась суматоха. Саломеи нет, а не знают, куда послать за Саломеей. Призывают опять лакея, переспрашивают, бранят, что он, вероятно, переврал и что, верно, Саломея Петровна велела куда-нибудь приезжать за собой. Он божится, что нет. Призвали кучера, не слыхал ли он, что приказывала Саломея Петровна? Он подтвердил слова Игната, а больше ничего не слыхал.
– Она, верно, принуждена была где-нибудь остаться ночевать! Теперь уж и посылать поздно, да и куда посылать!..
Чем свет карета отправилась по всем родным и знакомым и возвратилась домой с известием, что Саломеи Петровны нигде нет.
Софья Васильевна в отчаянии и в слезах, а Петр Григорьевич ходит по комнатам, ломает себе руки и гремит на весь дом:
