скачать книгу бесплатно
А бывает – видишь что-то в первый раз в жизни. И в груди ёкает. Вибрирует. Как будто наконец нашёл священный артефакт, который до тебя искали целые поколения фанатиков.
Вот такое же чувство узнавания накрыло сейчас Хунбиша.
На столе лежали: та самая береста. Выглядящий очень старым волчок с цифрами. Две тёмные монеты с неровной окружностью. Жёлтое фото из газеты с пловчихой. Поцарапанная пряжка от ремня со звездой. Страница из старой книги. Ещё одна страница из старой книги, только теперь в ламинате. Статуэтка – тоже по виду очень старая, изображающая собаку и двух сидящих на земле детей. Билет куда-то – на концерт? В театр? Бюст Пушкина.
Хунбиш не спеша потрогал каждую вещь. Потом взял стул, подсел к предметам. Ему не хотелось убирать от них руку.
– Что скажете? – спросил Жорж.
– Так. – Сказал Хунбиш. – Вот эта береста. Она дала два слова. Это Большой театр. Опера.
– Да, – подтвердил Жорж и отложил рамку с берестой на край стола.
– Что вы ещё нашли?
– Вот это, – Жорж убрал бюстик Пушкина. – Оказалось несложно. На Пушкинской – памятник. Мы пригляделись, и на плече, как оказалось, была написана цифра. Мы думаем, что это слово – shoulder. Плечо.
– Понятно. Плечо. – Повторил Хунбиш. – Что ещё?
– Волчок, – сказал Жорж.
Хунбиш взял в руки волчок. Он был тяжёлым, из какого-то металла. Медь, может быть. Тяжёлым и явно очень старым. Сотни лет? Тысяча? Несколько тысяч? Его ось истёрлась под касаниями бессчётного множества рук. Сам диск был во вмятинах и царапинах. На нём были расчерчены сегменты от единицы до двенадцати. Наверное, в какой-то игре нужно было раскручивать волчок и следить, на какое число он упадёт. Хунбиш внимательно рассмотрел его со всех сторон. На нижней поверхности диска он нашёл свежую царапину. В виде стрелки. Сверху этой царапине соответствовал сегмент номер двенадцать.
– Это двенадцать, – сказал Хунбиш. – А какое слово?
– Подумайте, – предложил Жорж.
– Ну, что-то вроде «крутить».
– Да, коллеги тоже так считают, – подтвердил Жорж. – Или spin, или twist.
– Коллеги?
– Да, – сказал Жорж. – Пришлось творчески побеседовать. О прекрасном. Но в результате мы знаем то, что знаем.
– Коллеги, – задумчиво повторил Хунбиш. – Творчески. Ладно. Понятно. А какое всё-таки слово? Из двух?
– Пока нет стопроцентной уверенности, – ответил Жорж. – Но это не страшно. Соберём все, и будем подставлять.
– Ясно, – ответил Хунбиш, и отложил волчок к бересте и Пушкину. – А что ещё в сейфе?
– Ничего, – ответил Жорж.
– Предметы, которые я достал из кустов, – сказал Хунбиш. – Они были в такой сумке. Белой. Где она?
Жорж подошёл к сейфу, пошарил внутри. Что-то достал.
– Она? – спросил он.
– Да, – сказал Хунбиш. – Можно посмотреть?
– Конечно.
Хунбиш взял сумку в руку, и ещё толком её не разглядев, почувствовал, как волнение заставило сердце разогнать обороты. В углу сумки находилось небольшое лого. Такая знакомая картинка. Одно время, в Сайншанде, это лого даже снилось ему по ночам.
Буква U, огибающая стилизованный земной шар.
И подпись – РУДН.
Он отвёл взгляд от логотипа, чтобы Жорж не зафиксировал его интерес. Осмотрел петли ручек. Не спеша перевернул. Поскрёб материю ногтем. Потёр кончиками пальцев. Посмотрел на просвет.
Сумка была белой, без каких-либо дополнительных рисунков или надписей. Только по всей её ширине шёл едва заметный след сантиметров в пять толщиной. Так бывает, если отодрать с ткани липкую ленту.
– Это двенадцатый предмет, – Хунбиш положил сумку на стол. Логотипом вниз.
– Почему? – спросил Жорж.
– Просто поверьте, – сказал Хунбиш. Отчаянным усилием воли он заставил свой голос звучать ровно, чтобы не выдать внутреннее ликование. – Ведь мы – одна команда.
* * *
Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастёт народная тропа, вознёсся выше он главою непокорной Александрийского столпа. Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой, и назовёт меня всяк сущий в ней язык, и гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык.
Александр Сергеевич Пушкин
* * *
022
Хунбиш ещё раз посидел над каждым предметом. Повертел. Рассмотрел со всех сторон. В голову ничего не приходило. Ни одной дельной мысли. Он даже не понимал, как подступиться ко всему этому. С чего начать.
Пошёл к себе. Сел в своей комнате на диван, и только тут понял, что никто его не запер. Дверь открыта. Открыта! Он на свободе. Отлично. Хоть какой-то прогресс. Он встал и в волнении начал расхаживать по комнате.
Он – в команде. Равноправный член поисково-исследовательской группы. Перед ними – задание. Квест. И это не что-то искусственное. Не что-то, придуманное для развлечения.
Это настоящее дело. Важное. Важнейшее.
А ещё здесь есть спиритические сеансы, загадочные враги и высокая цель. Он в путешествии. В огромном незнакомом мегаполисе. С высотками, необычной жизнью, новыми правилами. Никто не сидит у него на голове. Не заставляет делать то, чего не хочется.
Да чёрт возьми! А ведь это лето, похоже, будет лучшим из всех предыдущих. Вот как бы об этом не забыть. В суматохе и беготне.
«Клянись, – сказал себе Хунбиш, – что ты запомнишь каждую минуту этого лета. Что не свалишься в рутину. Что будешь заниматься делом. И будешь в нём лучше всех».
«Не упускай шанс, – вспомнил он совет отца. – Возможности не так часто приходят к каждому человеку. Может быть, даже один раз в жизни. Узнай свой шанс. Цепляйся за него. Держись изо всех сил. Даже если кажется, что внешние силы сейчас отбросят тебя куда-то в темноту».
«Я буду держаться», – пообещал себе Хунбиш.
На следующее утро Жорж снова заглянул к нему в комнату. Призывно махнул рукой. Наконец-то начиналась хоть какая-то движуха.
– Едем к эксперту, – сказал он.
Хунбиш только успел начать собственное расследование. Он наоткрывал в браузере с полсотни страниц яндексокартинок, серьёзно подгрузив ноутбук. На половине из них были открыты фото с пловчихой. На второй половине – картинки по запросам «русская девушка», «монгольская девушка», «китайская девушка» и ряду других, не менее познавательных фраз.
Оказывается, название скульптуры было – «Прыжок в воду», автором числился некий Ромуальд Иодко, а поставлена она была около девяноста лет назад. Парк же, по которому Хунбиш бродил перед тем, как наткнуться на неё, назывался Нескучный. В общем, да. Название соответствовало. Неожиданностей в парке уж точно хватало.
Что же касается девушек, то по этому вопросу он не смог составить сколь бы то ни было структурированной аналитики. Не то чтобы не старался это сделать. Или не успел. Вот просто не составил, и к чёрту эту вашу аналитику, кому она вообще нужна.
Было только понятно, что русские девушки – преимущественно светлые, в красивых головных уборах, и любят фотографироваться зимой.
Монгольские – тёмные, с колдовским взглядом. В роскошных богтогах[16 - Монгольский женский головной убор.] на голове.
Китаянок же поисковик выдавал преимущественно современных – с европейскими глазами, изящными голыми руками и манящим выражением лица.
– Едем, – Хунбиш захлопнул ноутбук и быстро поднялся. – Я готов.
Малая Бронная утром была относительно свободна. Жорж вёл не торопясь, спокойно пропуская любителей втиснуться в каждую дырку.
– Что это за съёмка, на которой снят налёт? – спросил Хунбиш.
– Хотите посмотреть?
– Да, хочу.
– Вернёмся, и посмотрите, – ответил Жорж. – Вам понравится.
Они, наконец, выбрались на бульвары. Хунбиш, помимо этнографических изысканий, приложил также усилия и к изучению географии Москвы.
Хунбиш посмотрел в окно. Ему хотелось впитать в себя этот странный и ни на что не похожий московский воздух.
Вот молодёжь катит на моноколёсах. Прямо по проезжей части. Обгоняя машины. Три фигуры в коже, и у последней шлем с длиннющей косой – ниже попы. Катят шустро. Как бы не пятьдесят-шестьдесят километров в час. Ох, опасно.
Вот пара примостилась за микроскопическим столиком прямо на тротуаре. Смеются. Девушка показывает что-то со своего телефона. Шутливо бьёт по руке молодого человека. На столике у них только пара маленьких чашечек.
Вот совсем белая старушка идёт, осторожно делая шаг за шагом. С тросточкой. С идеальной осанкой. Высоко держа голову. В волосах её – невообразимая шляпка из какого-то доисторического прошлого. С короткой вуалью, только на глаза.
Вот молодой человек на скамеечке с раскрытой книгой. Растрёпанные и, похоже, давно не мытые волосы. Нелепая кофта свалилась со скамейки на брусчатку. Он этого не видит. Читает. Около кофты прохаживаются голуби.
Вот девушка выгуливает сразу трёх больших собак. Собаки ведут себя воспитанно. Независимо поглядывают в стороны.
Вот семья – бородатый молодой человек и его жена. В платке. Ведут перед собой сдвоенную коляску. А рядом, держась за рукоять коляски, на доске катит мальчик лет пяти.
Вот две девчонки с разноцветными волосами, пирсингом на лице, чёрными ногтями. Переминаются, подтанцовывая, перед витриной с роскошным свадебным платьем. Разговаривают о чём-то. У обеих – наушники. Как им хоть что-то слышно?
– А что это за чучелы такие? – спросил Хунбиш.
– Тичелы? Мы так называем атлантистов, – сказал Жорж.
– А атлантисты – это кто?
– Атлантисты – это атлантисты, – сказал Жорж, выворачивая из вечной пробки на Пречистенку. – В общем, тичелы – это те, кто постоянно суёт нам палки в колёса. Это рабочее название. Наше, внутреннее. Если коротко, то это группа противостоящих нам государств. Недружественных. Государств, коммерческих структур, людей.
– Странное название, – сказал Хунбиш.
– Есть немного, – согласился Жорж. – Но вообще, отечественная практика присваивания названий – она с давней историей. С фантазией. И с логикой. Чтобы эти черти язык сломали, пробуя вышептать. Или голову. Например, огнемётная система Солнцепёк. Подлодка типа Щ. Щ! Неплохо? Немцам, чтобы транскрибировать, нужно семь букв написать – и все согласные. Или конвойные наручники Нежность. Дубинка Сюрприз. И всё в таком духе. Это не более чем слова. Но не менее. Хотя вы же не про название?
– Да, – сказал Хунбиш.
– Понятно. Если говорить про тичелов… То главная и основная их стратегия – колониальность. Они хотят иметь дома уютный цветничок, набитый доверху холодильник, и расторопную прислугу. Желание совершенно не криминальное. Все этого хотят. Но тичелам нужно, чтобы этот банкет оплачивал кто-нибудь другой. И очень желательно – подальше от цветничка. Потому что не хочется им быть никак ассоциированными с эксплуатацией и геноцидом. Пусть это всё происходит, но где-нибудь там. В Конго. Или в Индии. Подальше. Чтобы даже не знать ничего. Как бы деньги откуда-то приходят, и отлично. А то, что там руки детям отрубают за невыполнение плана – это не к нам. Это всё местные недочеловеки.
– Какие ещё руки? – спросил Хунбиш. – Вы о чём?
– Ну, вот в том же Конго, – сказал Жорж. – Если план по сбору каучука был недовыполнен, то вполне нормально было поставить перед провинившимся его ребёнка, и чтобы тот сам выбрал, что ему отрубить. Какую ногу или руку. Тут же и отрубали. Если вы думаете, что это было в каком-нибудь средневековье, то нет. Чуть больше ста лет назад. Совсем недавно. Это так, ещё вполне приличный пример. Что-то подобное делали американцы с неграми, или англичане с индусами. Везде одно и то же. О, вот есть местечко.
Жорж припарковался, и они вышли.
– Тичелы захватывают отдалённые территории. Подальше от того места, где они живут. Чтобы не дай Бог не замараться всеми сопутствующими обстоятельствами. Технологически, а потом идеологически подавляют местное население. И полностью выкачивают все ресурсы. Совершенно не заботясь о том, что будет на этом месте дальше. И что будет с жителями. Да и жителей-то они людьми не считают. Держат их в рабстве. Хотят – казнят. Хотят – руки отрубают. И при этом навострились так морочить голову, что местные даже счастливы прислуживать. Тичельные цивилизации и народы – это те, которые мыслят своё развитие колониальным образом. Хотят иметь такие колонии, которые работали бы на них. Даже если они сами колонии. Особенно – если это колонии. Единственная их мечта – самим стать метрополией. Колонизировать кого-нибудь. Хотя обычно всё их так называемое государство – это пара хуторов, обломившихся им с империи. Так работает колониальное мышление. Раб не хочет отменить рабство. Он хочет стать господином и иметь своих рабов. А сейчас тичелы целят в нас. Хорошая территория, много ресурсов. Оптимально для колонии. Разделить, перетравить всех между собой, и можно ещё несколько веков не заботиться о комфорте. Деньги у них будут, поклонение будет. Безусловное подчинение – тоже. Так что.
Жорж резко замолчал. Впервые, как показалось Хунбишу, в нём проявилось что-то эмоциональное. Они перешли дорогу и оказались у храма с огромным золотым куполом.
– Хорошо, – сказал Хунбиш. Он заметил странную особенность почти всех диалогов – что с Олегом Кирилловичем, что с Жоржем. Спрашиваешь об одном, и не успеешь оглянуться, как выслушиваешь целую лекцию про что-то совершенного отвлечённое. – Ладно. И кто им противостоит? Тичелам? Мы? Или мы, наоборот, с ними?
– Нет, мы не с ними, – сказал Жорж. – Когда-то хотели. Сядешь с ними пить чай – и не успеешь оглянуться, как уже бегаешь для них делать заварку, размешивать сахар, подносить, кланяясь и преданно глядя в глаза. И всё ради того, чтобы тебя одобрительно похлопали по плечу. Вот это они умеют. Но нам быть на побегушках неинтересно.
– И что теперь? – спросил Хунбиш.
– У нас другой мир, – сказал Жорж. – Мы прирастаем ближними землями. Представьте: на одном месте плечом к плечу живут разные народы. Перемешиваются. Торгуют. Ссорятся. Договариваются. Имеют общую историю. И при этом сохраняют то особенное, что у них всегда было. Не заставляют своих соседей поменять свою жизнь только потому, что им так того хочется. У этих народов общий взгляд в будущее. Общее понимание того, к чему они идут. И они помнят прошлое. Чтят его. Помнят своих предков. Понимаете? Рядом. Все вместе, и в то же время самостоятельно, по отдельности. Мы – государство-цивилизация. У нас общая история. И общее будущее. Это как протянуть цепочку через столетия. В прошлое. И в будущее.
– Прямо-таки в будущее? – иронически спросил Хунбиш.
– Да, – просто ответил Жорж. – Почему нет. Наш мир – это ведь Третий Рим. Западная Римская Империя, как вы может быть знаете, распалась в конце четвёртого века. Вторая, Восточная Римская Империя, или же, как её ещё называют – Византия – прекратила существовать в пятнадцатом. Вот, два Рима пали. Мы – третьи. А четвёртому не бывать. Теперь мы – эта империя. Вы. Я. Наши соседи. Каждый из нас. Мы не завоёвываем дальние территории. Мы расширяемся. Пульсируем. Отвечаем на давление извне. По похожему принципу жила, кстати, и Золотая Орда. И Китайская империя. И тот, кто приходит к нам с мечом, от него же и гибнет. А его территория присоединяется к нам. Но присоединяется полноправным членом Империи. С такими же правами, как и у остальных областей. Они не далеко, не за морями. Они – наши соседи, наша родня.
Они с Жоржем подошли ко входу в храм и остановились. Хунбишу не хотелось заносить этот разговор внутрь.
– Как-то слишком идеально, – сказал он. – Так не бывает. Ну или только в фэнтези. С единорогами.
– Конечно, реальная жизнь намного сложнее, – согласился Жорж. – Ни в одну теорию её не втиснуть. Самые идеальные отношения могут перерасти в войну из-за пустяка. Или глупости. Как в Италии, например. Во время войны из-за дубового ведра. Знаете об этом?
– Нет, – сказал Хунбиш.
– Итальянцы вообще весёлые ребята, – сказал Жорж. – Но тут они превзошли даже себя. Там одни были в фан-клубе Фридриха Барбароссы. Это немецкий король. А другие – христианского папы. Они не очень ладили. Между соседями такое бывает. Причины давно уже забылись. А осадочек остался. Две равно уважаемых семьи всё не хотят унять кровопролитья. Помните такое?
– Нет.
– Да и неважно, – сказал Жорж. – Важно то, что барбароссовцы украли однажды у соседей ведро. Самое ординарное, деревянное. Естественно, такого унижения сторонники папы снести не могли. И понеслось. Как результат – полноценная война. Две тысячи погибших. Для четырнадцатого века более чем прилично. Вот так идеи, которые могут казаться отвлечёнными или абстрактными, формируют реальность. Поэтому и нельзя недооценивать силу тичелов, научившихся превращать идеи в оружие. Но вообще, разное бывает. Враги могут примириться и жить рядом веками. Я же говорю – все в империи родня. А к родне и отношение соответствующее. Да, бывает, кто-нибудь бузит и куролесит. В семье не без урода. Ну что ж, мы к этому относимся с пониманием. Прощаем. Терпим. Долго терпим. Уговариваем. Просим вести себя прилично. А если не помогает – бьём в лоб. Один удар, и – шмяк!
– Ладно, – сказал Хунбиш. Он чувствовал, что разговор опять уходит в сторону. – Хорошо. Тогда вот что. Я что-то совсем запутался с этим налётом и предметами. Как это всё получилось? И почему Олег Кириллович даже не успел увидеть предметы? Перед тем, как их похитили? Они ведь были у него в квартире? Или нет?
– Предметы нам доставили. Мы мониторим успешные проявления предметов. Это, вообще-то, очень редкое явление. Уникальное. В данном случае, когда предметы возникли и стали доступны, мы связались с получателем. Попросили доставить нам. Для получателя они не имели ни смысла, ни ценности.Договорились о встрече. Во время передачи пришлось столкнуться с тичелами. Но в итоге всё удалось. Предметы я забрал. Они были разделены на две части и завёрнуты. Отдал Олегу Кирилловичу. До сих пор не понимаю, как они меня отследили. Если отследили, конечно. Может, просто случайность. Хотя, как ты понимаешь, все случайности очень неслучайны. В общем, я всё передал, и сразу уехал. Оставалось закрыть один вопрос. В это время они и зашли. Он даже не успел переложить предметы в сейф. И рассмотреть тоже не успел. Скотч только снял с общей упаковки, и тут они.
