скачать книгу бесплатно
– Ты выстрелил из него в бою.
– Нет, оно выстрелило само по себе, – честно признался Харка.
– Ему приказали духи.
– Может быть, отец. А может, мы просто не умеем обращаться с этим оружием. Нужно найти воина, который знает секрет мацавакена. Мы должны отыскать такого человека, чего бы это ни стоило, даже если нам придется сто дней блуждать по прерии. Татанка-Йотанка, великий шаман племени дакота, наверняка знает тайну священного оружия.
– Может быть. Но сейчас я хотел бы, чтобы ты подумал кое о чем другом. Уже наступила ночь, но тебе все же следует подумать об этом. Или ты слишком устал?
– Я не устал, – твердо произнес Харка.
– Харка, Убивший Волка, когда мальчику исполняется столько лет, сколько исполнилось тебе, он по нашему обычаю, должен принести жертву Великой Тайне.
– Да, отец.
Он хорошо знал этот обычай. Все его старшие товарищи уже принесли такую жертву. Харка сам видел, как Четан, с ранних лет проявивший твердость и отвагу, в одиннадцать лет принес в жертву свою любимую собаку. Он сделал это не моргнув глазом. Харка знал, что это была для его друга очень тяжелая жертва, ибо тот успел очень сильно привязаться к бедному животному. Но когда собака была погребена в одной из пещер Черных холмов и ей оказали почести, как Вакан-Танке, Четан преодолел свою боль не только внешне, но и внутренне. Все тогда гордились им, и он сам гордился собой. Харка всегда был уверен, что, когда это потребуется, он тоже сможет принести свою жертву с таким же хладнокровием и такой же внутренней готовностью. Но теперь, утвердительно ответив на вопрос отца, он испугался. Тяготы дня, горячка битвы, скорбь о погибшей матери утомили его, хоть он и не признавался в этом, затуманили его разум и чувства. В душе его боролись боль и радость победы. Ему хотелось лечь и уснуть, как это сделали брат и сестра, но он чувствовал, что отец, непонятно почему, именно сейчас собирается возложить на него еще одно тяжелое бремя.
– Харка Твердый Камень, – продолжал Маттотаупа, – каждый мальчик жертвует чем-то, что ему дорого, и эта жертва – важный шаг к зрелости. Ты достойно вел себя в битве и помог нам, воинам. Ты тоже сможешь сделать этот шаг.
– Да, отец.
Харка и сейчас выразил свое согласие твердо и отчетливо, но при этом похолодел, и у него закружилась голова.
– Что тебе дороже всего, Харка?
– Мой конь, отец.
– Твой конь нужен нам сейчас, мы не можем им пожертвовать. Что тебе еще дорого, Харка Твердый Камень?
На этот раз Харка ответил не сразу. Он понял, что принести свою жертву ему придется уже этой ночью.
– Мне дорога моя добыча, – произнес он наконец медленно. – Оружие, которое убило мою мать и которым я хочу убивать пауни, научившись обращаться с ним.
– Было бы хорошо принести священное оружие в жертву Великой Тайне.
Харка проглотил ком в горле.
– Как это сделать, отец? – спросил он после долгого молчания.
– Отнести его в Священный Вигвам.
– Ты требуешь этого, отец?
– Я ничего не требую. Я только спрашиваю: готов ли ты преодолеть самого себя?
В груди у Харки вспыхнула гордость.
– Я готов.
Он поднялся с выражением упрямства и горечи на лице. Быть может, это было проявление страха: он боялся, что раскается в своем собственном решении. Он взял ружье и покинул вигвам. Отец не удерживал его.
Женщины, словно призраки, все еще танцевали вокруг развевавшихся на шесте скальпов. Два из них были трофеями Маттотаупы: они принадлежали вождю пауни и защищавшему его тело воину.
Харка прошел мимо женщин и направился к жилищу шамана. Полог вигвама был закрыт, но он решительно отвернул его и шагнул внутрь. Порыв ветра поколебал разнообразные предметы, висевшие на бизоньих жилах и высохших змеиных шкурах, и они тихо позвякивали в темноте. Харка остановился у порога. В глубине вигвама что-то зашевелилось, и перед ним выросла тень старого тощего шамана.
Харка протянул ему ружье.
– Вот то, что я, Харка Ночное Око Твердый Камень, Убивший Волка, приношу в жертву Великой Тайне, – твердо произнес он. – Я все сказал.
Хавандшита взял ружье:
– Это хорошо. Теперь оно принадлежит Священному Вигваму. Хау.
Не дожидаясь, скажет ли шаман еще что-нибудь, Харка повернулся и вышел. Он не пошел назад, в отцовский вигвам, а направился к табуну. В эту ночь, несмотря на свою легкую рану, в дозоре стоял Четан. Где-то вдали выли на восходящую луну волки.
Харка присоединился к другу и погладил своего пегого мустанга. Тот коснулся влажными ноздрями щеки своего юного хозяина.
Друзья молчали. Харка был погружен в раздумья. Приносить в жертву коня не потребовалось, потому что он был им сейчас нужен. Трофеем ему пришлось пожертвовать, но это было оружие, вселяющее страх во врагов. Разве оно не было нужно? Зачем ему без пользы лежать в Священном Вигваме? Зачем оно так срочно понадобилось шаману, прежде чем он, Харка, научился обращаться с ним? Сын вождя порой ловил себя на мыслях, в которых особенно явственно выражалось его отличие от других мальчиков и взрослых мужчин племени. Иногда от этих мыслей он испытывал страх перед самим собой или даже отвращение, но он не мог заставить себя не думать, не задаваться вопросами. Что Хавандшита собирается делать с ружьем? Может, он знает тайну мацавакена и умеет им пользоваться? Тогда оно принадлежит ему по праву, ведь никто другой из Сыновей Большой Медведицы не умел этого. А может, каждая тайна всегда должна быть рядом с Великой Тайной, в Священном Вигваме? Но мацавакен был в руках вождя пауни, и тот пользовался им, не будучи шаманом.
Харка пока не мог разобраться в этих вопросах, но и делиться своими мыслями с Четаном он не хотел. А вопросы не давали ему покоя, точили его изнутри, как черви дерево. Ему не хотелось отдавать ружье, в этом, возможно, и заключалась причина его тягостных переживаний. Но он ничего не мог с собой поделать – он предпочел бы оставить ружье себе. Он хотел стать воином, который благодаря мацавакену стреляет дальше и лучше всех лучников и убивает больше врагов, чем другие. Это желание въелось в его душу после смерти матери и не давало ему покоя. Он добыл мацавакен в бою! Он, мальчик! И поскольку ему против воли пришлось расстаться со своим трофеем, он решил, что рано или поздно во что бы то ни стало добудет другой мацавакен. Он станет день и ночь думать о том, как осуществить это намерение.
С этими мыслями Харка молча покинул своего друга и коня и возвратился в отцовский вигвам.
Маттотаупа еще раз похвалил сына за то, что тот не только проявил храбрость в битве с врагом, но и принес достойную жертву. Но Харка в первый раз в жизни принял похвалу отца равнодушно. И чем больше он думал о своей жертве, тем больше убеждался в том, что мысль о ней родилась не в голове отца, что его надоумил старый шаман. Харка уже не в первый раз чувствовал себя несправедливо обиженным Хавандшитой. Однажды дети играли в заклинание духов, и Харка был их «шаманом». Старик, случайно увидев их игру, обвинил Харку в злых помыслах.
Чужак
Когда на следующий день Сыновья Большой Медведицы продолжили странствие, раны, полученные в битве, напомнили о себе с еще большей остротой и еще больше затрудняли движения, чем вчера, когда воины были не так восприимчивы к боли, – сначала в пылу сражения, а потом из-за смертельной усталости. Переутомленные члены словно заржавели во время ночного отдыха. Маттотаупа заметил, что из-за поврежденного бедра он не может так легко управлять мустангом, как прежде, а Солнечный Дождь вообще оказался небоеспособным и с великим трудом держался на лошади. Гибель же четырех воинов стала для Сыновей Большой Медведицы серьезной потерей, которую они смогут восполнить лишь через несколько лет.
С полдюжины мужчин и подростков находились в дозоре. Ведь никто не знал, что будет делать дальше побежденный отряд пауни. Может, они уже послали гонцов в свои лежащие южнее земли с призывом отомстить дакота. К тому же дозорные должны были не только предупредить о возможном приближении противника, но заодно и искать следы бизонов: враги врагами, а пища стала теперь едва ли не главной заботой изголодавшихся индейцев. Поэтому они ожидали вестей с удвоенным нетерпением, но чувств своих никто не выражал.
Ветер опять реял над прерией, гнул к земле траву. Далеко на западе отчетливо проступили очертания Скалистых гор. На третий день Сыновья Большой Медведицы достигли ручья, который был шире, глубже и стремительней, чем все ручьи, что попадались им на пути. На вершинах гор, ограничивавших зеленую равнину на западе, все еще белели снежные шапки, однако снег на высоких склонах уже таял. Харка смотрел на бурный мутно-желтый поток, жадно лизавший берега и злобно рычавший там, где путь преграждало принесенное откуда-то и зацепившееся за коряги дерево.
Нужно было искать брод, чтобы переправиться через этот ручей, превращенный талой водой в настоящую реку. Хавандшита, повидавший на своем веку много прерий, лесов и рек, уверенно повел их вверх по течению. Через два часа они нашли брод. Здесь русло расступалось, река, став почти вдвое шире, замедляла свой стремительный бег и кое-где из воды торчали песчаные отмели.
Маттотаупа спешился и, жестом подозвав Харку, передал ему повод мустанга, а сам вместе с Хавандшитой пешком отправился с копьем в руке на другой берег. Им не надо было снимать одежду: намокшие до колен кожаные штаны быстро сохли на воздухе. Индейцы так искусно выделывали кожу, что она становилась мягкой. Перед каждым шагом вождь выставлял вперед копье и пробовал глубину и силу течения. Перебравшись на другой берег и посовещавшись, они с шаманом вернулись назад и отдали приказ переправляться. Натянутые между еловыми жердями и прикрепленные к лошадям кожаные полотнища были подвешены достаточно высоко, чтобы оставаться сухими в неглубокой воде.
Женщины осторожно повели лошадей через ручей. Мальчики тем временем позволили своим лошадям немного порезвиться и освежиться в воде.
Когда последние странники ступили на южный берег Северного Платта, мужчины во главе колонны остановились, а за ними и все всадники. Было решено разбить лагерь на ночь прямо сейчас. Солнце еще стояло высоко в небе, и решение это всем показалось странным. Оно явно было вызвано какой-то особой причиной. Но никто не слышал предостерегающих криков дозорных, а Харка, ехавший в центре колонны, не видел, чтобы кто-нибудь из разведчиков возвращался. Впрочем, он мог и не заметить их в этой холмистой местности.
Ну что ж, у них еще будет время узнать, что заставило вождя принять такое решение. Все молча повиновались его приказу. Никто ни о чем не спрашивал, никто не суетился. Женщины принялись выбирать места для вигвамов. Жилища вождя и Хавандшиты должны были располагаться в центре лагеря.
Харка созвал свой отряд Молодых Собак и повел их к броду, где было безопаснее купаться. Но игры в ледяной воде не доставили им удовольствия. Они были голодны и мерзли быстрее, чем обычно, а потому вскоре вернулись в свои вигвамы.
Харка один бродил вокруг лагеря, изучая следы, и столкнулся с Шонкой, который возвращался из дозора. Ему пришло в голову, что, возможно, кто-то из разведчиков незаметно вернулся в лагерь и сообщил вождю что-то важное. Может, Шонка и был этим разведчиком? Харка пытливо посмотрел на юношу.
Тот почувствовал его взгляд.
– Чего ты уставился на меня? – сердито произнес он.
– Мне нет нужды смотреть на тебя, – холодно ответил Харка.
– Будешь таращиться – увидишь кое-что, что тебе совсем не понравится.
– Глаза нужны мне, чтобы видеть, и не важно, понравится ли мне то, что я вижу, или нет. Важно лишь не спать на ходу.
– Щенкам нужно пораньше ложиться спать, – язвительно произнес Шонка.
– Я – молодая собака, но не щенок.
– Можешь идти спать, если устал, только тебе придется рано вставать.
– Для детей дакота это дело привычное.
– Я могу будить тебя по утрам, если тебе не продрать глаза.
– Послушай, Шонка, что за разговоры о сне посреди бела дня?
– Ты сам начал.
Харке было не по себе от этого разговора. Он чувствовал, что Шонка знает больше, чем говорит, и что то, что он скрывает, не предвещает ничего хорошего. Шонка забавлялся его любопытством, и ему стало досадно оттого, что он выдал это любопытство своим взглядом.
– Хорошо, я сам начал. А тебе обязательно нужно все повторять за мной? – презрительно бросил он.
Шонка насмешливо фыркнул и пошел дальше.
Харка вдруг почувствовал себя одиноким, ему стало плохо, как раненому, потерявшему много крови. Он и сам не понимал, откуда это чувство, но не мог от него отделаться. Сейчас его никто не должен был видеть, потому что он считал, что потерпел поражение, хотя последнее слово и осталось за ним. Он поспешил к отцовскому вигваму и тихонько проскользнул внутрь. Ему ничего не хотелось делать, и он лег на бизонью шкуру и стал смотреть на небо сквозь отверстие в крыше, служившее дымоходом. Кроме него, в вигваме никого не было.
Через какое-то время пришла Уинона. Она села рядом с братом, распустила одну из своих длинных косичек и снова принялась заплетать ее. Харка приветливо смотрел на нее. Она, почувствовав его взгляд, тоже задумчиво посмотрела на него и сказала:
– Шонка и его мать будут жить в нашем вигваме. Он потерял отца, а мы потеряли мать, и Унчиде трудно одной управляться с хозяйством, пока я не вырасту.
– Так… – Харка разгладил складку на своей кожаной рубахе. – И кто это тебе сказал?
– Унчида. А ей сказал отец. Ты бы тоже это услышал, но тебя не было.
– Меня не было?
– Да, тебя не было.
Они умолкли. Каждый пытался представить себе, что в этот момент думает и чувствует другой.
В сущности, все было так просто и естественно. В суровой борьбе за выживание люди племени жили как одна семья, все помогали друг другу. Не обходилось, конечно, и без неприязни и вражды, но они не играли особой роли в жизни племени. Дела и поступки определялись насущными потребностями.
Харка ничего больше не сказал по поводу услышанного. Шешока, вдова Белого Бизона, вождя мирного времени, перейдет со своим сыном в вигвам военного вождя Маттотаупы, потерявшего свою жену в битве с пауни. Никто не удивился такому решению. Его одобрил бы каждый воин и каждая женщина. Шешока, правда, была не так умна и красива, как мать Харки, но она была трудолюбива и скромна и всегда будет послушна Маттотаупе и Унчиде.
– У нас есть Унчида, – произнес наконец Харка.
Его сестра глубоко вздохнула:
– Это правда. У нас есть Унчида.
Харка снова погрузился в раздумья. Его отец как вождь взял на себя обязанность сделать из Шонки хорошего воина. Шонка был теперь кем-то вроде старшего брата Харки. Правда, и братья часто мерились силой, ловкостью, отвагой и самообладанием. Он решил спрятать свои чувства глубоко в груди и показать Шонке только то, что он, Харка, хоть и молодая собака, но уже не щенок. Он осмотрелся в вигваме, обдумывая, где ему отныне лучше всего спать. У входа, решил он. Хорошо, когда в любой момент можно тихо и незаметно уйти или прийти. Он только теперь заметил, что Уинона беззвучно плачет.
– А где Харпстенна? – спросил он, чтобы хоть немного отвлечь свою маленькую, но из-за смерти матери сразу повзрослевшую сестру.
– Он помогает Шешоке собирать вещи, – всхлипнув, ответила та.
– Так, значит, он помогает собирать вещи, – произнес Харка.
Нет, он не пойдет туда. Уинона тоже не пошла помогать им. Зачем Харпстенне понадобилось лезть в женские дела? Гораздо важнее было узнать, почему они разбили лагерь здесь, на берегу реки, днем. Вождь наверняка получил от разведчиков какое-то важное сообщение, о котором пока никто не говорил. Только так можно было объяснить его решение.
Харка вышел наружу. Шешока разбирала вигвам Белого Бизона. Пожитки, оружие, трофеи, шкуры, посуда уже были сложены и упакованы. Харка сделал вид, что его все это вовсе не интересует. На минуту задумавшись о том, где можно поскорее найти Четана, он побрел к табуну. Гнедая лошадь Четана, как и ее хозяин, получила в бою легкое ранение, и насколько Харка знал Четана, тот сейчас должен был заниматься своим мустангом.
Он не ошибся. Сделав вид, будто пришел просто проведать своего собственного коня, он как бы между прочим подошел к другу. С Четаном не надо было долго ходить вокруг да около, чтобы потом к тому же еще и остаться ни с чем. Его старший друг хорошо понимал, что Харке не терпелось узнать, почему воины вдруг остановились посреди бела дня. Юноша сел на траву, подвернув под себя ноги, как воин на совете, и Харка последовал его примеру.
– Ты – предводитель Молодых Собак, Харка Твердый Камень, Убивший Волка, – начал Четан, – и должен услышать из моих уст, что произошло и почему мы не пошли дальше. Причина в том, что наши разведчики опять нашли след! – Четан сделал паузу, чтобы сильней разжечь огонь любопытства, вспыхнувший в глазах Харки. – Это был след раненого человека, о чем говорит кровь на траве. Он хромал и, судя по глубине следов, нес что-то тяжелое – какой-то груз или человека. В одном месте после короткого привала он оставил странный предмет. Наверное, он просто забыл его, потому что предмет маленький и нести его нетрудно. Это была небольшая сумка, украшенная раковинами. Таких раковин наши мужчины никогда не видели. Это не те раковины, из которых делаются вапумы[6 - Вапумы – нанизанные на шнуры цилиндрические бусины, служившие североамериканским индейцам для различных целей, в том числе для передачи важных сообщений.]. Хавандшита сказал, что у пауни нет таких раковин и что, хотя раковины проходят через руки многих индейских племен и совершают далекие странствия, таких Хавандшита никогда не видел.
– Значит, эти раковины принадлежали бледнолицему человеку?
– Они принадлежали человеку, который шел босиком.
– Босиком? Ни бледнолицые, ни краснокожие не ходят босиком. Наши разведчики пошли по следу чужака?
– Да, но очень осторожно. Хоть он идет босиком, возможно, это злой шаман и у него есть мацавакен.
– Его уже нашли?
– Еще нет. Но он идет очень медленно, и наши разведчики быстро догонят его. К вечеру мы узнаем, кто он и откуда эти раковины.
– Из-за этих загадочных следов мы и остановились?
– Да.
Четан умолк, видимо считая разговор оконченным, и Харка поднялся. Он решил не возвращаться в вигвам, пока чужака не поймают и не приведут в лагерь.
До наступления темноты оставалось еще часов шесть. Харка созвал Молодых Собак и отправился с ними к реке. Велев им сесть в круг, он объявил, что надо решить, чем заняться до вечера. Игры их сегодня мало привлекали. Мальчики были голодны, некоторые уже обессилели от голода, а некоторые к тому же потеряли отцов. Харка предложил заняться рыбной ловлей. Смастерить удочки было не трудно: на берегу росло много ивняка, из ветвей которого можно было вырезать ножами удилища. Правда, к кустам им пришлось идти по колено в воде, потому что берега были затоплены. Трое сбегали к табуну, принесли длинных волос из хвостов мустангов и, связав их вместе, изготовили лесу. Десять других искали наживку – насекомых и червей.
Закончив все приготовления, Харка и два его «младших вождя» выбрали и распределили места для рыболовов.
На несколько часов Молодые Собаки превратились в серьезных, молчаливых рыбаков, ловко закидывающих свои удочки и тянущих по поверхности воды лесу с наживкой. Время от времени рыбы выпрыгивали и хватали наживку. Воины и женщины при виде маленьких рыболовов одобрительно улыбались.
Когда солнце скрылось за цепью гор и по прерии пронесся вечерний ветер, стало быстро холодать и вскоре стемнело. Харка свистом созвал свое воинство. Юные рыбаки собрались и побросали свой улов – большую и мелкую рыбу – в одну кучу. Рыбы было не много, но и не так уж мало. Обычно мелкую добычу каждый оставлял себе, но так как пищи в лагере было мало, мальчики ни секунды не сомневались в том, что распределить улов должен вождь. Харка отправился на поиски отца.
Приблизившись к вигвамам, он сразу же увидел его. Маттотаупа, который сам ходил в дозор, только что вернулся в лагерь и сложил оружие в вигваме. Это означало, что им пока не грозила никакая опасность. Вождь как раз направился в сторону ручья. Возможно, он хотел посмотреть, как идут дела у маленьких рыболовов. Харка в двух словах доложил ему об успехах своих товарищей, и Маттотаупа пошел вместе с ним на берег. Осмотрев рыбу и, видимо, подсчитав в уме, что, возможно, удастся выделить каждому вигваму по несколько штук, он приказал поровну разделить добычу на всех. Мальчики с гордостью выслушали слова вождя, который принял их улов настолько всерьез, что даже велел разделить его на всех, как это бывает с добычей лишь после большой охоты на бизонов.
Харка принес в отцовский вигвам две рыбины. Войдя, он сразу заметил изменения: пол был устлан шкурами в два слоя, а посуды в глубине шатра стало вдвое больше. В центре вигвама краснели угли, заботливо присыпанные пеплом. Харка, с удовлетворением отметив про себя, что его треножная подставка для изголовья стоит слева от входа, там, куда он сам ее отодвинул, прислушался к разговорам, которые шепотом вели Уинона с Харпстенной и Унчида с Шешокой. Унчида замолчала, подойдя к очагу, взяла у Харки рыбу, вышла с ней наружу, выпотрошила и вычистила ее. Собаки тут же сцепились друг с другом за право проглотить скудные рыбьи кишки. Потом Унчида зажарила большую рыбу на вертеле, и, когда в вигваме запахло жареной рыбой, пришел Шонка. Все уселись вокруг очага, и каждый получил по куску рыбы и несколько ягод из запасов Унчиды и Шешоки. Закончив трапезу и убрав посуду, все, кроме Унчиды, разошлись по своим углам. Пришел наконец и Маттотаупа, и мать изжарила ему вторую рыбу, поменьше. Тот наспех проглотил ее.
