скачать книгу бесплатно
«Македонские легенды» Византии
Алексей Михайлович Величко
История Византийской империи #4
Настоящая книга раскрывает события царствования великой Македонской династии византийских императоров. Приняв царство в минуту глубокого политического, экономического и военного кризиса, императоры Василий I Македонянин, Лев VI Мудрый, св. Никифор I Фока, Иоанн I Цимисхий и другие в скором времени отвоевали для Византии практически все ранее утраченные территории на Востоке, вернув империи блеск, могущество и силу. Именно при них арабская экспансия практически завершилась, исчерпав свои потенциальные возможности; начался медленный закат Халифата. Помимо военных и политических событий в книге излагаются особенности взаимоотношений между Константинопольскими патриархами и Римской церковью, переживавшей жесточайший кризис папства, преодолеть который надеялись идеологи "Клюнийской реформы". В это же время Восточная церковь проходила испытание "греческим папизмом", выразившимся в резкой конкуренции с императорской властью и постепенном административном подчинении Константинополю…
Алексей Величко
«Македонские легенды» Византии
I. Император Василий I Македонянин (867—886)
Глава 1. «Византийская сказка» – дорога к царству. Начало славных дел
Жизнеописание родоначальника великой Македонской династии императора Василия I Македонянина еще раз подтверждает тот простой факт, что не право первородства, а Божественная воля, Провидение, помноженные на доблесть, честь, мужество того или иного лица являлись для византийцев основанием занятия престола древних Римских царей. И это проявлялось так часто, что стало настоящим правилом, которое действовало в Византии наряду с другим неписаным обычаем – передачи царской власти от отца к сыну, нередко имея даже бо?льшую силу. Это можно назвать «византийской сказкой», когда из простого крестьянина, воина, торговца получался великолепный император, нередко – настоящий спаситель своего отечества и Кафолической Церкви. Не стал исключением и наш герой.
Родился Василий Македонянин в 812 г. в армянской колонии близ Адрианополя, в Македонии, отчего впоследствие и получил свое прозвище. Когда он был совсем еще ребенком, Болгарский хан Крум (802—814) захватил его семью в плен вместе с множеством других армян, и несколько лет Василий прожил среди диких болгар-язычников. Позже он вернулся в Македонию и устроился на службу к местному аристократу1.
Нет никаких сомнений, что Василий происходил из простой семьи, хотя последующие историки и летописцы прилагали многократные усилия для того, чтобы вывести его родословную от Армянских царей и даже от самого Александра Македонского. Но это отдавало такой искусственностью, настолько светилось ложью, что сын Василия, будущий император Лев VI, при погребении отца произнес несколько двусмысленную фразу на этот счет: «Лучше стоять у истоков собственного рода, чем примазываться к иному». Да и авторитет Византийского василевса и его потомков к тому времени был настолько высок, что он не нуждался в сомнительных сказках2.
Очевидно, не только сын, но и другие современники не очень доверяли таким «свидетельствам», и поэтому в отношении Василия I появилось множество легенд, должных параллельно подтвердить его избранность Богом. Так, в частности, рассказывали, будто еще ребенком, оставленный матерью в поле, Василий лежал в шалаше, а прилетевший орел расправил свои крылья над ним и защищал от полуденного зноя. Испуганная мать не посмела прогнать громадную птицу, ласково смотревшую на женщину. Эта картина повторялась несколько дней кряду, да и впоследствии, как гласит предание, орел часто навещал Македонянина и укрывал крылами от солнца3.
По другой истории, его матери привиделся чудесный и пророческий сон, будто из нее выросло громадное дерево, а некий старец, назвавшийся пророком Ильей, поведал ей о том, что ее сын получит скипетр Римского царства.
Наконец, по третьему, наиболее распространенному преданию, некогда юноша Василий остановился у монастыря святого мученика Диомида, что находился у Золотых ворот Константинополя. Усталый и запыленный, Македонянин прилег у ворот и заснул, а к игумену этой обители явился их небесный покровитель и приказал выйти и позвать человека по имени «Василий», обеспечив тому кров, пищу и одежду, ибо человек тот помазан Богом на царство. На окрик монаха, к его удивлению, вышел Македонянин, ничего не понявший из речи игумена о грядущем исполнении пророчества, но получивший приют в монастыре4. Впрочем, это не последнее свидетельство о предначертанности царства Василия I, и вскоре мы столкнемся еще с одной историей, существенно повлиявшей на судьбу нашего героя.
Родившись в суровой Македонии, привыкший сызмальства к тяжелому крестьянскому труду, Василий рос мальчиком не только красивым, но энергичным, рослым и удивительно сильным. По одной, возможно, несколько категоричной оценке, он представлял тогда собой «красивое человеческое животное»5.
Остается только гадать, каким образом этот «чистый лист бумаги» смог получить бесценный опыт управления государством и армией, став впоследствии одним из самых выдающихся императоров Византийского государства и блестящим законодателем.
Надо, впрочем, сказать, что, не получив образования, Василий с лихвой компенсировал отсутствие школьной премудрости отцовскими наставлениями – отец был для него всем. Воспитанный в благочестии, послушании и смирении, целомудренный и мужественный, глубоко религиозный душой и статный телом, Василий заметно выделялся среди сверстников. Едва он достиг отроческого возраста, как отец умер. Старший в семье, юноша принял на себя все попечение о матери и сестрах. Но его не привлекал труд простого крестьянина – большие города, где можно было бы отличиться, манили его взор. Мать категорично возражала, но, получив чудесные предзнаменования о судьбе своего мальчика, благословила его в дорогу в Константинополь, напомнив, что Господь наблюдает за ним, и потому Василий не вправе презирать благочестие.
В конце концов, в 840 г. Василий тронулся в путь и по дороге действительно останавливался в монастыре святого Диомида, получив от игумена приют и первые рекомендации. Вскоре Македонянина приняли на службу к сановнику Феофилу – родственнику императора Михаила III (842—867), которого поразили красота и сила молодого человека. Очень быстро Македонянин попал в круг наиболее доверенных слуг сановника, неизменно демонстрируя ум, прилежность и исполнительность.
Однажды Феофил отправился в Ахейские Петры, где решил посетить храм Андрея Первозванного. Феофил со свитой вошел в храм, но один монах, сидящий на скамье, не обратил на него никакого внимания. Зато когда в святилище вошел Василий, тот встал перед ним, как высшим по званию, и произнес славословия, какие употребляют в присутствии царской особы.
Весть об этом случае облетела всю округу, и некая богатая молодая вдова по имени Данилида пожелала познакомиться с Василием. Тот, случайно простудившись, не смог сопровождать своего господина на обратном пути и вынужденно задержался в этом небольшом Пелопоннесском городке. Данилида взяла на себя бремя ухода за больным, и вскоре их отношения стали очень близкими. Когда Василию уже необходимо было вернуться в столицу, она попросила его заключить духовное братство с ее сыном Иоанном, а взамен дала ему 30 слуг, крупную сумму денег и отписала Македонянину большие земельные владения. С тех пор Василий вошел в круг наиболее богатых людей Византии, что позволило ему раз и навсегда материально обеспечить свою мать и сестер6.
Может показаться удивительным, но спустя многие годы, прийдя к царской власти, Василий Македонянин не забудет своей первой благодетельницы. Ее сын Иоанн станет протоспафарием и получит «право свободной речи». А прежняя возлюбленная Василия, уже далеко не молодая женщина, будет доставлена в Константинополь, где при встрече передаст царю 500 слуг, евнухов и золотошвеек, обширные поместья в Пелопоннесе, а также другие богатые дары. Обласканная и вознагражденная титулом «матери царя», Данилида потом оставит столицу и вернется в свое имение7.
Эта поразительная женщина проживет еще много лет. Поняв, что жизнь ее клонится к закату, она еще раз направится в столицу, чтобы своими глазами увидеть наследника императора, его сына Льва, которому отпишет все свое состояние – ее сын Иоанн к тому времени уже умрет. Достаточно сказать, что помимо золота и 3 тысяч подаренных рабов, которых царь поместит на свободное жительство в фему Лонгивардия, Данилида передаст царю 80 поместий в его личную собственность. Впрочем, это произойдет еще не скоро, а пока Василий даже предположить не мог, насколько встреча с Данилидой изменит его жизнь.
Это был, конечно, счастливый случай, но далеко не последний для нашего Македонянина. Как-то раз кесарь (греческий вариант слова «цезарь») Варда устроил пир в честь болгарского посольства, на который были приглашены среди прочих некий Константин Армянин, Феофил – господин Василия и патрикий Фома. Подвыпив, один из гостей стал хвалиться силой своего раба-варвара, казавшейся безграничной. Чтобы защитить честь римлян, Феофил вызвал Василия, который в борьбе с болгарином без труда одолел того. Этот эпизод сблизил Македонянина с Константином Армянином, позволил ему приобрести новых друзей и покровителей. А вскоре удача сполна вознаградила юношу за его старания и терпение.
Как известно, император Михаил III был большим любителем и знатоком лошадей. Как-то раз царь отправился на охоту, приказав оседлать одного из самых любимых своих коней. Поразив палицей зайца, василевс соскочил с коня, чтобы собственноручно подобрать добычу, а благородное животное, предоставленное самому себе, немедленно вырвалось из рук слуг и ускакало. Все попытки поймать лошадь казались тщетными, и тогда разгневанный монарх приказал подрубить животному задние ноги. Кесарь Варда просил василевса пощадить лошадь, но царь был непреклонен. Тогда Василий спросил у царя разрешения, догнал и усмирил вольного коня. Возликовавший Михаил III тотчас назначил Василия своим конюшенным, а вскоре, поразившись уму, силе, красоте и ловкости юноши, назначил его главным конюшенным царского дворца (протостратором). После этого – а назначение Василия на царскую службу состоялось в 856 г. – карьера молодого сановника начала стремительно продвигаться8.
Через короткое время император назначил его своим паракимоменом (главным спальничьим), хотя обычно эта должность предоставлялась евнухам. Открытый и честный, немного внешне простоватый и безупречный в исполнении своих обязанностей, Македонянин казался царю оптимальной фигурой для разрешения некоторых личных вопросов. Хотя Василий был женат на женщине по имени Мария, император велел ему разойтись с ней и женил на своей любовнице Евдокии Ингерине, присвоив попутно титул патрикия (патриция). Видимо, не только в награду Македонянину за этот «подвиг», но и для того, чтобы его любимая женщина не чувствовала себя обделенной царским вниманием.
«Византийская сказка», допускавшая чудесные превращения бедного юноши в сановного вельможу, в исполнении Македонянина вызвала естественную негативную реакцию среди других аристократов. Василия ненавидел кесарь Варда, чувствовавший в нем откровенного соперника, опасалась императрица св. Феодора. Но вместе с этим вокруг Македонянина сформировался кружок преданных друзей, готовых рискнуть на многое ради новых почестей и денег, а также для блага отечества, поскольку ошибки царствования Михаила III ни для кого не были секретом. Казалось, только один царь ни о чем не догадывался, полностью доверяя своему сановнику9.
В личной жизни Василий был счастлив и несчастлив одновременно. От первой и по-настоящему любимой жены Марии у него появился на свет сын Константин – тайная гордость и любовь отца. От Евдокии Ингерины родился сын Лев, о котором сановная молва утверждала, будто мальчик приходился сыном императору Михаилу III – ведь и после замужества Евдокии на Македонянине царь не прерывал с ней близких отношений.
Впоследствии у Василия родятся еще два сына – Александр и св. Стефан, а также четыре дочери – Анна, Анастасия, Елена и Мария. Конечно, в глубине души Македонянин был глубоко оскорблен тем, что ему, молодому и красивому мужчине, передали безнравственную женщину, дабы скрыть грехи царя. Еще более Василия угнетала мысль о том, что под именем его сына Льва скрывается плод грешной любви царя с Евдокией. Насколько справедливы были эти подозрения – невозможно ответить однозначно. Но Македонянин не скрывал, что всегда и во всем отдавал предпочтение своему первенцу и любимцу Константину, которого надеялся увидеть преемником.
Умертвив кесаря Варду, утратившего доверие царя, Василий удостоился титула «императора». А потом в скором времени убив Михаила III, который начал тяготиться уже своим соправителем, стал новым василевсом римлян под именем Василий I Македонянин, венчавшись на царство 24 сентября 867 г. в храме Святой Софии.
Состояние Византии, в котором ее застало начало царствования Василия I Македонянина, было в буквальном смысле слова плачевным. Казна оказалась пуста – царь продемонстрировал синклиту всего 3 кентария золота, хранившихся в ней. А неудачные войны с арабами в предыдущие годы привели к потере Сицилии, Крита и многих малоазиатских владений. На Западе, в Италии, сарацины захватили почти все прежние византийские земли.
Правда, имелись и свои плюсы. Благодаря самоотверженной деятельности царицы св. Феодоры, матери Михаила III, иконоборческий кризис был окончательно преодолен. А греческий элемент, и ранее довлевший в культурной жизни Византии, закрепил свою гегемонию, хотя и допускал то «содружество наций», вследствие которого на царский престол всходили один за другим представители армянского, германского и сирийского этносов. Да, Александрийская, Антиохийская и Иерусалимская патриархии в политическом плане были уже почти безвозвратно потеряны, зато отпали проблемы, связанные с существованием параллельных церковных организаций несториан и монофизитов. Константинопольская патриархия стала Церковью единомышленников и лиц, принадлежавших в массе своей к одному – греческому – этносу.
Казалось бы, неграмотный император, до конца своих дней едва умевший писать, не в состоянии был справиться со многими задачами, свалившимися на его плечи. Но, по счастью, в лице Василия Македонянина Византия получила прекрасного государя, заботливого и рачительного, мудрого и острожного, своего рода «благочестивого прагматика», который единственно и смог вывести Империю из смертельного пике.
В первую очередь император озаботился восстановлением государственной казны, причем проявил удивительную чуткость и распорядительность, а также нестандартность избранных путей решения проблемы. Собрав синклит (сенат) и представителей основных сословий, он провел решение о возврате денег лицами, ранее получившими их от покойного Михаила III по его прихоти. Эти дары справедливо были квалифицированы, как безосновательное вознаграждение. И тут же явил свою царскую милость, разрешив возвращать не всю сумму, а только половину.
В результате казна получила единовременно 300 кентариев золота, которые император направил на неотложные нужды. Затем царь провел ревизию личных средств своего предшественника и разыскал множество золотых украшений, которые приказал переплавить в слитки и отчеканить в монеты. Кроме того, по несколько туманному свидетельству летописца, обнаружилось несколько богатых кладов, зарытых некогда в землю, также поступивших в государственную казну10.
В отличие от Михаила III император Василий I проявил недюжинные способности к государственному управлению, проводя все дни в хлопотах о державе, бодрствуя ночами и не гнушаясь деталями, как истинный самодержец, отдавая себя всего без остатка Римской империи и народу. Хотя еще император св. Юстиниан Великий боролся с коррупцией и продажей должностей, эта болезнь продолжала жить в недрах византийского общества, нанося серьезный ущерб и авторитету власти, и народному благосостоянию. Теперь за решение этой задачи взялся Василий Македонянин.
Нисколько не боясь последствий, император провел решение о тотальной смене всех «кормленцев» на территории Римского государства, заменив их способными, хотя зачастую и неродовитыми людьми. Причем, в отличие от практики последних лет, все назначения происходили на безвозмездной основе. Его чиновники получили строжайший приказ блюсти правосудие и обеспечить торжество закона, что в короткое время и было достигнуто. Опасаясь царского гнева и желая наилучшим образом исполнить его волю, правители фем буквально состязались друг с другом, чтобы обеспечить благоденствие своих территорий. Всякие взятки в судах решительным образом пресекались, налогообложение населения значительно облегчилось, и вскоре равноправие и справедливость были восстановлены повсеместно11.
Однажды в Константинополе случился голод вследствие неурожая, и спекулянты из числа чиновных лиц тут же воспользовались этим, чтобы продавать государственный хлеб по завышенной цене. Когда император на Праздник Пасхи отправился в храм Святой Софии, встречавшие по пути царя константинопольцы начали ему выговаривать о злоупотреблениях с хлебом. Тогда, повинившись перед всем народом, царь вернулся во дворец, созвал городских чиновников и обрушил на них свой гнев. Спекуляции с хлебом моментально прекратились12.
Кроме этого, царь реставрировал здание Халки, в котором организовал общий суд, куда помимо судов на периферии мог обратиться любой желающий. Опасаясь, что не все истцы и ответчики из низших сословий могут оставаться в Константинополе в течение судебного разбирательства, император положил всем им специальное пожалование, способное поддержать их материально.
Сам василевс, когда предоставлялась свободная минута, неизменно отправлялся в Геникон, где располагалась государственная казна и царский суд. Попутно, анализируя судебную практику, император своевременно устранял пробелы в законодательстве. В частности, придя к выводу о том, что система записи налогов, как она сложилась в Византии, позволяет сборщикам злоупотреблять своим положением, он приказал изменить ее, сделав более доступной и понятной для крестьян.
Обновленная Василием I судебная система оказалась настолько эффективной, что вскоре все спорные дела были разобраны. Дошло до того, что однажды император, по обыкновению, направился в суд, чтобы непосредственно убедиться в справедливости правосудия, но никого в зале судебных заседаний не обнаружил. Македонянин решил, что, как это часто бывает, чиновники разогнали жалобщиков, и дал команду своей охране пройтись по столице в поисках тех, кто ищет защиты и правды в суде. Но таковых не оказалось! Счастливый император рухнул на колени и у всех на виду возблагодарил Бога, Который даровал ему разум и силы13.
Царь, воспитанный в бедной хижине крестьянина, оказался удивительно восприимчивым к образованию. По его приказу самые знаменитые педагоги давали ему уроки истории, политики, богословия, грамматики, риторики. Особый интерес Василия I вызывали лекции о военных походах и былых полководцах. Император изучал их поведение, стратегию, сами биографии блистательных военачальников. Как благочестивый человек, Македонянин любил встречаться со святыми подвижниками, к которым, презрев царский сан, сам ходил пешком. Пример царя не мог не оказаться неким эталоном поведения, и многие сановники старались следовать ему14.
Желая во всем подражать своим кумирам, Македонянин организовал масштабное строительство храмов. При содействии своей бывшей любовницы Данилиды он воздвиг в Константинополе новые храмы в честь Спасителя, Архангела Михаила и Ильи Пророка. Затем император выделил большие средства для реставрации храма Святой Софии, а также повелел нанести мозаичные изображения Богородицы с Младенцем на руках, окруженной апостолами Петром и Павлом – по-видимому, первые в этом знаменитом храме Константинополя.
Из своих личных доходов царь выделил большие средства для обеспечения клириков величественного храма, а также передал в собственность Церкви поместье Мантея, дабы «священные светильники не погасли». Вслед за этим были восстановлены храм Святых Апостолов, уже почти разрушившийся от старости, храм Богоматери в Пигах, а также храм Богородицы в Сигмах.
Наконец, под конец жизни в императоре проснулся литературный талант. Сохранилось два его политических сочинения, написанных в качестве руководства к действию для сына Льва – «Главы наставительные к сыну Льву» и «Другое наставление к сыну, императору Льву». Оба произведения имеют не только политический, но и нравственный характер, своего рода руководство по практической морали. Особое место в них занимает разъяснение статуса Римского царя и его обязанностей. Василий Македонянин упорно проводил ту мысль, что для императора важнее всего быть хорошим человеком и христианином, все остальное – вторично.
Императорская власть понимается им как власть, врученная Богом, хотя, конечно, значение имеет и воля предшествующего василевса. Власть дана царю не для личного благополучия, а для блага граждан. Император обязан твердо верить в Бога, быть первым в добродетелях, образом Христа на земле, строгим в словах и клятвах. Император должен стать настоящим неписаным законом в глазах подданных. Поощрение здоровых общественных сил и борьба с вредными элементами составляет его главную задачу, как главы государства.
Царь должен помнить заповедь о блаженстве миротворцев, а потому следует замирять всякую борьбу в обществе. Василевс является и первым хранителем законов – неуважение к ранее изданным нормам неизбежно влечет неуважение и к вновь принятым правовым актам. Однако Македонянин не стремится к слепому следованию букве закона и требует, чтобы уважение к праву сочеталось со снисходительностью и уважением к достоинству человека. В таком духе написаны обе книги15.
В целом в считаные годы Византия преобразилась. Можно только поразиться тому, насколько богатой оказалась Империя. Создавалось впечатление, что Константинополь заново перестраивается – все старые храмы, а также церкви, разрушенные землетрясениями, повсеместно восстанавливались. Это храм Св. Мокия, церкви в честь апостола Андрея, св. Романа, св. Анны в Девтере, мученика Дмитрия, Св. Эмилиана, Богоматери в Равде, страстотерпца Назария, Воскресения Господня, мученицы Анастасии в портике Домиана, великомученика Платона, мучеников Эспера и Зои, мученика Акакия в Гептаскале, пророка Ильи в Петрии, святомученика Лаврентия в Пульхерианах. Кроме этого, император добавил пристройки к храмам Богородицы в Халкопратиях и Богородицы близ Форума Константина16.
Помимо храмов, приказом Василия I были воздвигнуты огромный триклиний у Маркиановой галерии, именовавшейся Пентакувикломом, поражавшая всех красотой и элегантностью молельня апостола Павла, молельня св. Варвары-Мученицы, а также роскошные царские палаты возле Золотого триклиния. Рядом были возведены знаменитые римские бани. На личные средства царя, не желавшего тратить на это государственные деньги, было построено императорское имение Мангам, а также царские палаты в Пигах. Македонянин возвел также громадное водохранилище, чтобы обеспечить столицу чистой питьевой водой17. Можно назвать еще не один десяток построек, возведенных Василием Македонянином, но вернемся к основному изложению.
Продолжая миссионерскую деятельность среди болгар и россов, начатую еще при императрице св. Феодоре, Василий I направил к Болгарскому царю св. Михаилу архиепископа для проповеди Слова Божия, что и решило вопрос о том, какая Церковь будет окормлять Болгарию – Римская или Константинопольская.
Желая предотвратить набеги россов, ставшие уже ощутимым бедствием для византийцев, император щедрыми дарами склонил их вождей к мирному соглашению, а затем направил к ним архиерея. Собрав вокруг себя старейшин росского племени, святой подвижник Православия прочитал несколько стихов из Евангелия о чудесах Иисуса Христа. Славяне заявили: «Если мы сами не увидим чуда, то не поверим в сказанное тобой». Архиерей взмолился Господу, а затем, обернувшись к вождям, сказал, что бросит Священное Писание в огонь, но оно не сгорит. Так и произошло: огонь погас, а книга лежала поверх пепла нетронутой. Эта сцена так потрясла россов, что многие из них сразу же пожелали креститься. По-видимому, это – первое описание сцены крещения россов, сохранившееся до нашего времени18.
Однако далеко не все сановники из числа высшей политической элиты с радостью встретили известие о воцарении Василия I Македонянина. И вскоре выяснилось, что два из них – Симватий (зять покойного кесаря Варды) и Георгий Пиган организовали заговор против императора, к счастью, своевременно раскрытый. По обыкновению того времени заговорщикам грозила смертная казнь, но император пощадил обоих, хотя и наказал. Чуткий к опасности, как и все люди, благодаря своим трудам пробившиеся наверх политической власти, Македонянин решил гарантировать покой и себе, и своей семье.
Поэтому 6 января 870 г. он возвел на престол в качестве соимператоров сразу двух своих сыновей – Константина и Льва. Через некоторое время был приобщен к царству и малолетний Александр – третий сын Василия I. Сына св. Стефана, равно как и всех дочерей, царь приказал постричь в монахи и отдал в монастырь. Возможно, он руководствовался тем же соображением, что некогда император Феофил (829—842), опасавшийся, что мужья дочерей сами начнут со временем претендовать на царство. Но нет сомнений, что пострижение малолетнего св. Стефана в монахи совершилось с личного согласия мальчика, и, как мы вскоре узнаем, царевич со временем сделает высшую духовную карьеру19.
Занимаясь делами государственного управления, строительством и приумножением государственной казны, император ни на минуту не забывал о своих воинственных соседях. Византийская армия по-прежнему включала в себя различные формирования, в том числе и наемные отряды, но фемное ополчение составляло основу вооруженных сил Империи. Проведя ревизию воинских списков, царь с тревогой обнаружил, что численность армии резко сократилась вследствие поражений последних лет и отсутствия должного финансирования. Нужно было срочно набирать новобранцев и гасить долги перед старыми солдатами, давно уже не получавшим жалованья за свои ратные труды. Как некогда великие императоры, прославившие римское оружие на поле брани, Македонянин лично проводил занятия со своим вновь сформированным войском, упражняя солдат «до седьмого пота», и восстановил строжайшую дисциплину. Наконец, приведя армию в боевую готовность, император решил, что наступила пора действовать.
Глава 2. Примирение с Римом. «Восьмой Вселенский» Собор 869—870 гг.
Как стало ясно уже буквально на следующий день после воцарения Василия I, Македонянин совершенно не собирался мириться с тем, что многие имперские территории захвачены арабами, а потому исподволь начал готовить почву для проведения военных операций, преследующих своей целью возврат исконных византийских земель в Италии и близ нее. Конечно, в одиночку такие смелые планы едва ли могли быть реализованы, а единственными потенциальными союзниками в борьбе с сарацинами на Западе являлись потомки Карла Великого (800—814). В свою очередь попытки привлечь их к своим планам для Василия Македонянина означали непременное примирение с Римским папой, имевшим на франков серьезное влияние.
Это примирение было тем более необходимо, что Западная Римская империя уже давно не представляла единого политического тела, и лицо, носившее на Западе титул «императора», не обладало прежней цементирующей франков властью. Только папа мог стать центром интеграции усилий всех западных государей, их представителем в переговорах с Константинополем. Императору нужен был лишь повод для мирных инициатив с папой, который нашелся очень быстро.
Как известно, в течение нескольких лет наиболее грозным врагом Македонянина являлся кесарь Варда – близкий друг и благодетель Константинопольского патриарха св. Фотия. Трудно предположить, что и ранее отношения патриарха с молодым сановником отличались добросердечностью и простотой, и уж тем более они не могли улучшиться после того, как Варда пал от руки Василия. И вполне закономерно, что столичный архиерей стал первой жертвой затеянной императором политики примирения с Римом – 25 сентября 867 г. он был низвержен по приказу царя со своей кафедры.
Правда, сплетничали, будто накануне патриарх отказал императору в причастии Святых Даров, за что и поплатился, но эти слухи мало похожи на правду. Совершенно очевидно, что Василию I не было необходимости создавать повод (тем более столь оскорбляющий его достоинство) для смены патриарха – как полновластный правитель Римского государства, он с полным основанием единолично решал такие вопросы. Безусловно, василевс не мог не понимать, что его шаг будет с восторгом встречен на Западе, где св. Фотия уже заочно анафематствовали несколько лет тому назад после ожесточенной фронды с Римским епископом Николаем I.
Оставался актуальным вопрос – кто должен стать преемником св. Фотия, но и здесь обошлось без затруднений: как выяснилось, император никогда не упускал из виду фигуру низвергнутого патриарха св. Игнатия, за которого ранее безуспешно заступался папа Николай I. Поскольку понтифик не признал каноничным низвержение св. Игнатия, казалось естественным вернуть того на столичный престол и тем самым пойти навстречу апостолику. Этот шаг казался правильным и с тем учетом, что «друг монахов» пользовался большим авторитетом среди рядовых византийцев. Патриарх из царского рода, ярый противник иконоборцев, благочестивый страдалец – все эти качества не могли не привлекать к нему простых христиан. Нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что для многих, очень многих византийцев св. Игнатий ассоциировался с императрицей св. Феодорой, а св. Фотий – с мало популярным «пьяным» императором Михаилом III20.
Через 2 месяца после удаления св. Фотия в монастырь Сретения, что располагался на берегу Босфора, император и св. Игнатий, восстановленный в патриаршем достоинстве царем, направили письмо Николаю I, которого к тому времени уже сменил папа Адриан II (867—872). Македонянин уведомлял понтифика, что крайне обеспокоен состоянием Восточной церкви и потому решил лечить ее. «Одну часть врачевания», по выражению царя, он уже совершил – имелось в виду удаление св. Фотия, «прегрешившего против истины и Рима». Теперь осталось уврачевать другую сторону: император напрямую предлагал папе поддержать восстановление св. Игнатия и организовать суд над епископами, поставленными бывшим патриархом.
Если послание императора не выходило за рамки традиционной вежливости, то письмо св. Игнатия поражало позицией, какую тот занял. Патриарх с начала письма именовал понтифика «единственным врачом в Церкви», которому принадлежит исключительная власть, как преемнику апостола Петра. Дальнейшее содержание письма выглядит откровенной капитуляцией – все, за что боролся св. Фотий, было отдано без боя и с немалыми унижениями.
«Того, кто противозаконно присвоил себе не принадлежащее ему, кто похитил чужое достояние, кто, подобно вору, не в дверь, а в окно проник в овчарню, – писал о св. Фотии новый патриарх, – того твоя святость, папа, через мощное вмешательство твоей первосвященнической и апостольской власти, отсекла от общего тела Церкви, и подражая ревности главы апостолов, приговором твоих могущественных слов умертвила. А нас, претерпевших тяжкую несправедливость, ты, в силу твоей строгой справедливости и твоей братской любви, удостоил твоего праведного суда, возвратил нас нашей Церкви и нашей кафедре»21.
Хотя эти письма стали настоящим елеем для сердца апостолика, Рим довольно долго хранил молчание. И дело заключалось не только в желании лишний раз «молчальным способом» подчеркнуть статус папы – просто Адриан II решил для начала созвать Собор на Западе для заочного осуждения св. Фотия. Можно было, конечно, ограничиться и старым поводом, но нашлась новая причина – незадолго до своей отставки, еще в 868 г., св. Фотий разослал окружное послание всем восточным архиереям, в котором жестоко критиковал Filioque, опресноки, субботний пост и другие римские нововведения22. Конечно, Собор осудил свергнутого Константинопольского архиерея: всем изначально было ясно, что это – дело техники.
Только летом 869 г. в Константинополь прибыли три папских легата – епископы Донат и Стефан, и диакон Марин. Прибытие легатов происходило в обстановке большой торжественности: еще в Фессалониках их встречали спафарии, а затем от императора прислали 40 лошадей, серебряную утварь и большое количество прислуги.
В субботу, 24 сентября 869 г., легаты прибыли в крепость Стронгил возле Константинополя, а наутро совершили парадный въезд в византийскую столицу. Они имели несколько аудиенций у Римского царя и уведомили Василия I, что не допустят участия в предстоящем Соборе восточных епископов, заранее не подписавшихся под папской формулой («libellus satisfactionis»), которую они торжественно произнесут на первом заседании. Но эта атака по закреплению папской практики в качестве обязательной для Восточной церкви тут же наткнулась на императора, который вполне обоснованно заявил, что прежде голосования нужно познакомиться с документом, переведя его на греческий язык. Латиняне уступили, и началась подготовка к намеченному собранию23.
Собор открыл свою работу 5 октября 869 г., в среду, в храме Святой Софии в торжественной обстановке. Но собрать внушительный кворум не удалось: в зале присутствовали папские легаты, 12 высших сановников Римского государства, и всего …12 (!) епископов от Восточной церкви – безусловные сторонники патриарха св. Игнатия и враги св. Фотия. Уже это обстоятельство наглядно демонстрировало, насколько непопулярной была идея воссоединения Римской и Константинопольской кафедр на условиях, продиктованных папой. Пожалуй, ни один совместный Собор Западной и Восточной церквей не имел такого узкого представительства. Как и следовало ожидать, председательствовали римские легаты, разрешившие св. Игнатию войти в зал, как Константинопольскому патриарху.
Вначале была зачитана краткая речь императора участникам собрания, в которой Василий I увещевал епископов забыть свои личные интересы и принять необходимые меры по уврачеванию Церкви. Это было величественное по своему смирению письмо, тональность которого не могла не понравиться папским легатам. Уподобляясь святому царю Давиду, василевс публично каялся в своих ошибках и просил прощения для блага Церкви и Римского государства.
«Нет ничего постыдного в том, – писал Василий I, – чтобы являть свои раны и искать покаяния и исцеления. Нет стыда в том, братия, чтобы простираться ниц прел Богом. Пред Ним простираются те, кто подчиняет себя Церкви и Святым Отцам. Разве вы испытываете от этого стыд, чтобы я был бы для вас образом такого смирения, я, кто не имеет ни мудрости, ни знания, для вас, которые суть мудрецы и преславные учители? Я, который погружен в свои грехи, пред вами, чистыми, являющими добродетель, я бросаюсь пред вами на землю первым. Наступайте на мое лицо, попирайте мои глаза, не беспокойтесь о том, что вы топчете спину императора. Я же готов претерпевать всякое, дабы увидеть единство всяческих»24.
Затем, следуя устоявшейся традиции, сановник Ваанис предложил подтвердить полномочия представителям апостолика и остальных патриархов. Однако это естественное и совершенно законное требование неожиданно вызвало растерянность и протест легатов. Они заявили, что такая процедура является нововведением (!) и подрывает авторитет папы. Чтобы сгладить неловкость, Ваанис стал объяснять, будто преследует благие цели, чтобы не случилось, как ранее с историей Двукратного Собора 861 г., когда понтифик не утвердил соборные акты, подписанные его же собственными легатами. Только после этого объяснения посланники Рима предъявили письмо папы императору, которое и было зачитано под восторженные выкрики св. Игнатия и его сторонников.
Но еще большие волнения ждали императорских сановников впереди, когда дело дошло до подтверждения полномочий местоблюстителей двух восточных патриархов. От их лица выступил Иерусалимский пресвитер и синкелл Илия. Илия заявил, что он и митрополит Тирский Фома, представлявший Антиохийского патриарха, хорошо известны императору и присутствующим епископам. Поскольку же Антиохийская кафедра вдовствует, добавил он, то митрополит Фома не нуждается ни в какой доверенности и служит сам для себя (!) авторитетом. Относительно собственной персоны Илия представил письмо Иерусалимского патриарха Феодосия (862—878) на имя Македонянина, в котором архиерей уведомлял царя о поездке Илии в Константинополь … для решения вопроса об обмене пленных сарацин по приказанию эмира Ахмета (!). Конечно, никоим образом такие полномочия не корреспондировались с предметом соборного обсуждения. Но «игнатиане» и легаты сделали вид, что удовлетворены таким «подтверждением»25.
С грехом пополам начали работу, и первыми получили слово римские легаты, зачитавшие папскую формулу воссоединения Церквей. Формула эта без всяких околичностей требовала признать Римского папу главой Кафолической Церкви. В послании папа уведомлял также, что анафематствовал св. Фотия и епископа Григория Сиракузского, их последователей и сообщников, Собор 858 г., Двукратный Собор 861 г. и Собор 867 г., отлучивший Римского епископа Николая I от Церкви. Папа напрямую указал, что св. Фотий хиротонисан незаконно, а потому признает Константинопольским патриархом только св. Игнатия. Закончив чтение, легаты потребовали, чтобы все присутствующие епископы поставили под формулой свои подписи26. Восточные епископы исполнили данное требование под зорким приглядом императорских сановников, из чего само собой выходило, что св. Фотий уже осужден (!) до суда. Но и здесь «не заметили» нарушения канонического порядка низложения патриарха.
Ваанис попытался в очередной раз сгладить неловкость, задав легатам вопрос: как св. Фотий мог быть осужден в Риме, если он туда не приглашался и на Соборе не присутствовал? На что получил ответ, согласно которому папа Николай I сам осудил патриарха на основе их переписки (!). Этот же вопрос был обращен и в адрес патриарших представителей – митрополита Фомы и синкелла Илии. Без всякого стеснения Илия ответил от лица их обоих, что неканоничность возведения св. Фотия на патриаршество – несомненнейший факт и не нуждается в отдельном доказывании (!). На этом Собор закончил свое первое заседание27.
Второе заседание Собора состоялось 7 октября 869 г., было столь же малочисленным, как и первое, но еще более неприглядным по содержанию. Принимали в общение епископов, ранее состоявших в лагере св. Фотия – всего 10 архиереев. От имени этой группы епископ Феодор Карийский представил записку, в которой живописал якобы имевшие место гонения на них со стороны опального патриарха. Что, как нужно полагать, и подвигло их на измену св. Игнатию. В конце своей речи эти лица дали обещание не вступать в общение со св. Фотием и соглашались понести любое наказание, какое им вынесет папа Адриан II и св. Игнатий.
Разумеется, их простили, и св. Игнатий возложил на «возвращенцев» свой омофор со словами из Евангелия (Ин. 5: 14): «Вот ты выздоровел, не греши же, чтобы не случилось с тобой чего хуже». Затем с покаянием явилось 11 пресвитеров, 9 диаконов и 6 иподиаконов. Все подписали папскую формулу и были приняты в общение. На них наложили небольшую епитимию, должную, скорее, служить примером для всех остальных, чем реальным наказанием за содеянные «грехи».
Третье заседание произошло 11 октября 869 г., и на нем присутствовало уже 23 епископа Восточной церкви. Всем открылось, что, желая какими угодно средствами увеличить число присутствующих архиереев, организаторы Собора привлекли и тех, кого только что приняли в общение на прошлом заседании. Таким образом, вчерашние подсудимые стали судьями. Делалась даже попытка привлечь к Собору двух епископов, рукоположенных еще при Константинопольском патриархе св. Мефодии: Феодула Анкирского и Никифора Никейского. Но те категорично отказались участвовать в этом судилище, хотя и обосновали свой отказ в уклончивой форме, заявив, будто не имеет смысла подписываться под папской формулой, поскольку при своей хиротонии они уже излагали Символ Веры, чтобы подтвердить свое правоверие. Стало ясно, что говорить больше не о чем, и в оставшееся время участники перечитывали переписку императора Василия I и св. Игнатия с папами28.
После того как необходимая почва была подготовлена, Собор решил наконец-то изучить дело самого св. Фотия. В принципе при том беззаконии, которое творилось на его заседаниях, необходимость в этом уже отсутствовала. Но в дело вмешались два обстоятельства: во-первых, «игнатианам» и папским легатам очень хотелось окончательно унизить свергнутого патриарха; а, во-вторых, неожиданно возникла необходимость исследовать дело тех епископов и клириков, которые не желали признавать св. Игнатия Константинопольским патриархом. Этому вопросу и было посвящено четвертое заседание Собора, состоявшееся 13 октября 869 г.
Патрикий Ваанис сделал заявление о том, что 2 епископа – Феофил и Захария, бывшие в составе посольства в Рим для уведомления папы Николая I о посвящении св. Фотия в патриархи, уверяли, будто понтифик при них принял того в общение. Поэтому Ваанис предложил пригласить этих архиереев и доказать им, что их слова лишены основы. К ним направили делегацию, которой Феофил и Захария заявили, что не считают св. Игнатия своим патриархом. Члены Собора воскликнули: «Так пусть и они разделят жребий св. Фотия!»
Но Ваанис не удовлетворился таким ответом, заявив, что нельзя св. Фотия считать осужденным, не сделав ни одной попытки пригласить его на заседание Собора – совершенно справедливое мнение, не поддержанное легатами. Те искренне полагали, что, осудив бывшего патриарха, папа уже совершил окончательное осуждение; но восточный епископат все же думал иначе. Легаты упрямились, Ваанис настаивал на своем. Сановник даже высказал в адрес папских представителей угрозу: если св. Фотий не будет приглашен на Собор, то он не станет подписывать от имени императора соборные акты.
Безусловно, эти грозные заявления были сделаны после предварительной консультации с Василием I, втайне совершенно не желавшего признавать абсолютную власть Римского епископа в Церкви и нарушать каноничную процедуру суда над патриархом29. Его активно поддержали даже «игнатиане», прекрасно понимавшие, что только благодаря Василию I стало возможным восстановление св. Игнатия на патриаршестве. Весь малочисленный Собор начал, к удивлению неподготовленных к такому обороту легатов, восклицать: «Определяем, чтобы подлежащие суду были вызваны на Собор, и чтобы суд был в их присутствии; им нужно дать право защиты!»
Единственным утешением легатам стали льстивые и ни к чему не обязывающие слова греков, что суд папы – непреложен, а сами восточные епископы почитают их «как пророков». Все-таки папские посланники попытались мягко протестовать, спросив: «Разве осуждение папы неизвестно св. Фотию и остальным епископам?» Ведь раз произнесенное суждение папы не может быть никем отменено («Roma locuta res decisa»). Но получили ответ, что осужденные сами не слышали его, и потому должны быть приглашены на суд. Наконец, легаты сдались, справедливо опасаясь остаться в полном одиночестве30.
Была отправлена делегация к «фотианам», из которых почему-то пригласили только уже знакомых нам епископов Феофила и Захарию. К великому недовольству легатов, те стали утверждать, что во время посещения Рима сослужили с папой Николаем I Божественную Литургию, и если понтифик принял их, как патриарших посланников, в церковное общение, то, следовательно, признал и св. Фотия патриархом. Возник длительный спор, полный противоречивых свидетельств и ложных клятв со стороны беспринципного синкелла Илии. Устав от словопрений, участники Собора предложили Феофилу и Захарии подписаться под папской формулой, но те и слышать об этом не хотели. Разъяренные легаты воскликнули: «Тогда выбросьте их вон!» – и «фотианских» епископов удалили из зала заседаний. Так завершился очередной день31.
На пятое заседание Собора, случившееся 20 октября 869 г., был наконец вызван приказом императора сам св. Фотий. Впрочем, это распоряжение царя вызвало новое замешательство у легатов, которые долго выясняли: пожелал ли бывший патриарх по своей воле предстать перед Собором или нет? На это никто не смог ответить определенно, но все же решили направить делегацию для вызова подсудимого на суд. И здесь легаты попытались унизить св. Фотия, настаивая, чтобы к нему, как мирянину, направили светских лиц. Но остальные епископы не согласились с ними.
Члены делегации пришли к монастырю, где пребывал отставной патриарх, и пригласили того на суд, на что св. Фотий ответил, что по доброй воле не пойдет, а только по принуждению (приказу). Ответ, переданный Собору через делегацию, вызвал настоящие волнения: легаты возмущались, но остальные участники вынуждены были составить приглашение в письменном виде, которое еще дважды направлялось св. Фотию. В конце концов св. Фотий ступил на порог храма Святой Софии и сразу же попал под допрос римских легатов, вопрошавших: готов ли он принять приговоры Николая I и Адриана II? Но святой патриарх молчал. Когда его спросили о мотивах молчания, св. Фотий ответил, что Господь слышит его голос. Ему пригрозили: «Своим молчанием ты не оправдаешься», на что получили ответ: «И Иисус молчанием не избегнул осуждения».
Эти слова привели легатов в ярость – они нашли их богохульными. Легатов в очередной раз активно поддержал все тот же синкелл Илия. «Соборяне» неистовствовали, св. Фотий молчал. Спустя какое-то время Илия выступил с обвинительной речью, в которой, впрочем, не было ничего нового, кроме оскорблений. Затем начались увещевания в адрес подсудимого – ему предлагали признать св. Игнатия законным патриархом и принять суд Римского папы, но св. Фотий молчал. Желая убедить св. Фотия, что спасения ему ждать неоткуда, а потому следует уступить и тем самым облегчить свою участь, Ваанис сказал: «К какому суду ты мог бы обратиться потом? В Рим? Но здесь уже сидят папские легаты. На Восток? Но здесь присутствуют патриаршие представители». На это не без благородства и смирения перед волей Бога св. Фотий ответил: «Мое оправдание не от мира сего; если бы оно было от мира сего, вы бы его услышали». Однако и сейчас участники Собора побоялись его осудить, дав срок для размышления. На этом заседание завершилось32.
Следующее, шестое, заседание Собора состоялось 25 октября 869 г. и ознаменовалось личным присутствием императора Василия I Македонянина. Видимо, желая своим видом восполнить численный недостаток епископов, царь внял просьбам «игнатиан» и прибыл на Собор. С его приходом число епископов несколько увеличилось и достигло 36 персон – все равно ничтожно мало для «Вселенского» Собора, как его пытались представить римские легаты и новый Константинопольский патриарх. Верные своим убеждениям в абсолютном характере власти понтифика, легаты начали настаивать на скорейшем признании св. Фотия низвергнутым, но император имел свои расчеты и не стал торопить события, повелев вновь вызвать св. Фотия и его сторонников на Собор.
Начались уговоры «фотиан», не принесшие, однако, успеха. Наиболее близкие к св. Фотию лица – Евсхимон, митрополит Кесарии Каппадокийской, и епископ Халкидонский Захария произнесли великолепные речи против всевластия папы, чем вызвали негодование участников. «Вы – миряне, – кричали им из зала, – и вас пригласили не для того, чтобы вы лаяли на нас и городили вздор!»
Дальнейшее заседание сбилось с намеченного сценария: император начал спорить с «фотианами» по посторонним вопросам, желая доказать, будто св. Фотий потворствовал императору Михаилу III в бесчинствах и богохульстве – очевидная ложь, нужная Македонянину, чтобы хоть как-то придать моральное обоснование своему неблаговидному поступку (убийству императора). Легаты, которым надоели эти дискуссии, предложили «фотианам» принять папскую формулу и признать св. Игнатия патриархом – те категорично отказались33.
Тогда попытались опровергнуть аргументы, высказанные Захарием Халкидонским – особенно старался друг св. Игнатия Митрофан Смирнский, но малоубедительно. Затем император произнес длинную речь, в которой вновь объяснил созыв Собора желанием уврачевать Церковь, и его выступение произвело на легатов большое впечатление. Эти слова, говорили они, более приличествует епископу, чем императору. Но практического результата выступление царя не дало – сторонники св. Фотия остались на своих позициях. Собор дал им 7 дней на размышление, угрожая по окончании этого срока анафематствовать упорных епископов. К немалому сожалению «игнатиан» и легатов, шестое заседание вновь не принесло им успеха34.
29 октября собрались на седьмое заседание, и опять в присутствии императора. На Собор вновь явился по приказу царя св. Фотий. Когда Ваанис поинтересовался, готов ли тот починиться Собору, св. Фотий предложил самим легатам покаяться в их прегрешениях, как лицам, нарушившим канонический порядок судопроизводства. Конечно, это вызвало бурное негодование со стороны латинян. Они заявили, обращаясь к императору, что прибыли в Константинополь не для того, чтобы сносить оскорбления, но судить виновных. Поднялся шум, причем наибольшую активность вновь проявил синкелл Илия. Но св. Фотий опять не смирился перед неправедным судом, отказавшись признать папскую формулу и свою вину. Его сторонники, среди которых выделяются монументальные фигуры Захария Халкидонского, Иоанна Ираклийского и Амфилохия Иконийского, также отказались признать папскую формулу. Снова и снова пытался Ваанис поймать подсудимых на противоречиях, но ничего не вышло.
Были прочитаны письма пап Николая I и Адриана II, затем с большой речью выступил сам св. Игнатий, расхваливавший Римского понтифика и императора, который, по его мнению, выступал в роли послушного сына «непогрешимого» апостолика. Наконец, после всех велеречий, Собор анафематствовал св. Фотия: «Фотию, придворному и узурпатору, анафема! Фотию, неофиту и тирану, анафема!» и т.д. Завершились анафематствования гадкими стишками в адрес св. Фотия, а также анафематствованием всех «фотиан». Примечательно, что приговор св. Фотию и его сторонникам был подписан присутствующими епископами не чернилами, а евхаристической кровью, в которую макали перо. После этого закончилось седьмое заседание35.
Хотя главное дело было сделано, Собор продолжил свою работу, имея еще три заседания. Сославшись на то, что предыдущие Соборы принимали решения под давлением насилия (очевидный намек на императора Михаила III), решили акты этих собраний сжечь. Затем, как символ единения Западной и Восточной церквей, были приглашены на заседание последние иконоборцы, которых оказалось всего 4 человека. Собственно говоря, этим и завершилось восьмое заседание.
Затем наступил длительный перерыв на 3 месяца, вызванный следующими причинами. Во-первых, до сих пор не прибыл местоблюститель Александрийского патриархата, и в его отсутствие Собор никак не мог быть признан «вселенским», поскольку по уже сложившейся канонической традиции полагалось присутствовать всем патриархам Кафолической Церкви. Во-вторых, всех смущало чрезвычайно малое число присутствовавших епископов, которых не набралось даже к концу последнего заседания более сорока.
Лишь 12 февраля 870 г. Собор продолжил свою работу (9-е заседание), имея в штате 26 митрополитов и около 40 епископов. Первым делом подтвердили полномочия прибывшего наконец-то представителя Александрийского патриарха Михаила (859—871), архидиакона Иосифа, но и тут не обошлось без неприятностей для св. Игнатия и «игнатиан». Патриарх написал, что по причине удаленности своего города мало знает о деле св. Фотия, но полагает, что оба они – и св. Фотий, и св. Игнатий – достойны патриаршества. «Пусть же выберет император, как глава и учитель Кафолической Церкви», – подытожил Александрийский архиепископ. Недовольны были и легаты, которым мало понравились тезисы о главенстве императора в Церкви36.
И вновь, как раньше, начался разбор Двукратного собора 861 г. с целью обелить св. Игнатия и окончательно унизить св. Фотия. Вызывали свидетелей и участников того собрания и поочередно заставляли лгать на опального патриарха. Эти детали настолько неприглядны и даже омерзительны, что можно с легкостью оставить их вне нашего рассмотрения.
Здесь же возник еще один острый вопрос – о церковном окормлении Болгарии. В свое время царь св. Михаил рассорился с византийцами и обратился к папе Николаю I со 106 вопросами относительно устройства церковной жизни. Среди прочих там присутствовали такие, как, например: можно ли христианину иметь несколько жен, позволительно ли ему носить штаны и иметь рабов и т.п. Причем царь задавал очень тревожный для понтифика вопрос: можно ли Болгарии иметь своего патриарха? Несмотря на внешнюю простоту вопросов, касавшихся самых рядовых и обыденных проблем, в письме сквозило резкое раздражение Болгарского царя поведением византийских клириков, постоянно вмешивавшихся в политическую жизнь болгар. Святой Михаил начал не безосновательно опасаться, что претензии Константинопольского патриарха лишают его надежд на церковную автономию Болгарии37.
Но едва ли «римская» альтернатива могла принести ему больше выгод. На письмо Болгарского царя апостолик отвечал уклончиво, что сейчас же готов отправить им епископа, чтобы тот изучил край; и лишь после этого можно будет решать вопрос о патриаршестве. Разумеется, папа совершенно не собирался предоставлять болгарским неофитам столь широкие церковные полномочия, и осознание этого факта св. Михаилом не заставило себя ждать38.
Возникли и другие неприятные моменты. Когда на смену византийским епископам пришли римские архиереи, выяснилось, что болгары рано радовались: их царь просил папу назначить Болгарским архиепископом Формоза, а тот категорично отказал ему в просьбе, полагая, что выбор кандидата – его прерогатива. Латиняне категорично заявили, что крещение, совершенное греческими пресвитерами, не благодатно, а потому все болгары должны перекреститься у римских священников. В конце концов все закончилось договором между св. Михаилом и Василием I Македонянином, согласно которому болгары приняли византийскую юрисдикцию39.
Теперь на Соборе легаты жестко стояли на том, что окормлять Болгарию духовно вправе исключительно Римский престол, против чего не менее категорично возражали восточные епископы. Затеялся спор уже между единомышленниками в деле посрамления св. Фотия, и византийцы припомнили некоторые обстоятельства, должные судить об ошибках Римского епископа. Однако для них ушатом холодной воды стали слова папских послов: «Апостольская кафедра не выбирала вас своими судьями. Вы ниже папы, и судить его вам не пристало, потому что один папа имеет право судить все другие Церкви».
В ответ константинопольцы, словно забыв, что только что вместе с папскими посланниками именовали друг друга единомышленниками, отвечали, что неприлично латинянам, отпавшим от Греческой церкви и отдавшимся во власть франкам (!), поставлять епископов на территории Византийской империи. Поскольку Болгария – исконная имперская территория, то и окормлять ее должна Восточная церковь.
Дискуссия достигла своего апогея, и тогда легаты напрямую обратились к св. Игнатию: «Тебя, патриарх Игнатий, именем Бога и Его Ангелов заклинаем, чтобы ты, сообразно с посланием папы Адриана, который восстановил тебя в должности, не вмешивался в дела Болгарии и не посвящал никого для этой страны и не посылал туда кого-либо из духовных лиц». Патриарх, попавший в неловкую ситуацию, не посмел перечить легатам, но и не рискнул открыто выступить против собственного клира. Он ответил неопределенной фразой, что будет остерегаться всего того, что может послужить к оскорблению Римского папы. Подумав, архиерей добавил: «Я не так молод и не так стар, чтобы позволить себе нечто несообразное со справедливостью». На этом прения и завершились40.
28 февраля 870 г. состоялось последнее, десятое, заседание Собора. Попытались сделать его максимально пышным, и для этого туда прибыл император Василий I и его сын Константин, патриарх св. Игнатий, 108 архиереев, 20 патрициев, послы Болгарского царя, 3 посланника Западного императора Людовика II (855—875). Были торжественно зачитаны каноны, которые рекомендовалось принять. В латинском переводе значилось 27 правил, в греческом – 14. Понятно, что значительное число канонов было направлено против св. Фотия и его сторонников: их не только не признали духовными лицами, но и запретили преподавать науки и писать иконы – замечательное свидетельство интеллектуального уровня «фотиан». Затем «прошлись» по св. Фотию, запретив возводить в ускоренном порядке светских лиц в епископы, положив минимальный срок для этого 10 лет.
