скачать книгу бесплатно
Выступить на ринге против своего подчиненного солдата Макарова уговорила его жена, хотя сначала Татьяна также была против «трюкачества» мужа. Однако, чем больше она размышляла о предстоящем поединке, тем больше приходила к мысли о необходимости выступления своего Сашки. Нет, она не хотела в очередной раз доказать какому-то солдату силу и превосходство своего мужа. Офицер за свою небольшую спортивную карьеру не хватал звезд с неба, были у него и поражения. Раньше Санька Макаров, да и его супруга, победы и поражения в большинстве своем пропускали мимо ушей. Сейчас же седовласому мужчине предстояло не только победить, но и доказать, в первую очередь, командиру дивизии то, что он не «чернь», а офицер, человек, который также имеет право на достойную жизнь. Макарова поддержала и его дочурка. Вика после того, как нехотя покинула руки отца, весело пролепетала:
– Папушка, ты должен победить… По-бе-ди-ть, папа…
С образом своей дочурки капитан Макаров выходил и на ринг. Неподалеку от ринга была сооружена почетная ложа, на которой восседали командир дивизии и его заместители. Среди сидящих был и майор Слюньков. Чемпион прекрасно знал, что командование всегда с интересом наблюдало за поединками тяжеловесов. Сейчас же Александра все это окружение не интересовало. Ему просто хотелось быстрее закончить бой и оказаться в кругу семьи… Прозвучал гонг. Макаров уверенно пошел навстречу своему противнику, тот не очень умело перемещался по рингу. Через несколько секунд опытный боксер нащупал слабое место в обороне прыгающего великана и с силой левой рукой ударил снизу вверх в его подбородок. Кузнецов рухнул на пол, словно кто-то его срубил шашкой… Победитель спокойно пролез через канаты и также спокойно покинул спортзал. Макаров знал, что после такого удара побежденный самостоятельно не встанет и не может дальше вести бой.
Чемпион соединения по боксу приехал домой на велосипеде. Штаб дивизии находился в тридцати километрах от города, в котором проходили службу офицер Макаров и рядовой Кузнецов. Татьяна, узнав о победе своего мужа на ринге, крепко его обняла. Затем, поцеловав в губы, со слезами на глазах произнесла:
– Сашенька, у нас в части надвигаются проблемы, да еще какие! Сегодня командирша проболталась о том, что скоро наш полк будут выводить из Германии… Сейчас все только об этом и говорят…
Для капитана Макарова и для его жены, да и для всех обитателей военного городка, эта новость была не такой уже и новой. Ротный командир всегда интересовался политикой, особенно в последнее время. Офицер иногда в силу своей занятости не успевал следить за тем, что происходило на его родине и здесь. Ему, как гражданину Советского Союза, как офицеру Советской Армии не верилось в то, что руководство многомиллионной партии коммунистов так быстро сдаст свои позиции. Не только сдаст, но и предаст интересы завоеваний социализма. От этого ему становилось не по себе. Во время политических занятий многие сержанты задавали очень «трудные» вопросы своему руководителю. Макаров на многие «каверзы» отвечал, на многие изворачивался, на некоторые он и сам ответа не находил.
Не было у него ответов и на то, что происходило на территории социалистической Германии. Немецкое общество бурлило, требовало реальных демократических преобразований. «Роковым» для советских военнослужащих был 1989 год, год сорокалетия образования ГДР. Власти юбилей отметили с большим размахом. 7 октября в Берлине состоялось торжественное собрание, посвященное этому событию. В этот же день по стране прокатилась очередная волна демонстраций. Эпицентрами политической активности населения стали города Лейпциг, Шверин, Коттбус, Карл-Маркс-штадт и другие. Все требовали свободы и демократии… 9 ноября ГДР открыла границу с ФРГ. На следующий день началось разрушение Берлинской стены…
Старший лейтенант Макаров в мотострелковый полк из Забайкалья прибыл через два года после того, когда в Советском Союзе под руководством КПСС началась перестройка. Перестроечные процессы на родине были неотделимы от армии, в том числе и от ГСВГ. Единение армии и народа в полку выражалось в совещаниях, других всевозможных мероприятиях. Они проводились очень часто и нередко порождали среди жителей военного городка ужасные слухи и сплетни. Часть совещаний проводились строго по «ранжиру», то есть информация давалась по принципу того, что кому было «положено» знать по должностным обязанностям. Несмотря на это, все обитатели небольшого военного городка с погонами и без погон, досконально знали о том, что говорил командир части и его заместители. Не только говорили, но и кого наказывали. Значительная часть офицеров и прапорщиков после «вправки мозгов» осаждала кафе, где продолжалась «переработка» полученной информации от вышестоящих начальников. «Помозговать» было есть о чем и о ком…
Перестройка дала импульс всевозможным мирным инициативам, направленных на разрядку международной напряженности. Это, в первую очередь, коснулось Группы советских войск в Германии, Западной группы войск, самой мощной в мире военной группировки. В 1989 году по инициативе Советского Союза в одностороннем порядке из ГДР были выведены две танковые дивизии, через некоторое время еще одна танковая дивизия…
Эта информация не очень радовала мотострелков, особенно тех офицеров, которые только что переступили «порог» социалистической Германии. Командиру отличной роты капитану Макарову до «срока» оставалось два года. Ни Александр, ни Татьяна не хотели терять это время. И не без причин. Молодая пара понимала, что в Советском Союзе Москва или Киев им никак не светят. Туда поедут кастовые офицеры. Служить опять за Уральскими горами у них явного желания не было, они были сыты по горло Забайкальем. У сибиряков были для тревоги и материальные причины. Отличная рота забирала из семейного бюджета немало денег. Супруга офицера эту «прореху» раньше стойко переносила. Она надеялась, как и ее муж, на очередное повышение кормильца по службе. Прошло больше трех лет, капитан Макаров все оставался на прежней позиции…
Супруги Макаровы в этот вечер сидели за столом довольно долго. Им казалось, что они все переговорили и все обсудили. И не только это. Они подняли тост и выпили за великую Победу великого народа, не забыли выпить за советских офицеров и их боевых подруг. Капитан Макаров в этот вечер в роту не пришел…
Утром следующего дня после построения части командир полка собрал командиров подразделений в офицерском клубе. Майор Слюньков на этот раз был почему-то очень подавленным. Сидящиеся в зале, глядя на плешивого шефа, в очередной раз убедились в достоверности информации «женского» радио. Комполка, набрав в свои легкие как можно больше воздуха, как бы с неохотой, громко произнес:
– Товарищи офицеры! Нам вскоре предстоит с честью выполнить приказ Родины… Нам предстоит передислоцироваться на территорию нашей страны – в Советский Союз…
После этих слов у капитана Макарова екнуло сердце, да и не только у него. Мужчинам в погонах не хотелось верить этой информации. Многие из них тотчас же стали в открытую шушукаться. Плешивый никому на сей раз не мешал, он и сам был не в «парадной» форме. Видя то, что совещание стало напоминать собою что-то похожее на пчелиный рой, командир части громко крикнул:
– Товарищи офицеры! Где Вы находитесь? У тещи на блинах или на совещании?.. Я обращаюсь к Вам, товарищ майор…
Слюньков показал рукой в сторону маленького и толстого офицера, который сидел на последнем ряду и чем-то возмущался. Тот, скорее всего, не замечал обращение командира части и продолжал оживленно что-то говорить капитану, который был его на целую голову выше. Лишь после того, как один, из сидящих рядом офицеров, толкнул «оратора» в плечо, тот молниеносно повернулся в сторону командира части. Увидев недовольное лицо Слюнькова, майор, словно только что прилетел с Луны, сердито пробурчал:
– Я не нарушал дисциплины… Мне просто обидно, что я, майор Советской Армии через день буду ехать в скотском вагоне с одним чемоданом…
На какой-то миг «обиженный» замолк. Затем, как бы невзначай, он произнес очень тихо:
– Нашего командира это не касается. Он уже давно купил себе машину, а то и две… А я, что должен с собою патроны в любимый край везти?
Тут же в зале раздался гомерический хохот. Люди в погонах так сильно смеялись, что казалось, вот-вот упадет вся наглядная агитация, призывающая всех и вся стойко и бдительно стоять на страже завоеваний социализма. Командир части и его заместители, сидящие в «президиуме», на реплику сердитого майора никак не прореагировали…
Буквально через минуту после совещания, на котором были определены «перспективы» пребывания мотострелков на немецкой земле, офицерский клуб опустел. Начальник клуба, которому до дембеля оставалось несколько месяцев, с олимпийским спокойствием закрывал свою «культуру» на замок. Седой майор сегодня никого и ничего не замечал. Политработнику сейчас было не до фильмов и не до книг. Ему, как и всем, жутко не хотелось «уносить ноги». Будущему военному пенсионеру не хотелось дослуживать последние деньки в горячих песках или в глухой тайге. Когда и куда выведут часть никто не знал. Это знали только в верхах, а может, и нет. Многие из «убитых» в душе еще надеялись на чудо, которое называлось в Советской Армии бюрократией. На вывод мощной вооруженной армады требовалось очень много времени, месяцы и даже годы… Кое-кто даже надеялся на то, что вскоре поступит из верхов другой приказ и уже с другим содержанием…
В это чудо в какой-то мере верил и капитан Макаров. Командир отличной роты из клуба рванулся сразу же домой, ему было не до личного состава. К тому же, он очень сильно проголодался после «гробового» совещания. Солдаты в этот день обедали и ужинали без ответственных по подразделениям. Жители немецкого города Дахбау не услышали поздним вечером громкого пения сотен солдат во время вечерней прогулки. В казармах царствовала тишина, еще спокойнее было в офицерских домах. Женатые или неженатые мужчины в военной форме размышляли над тем, что делать дальше и что еще можно «ухватить» на немецкой земле.
Второй заход по обдумыванию создавшегося положения у четы Макаровых был намного тяжелее, чем предыдущий. Думы были не ахти веселые. У Александра, от внезапно появившихся проблем, щемило сердце, Татьяна плакала. Седой молодой человек, глядя на свою боевую подругу, то и дело костерил себя за усердие по службе, которое слизало в семье около трех тысяч марок. Сейчас же весь материальный «престиж» молодой семьи упирался в машину-иномарку. Единого мнения по ее покупки у супругов не было. Желание купить приличный «Мерседес» у них то появлялось, то исчезало. Макаров не знал того, куда его пошлют после службы в ЗГВ. Таскаться с машиной по сопкам Забайкалья офицер не хотел. Своей «твердой» Родины ни у него, ни у жены не было. После долгих раздумий молодые люди решили все-таки купить «тачку», на всякий случай. Они не исключали возможности ее продажи в России, дабы хоть как-то существовать. После неоднократных подсчетов возможных и невозможных вариантов муж и жена пришли к неутешительному выводу. На приличную машину у них денег нет, на относительно приличный «шрот» попытаются что-то наскрести. Не исключали они и самый последний вариант. Возле спортивного кафе, находящегося неподалеку от советского военного городка, часть местных немцев складировала использованные автомобили, дабы не утруждать себя поиском официального «кладбища» и не платить деньги за металлолом. К услугам автомобильной свалки прибегал кое-кто из солдат или прапорщиков, многим удавалось бесплатно заиметь автомобиль.
Старшие офицеры и те, кто был у всевозможных «кормушек», покупали иномарки подороже и посолиднее. Макаров к числу оных себя не относил, хотя сильно завидовал счастливчикам. Они во время службы умудрялись купить и угнать на Большую землю одну, а то и более «тачек». Жирный кусок доставался тем, кто имел большие звезды и умел воровать.
Наслуху у всех жителей военного городка был яркий пример двухлетней давности. В соседнюю часть приехали два майора, один на должность командира полка, другой на должность начальника автомобильной службы. Приехали одновременно, в один же месяц часть и покинули. За немецкую «пятилетку» командир части стал полковником и угнал при помощи прапорщиков три дорогие иномарки. Одну угнал в столицу, шеф хотел получить «теплое» место в Генштабе Вооруженных Сил СССР. Главный «водило» так майором и «засох», в этом ранге его проводили на пенсию. Офицер запаса со слезами на глазах прощался с Боевым Знаменем части. У сорокапятилетнего мужчины была одна отрада – две тачки. Одну он уже успел угнать для сына, на второй – сразу же после прощания с частью поехал на Урал, где собирался заняться пчеловодством. На какие шиши эти офицеры купили машины разное говорили. Если бы они купили «развалюхи», скорее всего, в части была бы тишина. Однако уж больно дорогие тачки были у старших офицеров, поэтому и болтали разное. Владельцы иномарок имели общий денежный источник. Командир тайком направлял солдат к немцам на непрестижные работы, начальник автослужбы продавал бензин…
В этот вечер супружеская пара Макаровых в постель пошла очень поздно. Муж и жена, как им казалось, все и вся в своем обозримом будущем расставили по местам. Александр в этот вечер, как никогда, был уравновешенным. В небольшой квартирке стояла ночная тишина и царил душевный покой. Рядом с ним лежала его любимая женщина. Неподалеку от них мирно сопела единственная отрада – любимая дочь Вика. Насытившись гибким и стройным телом своей жены, глава небольшого семейства на какое-то время опять ударился в размышления.
В эту ночь он уже твердо и бесповоротно пришел к далеко неутешительному выводу. Его военная карьера закончилась, наступило время опуститься на землю и не витать в облаках. В его душе зародился другой человек, который только сейчас окончательно стал понимать мишуру и псевдопатриотизм той системы, в которой он все это время жил и которую несколько часов назад готов был с оружием в руках защищать. От этих неординарных мыслей он почему-то улыбался. Спокойствие души способствовало сну сильного и здорового человека. Через несколько минут Макаров спокойно захрапел. Во сне ему снился ослепительно черный «Мерседес», на котором он стремительно мчался по грязным улицам Читы, где несколько лет тому назад проходил курсантскую стажировку…
Затея супругов Макаровых заняться с утра поиском тачки с треском провалилась. В семь часов к ним громко постучали. Александр быстро одел трусы и стремительно рванулся к двери. Через несколько мгновений перед ним появилась голова рядового Иманкулова. Посыльный, тяжело дыша, громко протараторил:
– Товарищ гвардии капитан, Вас срочно вызывает командир батальона… Он уже был в нашей канцелярии. Он ждет Вас…
Больше солдат ничего не мог сказать. Он только внимательно глядел в глаза своему командиру и ждал ответа. Тот, долго не раздумывая, как и солдат, быстро проговорил:
– Скажи майору Сивому, что я сегодня заболел и лежу с большой температурой… В роте сегодня не буду…
После этого офицер быстро закрыл дверь и в сей миг оказался в постели. Татьяна на появление посыльного никак не прореагировала. Она, как и дочка, продолжала спокойно сопеть. Через некоторое время в дверь опять постучали. На этот раз Иманкулов был чем-то или кем-то возбужден. Не успел ротный открыть дверь, как посыльный, словно заторможенный, медленно и с заиканием произнес:
– Капитан Макаров, он о-опя-ять Вас вызывает на совещание… Он меня убьет, если Вы, товарищ капитан, не покажетесь в роте…
В свою отличную роту командир пришел минут через тридцать и сразу же направился в канцелярию. Майора Сиволапова в ней не было. Макаров направился в штаб батальона. За несколько метров до канцелярии он приостановился и прислушался. За дверью раздавался громовой голос майора Сивого, так называли солдаты и офицеры своего комбата в его отсутствии. Солдаты, как огня, боялись своего комбата, который никогда не отличался честностью или порядочностью. Подчиненные за это ему мстили, обзывая начальника «сивым мерином». За эту кличку было несдобровать даже и офицерам.
Свидетельством этому был случай, который произошел совсем недавно. Начальник связи батальона лейтенант Гоношилов пришел в подразделение подпитым. Командир батальона, узнав об этом, в срочном порядке занялся воспитанием своего подчиненного. Молоденький лейтенант почти полчаса простоял навытяжку и с большим вниманием выслушивал нравоучения начальника. После «промывки» мозгов «литеха» быстренько ретировался за дверь. Через несколько мгновений до майора донеслось:
– Я чихал на этого Сивого и пошел он на…
Сиволапов четко услышал знаменитое русское слов из трех букв, которое во всех странах и континентах планеты Земля переводится без изменений. Майор рванул дверь и стремительно помчался за связистом, тот неспеша спускался по лестнице на первый этаж. Комбат, который был довольно низкого роста и худой, с львиной силой схватил Гоношилова за шиворот и со злостью прошипел:
– Ты, щенок, еще раз услышу это, разобью тебе рожу и посажу на гауптвахту… Ты, лейтенант, меня понял?
Молодой офицер явно трухнул перед напором своего командира и в ответ ничего не мог произнести. Он быстро моргал своими глазами, только и всего. Скорее всего, молчание подчиненного было вынужденным, так как майор продолжал крепко держать Гоношилова и «воспитывать» его отборным матом. От разъяренной физиономии и мата Сивого шарахались в сторону солдаты и офицеры, которые сновали вверх и вниз по лестнице. К построению на обед весь личный состав батальона был уже в курсе происшедшего. В этот же день, да и почти во все последующие, офицеры, собравшиеся в курилке, нередко «науськивали» виновника чрезвычайного происшествия. Лейтенант Гоношилов на офицеров не бросался и не обижался. Он только грустно улыбался, иногда даже отваживался более подробно рассказать о своем подвиге…
Отборным матом командира батальона был встречен и капитан Макаров. Сиволапов после «стружки» своих подчиненных явно приустал и поэтому «промывка» командира отличной роты длилась не так долго. Кратковременность воспитательного процесса в некоторой степени определил и сам опоздавший. Исполин с улыбкой смотрел на комбата, который был ему чуть-чуть выше пупа, и молчал. Молчал не без «оснований». Перед уходом в подразделение на семейном совете было решено служить дальше тихо и не «высовываться». Татьяна и Александр на все «забили», в оставшееся время намеревались расслабиться и кое-что купить для себя. У Макаровых в Союзе и здесь каких-либо сбережений не было…
После совещания у командира батальона капитан Макаров зашел в свою канцелярию. Офицеров там не было, в каптерке не было и старшины роты. В спальных помещениях на кроватях лежало около десятка солдат, остальные куда-то исчезли. В бытовой комнате и в сушилке был беспорядок. Дневальный, вяло козырнув ротному командиру, доложил о том, что личный состав роты занимается согласно плану командиров взводов. Офицер с болью в сердце покидал свою отличную роту. Раньше в этом подразделении все и вся вертелось, двигалось и чистилось…
Прошла неделя после «гробового» совещания, наступила вторая… У «китайцев» за это время ничего существенного не произошло. Полк никакой боевой подготовкой не занимался, да и это уже было бессмысленным занятием. Все ждали приказа о выводе, его почему-то не было. Людей в погонах и членов их семей тревожило и то, что происходило на их родине, в Советском Союзе.
Особенно пристально следили они за информацией, касающейся Западной группы войск. Многие мотострелки были в недоумении, когда читали российскую печать о Советской Армии. Своеобразная святыня стала подвергаться всевозможным приемам и способам опошления, что подрывало ее боевую мощь. Особенно усердствовали всевозможные писаки газет и журналов, которые в большинстве своем не нюхали армейского пороха и не ели каши из солдатского котелка.
Определенный интерес к Советской Армии, к ее повседеневной жизни стали проявлять и средства массовой информации Федеративной Республики Германии. Западным немцам не терпелось увидеть и даже «пощупать» внуков и правнуков освободителей Европы от коричневой чумы фашизма. Летом 1989 года по приглашению западногерманской газеты «Бильд» и при содействии Министерства обороны СССР и Агентства печати Новости группа советских военнослужащих от рядового до полковника в составе десяти человек побывала в Федеративной Республике Германии. Немцы проявили к гостям неподдельный интерес, так как многие из них видели русских солдат в последний раз только во время войны.
Капитан Макаров в составе этой группы не был и нисколько об этом не сожалел. Он прекрасно знал, что всевозможные визиты или переговоры были всего лишь проявлением бумажной дипломатии, и ничем больше. На деле же происходило совсем иное, иногда даже страшное, которое ощущали и видели офицеры и солдаты небольшого военного городка.
Местные немцы все нетерпимее относились к своим друзьям, особенно «заявляли» о себе молодые люди. Днем злопыхатели боялись высунуть нос против советского военного гарнизона, вооруженного до зубов современной боевой техникой и оружием. После падения Берлинской стены кое-кто из жителей Дахбау вообще «распустил» руки. Ночью телефон у дежурного по части иногда раскалялся. Причиной этому были всевозможные вылазки местных немцев. Они иногда бросали камнями в часовых, охраняющих парк боевой техники, который находился неподалеку от опушки леса. Камни и пустые бутылки из-под пива летели и в окна офицерского общежития, расположенного в десятке метров от проезжей части улицы немецкого города. Обитателям трехэтажного особняка строго-настрого запрещалось каким-либо образом реагировать на противоправные действия немцев. Возле контрольно-пропускного пункта части нередко собирались кучки пьяной молодежи, которая горланила и пела песни на немецком языке. Частенько из толпы слышались выкрики на русском языке: «Русские свиньи – вон!» или «Русские – вокзал». Отсутствовала «дружба» и в период выезда на учебные центры. В этом убеждался также и Александр Макаров, когда его рота выезжала для выполнения стрельб и отработки тактических занятий. Во время марша кое-где из жителей населенных пунктов в колонну автомашин кидал камни и бутылки. Участились случаи воровства, порчи оборудования и техники на полигонах.
По информации руководства Западной группы войск в 1990 году со стороны немцев было зафиксировано 163 правонарушений, в 1991 году это число почти удвоилось. В 1992 году таких случаев было уже более тысячи. За 2,5 года от этих действий погибло 23 русских граждан…
Злоба и ненависть местных немцев вызывали определенную тревогу у командования ЗГВ. Всевозможные директивы и ценные указания с верхов поступали в части практически каждый день. Кое-что «свеженькое» давали и офицеры КГБ. Все сводились к одному – к повышению уровня боевой готовности и укреплению дисциплины. Командир мотострелкового полка майор Слюньков с большим усердием все это доводил до своих подчиненных. Он, дабы обезопасить свою персону от всевозможных чрезвычайных происшествий, довольно часто «садил» офицеров на казарменное положение. Они на это реагировали по-разному. Большинство из них по ночам усердно спали в канцеляриях на солдатских матрацах, кое-кто пил водку или резался в карты. Под особый контроль командира и его заместителей были взяты холостые офицеры и прапорщики, которые, как любил повторять плешивый, «могли занести семя интернационализма в чрево местных проституток». Из-под командирского ока не выпадали также и семьи военнослужащих, имеющие знакомства или связи с местными жителями. Кое-что «добавляли» и сами командиры подразделений. По приказу майора Сиволапова вокруг казармы в дневное время «дефилировали» два дневальных со штык-ножами. Ночью выставлялись две пары дневальных, которые меняли друг друга через два часа.
Особой заботы требовали дети и жены военнослужащих. До падения Берлинской стены представительницы слабого пола умудрялись в день пронестись по магазинам городка Дахбау по нескольку раз, не отставали от родителей и взрослые дети. Это удавалось делать без всяких проблем. Официальная информация и всевозможные слухи о недоброжелательном отношении немцев к русским, и даже об убийствах военнослужащих, вызывали неподдельный страх у обитателей советского гарнизона. Кроме водителя и старшего автобуса к старшеклассникам, которые учились в школе соседней части, был прикреплен еще один прапорщик. Большинство жен вынуждено было посещать немецкие магазины в сопровождении мужей. Законом для них была также отметка в журнале на контрольно-пропускном пункте части. Командиры регулярно информировали вышестоящее начальство не только о положении дел в своих подразделениях, но и о том, как живут женатые и холостые офицеры, как они проводят свое свободное время…
Рядовой Кузнецов в медсанчасть «прибыл» своим ходом. Молва о жестоком поражении молодого, но очень перспективного боксера, дошла и досюда. Сотоварищи по палате по-разному реагировали на поражение сибиряка. Дембель Петька, родом из Украины, советовал после армии идти в бокс, так как сейчас для выбивания денег на гражданке нужна только сила. Хусна, так почему-то прозывали в палате рыжего сержанта, имел другое мнение. Он призывал Александра вообще «прикончить» этот бокс, на такого «слона» вряд ли кто поднимет руку. Природная сила и высокий рост молодого пациента вызвали определенную симпатию и у врачей. Начальник отделения, майор медицинской службы, осмотрев новенького больного, весело произнес:
– У тебя, боксяра, думается, просто-напросто легкое сотрясение челюсти и только всего…
Увидев изумленное лицо солдата, который почему-то не мог понять свой диагноз, офицер шепотом добавил:
– Рядовой Кузнецов, Вы не переживайте, все будет в порядке… От таких ударов никто еще не умирал и думаю никто не умрет…
«Болезнь» у боксера протекала без всяких осложнений, врач переломов в челюсти не обнаружил. Кузнецов каждое утро получал какие-то таблетки и пилюли. От чего или против чего они были, солдат не знал. Спрашивать же что-либо по поводу своего лечения он не стал, считал не нужным занятием. Жизнь в медсанчасти для побежденного казалась настоящим раем. В палате все было чисто и удобно, в постели еще лучше. Здесь не было ни стариков, ни строгих командиров. Майор, облаченный в белый халат, каждое утро делал обход. Офицер Кузенцову задавал практически один и тот же вопрос:
– Ну, салага, когда будешь побеждать кубинца Стивенсона? Или ты еще об этом кубинце даже ничего не знаешь?
Пациент на вопрос майора ничего не отвечал, он просто-напросто молчал. Молчал по причине того, что об этом кубинце абсолютно никакого понятия не имел. Да иногда и не до этого было. Его голова сейчас была «напичкана» совсем другим. Пребывание в медсанчасти пополняло «котелок» сибиряка куда больше, чем пребывание в казарме. Кузнецов каждый день, а то и каждый час обогащался информацией, которая доселе ему была неведома.
Основным «светилом» в этом плане был прапорщик Чернов, который находился на лечении уже больше месяца. Старожил был очень низкого роста. Его, наверное, и в армию взяли в порядке исключения. Однако защитник Родины на это не реагировал. К этому «великану», которому было чуть за тридцать лет, как ни странно, тянулись все обитатели палат. Мужчина с копной густых черных волос притягивал буквально всех, как магнит. Не исключением был и начальник отделения. Именно от прапорщика Чернова молодой боксер очень многое узнал из жизни Германии. И все это будоражило ум солдата, который с открытым ртом слушал о том, как «прапор» посещал немецкие гаштедты и ходил на «сторону». Сибиряк-исполин, глядя на этого человека, почему-то не мог себе представить его с местной немкой в постели или сидящего в немецком культурхаусе. Сомнения Александра во всевозможных способностях бывшего водителя из автомобильной роты постепенно рассеивались, рассеивалсь с каждым днем.
После обхода врачей Чернов через час или того меньше исчезал в неизвестном направлении. Попытки верзилы найти общепризнанного весельчака и балагура, как правило, заканчивались неудачей. Прапора не было ни в палатах, ни в курилке и ни на улице. Он появлялся только к вечеру, к ужину. Самовольщик, одетый в синюю пижаму и штаны, быстро и легко садился за свой стол и начинал сразу же рассказывать о своих похождениях по немецкому городу. Буквально через несколько мгновений за столом раздавался громкий смех. Двое офицеров, сидящие за столиком вместе с прапорщиком, иногда так громко смеялись, что Кузнецову невольно хотелось что-либо из веселых историй услышать. Он неоднократно вытягивал свою шею к противоположному столику. Как правило, до его уха доходили лишь крупицы анекдота или какого-то похождения. И причиной этому служил презрительный взгляд майора-автомобилиста.
Однажды несостоявшийся чемпион дивизии по боксу чуть было от своего любопытства не пострадал. Офицер, увидев полусогнутое положение молодого солдата, резко повернулся в его сторону и громко произнес:
– Ну, ты, любопытная обезьяна!.. Что ты, боксер, глаза выпучил? Или забыл, как на кухне картошку чистить? Я могу тебе в этом отношении быстро помочь…
Любопытный мгновенно «поставил» все части своего тела на прежнее место и густо покраснел. С этого момента Кузнецов старался больше не поворачивать голову в сторону соседнего стола. Автомобилист выписался через неделю после строгого замечания в адрес солдата. Вскоре выписали и другого офицера, который был соседом Чернова. В этот же день прапорщик пригласил боксера к себе за стол. Солдат сначала отказывался, столик предназначался для офицеров. Сопротивляться было бесполезно. Чернов быстро встал из-стола и стремительно подошел к Александру. Затем схватил его за руку и еле слышно прошептал:
– Ты, земеля, не стесняйся, бери от этой жизни все то, что можешь взять… Неужели ты еще не понял смысл человеческой жизни? Такой большой, однако еще и глупый…
Выслушивать философские размышления старшего по возрасту и по званию рядовой Кузнецов дальше не стал. Он поспешно засеменил за прапорщиком и послушно сел за столик.
Общение с Черновым в корне изменило дальнейшее пребывание Александра в медсанчасти. И об этом он нисколько не сожалел. Коротыш оказался земляком начальника отделения. Майор и прапорщик были родом из одной деревни в Кустанайской области. Начальник закрывал глаза на все, что творил его земляк. Делал тот не по уставу довольно очень многое. Чернов, одеваясь в спортивный костюм, в любое время мог разгуливать по городу или заходить во всевозможные забегаловки. Иногда он успевал съездить в свою воинскую часть и забежать в офицерское общежитие, в котором жил. Нередко он приносил и спиртное, которое поглощалось вечером при участии майора-автомобилиста и старлея-минометчика. Узнав об этом, Кузнецов громко рассмеялся. Никто из больных не мог, конечно, и подумать о том, что в небольшом чайнике вместо компота было пиво или другое спиртное. Двое офицеров и прапорщик спокойно сидели за столом и травили анекдоты, одновременно не забывали и «чай» попить.
В первый же вечер пребывания за столиком Александр кое-что узнал из биографии своего неожиданного кумира, которая в прямом смысле его обворожила. Нравилась ему и манера поведения старшего товарища. Во время беседы прапорщик выставлял свой указательный палец в сторону слушателя и тараторил как из пулемета. Иногда он этим пальцем тыкал в плечо сидящего, притом очень сильно. Кузнецов на эти странности не реагировал, так как информация Чернова была очень интересной. Гость в первый вечер к чайнику не прикоснулся, несмотря даже на приказной характер увещеваний прапорщика. На второй вечер боксер сдался. Немецкое пиво Кузнецов пил впервые в своей жизни, оно ему очень сильно понравилось. Этот пенистый напиток сильно отличался от того, который он пил в районном центре, когда учился. У него тогда и сейчас было желание плотно «осесть» в каком-либо кабаке, но не было денег.
После столовой мужчины спокойно перешли через КПП медсанчасти и сразу же оказались в городе. Заметив удивленное выражение солдата, Чернов улыбнулся и сквозь зубы процедил:
– Ты, боксер, не бери все это в голову. Советам сейчас не до контроля… Им скоро всем грозит вокзал и дом родной… Я хожу через КПП в моей части без проблем тогда, когда мой знакомый на дежурстве. Ведь он также не против того, чтобы вечером с молодой женой раздавить лишний пузырек немецкого пива. И здесь в нашей богадельне такие же люди… Для всех скоро лафа кончится… Здесь я не хочу моего земляка подводить… Ему и так не очень везло в этой жизни и в службе…
Кузнецов невольно опустил голову, чтобы лучше разглядеть физиономию своего старшего товарища, и так же неволько спросил:
– А что у нашего майора есть какие-то проблемы? Он ведь еще вроде молодой и как-никак майор… У нас вот в батальоне начальник штаба только майор и на следующий год уходит на пенсию…
Услышав первые самостоятельные рассуждения своего нового сотоварища по столу, Чернов кисло улыбнулся и тихо проговорил:
– Эх, салага! Я вижу у тебя в голове только деревенские рассуждения о том, сколько литров молока дала Буренка или сколько булок хлеба твоя мать купила в магазине, чтобы живот не сводило… А человечество уже давно по другим законам движется и уже очень давно не хочет один только кусок хлеба жевать…
После этих слов прапорщик опять кисло улыбнулся и прибавил шагу. Минут через пять коротыш и стройный верзила оказались в небольшой забегаловке, которая находилась на берегу реки Эльбы. Чернов быстро сел за столик и громко ударил костяшками своей руки по столику. Что это означало Александр так и не понял. Через пару минут подошел официант и принял заказ. Солдат впервые в своей жизни слушал, как советский военнослужащий говорил на немецком языке. Хотя он и ни слова не понял, однако ему казалось, что Чернов в совершенстве знает немецкий язык. Да и сам «маленький», заметив восхищение собеседника, решил его опередить. Отложив меню в сторону, прапорщик весело засмеялся и по-детски прошепелявил:
– Ну, ты боксер, боксишка, ты меня в очередной раз удивляешь… Эти три слова, да и три предложения у нас по наследству передаются… Ты думаешь, что местные немцы нас не могут разгадать… Ты, дружище, сильно ошибаешься. Они нас по стриженым затылкам, да и по нашим физиономиям еще издали определяют. Раньше они нас ох как обхаживали, а сейчас хрена… Они поняли, что скоро мы уйдем и уйдем навсегда, исчезнем безвозвратно…
Дальше Чернову что-либо говорить уже не пришлось. Официант принес два бокала пива, небольшой целлофановый пакет и мило раскланялся. Коротыш сразу же прикоснулся ладонью к бокалу, пиво было прохладное. Он с удовольствием крякнул и поднес свой бокал к бокалу Александра. Затем громко произнес:
– Эх, земеля, давай чокнемся и выпьем за нас с тобою… Я ведь, мой братуха, очень счастлив тем, что побывал на этой земле. Ведь только здесь я увидел, как люди живут и как можно жить…
Чернов поднес бокал к губам и сделал несколько глубоких глотков. Примеру своего старшего товарища и наставника последовал и Кузнецов. Крепкое и прохладное пиво мгновенно ударило в его голову. Какой-то неожиданный прилив силы и смелости пронзил его молодое и сильное тело. Затем мужчины принялись уплетать за обеи щеки тонкую соломку, которая была очень соленой и одновременно необычайно вкусной. Верзила усиленно толкал соломку в рот и так же усиленно двигал челюстями. Все это на какой-то миг ошарашило прапорщика, он мгновенно схватил собеседника за руку и пробормотал:
– Ну, салага, остановись… Ты, земеля, что с Луны свалился или пришел с необитаемого острова? Мы так с тобою все быстро выпьем и будем сидеть, как буки… Ты, салага, вот посмотри на этих милых немцев, которые сидят ради одного глотка пива целый вечер и о чем-то парашу ведут… Делай и ты, как они…
Кузнецов сразу же быстро покраснел и повел глазами по сторонам. За столиками сидело около десятка посетителей и тихо о чем-то разговаривали. В голову Александра пришла также мысль о том, что за пиво и соломку надо платить. В кармане его пижамы, да и в палате у него не было ни пфеннига, не говоря уже о марках. Солдат низко опустил голову и замолчал. Такое примерное поведение высокого парня Чернова не только обрадовало, но и рассмешило. Он опять взял его за руку и по-дружески успокоил:
– Ты и вправду очень исполнительный, и даже честный. Давай обо всем этом мигом забудем. Ты вот лучше послушай про нашего майора. Удальцов ведь мужик-то башковитый. Служил в Монголии, через пару шагов от нашей границы. Молодой лейтенант в то время холостяковал, многих монголочек попортил. К нему приходили даже сами мужики и просили, чтобы он переспал в постели с их женами. Всем уж больно русские нравились…
Наш начальник влюбился по-настоящему чуть позже, влюбился в дочь местного партийного чиновника. Сам чиновник держал в женах русскую бабу, на которой женился еще во время учебы в Москве. Мужик был страшный, но жену себе выбрал красивую, которая больше всего проводила время в столицах. Мой же земеля втрескался в метиску, как банный лист. Да и та была не против брака с молодым офицером, который все свои тугрики тратил на подарки красавице. Он успел ее даже поиметь…
После сказанного Чернов почему-то весело засмеялся и сделал глубокий глоток пива. Затем, посмотрев на противоположный столик, за которым сидела красивая немка с очень пожилым мужчиной, со вздохом произнес:
– К сожалению, дальше у нашего майора все пошло набекрень… Папаша красавицы не горел большим желанием отдавать свою дочь за стройного, но нищего советского офицера. У старика были свои планы. Он горел желанием поженить дочь на немце из социалистической Германии, который в их краях искал воду. Немец был довольно полноватый и рыжий, как веник, но без всякого сомнения богаче лейтенанта. Сам партийный босс к офицеру в общагу не заходил и к себе на ковер не вызывал. Все и вся за всех решил начальник политотдела соединения. После назидательного разговора и ценных указаний полковник стукнул по столу и грозно произнес:
– Лейтенант, не забывай о том, что на территории социалистической Монголии мы должны выполнять свой интернациональный долг, а не плодить детей…
Удальцов, стоящий навытяжку перед начальником, попытался было заикнуться:
– Товарищ полковник, я ведь люблю эту девушку, она же ведь русская, да и имя ее Таня…
Непонимание ценных указаний со стороны подчиненного вывело политработника из себя. Он топнул ногой и строевым шагом подошел к огромной карте, которая висела в его кабинете напротив стола. Начальник повернулся на сто восемьдесят градусов лицом к трудновоспитуемому, и ткнув пальцем вниз карты, со злостью пробурчал:
– Товарищ жених, а может Вас направить, правда без невесты, сюда, где нет красивых баб.... Здесь, в этих песках и сопках тебе будет не до женщин…
Молодой медик чуть-чуть наклонил голову в сторону карты и замолк. Замолк не из-за боязни или трусости побывать в самой глубокой «дыре» прославленного Забайкальского военного округа. Он сейчас понял, что его любимая Татьяна никогда не станет его женой. Устои партноменклатуры, устои Советской Армии никогда не дадут ему это сделать. Несостоявшийся жених тяжело вздохнул, вытянулся и привстав на носках глаженых сапог, громко произнес:
– Товарищ гвардии полковник, я Вас понял… Все будет исполнено…
Политработник, увидев преданное лицо медика, весело улыбнулся и неспеша подошел к офицеру. Затем легонько ударил его по плечу и прошептал:
– Это очень хорошо, что товарищ Удальцов правильно понимает политику нашей партии и Советского правительства… Я очень рад, что в этом есть и моя доля…
Полковник от удовольствия стал потирать свои руки, затем, как бы вскользь, с ухмылкой добавил:
– Я знаю, что в вашей части свободная одна только повариха, однако надо терпеть или везти свою жену…
Удальцов в ответ ничего не сказал. Крепко стиснув зубы, он щелкунул каблуками сапог и быстро вышел из кабинета…
Рассказчик на некоторое время замолк и опять пригубил бокал с пивом. Сделал глоток и слушатель. Ему не терпелось узнать, что же дальше произошло с молодым лейтенантом Удальцовым. Кузнецов уставился на Чернова и ждал продолжение захватывающей истории. Тот с ответом не торопился, продолжал молчать. Лишь после того, как прапорщик опорожнил бокал и заказал еще пару пива, он с улыбкой произнес:
– Ну, а дальше? Мой земеля остался на бобах… Через полгода в самом Улан-Баторе состоялась свадьба, еще через полгода немец с монголкой уехал в ГДР. Сейчас они живут где-то в Дрездене. Возможно, наш шеф знает ее адрес, а может и нет… Одно скажу точно. После Монголии наш медик служил в Сибири, затем за взятку попал сюда…
Ночь после первого за все время службы «самохода» рядовой Кузнецов не спал. Гражданка, тем более немецкая, заставила его сейчас многое переосмыслить. Та жизнь, которую он прожил раньше, казалась ему почему-то непонятной. В родной Найденовке он жил и вроде не тужил. Учился так себе, лишь бы отбыть номер, дабы и от родителей не влетало. Из его деревни никто великим или богатым не стал. Все девчата и ребята в основе своей «дотягивали» до медучилища или ПТУ. Александр силился вспомнить хоть кого-либо из односельчан, кто поступил в институт или в военное училище. Таковых в его голове не оказалось. Молодой верзила строго жил нравами и устоями своей малой родины. Он так же, как и все ребята, ходил по единственной улице и в магазин за бормотухой. Так же, как и все, в клубе дергал девчат за косы. Так же, как и все, отлынивал от работы, особенно летом, когда палило солнце за тридцать градусов. Что творилось за пределами деревни или в Омино, в других городах большой страны ему было по одному месту. Он так же, как и все односельчане, с восхищением смотрел военный парад в Москве. У него, как и у большинства ему подобных, пробегали мурашки по спине, когда он внимательно разглядывал портреты серьезных и умных членов Политбюро ЦК КПСС, которые висели в сельском бибилиотеке на самом видном месте… О каких-либо заморских деликатесах молодой повеса так же не мечтал. Да их он и не мог представить. В сельском магазине был всего лишь один сорт самой дешевой колбасы, да и серый хлеб, которого довольно часто не оказывалось уже к вечеру, а то и к обеду. Ливерку разбирали в один миг… Здесь же жизнь была совсем иной…
Очередная вылазка в город с Черновым произошла буквально на следующий день. Да и начиналась она, как казалось Александру, с шиком на всех уровнях. «Самоход» опять произошел по инициативе прапорщика, который почему-то таинственно и загадочно смотрел на своего подопечного еще во время завтрака. Лишь после того, как мужчины вышли из столовой и присели на скамейку, чтобы содержимое солдатского завтрака спокойно улеглось на «дно морское», Чернов выдал свой секрет. Он, слегка ударив молодого друга по плечу, заразительно засмеялся и тихо произнес:
– Ну, салажонок, сегодня мы погуляем, как настоящие люди. Мне завтра уже выписываться. Да и мне, честно говоря, уже порядочно надоело здесь тюльку травить… Я хоть и холостой, однако тоже человек, и хочу кое-что из настоящих шмоток и вещей вывезти из этой страны… А на это надо время…
Через час через КПП вышли двое мужчин, оба были в спортивных костюмах. Один, который был значительно выше другого, нес удочку и сумку. Через минут десять друзья оказались на железнодорожном вокзале. Кузнецов с огромным любопытством разглядывал все то, что его окружало. Особенно ему нравились сверкающие чистотой поезда, которые при подходе к станции Фельдхаус оглушительно скрипели тормозами. Из вагонов выходили пассажиры, в большинстве своем одетые по-летнему. Александр, медленно прогуливающийся по перрону, иногда пристальным взглядом провожал молодых девушек, которые словно стрекозы, легко спрыгивали с подножек вагонов и тотчас же растворялись в многоликой толпе. Александру было не по себе, когда он видел красивых и стройных немок. Чернов, заметив пожирающие взгляды верзилы, специально его злил:
