скачать книгу бесплатно
– Еще мартини? – вежливо переспрашивал бармен, а я кивала и пыталась выяснить у него, почему это они – мужики, такие козлы. И, главное, почему это одни (имелись в виду такие, как бармен, мой братец и большинство обычных, не мормонских мужиков) жадятся на каждый рубль и норовят дать жене в нос, если она найдет зарплату, а другие (имелся в виду Олег Петрович) оплачивают по три съемные квартиры и умудряются содержать четыре фактически семьи сразу. И почему это я должна считать мерзавцами последних (Олега Петровича) и пытаться полюбить первых (жлобских подонков). И кому это все надо?
– Ты еще спроси, что делать, Чернышевская! – обиделся бармен и стал недоливать мне мартини. А между тем основную зону проблем он очертил очень верно. Мне, почти тридцатилетней женщине, впервые в жизни предстояло найти ответ на вопрос «Что делать». И надо честно признать, что это меня совершенно не радовало.
Глава 2. Кто к нам с чем зачем, тот от того и того…
Трагедия моей жизни заключается главным образом в том, что я всегда уповаю на высшие силы и надеюсь, что все «складется» само. В основном так и происходило. Я бегала по поляне и нюхала ромашки, а Божественная Воля в лице моей матушки исполняла все необходимое. Оставалось только принять исполненное по описи. И почему меня это так обижало? Мечтала-мечтала о самостоятельности, вот и накаркала. Что с ней теперь делать, ума не приложу. Шесть прекрасных лет я приезжала на Юго-Западную и восхитительно чувствовала себя хозяйкой ставшей почти родной квартиры. Стоп, так нельзя. Сейчас, когда я точно знаю, что прошлого не вернуть, я обязана думать по-другому. Буду учиться думать про всю мою жизнь с Олегом Петровичем в мстительно-уничтожающем стиле. «Шесть ужасных лет я перлась сквозь пургу на Юго-Западную, где мучилась от одиночества, пытаясь… что же я пыталась? Как бы поужасающее выразиться? Пыталась готовить ужасно изысканные блюда, чтобы развлечь издевательски веселых подруг, которые мучительно часто приезжали ко мне в это мрачное логово мормона. Мучительно часто мы зажигали отвратительно пахнущие лавандой свечи и гадали на горьком и ужасно черном кофе, которое предсказывало всем нам мучительные и ужасные гадости. А сколько страшных кошмаров снилось мне на этом ужасающе порочном ортопедически-отвратительном ложе! Какое счастье, что теперь все наладится, и я смогу наслаждаться своей взрослостью в родной комнатке на Бориса Галушкина». Все, на сегодня достаточно реально смотреть на окружающий мир, а то хочется плакать. Надо быть сильной, собирать вещи, куда-то там их паковать, вызывать грузчиков, которые обязательно половину украдут, а вторую потеряют. А может, тогда все это бросить здесь и забуриться к Полине, моей бывшей однокласснице? А что, скажу, что здесь был пожар, устроенный возмущенной общественностью, и поеду к братцу налегке. С другой стороны, что я потом скажу маме?
Примерно в таких размышлениях и самомедитациях я покидала убежище Олега Петровича. Я не решилась устроить пожар и, проклиная все на свете, дотащила свой скарб до родного дома. Я, конечно, не рассчитывала на излучающего радость Ромку. Два последних года он прожил в родительской квартире один, в свое удовольствие таская сюда всяческих девиц и дружков. Насколько я имела представление об его образе жизни, он вставал за полдень, а домой являлся глубокой ночью и не каждый день. Однако реальность потрясла меня куда больше. Продавившись по московским пробкам от улицы Миклухо-Маклая (оказывается, это не партийная кличка, как я всегда думала, а фамилия!) до ВДНХ, я надеялась побыстрее преодолеть последние метры дистанции и выгрузить все свое многочисленное и бесполезное барахло, однако дверь нам (мне и вопящему о потерянном времени водителю Газели) никто не открыл. Я поковыряла ее своим ключом, но засов новенькой металлической преграды, которую мама специально делала на заказ в фирме с совершенно звериным названием, был задвинут изнутри. В этом случае ключи были совершенно бессмысленны.
– Может, постучать монтировкой? – предложил сочувствующий водитель.
– Давайте, – обрадовалась я, так как мои набойки на каблуках сбила об дверь довольно быстро. На самом деле поведение братца меня возмущало так, что дальше некуда. Еще вчера я предупредила его о своем приезде, чтобы не пришлось наткнуться на что-нибудь такое, о чем я, как сознательная старшая сестра буду обязана донести маме. Мамины нервы надо беречь, поэтому я старалась проявить максимальную корректность и лояльность к Ромкиной личной жизни. А он мне подложил такую собаку. Или свинью? Кого обычно подкладывают? Хотя, подложить свинью – что в этом может быть обычного?
– Стучать? – переспросил на всякий случай водитель. Я с опаской посмотрела на дверь и кивнула.
Грохот от ударов монтировки по металлу превзошел все мои ожидания. Я с уважением посмотрела на водилу и приготовилась услышать за дверью шаги. Шагов не было. Водитель покрылся испариной.
– А вдруг с ним что-то случилось, – с вызовом принялась оправдываться я. – Может, у него приступ чего-нибудь.
– Чего? – сквозь зубы процедил он. – От приступа совести в обморок упал?
– Хотя бы, – отвернулась и постаралась не паниковать я.
Седьмой этаж исключал попытки перелезть на балкон через соседское окно. Прошло еще минут десять, пока водитель бегал вокруг дома и орал. Наконец он охрип и поднялся обратно. Я вдохнула поглубже и принялась паниковать. А что мне оставалось? Если бы я немедленно не почувствовала признаков панической атаки, головокружения и озноба, водитель бы вызвал у меня все вышеперечисленное грубыми и неприятными средствами. А так он помог мне прилечь на кушетку у соседей, молча выгрузил мое барахло около похожей на последний бастион, позади которого Москва, двери и отбыл с миром, даже не потребовав как следует чаевых. То есть, он попытался, конечно, но я при его появлении в коридоре соседской квартиры немедленно выпадала в осадок. Стребовать чаевые с бездыханного тела, лежащего среди аромата валерианы и карвалола было довольно проблематично. В общем, он уехал, я мало-помалу пришла в себя и принялась караулить скарб, подпирая дверь в рай.
– Ну, Ромка, только выйди. Убью, – пообещала я в небеса.
Словно услышав угрозу, Рома из квартиры выходить не спешил. Только к вечеру, словно оборотень, подчиняющийся зову луны, он выполз, бледный и отрешенный, явно планируя направить стопы в какой-нибудь ночной клуб. Завидев его красивый бледный анфас, я встрепенулась, сбросила сонливость и собралась орать.
– Ты что тут делаешь?! – настолько искренне и непосредственно изумился он, что я фактически подавилась своим возмущением.
– Я!!!! (твою мать!!!) ТУТ!!! УЖЕ С ОБЕДА!!! (твою мать!!!) СИЖУ И КУКУЮ!!! – выпустила гнев наружу я.
– А чего не зашла? – невинно оглядел меня с ног до головы он.
– Мне на лестнице больше нравится. Тут к людям ближе, – попыталась поострить я, но Роман еще не включал юморилку, поэтому ни одна эмоция не пробежала по его личику.
– Ну-ну, – протянул он и принялся помогать мне затаскивать сумки – коробки – чемоданы – пакеты.
– И почему же ты не открывал? – полюбопытствовала я. – Просто интересно.
– Я плеер слушал.
– Полдня?! – поразилась я.
– А что? Я под музыку живу, – гордо заявил братик. – А это что за хрень?
– Это не хрень! Это – люстра Чижевского! Я под нее тоже живу, – ответила я, хотя, если честно, страшную круглую штуковину приволок и подвесил под потолок Олег Петрович. Он был мнителен во всем, что касалось здоровья. Еще бы, ему всех жен-детей поднимать! Короче, мысль, что можно воткнуть в розетку некое похожее на ежа чудо техники и дышать экологически чистым правильно заряженным горным воздухом, очень отвечала его мечтам. Не знаю, насколько эта штуковина действительно полезна, но при отъезде я решила, что раз уж все равно плачу за Газель, так не оставлю камня на камне. В смысле, заберу все, кроме мебели, которая, на самом деле была не Олега Петровича, а хозяйская.
– И надолго ты ко мне? – осторожненько поинтересовался Ромик. Я взвилась круче огней пионерского костра.
– Навечно! И чтобы больше никогда не запирался на засов. И баб не водил. И мужиков.
– А они-то мне зачем? – попытался обидеться он.
– А я почем знаю? – отрезала я. – Чтоб никого. А то маме доложу.
– Это бесчеловечно! – на полном серьезе испугался братец. Аж пятнами пошел. Что-что, а инструмент воздействия у меня есть.
– То-то, – удовлетворенно кивнула я и пошла осваиваться в родных пенатах.
Однако даже поверженный брат не мог искупить того состояния подавленности и одиночества, которое охватило меня. Я поплакала в ванной, пошлепала по пустой квартире, в которой провела все свое счастливое детство, босыми ногами, позвонила паре-другой подруг и уснула, совершенно обесточенная.
Завтра была суббота. Обычно по субботам я собирала у себя небольшое, но очень светское общество, и придавалась безделью. Не смотря даже на отсутствие братца, который счел за лучшее не мозолить уж мне сразу глаза и переночевать где-то подальше, я никого не позвала. Просто никого не хотела видеть. Что странно и нетипично для меня.
– Может, температуру померить, – заволновалась я. Температура была предательски нормальной. Тридцать шесть и шесть. Через двадцать минут исступленного держания подмышкой тридцать шесть и семь.
– Сволочь! – разозлилась я и принялась копаться в Интернете, пытаясь найти объяснение своей пугающей тяги к одиночеству. Про тягу ничего не нашла, зато откопала наш с Ромкой гороскоп совместимости. Он гласил: «Весы крайне сложно уживаются с Рыбами. Это тяжелый союз малопонимающих друг друга людей, живущих разными интересами. Союз может быть сохранен только благодаря Весам, которые всегда стремятся сохранить равновесие. Впрочем, Рыба тоже предпочитает на открытый конфликт не идти. Но они быстро надоедают друг другу. Так и живут – у каждого свои интересы, каждый тянет в свою сторону». Я подумала, что этот гороскоп удивительно точно и сжато передал всю пугающую палитру нашей с братом родственной любви. Тяжелый союз малопонимающих друг друга людей! Вот что меня ждет теперь вместо радостей любви.
– Катюха, говорят, ты вернулась домой? – вежливо поинтересовался чей-то смутно знакомый женский голос в телефонной трубке, которую я схватила раньше, чем подумала, надо ли оно мне.
– Нет. Это не я! – попыталась глупо отмазаться я.
Голос не повелся.
– Тогда мы сейчас будем, – обрадовал меня он.
Я оторопело послушала короткие гудки и стала строить предположения насчет того, кто бы это мог быть. Наташка, вернее Наташки в количестве двух штук, которые живут в кирпичной пятиэтажке напротив? Эти самые Наташки неразлучны с самого детства и всегда любили ходить ко мне в гости, но откуда они могли узнать. Или Полина? Но как я могла не узнать свою лучшую школьную подругу. И опять же, откуда она могла узнать. Может, воспользоваться братовой идеей и не открывать замок?
– А ну открывай! – проорала дверь.
Сколько я не делала вид, что меня нет, что я в душе, в плеере, в гробу в белых тапочках – дверь не прекращала звонить и стучать на все лады. Я превозмогла неожиданное отвращение к людям и отперла.
На пороге были представлены все мои школьные и дворовые подруги, а также и друзья. Народу было пугающе много, я даже испугалась, что меня сейчас начнут грабить или бить, но Полина протиснулась сквозь Наташек и протянула мне бутылку вина.
– Проходите, рада вас видеть, – заулыбалась я.
– И мы, и мы, – закивали присутствующие, с интересом осматривая меня со всех сторон.
– На мне узоров нету и цветы не растут, – возмутилась я.
– Ты и правда жила с мормоном? – высунулась из-за холодильника, в котором разочарованно копалась уже минут пять, Наташка намбер ван. Я осела на пол, как пожухлая листва.
– Познавательно уже то, что народу, да еще в таком количестве, известно о моем приезде. А уж про мормона я просто молчу! Я что – жила в шоу Трумена? Вы понатыкали в меня жучков?
– Твой братец вчера ночевал у моего брата, – прояснила суть вопроса Наташка намбер ту.
Вот так молниеносно и бесперебойно сработал наш дворовый телеграф. Как, впрочем, и всегда. Теперь надо только молиться, чтобы он не донес эту жуткую весть до пригородов Воронежа, где моя мама мирно взращивала укроп с кабачками.
– Выпей, – сочувственно протянул мне бокал какой-то миловидный парень с приятным, но совершенно незнакомым лицом.
Я приняла бокал и погрузилась в раздумья относительно того, как именно собираюсь жить в этом рассаднике сплетен и алкоголизма. Потом мысли унесли меня по какому-то Гольфстриму к Олегу Петровичу и я, опрокидывая в себя стопку за стопкой, рыдала, что по ужасному стечению обстоятельств никого лучше, нежнее и прекраснее этого изувера у меня не было и, наверное, не будет. Меня утешали, слезы горячими ручьями стекали за воротник, цвет лица неумолимо приближался к пионерскому галстуку, а я также неумолимо понимала, что жизнь моя кончена, а впереди ждет беспросветная череда унылых дней, среди которых потеряется моя молодость. Двадцать девять лет – возраст, в котором женщина уже должна проверять у кого-нибудь уроки, а мужа воспринимать, как непременный атрибут типа шифоньера. У меня же не было даже намека ни на то, ни на другое. Но самое страшное, что пройдет короткое лето, настанет сентябрь, мир вокруг станет ярким и разноцветным. И в день моего рождения, двадцать пятого числа, я в полном одиночестве и стерильности разменяю четвертый десяток.
К утру понедельника у меня закономерно и, при этом, невыносимо болела голова. Нервно захлебывающийся будильник сыграл на моих нервах траурный марш, я разлепила глаза и принялась судорожно искать отмазку для работы. Я редко пропускала этот неиссякаемый источник общения и наличности, но иногда все же лживо придуривалась, чтобы полежать в тишине и одиночестве. Померила температуру. Результат нулевой. В смысле, градус соответствовал средним показателям, что при условии тяжелого похмелья было удивительно. Позвоню и скажу, что кот разбил будильник.
– У тебя нет кота! – услышала я голос совести, очень похожий на Риммин.
– Ну и ладно. А тогда… Я не смогла проснуться, потому что мой мозг отказался приходить в себя!
– Тогда тебя пора вязать и паковать в дурдом, – оппонировала совесть. Я загрустила. Оставалась одна надежда на гороскоп. Вдруг он категорически запретит мне идти на работу? Я зашла в Интернет и на знакомом астрологическом сайте нашла-таки то, что мне пригодилось. Оказалось, что гороскоп для Весов на этот понедельник был самым что ни на есть пугающим. «Остерегайтесь негативных контактов, не принимайте судьбоносных решений, они могут испортить вам всю жизнь. Также воздержитесь от тяжелых физических нагрузок, возможно получение травмы». Конечно, судьбоносные решения не входили в программу моих рабочих полномочий. Но что такое есть моя работа секретаря, кроме как негативный контакт и тяжелая физическая нагрузка? Уж кто-кто, а Римка не сможет противостоять такому аргументу!
– Римка не сможет, а вот начальник отдела очень даже сможет. Еще не хватало сейчас потерять работу, – гадко аргументировал внутренний голос. Я со стоном добралась до кухни и со спокойствием зомби помешивала в турке кофе до тех пор, пока оно «совершенно неожиданно» не разлилось по всей газовой плите.
– Вот такая у меня реакция! – восхитилась я собственной ловкости. Плиту мыть не стала, оставила эту радость братцу. Собрала волю в кулак, глаза в кучку, тело в узел и пошкандыбала на работу.
От ВДНХ до Савеловской было даже ближе, чем от Юго-Западной, что порадовало бы меня в других обстоятельствах, но сегодня мозг отказывался выдавать даже простейшие импульсы типа «подойди к выходу, дура, тебе сейчас выходить». Что уж там говорить про анализ времени пути.
Может быть, именно моим тяжелым нравственным и физическим состоянием объясняется то, что происходило дальше. Очень возможно. Скорее всего, будучи в нормальном состоянии, я никогда не согласилась бы на такое безумие. Хотя, при умелом обращении из меня всегда можно было вить любые веревки. Не человек, а ходячее макраме, честное слово. В общем, непонятно, что именно заставило меня согласиться. Но по порядку. Я доковыляла до офиса, дважды чуть не попав под мчащуюся по развязке Дмитровского шоссе и Сущевского вала машину. Вдохнув привычный аромат выхлопных газов, я нырнула в нашу проходную и поднялась на старом дребезжащем лифте на десятый этаж.
– Приветик, ты опоздала, – порадовалась за меня охрана.
– И вам того же, – угрюмо отмахнулась я. Наверняка эти гады уже отметили в журнале прихода мой промах, так что штраф в десять долларов мне обеспечен.
– Ты не заболела? – озабоченно осмотрела меня Римма. Таня Дронова тряхнула рыжими кудрями и подсунула мне чашку кофе.
– Спасибо тебе, добрый человек, – искренне порадовалась я. Хоть кто-то догадался выразить сочувствие не в абстрактных формах, а в виде дымящейся кружки Нескафе.
Потягивая горькую жидкость, я мямлила в трубку стандартные приветствия, переключала звонящих на сотрудников, сотрудников на других сотрудников, иногда забывая, кто кого хотел и переключая звонки наугад в надежде, что абонент больше не перезвонит. Это, кстати, была достаточно популярная у нас в офисе забава. Негласное распоряжение руководство именно на нас, секретарей центрального отдела возлагало обязанности по сдерживанию клиентов со скандальными намерениями. Допустим, у меня поступал вот такой звонок:
– Девушка, соедините меня с кем-то, кто сможет мне внятно объяснить, почему на стендах напротив главного супермаркета в Сыктывкаре написано «Молочница» вместо «Доярка». Мой бренд называется «Доярка».
– Одну секундочку, я уточню, – вежливо и ласково отвечаю я. На самом деле я не только понятия не имею про пиар в Сыктывкаре и про то, кто этим занимается, но и про то, у кого это можно уточнить, тем более за секундочку. Я жду пару минут, потом подключаюсь снова.
– Ну, уточнили? – кипящим от возмущения голосом переспрашивает клиент.
– Будьте добры, назовите ваши реквизиты, номер договора и суть проблемы, – еще более ласково переспрашиваю я. Клиент отвечает еще раз все по второму кругу.
– Я Вася Иванов, ООО «Маслобойни Калинина», договор номер 322223, на стендах напротив главного супермаркета в Сыктывкаре написано «Молочница» вместо «Доярка». Мой бренд называется «Доярка».
– И что вы хотите? – спрашиваю я.
– Разобраться!
– Одну минуточку, – снова отключаюсь и пару минут полирую ногти я. Затем переключаю на любой внутренний номер. Что называется, на кого Бог пошлет. Если, например, сегодня пятое июня, я переключаю на внутренний номер 0506. Минут десять клиент и неопределенный сотрудник из какого-нибудь филиала выясняют, что их неправильно соединили, и они ничем не могут друг другу помочь. Сотрудник впервые слышит и о Доярке, и о Молочнице и о «Маслобойнях Калинина». Он вообще занимается сбором статистики и общественного мнения. А клиент, растеряв большую часть своего негодования, частенько уже не перезванивает. Но если даже и перезванивает, половина его возмущения уже потеряна. Тогда перехожу к плану «Б» и принимаюсь сочувствовать.
– Да, вы правы. Возмутительно! – повторяю его слова я.
– Недопустимо! Просто непрофессионально! – кричит мне он, уже не пытаясь найти истинного виновного.
– Совершенно непрофессионально! – киваю я.
– Что же делать? – выпустив весь пар, спрашивает клиент.
– Пишите жалобу, – советую я. Таким простым и неутомительным способом решается уйма конфликтов. Думаю, именно в этом и состоит профессионализм секретаря большой корпорации. Ну и в умении печатать бессмысленные докладные записки, статистические отчеты по центральному отделу и играть в Солитер или Косынку.
Последние служебные обязанности я исполняла с особенным профессионализмом. Но в этот понедельник мозги не были способны разложить даже самый простейший пасьянс, что не укрылось от бдительного ока Риммы.
– Плохо? – кивнула на экран с зашедшим в тупик карточным раскладом она.
– Очень, – кивнула я и попыталась сидя уснуть. Это у меня еще могло получиться, однако, не просыпаясь, отвечать на звонки я пока еще не умела. Жаль.
– Страдаешь? – прояснила мою мотивацию она.
– А то! – я не стала спорить.
– Что думаешь делать?
– Может, отравлюсь, – поделилась идеей я.
После этого Римма принялась бить в колокол и объявлять экстренный совет по спасению утопающей. То есть меня. Я была против, но сил сопротивляться ее агрессивному натиску у меня все равно не было. Поэтому вместо сытного и вкусного обеда я была вынуждена сидеть в центре круга из любвеобильных коллег по работе и выслушивать их советы. Коллег набралось аж пять штук. Во-первых, Римма, составляющая программы по исследованию тех или иных явлений рынка, душою вела войну против мужского свинства и шовинизма. Далее Таня Дронова, менеджер, ведущий переговоры с клиентами, которые пока еще думают о нас только хорошее. У нее было нежное лицо, но вполне стервоподобный взгляд на любовь. Анечка, очень способный маркетолог, еще больше меня и Римки страдала от лишнего веса и поэтому ненавидела всех мужчин. Лиля, заместитель начальника отдела, к мужчинам относилась вполне положительно, была замужем, имела любовника, но присоединилась к Стратегическому Совету в силу должностных полномочий. Она не могла пропустить ни одного важного события внутри нашего отдела статистики и маркетинга. И, наконец, Саша Селиванова, совершенно посторонняя нашей компании карьеристка, метившая на должность Лили, присоединилась к нам в поисках компромата на конкурентку и из чистого любопытства.
– Ты хоть понимаешь, что эти козлы не стоят твоих страданий?! – призвала меня к ответу Римма.
Белые начинают и выигрывают, вяло подумала я и попыталась сдаться сразу.
– Я понимаю. Я буду стараться выбросить их из головы.
– Не их, а именно этого твоего мормона! – уточнила Лиля, поскольку выбрасывать из головы всех мужиков она правильным не считала.
– Почему вы его мормоном называете? Это я просто так предположила, он этого вовсе и не утверждал! – уточнила я.
– Конечно – конечно, – кивнула Саша Селиванова. – Он просто развратный старый козел. Тебе лучше?
– Намного, – опустила голову я.
– Так, страдание и безделье – верный путь к гибели, – снова взяла инициативу в свои руки Римма. – Тебе нельзя оставаться одной.
– Мне что, к тебе подселиться? – ужаснулась я, представив, как много легче мне станет в Римкиной однушке, где пьет и матерится ее муж-автомеханик, а на кухне воет под гитару пятнадцатилетний сынок.
– Только не к Римме. После ее дома тебе захочется остаться старой девой навсегда, – усмехнулась Таня Дронова.
– А в этом нет ничего страшного, – покраснела пухлая Анечка. Ей было за сорок, но выглядела она, наверное, за пятьдесят, потому что при росте в сто шестьдесят сантиметров весила под центнер. Это обстоятельство вкупе с комплексом неполноценности мешало ей наладить какие бы то ни было отношения с мужчинами. Оставалось одно. Делать вид, что одиночество – именно то, что ей нужно для счастья. Хотя я лично не видела человека столь легкого и покладистого, как Анечка. Ей бы родить пятерых малышей, нянчиться с ними, пока они не обеспечат ей табунчик внуков, и при этом кормить ароматными пирогами всех, кто завернет в ее гостеприимный дом.
– Ну конечно, ничего страшного. Это просто катастрофа! – фыркнула Римма, благоразумно оставив в покое тему моего переезда.
– Мужчины не обращают внимания на неудачниц, готовых на все по первому требованию. Вот у меня нет никаких проблем с личной жизнью, – встряла громкая Селиванова, а я в очередной раз порадовалась, что она не является моей близкой подругой. По-моему, ее интересовало только собственное великолепие, а на чувства и проблемы окружающих было наплевать.
– У тебя их и быть не может, – брезгливо сморщила веснушчатый носик Таня. – Откуда у тебя сердце? Ты ради себя любимой по головам пойдешь.
