скачать книгу бесплатно
В 5 часов утра император появился на мостике в адмиральском мундире, худой и бледный. Приблизясь к командиру судна, проговорил:
– Уходите, сударь, в свою каюту. Я принимаю командование!
– Государь, позвольте мне заметить вашему величеству, что мы проходим опасное место, и для безопасности, как вашего величества, так и экипажа, командование лучше бы оставить в руках моряка.
– Ничего, Бог вдохновит меня!
Командир поклонился и ушёл, но второй офицер, штурвальный, остался на своём посту. Император подошёл к нему и с бешенством выкрикнул:
– Убирайтесь и вы в каюту!
– Но, государь, штурвальный сохраняет свою ответственность, кто бы ни заведовал главным командованием.
– Ты прекословишь, несчастный! Ты смущаешь дух Божий, сидящий во мне. Вот тебе кара Божия! – и Вильгельм стал бить офицера по щекам.
Офицер крепился и стоял смирно, затем император схватил его за ворот и попытался сбросить за борт, но офицер сопротивлялся. В борьбе император упал и сломал себе надколенную чашку.
Матросы, онемев от ужаса, созерцали необыкновенное зрелище.
Затем произошла сцена, незабываемая для тех, кто был её свидетелем. Император завыл от боли, глаза его вышли из орбит, на губах показалась пена, и он стал страшно браниться, обнаруживая все признаки помешательства.
После недолгого совещания офицеры перенесли Вильгельма в каюту, кругом обитую матрацами.
Туда никого не впускали, кроме врача, императрицы и людей, необходимых для того, чтобы держать императора во время наложения повязки на ногу и надевания на него смирительной куртки.
Вот яркий пример того, что полоумному Вильгельму померещилось что-то, и он пошёл войной на своего сродственника Николая II, а это не кулаками на улке махать, а смертоубийство. Потому и разговор веду с вами, земляки, не за ради удовольствия, а для пользы дела, чтобы помнили и желали здоровья не только своим родным, что на войне ведут бой с врагом, но и всему русскому воинству. Чтобы как в городе Омске, где навещал тестя, и как в городе Барнауле сбирали вы на фронт посылки посильные вам, сбирали солдатам нашим, они душу греют им более печи тёплой. А какой подарок выпадет по жребию тому или иному солдату, так то не важно, сыну ли, мужу ли ваш подарок достанется, главное, что и ему от какой-либо доброй души всё одно придёт. На войне каждая весточка с родного края лучше всякого елея.
– Сберём, какой разговор! По нынешней поре тёплое всё надо!.. – понеслось со всех сторон комнаты. – Собрать не хитрое дело, свести куда, вот вопрос!
– А это доверьте мне, люди добрые. Свезу в полной сохранности, будьте спокойны, – ответил Ромашов.
– А мы и не сомневаемся в тебе, Фёдор Ильич. Эт самое тебе и думаем поручить. Мыслили уже об этом.
Лишь только стихли возбуждённые голоса, к Ромашову вновь обратился Пимен Лазарев.
– А вот слышал я тут намедни, что какие-то пушки особенные появились, что дула у них больше ворот. Правда, это, али как? Скажи, Фёдор Ильич. И что за снаряды такие, – бризантные?
– В пушках я плохо разбираюсь, слышал, что есть такие, у которых снаряд больше самого человека, а сама пушка больше самого большого дома в нашем селе. Вот и посуди, какой у неё ствол. Видеть не видел, а слыхивал, очень большой. А вот как ворота, али меньше… сказать не могу и врать не буду. С таких пушек и стреляют бризантными снарядами, и ведомы они мне не понаслышке, многожды был обстрелян ими, но Бог миловал, жив остался. А сейчас ответ тебе, Пётр Игнатьевич, что обещал дать. Так вот, как уже сказал, бризантные снаряды мне ведомы. Ох и страшная это сила. И не брезентные они, не из тряпки, значит, а из самого что ни на есть железа. А бризантными те снаряды называются, потому как внутрях у них какой-то особый секретный заряд, который разрывает железо и летит оно куда попало. Взрывается такой снаряд, выпущенный из пушки, и осколки летят как вперед, так и взад, и по разные стороны, поражая даже спрятавшихся за укрытиями людей, за разными там стенками и в окопах. Был я много раз под таким обстрелом. Помню, как-то очень сильно обстреливал нас немец такими бризантными снарядами. Рвались они всюду, – перед окопами и в лесу, что в заду нас был. Насколько мощны были разрывы, мы поняли сразу, когда после обстрела взглянули на лес. Вековые деревья, толщиной в обхват и больше, были повалены, как былинки. Но особо щемящим душу в том обстреле был звук полета самого снаряда. Сначала слышался как бы одиночный выстрел, затем как хлюпанье поросёнка. Самый же взрыв настолько сильно по ушам бьёт, что кажется, мозги в голове ходуном хотят, и земля содрогается, прям, ужас. В землянках наших и окопах обвалы случались, и земля придавливала находящихся в них солдат. А которые в норах были, так тех почитай сразу и похоронило, прям, заживо.
– Бог ты мой, слушать страшно, а каково солдатикам!? – хлюпнула носом какая-то женщина.
– Твоя правда, Серафима. Страх божий. Пойду-ка я домой, а то всю ночь страхи одолевать будут, – проговорила рядом сидящая с ней женщина и, поправив на голове пуховую шаль, направилась на выход из дома.
Через полчаса в доме остались пять молодых мужчин, ожидающих призыва на войну, и два одиноких старика, которым всё едино где было находиться, – в доме у Ромашова, или коротать ночь в беспокойном сне.
Через полчаса дверь дома Фёдора Ильича закрылась за последним гостем.
– Устал касатик, – присев на скамью рядом с мужем и уложив голову на его плечо, проговорила Варвара.
– Не без этого, Варварушка, но иначе никак нельзя, всё ж таки люди, сыны, отцы и мужья у них на войне. Тревожатся! А я высплюсь, хотя… особо-то и не хочется. Душевная радость в груди моей, хочу наглядеться на тебя и детишек наших.
– Наглядишься, чай не на войне ныне, в доме родном.
В последующие дни всё повторялось.
В дом к Фёдору приходили другие люди, и им он рассказывал о войне. Вопросы были разные, но все касались боевых действий и быта солдат, лишь однажды кто-то из незнакомых ему селян обратился с вопросом:
– Скажите, Фёдор Ильич, как германцы обращаются с нашими пленными? В газетках пишут одно, а сами басурманы, видал я их и разговаривал, когда был в Бийске, говорят другое. Говорят, что, мол, нашим солдатам у них хорошо, кормят лучше, чем мы их и даже какой-то кофей дают, чтобы, значит, силы поправить, если кто раненый.
– Сам в плену не был, Бог миловал, – ответил Ромашов, – а тех, которые были и бежали, знавал. Одно скажу вам, селяне дорогие, худо нашему солдату в плену. Так худо, что не приведи Господи, кому бы то ни было оказаться там. А пленные, которые у нас в Бийске и других городах, врут, чтобы мы им поблажки давали, – на работы не отправляли, кофей их поганый им давали. Вот им, кукиш, – выкинув дулю к потолку, гневно проговорил Фёдор. – Можь им ещё икру чёрную, пирожные и пироги с маком, и коньяк, чтобы в горло их ненасытное всё это пропихивать?! Нате-ка, выкусите, – выплеснув в лицо воображаемого врага ураган гнева, восстал душой Фёдор и вновь резко выкинул дулю в потолок.
Как они вольготно у нас живут, да свободно по городу Бийску ходят, нашему пленному на чужбине и не снится и не мечтается. О чёрном куске хлеба думают и глотке воды. Помню рассказ одного нашего солдата, побегом высвободившего из плена. Так вот, рассказывал он, что как только попал к немцам в плен, так тут же они его избили до полусмерти и обокрали. Деньги забрали, крестик серебряный с шеи тянуть стали. Стал солдат сопротивляться, денег не жалко было, а крестик православный, даденый матерью, не хотел отдавать, берёг его пуще зеницы ока. Так, что вы думаете? Отступили от него? Как бы ни так! Пуще прежнего всем своим басурманским скопом лупцевать стали, и так изметелили, что живого места на теле не осталось, – зубы выбили, рёбра поломали, а потом погнали на работу, не дав даже смыть кровь с лица.
У людей невольно сжались руки в кулаки, и кто-то даже крикнул: «Убью гадов!»
– Понимаю вас, соседушки, но не надо уподобляться врагам, что хуже зверей. Православные мы люди, правду славим. По правде жить должны, как бы тяжела и горька она ни было!
Послушайте притчу, коротка она, но наставляет на истинный путь, путь к Богу, а так как все мы грешники, в большей или меньшей мере, то заставит каждого задуматься о правильности своей жизни. Слышал её от отца Сергия – батюшки полка нашего, а сейчас вы от меня послушайте:
«Человека, идущего по дороге, догнала повозка.
– Не подвезёшь ли меня? – спросил человек извозчика.
– Подвезу, – ответил тот.
Забрался человек на повозку, и поехали они дальше. Проезжая вдоль поля, заметил извозчик снопы пшеничные. Решил стащить один-другой, но, опасаясь, что кто-нибудь увидит, сказал подвозимому им человеку:
– Пойду, возьму пшеницы, а ты гляди по сторонам. Если кого увидишь, дай знак.
Выслушал его человек и ничего не сказал.
Побежал извозчик к снопам, схватил один из них и бегом назад. А человек ему знак даёт, мол, кто-то увидел. Извозчик в испуге бросил сноп, вскочил на повозку и давай хлестать лошадь.
Отъехав от поля, оглянулся, вокруг ни души.
– Ты обманул меня! – возмутился извозчик, накинувшись на человека. – Кто видел, что я взял сноп?
– Бог видел, – ответил человек, указывая на небо».
Вот такая притча, селяне дорогие. Кто не понял смысл её, тому скажу, Бог всё видит, никто и ничто не может укрыться от него. И учит она нас тому, что не должны мы, – русские люди уподобляться врагу. Злость на врага должна быть там, – Фёдор Ильич кивнул за плечо, – на войне, а здесь враг вроде как уже и не враг. Присмотришься к нему, человек, как человек, поверженный, сломленный и беззащитный. А коли беззащитный, стоит ли идти на него войной, здесь… вдали от войны? Полагаю, нет надобности поверженного врага в грязь втаптывать, не слоны мы, люди… русские люди. А там, – Ромашов вновь кивнул за плечо, – постоим за землю нашу. Рубили, и рубить будем руки всем, кто вздумает простирать их на наше добро! По самые плечи отсекать будем их загребущие руки. Будьте уверены в сынах и мужьях своих, люди добрые, отстоим мы землю нашу. Бог видит, кто за правое дело стоит, а кто правду отметает. Господь помощник тому, кто верит в Него и носит Его в сердце своём! Но не забывает Он и тех людей, кто лишь на словах, а не в душе с Ним, научает их веровать в Него. Понимать это нужно так: в ком вера в Господа – тот победу одерживает, и есть она наука врагу поверженному.
А о злости на врага могу сказать лишь то, что проявлять её в бою надо. Что толку от злости здесь, сидя в тёплой комнате? Никакого! Потому как бить врага надо, как сказал, в бою и по правде, а поверженного противника Бог уже наказал, отправив его в плен. Так стоит ли нам, людям православным, людям правду славящим, обагрять свои руки кровью беззащитного человека, уже наказанного Господом за грехи его? Думаю, нет! А пленный, которого возжелает кто-либо убить?.. Виноват ли он, что кровь льётся на поле брани? Возможно, нет его вины в пролитой крови, может быть, он ни разу и не выстрелил, а если стрельнул, то с испугу и не убил никого. Да и виноват ли тот, кто убивал? Большой вопрос! На который есть один ответ, виновен в смерти других людей тот, кто развязал войну, и те, кто пособляет ему в этом. Но и их, попади они в плен, без суда и следствия нельзя жизни лишать. Господь решает всё! На всё воля Его! Каждому воздаёт Он по делам его, а кто тянет руки к чужому добру, того особливо наказывает! Ибо воровство есть великое зло, и сравнимо оно лишь с убийством!
– Сравнил тоже… воровство и убийство. Не согласен я в этом с тобой, Фёдор Ильич, – проговорил молодой, лет двадцати мужчина, тот, кто крикнул: «Убью гадов!»
– А ты подумай, мил человек, хорошенько подумай. Может быть такое, что вор украл у человека особо ценную для него вещь, без которой жизнь его теряет смысл?
– Всяко бывает. Каждому жалко терять своё, могёт и руку на себя наложить! – ответил мужчина.
– Вот ты и ответил на свой вопрос. Может руку наложить на себя, – значит, лишить себя жизни, а это и есть убийство, и подвёл его к этому вор. Вот тебе и равенство двух зол, – воровства и убийства. Не было бы воровства, не было бы и смерти. Понятное дело, самоубийство нашей церковью не одобряется, но люди разные, один имеет сильную волю, другой подвержен сиюминутным, порой неоправданным и не оправдательным решениям. Винить здесь нельзя убившего себя, его можно лишь пожалеть.
– Ох и славно же ты говоришь, Фёдор Ильич. Тебе бы проповедником быть, а не солдатом. Правду говоришь, что верно, то верно! – почесав висок, проговорил молодой мужчина, поднявший вопрос двух зол.
– Каждому своё на его роду написано. Ныне я солдат, а там, как Бог даст, может, и в священники пойду, божью правду народу с амвона нести. На всё воля божья, – ответил Фёдор, перекрестившись.
И ещё скажу я вам, война – это совсем не то, что вы себе представляете, – продолжил разговор с селянами Ромашов. – Снаряды летают, это верно, но не так уж густо, не роем, как пчёлы, когда улей делится, и часть его улетает с другой маткой. И не так-то уж много людей погибает, хотя без смертей войны не бывает. Война сейчас вовсе не ужас, да и вообще, – есть ли на свете ужасы? В конце концов, можно себе и из пустяков составить ужасное! Летит, например, снаряд. Если думать, как он тебя убьет, как ты будешь стонать, ползать, как будешь медленно уходить из жизни, то и в самом деле станет страшно. Если же спокойно глядеть на вещи, рассуждать, – может убить, а может и нет. Говорить себе, что страхом делу не поможешь, страх и волнения уйдут. А если кипеть в собственном страхе, мучиться от мысли быть убитым, то от страха, а не от пули и умрёшь. На войне как? Пока жив – дыши, наслаждайся, чем и как можешь. К чему отравлять жизнь страхом без пользы и без нужды, – жизнь и без того короткую и сложную?! Да потом, если постоянно думать, тут смерть, там тоже смерть, так от страха и в страхе помрёшь. Смерть она и в мирной жизни есть, нигде нет от неё защиты и спасения, невозможно спрятаться от неё, – в конце концов, на войне ли, в постели мягкой – все умрём. Потому не кланялся я пулям на фронте, говорил себе, что не умру, не умру, и всё тут! Я живу, чувствую себя! Чего же мне думать о смерти! И пули не трогали меня. Не я их, а они меня боялись. Так и вы думайте, люди дорогие, и смерть обойдёт стороной сынов и отцов ваших.
В конце беседы нашей, дорогие мои земляки, поведаю вам ещё одну притчу, рассказанную мне командиром моим полковником Парфёновым. Как вы уже знаете, вынес я его всего израненного с поля боя, захваченного врагом, до санитаров наших доставил, которые и меня вместе с ним на операционный стол уложили. Опосля мы с полковником лечились в госпитале, затем вместе домой для поправки сил наших ехали. И сказал мне тогда полковник, что если бы не я, гнили бы кости тела его на чужбине. Сказал, как только поближе узнал меня, как пригляделся, любовь во мне к человеку приметил, потому и в денщики взял. Не понял я его поначалу, спросил: «Любовь в каждом из нас есть, особенно к матери. Какое отношение она имеет к войне?».
– Важное и первейшее, – ответил полковник и повёл притчу, осознав которую, понял я, что такое любовь. Понял глубокий смысл её. Уверен, и вы разберётесь.
Некий человек хотел узнать, что такое рай и ад. Обратился он с этим вопросом к ангелу. Ангел сказал ему:
«Я покажу тебе, что такое ад и рай.
Отвёл его в ад. Там шла пышная трапеза, красивые занавеси, яркий свет, на столе всё, что можно представить, полное изобилие. Но люди были несчастны, потому что в руках у них были длинные ложки, которые они не могли поднести ко рту.
– Смотри, это ад, – сказал ангел человеку.
Затем ангел отвёл человека в рай. Ту же обстановку и такую же трапезу увидел человек. Такие же люди сидели за столом, и в руках у них были длинные ложки, но лица их радостью светились и сыты они были. Почему? Они не могли сами есть, но кормили друг друга.
А это рай! – сказал ангел».
Смысл притчи. Кто в мире и согласии с людьми, тот счастлив! Кто не себя видит среди людей, а людей вокруг себя, тот в любви! В ком есть любовь к ближнему, тот в раю!
Русский солдат силён в бою верой в товарища по оружию и любовью к родине, потому, если и сразит его пуля, в раю окажется. А враг за живот свой трясётся, ему не ведома любовь к тому, кто рядом с ним идёт в бой, потому Господь уготовил ему место в аду.
В разговорах с земляками Ромашов понял, что люди крепко стоят на земле и гордятся своими родными, идущими в бой за матерей, детей и Родину без содрогания сердца и страха души.
***
Ценность жизни ощутимо понимается в момент опасности, в миг прихода смерти. В этот миг перед человеком пролетают все годы его жизни на земле. В этот краткий, последний миг своего бытия, он полностью осознаёт бесценность каждой прожитой минуты, каждой секунды, и лицо его либо озаряется божьим сиянием, если видит в уходящей жизни любовь к Богу, либо покрывается чёрной маской, если видит в уходящей жизни пустоту, – её никчемность и ненужность в мире. Но возвратиться в прошлое, изменить что-либо в нём не в силах, ибо время подвластно только Создателю. Для человека время идёт только вперёд, и тому, кто дорожит им в жизни, кто расходует его на добрые дела, оно дарит покой и умиротворение в миг смерти.
Ценность человека в его разуме.
Разумный человек не отталкивает от себя людей, какими бы они ни были. Если человек обращается к нему, отвечает тотчас, не воротит от него голову, не возвеличивается перед ним и не возносит себя выше его. Разумный человек осознаёт, не он велик, а тот, кто создал жизнь – Создатель! Только Он может возвеличить и вознести! Разумный человек понимает, все люди уникальны, и если сегодня кто-то кажется ему лишним, то уже завтра может стать нужным. Разумный человек не отталкивает от себя людей, а приближает их к себе! Глуп тот, кто возносит себя выше другого! Нищ тот, кто кичится своим одеянием! Войдя в этот мир нагим, нагим и уйдёшь!
Письма с фронта
Письмо полковника Парфёнова жене – Марии Ивановне.
Здравствуй, милая Машенька! В первых строках моего письма шлю огромный привет маменьке твоей Серафиме Евгеньевне, сыночку нашему Петеньке и соседу Петру Ильичу. Огромное ему спасибо за его заботу о вас.
Сегодня у меня праздник. Государь Император по удостоению Георгиевской кавалерской думы Высочайше соизволил утвердить пожалование мне, за отличие в делах против неприятеля, орден св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени с назначением меня на должность командира батальона и с присвоением мне звания полковник.
В утверждении к награде написано: будучи начальником головного отряда, капитан Парфёнов Леонид Самойлович захватил и удержал высоты, захваченные противником, чем способствовал успеху отряда и поражению противника.
А наш бессменный весельчак Свиридов Олег Николаевич оказался храбрецом хоть куда. Через неделю после удержания мною высоты мы пошли в наступление, так он под сильным огнём неприятеля личным примером увлёк за собой свой взвод, перешёл через трудно одолимую преграду – реку N, овладел противоположным берегом и удерживался на нём, чем способствовал успеху всего полка и поражению врага. За этот подвиг он награждён орден св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом.
А ещё, не знаю, как даже назвать немцев – негодяи, варвары, изуверы или вандалы, последнее подходит более всего. Не имеют они Бога в душе, глумятся над нашими православными святынями.
Освободили мы как-то русское приграничное село и были поражены тем изуверством, что нанесли эти изверги нашей православной церкви. Устроили в ней конюшню, что ясно было видно по грязи и конскому помёту, а также и по крюкам с кольцами, вбитыми в стены, а в алтаре – рядом с животными экскрементами германцы пировали, что было понятно по валяющимся пустым бутылкам из-под вина, остаткам пищи и загаженному полу. На святом Престоле лежали всевозможные грязные тряпки, сломанные церковные часы, венцы со сломанными верхами и поверх всего этого человеческие экскременты. Из риз германцы сделали попоны для своих лошадей; подсвечники расхищены; одежда с Престола сорвана, и это цивилизованные люди, какими они себя величают в своих газетах. А в отхожем месте мы обнаружили святой Крест, Евангелие и сосуды – чашу и дискос. Такое циничное поругание православных святынь, глумление над иконами, когда их рубят, ломают, жгут и разрисовывают, возмущает нас до глубины души, и все мы поклялись, что будем бить врага до нашей полной победы. На поругание святой российской земли мы ответим крепостью духа и раздавим врагов наших, как клопов, а Господь низвергнет германских извергов в геенну ада.
Наш полковой поэт Иван Иванович Фёдоров написал стихотворение. Всему полку оно очень понравилось. Пишу его и тебе. Почитай, милая, уверен, оно и тебе понравится. Это стихотворение хорошо показывает душу русского солдата, защищающего нашу Россию.
Вы шли за нас… мы с болью провожали
За рядом ряд исчезнувший вдали,
Смотря, как в битву вы несли скрижали
С заветом Бога и родной земли.
И взяли вы с собой воспоминанья,
И верных спутниц – капли наших слёз.
Вы шли… Под шум шагов мы в ожиданьи
Упали пред крестом, где был Христос.
Нас ждёт любовь, рождённая здесь вами,
Огонь мольбы оставленных детей,
И молим мы, чтоб Божьими лучами
Пригрело вас средь вражеских полей.
С спокойной твёрдостью пошли вы снова,
Как прежде шли, на подвиги к врагам,
Чтоб там среди руин былого
Создать так долгожданный светлый храм.
Не кручинься обо мне, милая Машенька. Мы обязательно разобьём германца и возвратимся домой с победой. Береги себя и сыночка нашего Петеньку. Маменьке твоей здоровья желаю.
Мой адрес: 43-й Сибирский стрелковый полк, полковнику Парфёнову Леониду Самойловичу.
12 декабря. 1915 год.
***
Письмо прапорщика Ромашова жене – Варваре Николаевне.
Здравствуй, дорогая моя лебёдушка Варварушка! Здравствуйте, дорогая матушка Степанида Ивановна! Здравствуйте дети мои Иван, Ирочка и Федя! С любовью низкий поклон шлю вам с фронта, и желаю от Господа Бога доброго здоровья всем вам. От Господа Бога доброго здоровья всем нашим соседям. Кланяюсь Лукерье и Галине и желаю им от Господа Бога хорошего здоровья!
Варенька, ты спрашиваешь, люди ли немцы, или черти. Одно скажу, басурманы они чёртовы, это точно. Воюют бесчестно, потеряли всякий человеческий облик. Вот вчера были мы в бою. Крепко их побили. Одному взводу было приказано взять расположенный в конце деревни дом. Подобрался к нему взвод, немцы огонь открыли, а наши солдаты стрелять не могут потому, как в дверях стояла женщина, из-под руки которой торчал немецкий штык, а в окне виднелась маленькая девочка, которой прикрывался германский пулемётчик.
У нас в полку солдаты смекалистые, Сергей Колмаков и Авксентий Голоцван подобрались к дому с разных сторон и одновременно прикончили и пулемётчика, что прикрывался ребёнком и стрелка, что стрелял из-под руки женщины. После они вбежали в дом и постреляли всех других немцев. Тут, конечно, и весь взвод им в подмогу. Когда всё кончилось, глянули, Боже мой, волосы на голове дыбом встали. В горячности боя не сразу обратили внимание, что женщина и ребёнок как стояли, так и стоят, не пошевелились даже, когда взвод уничтожал врага. Оказывается, женщина была заколота штыками и прибита за руки к косяку двери, а девочка, лет трёх, была пришпилена саблею к оконной раме. Слёзы, прям, у всех так и хлынули. Стали дом осматривать, нашли в погребе 24 немца. У ребят было огромное желание посечь их, только не звери ж мы, – русские люди, никого не расстреляли, в плен взяли, правда, крепко побили, не удержались.
А ещё сообщаю тебе, Варвара, что прусаки все точно волки. Когда мы идём по их сёлам и городам, побеждённым нами, смотрят на нас исподлобья, как будто мы, а не они напали на нас. Оно бы всё ничего, пусть себе смотрят, кабы исподтишка не стреляли по нам. И ведь что удумали, стоит такой прусак с костылём в сторонке, смотрит на нас, а как мы спину покажем, тут же свой костыль в ружьё превращает, стреляет в спину и прячется.
Жена моя любезная, отвечаю тебе по просьбе твоей, а ты поведай всему селу, что Григорий Коленкевич, Александр Кисликов и Василий Лушненко погибли геройской смертью. Все трое посмертно награждены медалью за храбрость 4-й степени. А погибли они в один день и в одно время, когда были в разведке.
Выполнив задание, отряд разведчиков из двенадцати человек, в котором были и они, случайно наткнулся на два германских эскадрона. Завязалась перестрелка. Зауряд-прапорщик, командовавший разведчиками, приказал Григорию Коленкевич, Александру Кисликову и Василию Лушненко прикрывать отход. Те, выполняя приказ, дали своим товарищам уйти от врага, но сами были ранены и попали в плен. Выручить пленных тотчас оказалось невозможно. Оставшиеся девять разведчиков решили дождаться ночи и вызволить своих товарищей из плена. Пробрались к деревне, куда увели пленных и стали наблюдать.
Немцы били своих пленников жестоко, а потом подожгли сарай, и когда он обратился в пылающий костёр, бросили связанных Александра, Василия и Григория в огонь. Вот так геройски погибли наши земляки старобардинцы.
Вот и решай, Варвара, черти немцы, или люди. По мне так они самые что ни на есть кровожадные черти. Ты никому не говори, какой страшной смертью погибли Григорий, Александр и Василий, особенно родным их, шибко больно им будет, а скажи, что погибли геройски в разведке, прикрывая отход своих товарищей.
