скачать книгу бесплатно
– Почему, – завелась Ева, – я иногда для разнообразия стираю, играю с детьми в перерывах в стрельбе, готовлю еду, позавчера суп сварила и курицу запекла с лимоном, по-моему, тебе понравилось. – Она подошла к Марусе, продолжая говорить, взяла под мышки черноволосого кудрявого мальчика и потянула к себе. Мальчик вцепился в кофту Маруси и отвернулся, прижавшись головой к шее матери. – Я еще по вечерам иногда песни детям пою, – сказала Ева, сглотнула, успокаиваясь, и стала говорить тише и медленнее: – На лугу гуляет лошадь очень редкой красоты, лучше нам ее не видеть, лучше нам ее не слышать, лучше нам ее не трогать, я так думаю, а ты?
Мальчик поднял голову и посмотрел искоса. В черноте радужной оболочки терялись зрачки.
– Если эту лошадь тронуть, столько вдруг произойдет!.. – Цепкие пальцы отпустили кофту, рот приоткрылся. – Солнце в омуте утонет, ракушка себя зароет, – Ева забрала к себе мальчика, уставившегося на ее рот, – и волчица вдруг завоет, и багровый снег пойдет. Мы не тронем эту лошадь, мы не слышим эту лошадь, мы не будем и смотреть, эта лошадь – это?..
– Смерть, – отчетливо произнес мальчик в полнейшей тишине.
Маруся схватилась за грудь слева, Далила побледнела, Ева осторожно села, прижав к себе ребенка. Он вцепился ей в руки сильными пальцами.
– Он разговаривает! – Далила протянула руки к Марусе.
– Лучше бы он молчал, – перекрестилась Маруся. – Прости, господи, за его первое слово, прости неразумное дитя.
Ева, сжав зубы, смотрела, как из-под маленьких ногтей, проткнувших ей кожу, выступает кровь. Она с силой отцепила одну ручку и поднесла к лицу, разглядывая. Мальчик засопел и дергал рукой с растопыренными пальцами, стараясь достать близкую щеку. Еву поразили его ногти: твердые и острые, словно подточенные злым маникюрщиком.
– Пойдем мы, что ли? – Маруся неуверенно приблизилась к дивану и протянула руки сыну. Теперь он вцепился в одежду Евы, не желая уходить.
– Нет, – сказала Ева, отдирая его вторую руку, – подождем Илию. Я хочу знать, что он скажет. Я не отпущу тебя без него. Он тебя привел, пусть он тебя и уводит. – Ева смотрела, не двигаясь, как Маруся забрала ребенка и уносит его, дергающегося и воющего, защищая лицо от острых ногтей. – Я знаю, что ты ходила с Мусей к психиатру, – она глазами нашла застывшую у окна Далилу. – Как давно это у нее началось?
– Что именно?
– Такое отношение к ребенку. Такая болезнь.
– Подождем Илию.
– Ты же медик в какой-то степени!
– В какой-то степени, – вздыхает Далила.
Они слушают, как входит в квартиру Илия, как возится он в коридоре, вот он уже стоит в комнате, потирая замерзшие руки.
– А, мамаши, переживаете? И зря. Все нормально. Я понимаю, конечно, что труднее всего сейчас вам объяснить, что на самом деле все нормально. Все так и должно быть. Будем есть?
– Что тут нормального? – не выдерживает Ева его спокойной улыбочки. – У Маруси от постоянного трехлетнего притока молока мозги повредились, она никому не показывает ребенка, не дает ему играть с двойняшками, спит с ним в одной кровати и не спускает с рук, а потом объясняет все это мистическим бредом!
– Слушай, я попробую тебе объяснить, но в кухне. Муся! – кричит Илия. – Пойдем чай пить.
– Может, поговорим здесь? – Ева не знает, как разговаривать при Мусе.
– Вот твоя ошибка номер один. Когда ты в лесу садишься под кустик по-маленькому, ты стесняешься этого кустика? – Илия ставит чайник и достает тарелки со вчерашними бутербродами.
– Какой кустик, в чем дело вообще?
– Люшка меня очень любит, – улыбается Маруся, усаживаясь на свое место в самый угол.
– Маруся – она всегда и везде, как кустик, как воздух, – кивает Илия. – Что у тебя с руками?
Ева прячет руки под стол и сообщает тихо:
– Люди, я вас очень люблю, но жить в таком дурдоме не могу.
– Да ты и дома-то не бываешь, – замечает Далила, занявшись заварным чайником.
– Бываю – не бываю, но вы – все, что у меня есть.
– Да ты не нервничай, мамочка, – Илия достает ее руку, кладет на стол и гладит.
– Не называй меня мамочкой!
– Ты официально моя мамочка с позапрошлого года.
– Я в деревню поеду, – объявляет Муся, разрезая батон и намазывая хлеб маслом, – возле воды и деревьев всякая смуть проходит, – она кладет на масло сыр, потом колбасу, потом шпротины из банки. – Ешь! – многослойный бутерброд движется на Еву, Ева, наблюдавшая в оцепенении процес его изготовления, дергается, очнувшись, и отказывается. Муся вздыхает, пожимает плечами и начинает медленно закладывать край бутерброда себе в рот. – Как странно жизнь повернулась, – не прожевав, говорит она, – я когда тебя первый раз увидала, не поверила, что такая красота бывает. Потом, конечно, понятно стало, что не все же сразу. Бог дает что-то одно. Чутьем он тебя обидел. Ты не слышишь, как земля дышит. Ты не веришь в мои рассказы.
– Я не верю, что у тебя ребенок от паровоза. Это какой-то фольклор деревни Рыжики, – быстро проговорила Ева, словно защищаясь. – Если все так, как вы говорите, хоть это и полный бред, а я – нечувствительная реалистка, то все упрощается. Реалистам, как правило, мало надо: самого идиотского доказательства, но только на уровне. Я понятно говорю?
– Так ведь где твой уровень, а где мой! – назидательно заявила Муся. – Не сговоримся мы. Не поймемся.
– Ты что скажешь? – Ева нашла глаза Далилы и дождалась, пока та не опустила ресницы.
– Я верю Марусе. Пусть она делает так, как считает нужным.
– Значит, пусть она отвезет ребенка в богом забытую деревню, где жителей – пять человек и то летом, пусть воспитывает его в полной уверенности, что родила антихриста, не показывает людям, пусть он ее сожрет, да?! Почему бы тебе не объяснить все это психозом матери-одиночки, зациклившейся на собственном ребенке до помешательства и самоистребления?!
– Пошли, – вздыхает Илия и встает, – покажу тебе доказательства.
– Ты лицо заинтересованное, – качает головой Ева, – ты сам ходячая аномалия – третий год застрял в пятнадцатилетии, а еще и гипнозом балуешься!
– Я честно, – шепчет подросток, прикладывает указательный палец к губам и осторожно приоткрывает дверь в комнату Маруси.
Черноволосый мальчик спит, Ева слышит его спокойное дыхание, в утреннем сумраке комнаты разметавшееся тельце беззащитно, Ева сжимает зубы: ну надо же быть такой идиоткой! Отпуск, что ли, взять, отнять ребенка, гулять с ним, читать стихи и петь песни, катать его на пони в зоопарке, валяться в снегу! Ведь выкормила же Муся ее двойняшек, неужели вот так отпустить ее в безумие? Она уже набирает воздуха, чтобы сказать это Илие, но тот смотрит, грустно улыбаясь, и качает головой: нет. Ева чувствует, что он опять все понял до слов, и смотрит покорно на его действия. Илия показывает ей ладонь, проводит по ней другой ладонью, словно фокусник, который доказывает, что все чисто – без обмана. Потом жестом – глаза закрыты, голова набок – показывает, что ребенок спит. Он вытягивает руку так, что ладонь расправлена как раз над головой мальчика, закрывает глаза, нащупывает в воздухе какое-то ему одному понятное место и кладет ладонь Евы на свою. Они стоят, застыв, несколько секунд, потом Илия убирает свою руку. Ева дергается и кусает губу, чтобы не закричать: в первое мгновение ей кажется, что к ее ладони поднесли свечу. Она не отдергивает руку, застыв в прострации, и чувствует, как горит кожа, а потом облегчение угасшего огня: Илия подставил свою руку под ее.
Ребенок беспокойно пошевелился, Илия нахмурился и показал, что надо уйти. Он ведет ее в ванную, открывает кран и намыливает волдырь на неразгибающейся ладони.
– Ты чего сразу не убрала? Пришла в себя?
Ева кивает и вспоминает, что можно дышать.
– Что он еще делает, когда спит? – Ева говорит шепотом, поглаживая тыльную сторону ладони. Илия обливает холодной водой себе лицо.
– Предметы может передвигать. Он очень силен. Ты только не заводись, я прошу. Никакими лабораториями и обследованиями тут не поможешь. Только навредишь. У Муси на тебя большие виды. Ты – ее надежда.
– Что я должна сделать, чтобы ты вернулась? – спрашивает Ева, забинтовывая руку в кухне.
– Не пропусти главного, – встает и улыбается Муся. – Человеку почему в конце жизни кажется, что он что-то упустил? Потому что упустил. Было, было главное рядом, а он не заметил. Ты увидишь самую главную тайну жизни. Не ошибись тогда.
– Ты меня утомила, – Ева, прижав руку к груди, смотрит, как Муся одевается, – главная тайна, не очень главная тайна! Какая тайна главней? Куда ты пойдешь вообще? Давай вызову такси!
– Ты сразу поймешь, – улыбается Муся. – Ты детей любишь, ты поймешь. Все. Пошла. Я на автобусе лучше. Привычней, и чужого человека не буду беспокоить.
Илия выносит укутанного мальчика. Муся крестит всех по очереди, кланяется, берет ребенка и уходит.
– Мне нужно позвонить на работу, сказать, что я не приду, – Ева достает из сумки телефон.
– Подожди еще пару минут, – задерживает Далила ее руку. – Мне нужно кое-что тебе сказать.
– Хватит на сегодня, а?
– А когда мы еще увидимся? Ты приходишь – я сплю, я ухожу – ты спишь.
– Теперь, вероятно, я буду женщиной домашней и постоянно присутствующей. Потерпи пару дней. Мне надо написать рапорт об уходе: няни у детей больше нет.
– Не сочиняй, – вздыхает Далила. – Спорим, Илия за десять минут тебя уговорит оставить детей на него или отдавать на полный день в ясли. Я как раз по этому поводу и хотела поговорить. По поводу Илии.
– Это нечестно! – кричит Илия из комнаты.
– Честно, честно! – заводится Далила и вываливает на устало присевшую в коридоре Еву: – Твой сынуля курит травку и ходит к проституткам.
– Ну, знаешь, – качает Ева головой, – решила меня добить, да? Не верю. Я не верю, что он ходит к проституткам!
– Как-то это странно, тебе не кажется? – Далила нервничает и начинает скручивать в жгут желтые прямые волосы. – Ты только послушай! Тебя не волнует, что он станет наркоманом?! Травка, значит, тебя не интересует, ты беспокоишься о естественных проявлениях его организма, а о наркотиках не беспокоишься?!
– Все это враки, – заявляет Илия, садится рядом с Евой на тумбочку с обувью и начинает не спеша надевать ботинки. – Это у тебя, Далила, от безделья. Хватит за мной следить. Займись сыном, работой, заведи мужчину, в конце концов, а не этого малолетнего страдальца! Что ты шпионишь за мной днем и ночью?
– Не смей так разговаривать! – кричит Далила.
– Кто это – малолетний страдалец? – интересуется Ева.
– Заткнись! – взрывается Далила.
– Я заткнусь, – ласково говорит Илия, – а ты перестань шарить в моем столе, подслушивать разговоры по телефону и подсовывать мне презервативы. И ты не беспокойся, – он повернулся к Еве. – Я покуриваю иногда слабенькую марихуану, честно говорю, с семи лет балуюсь, но с моими внутренними черными дырами ничего сравниться не может. Вы не там ищите, мамочки.
– Куда ты собрался? – шепотом спрашивает Ева, у нее нет сил пошевелиться.
– В библиотеку я иду. В библиотеку! Мне нужны книги по древнеславянскому, греческому, хинди и так далее. Кстати, вам бы это тоже не помешало. Не буду пугать, но наша девчонка говорит все эти смешные глупости на разных языках. У нее проскальзывают словечки из разных языковых групп и времен. Но это я так, просто для общего сведения. Не надо тебе уходить с работы. Что толку? Тебя все равно будут дергать, когда понадобишься. Я действительно справлюсь с детьми. Я – хорошая нянька. Пока, мамочки.
Через десять минут тишины Далила встала и закрыла дверь на второй замок.
– Что это за день такой несусветный? – бормочет Ева. – Ты одна осталась, давай, добей меня, подружка.
– Он звонит платным женщинам, в фирмы по сексуальному досугу, я проверяла по телефону, – шепчет Далила, опустив голову. – На нашем телефоне можно отследить все номера, которые набирались за день. Он звонит за день в среднем в шесть-десять мест по объявлениям из газет. У него в комнате воняет, я знаю этот запах.
– И я знаю этот запах, – Ева тоже говорит шепотом, – я сама на первом курсе покуривала перед дискотеками, так же, как многие богатенькие московские девочки.
– Я предпочитала ЛСД, – вздыхает Далила и садится рядом с ней.
– Ты наркоманка? – интересуется на всякий случай Ева.
– Все по-разному привыкают, не ехидничай.
– Ладно. Остался последний вопрос.
– Это мое личное дело, с кем я провожу досуг, – устало вздыхает Далила.
– Да нет, я хотела попросить у тебя записи психиатра по поводу Маруси. Твой досуг, который ты проводишь с юношей Мишей, меня мало интересует. Не думаю, что ваши игры со взломами секретных файлов разных организаций имеют серьезные последствия, иначе бы вас давно вычислили и отстрелили. Это я как профессионал говорю, заметь.
– Мы подготовили писателю Пискунову эротический роман, подделывая мои отчеты по группе женщин с сексуальными патологиями. Мы влезли в национальный американский банк! – не выдержала и похвасталась Далила.
– Да это ерунда, вы только в какой-нибудь наш не влезьте. Миша Январь своими дурацкими играми обвалил рубль, знаешь это? Такое устроил, что даже отстрелить его некому: никто не верит. Мне еще тогда Карпелов говорил, что Январь взломал коды некоторых банков и подделал отчеты по продаже облигаций госзайма. Быки узнали, дернули свои связи, разбудили федеральную службу, и те кинулись на банкиров. Банкиры начали скупать доллары. Наступило зловещее семнадцатое. Ладно, если уж он после этого остался жив!.. А ведь в нашем отделе лежит полная разработка по делу, и все это правда, хоть и выглядит как сказка про злого хакера. Кстати, я тебе оставила записку на двери в ванную, что ты думаешь по этому поводу?
– Я думаю, что нет никакой бригады «С». Журналисты балуются.
– Это было бы слишком просто, – вздыхает Ева, встает и потягивается. – Если у тебя есть серьезные обоснованные рассуждения на этот счет, запиши, пожалуйста, и дай мне в двух экземплярах.
– Иди, – говорит Далила, вытягивает ноги и прислоняется спиной к одежде на вешалке, – иди на работу, я до шести вечера дома. Заберу детей.
– Мама! – кричит Кеша из комнаты, женщины дергаются и испуганно смотрят друг на друга. – Ну мама, ну ты же опять меня не разбудила! Я проспал все на свете, ну что это за жизня такая!
Разогревая во дворе мотор машины, Ева смотрит в светлеющее небо, в зажженные в высоте окна. Они живут в новом доме недавно, Ева скучает по невысоким домам в центре, по старым улицам, по проходным дворам, аркам и по гаражам, на крышах которых она прыгала в детстве. Покатые спины «ракушек» ее раздражают, здесь нет проходных дворов, здесь машину надо ставить или на газон, выслушивая ругань перво– и второэтажников, или на платную стоянку, так ведь до нее идти и идти! Здесь лифты дергают внутренности скоростными обвалами вниз, Ева долго искала квартиру в новостройках и не очень высоко, чтобы не пользоваться лифтами. Она воспринимает лифт как вполне определенную ловушку.
– Да я вообще ненавижу эти лифты, – бормочет она, включая зажигание. – Черт!
Время идет к девяти, на работу она подъедет уж точно после полдесятого, это значит, что шесть человек из ее отдела будут сидеть и ждать начальника, любовно прохаживаясь по ее «непредвиденным обстоятельствам» и «особенностям профессиональной и личной жизни».
Она не превышает скорости, подгадывает зеленые светофоры, а когда не подгадывает, то отстраненно смотрит в близкие лица других водителей, которые так же отстраненно смотрят на нее сквозь стекла, подтекающие влагой теплого нутра машины. Понемногу она успокаивается и начинает думать только о работе, образ Маруси растворяется в ее дыхании, пойманном февралем и превращенном в белое облачко.
В девять двадцать две Ева подъехала к «Информационно-аналитическому центру», поставила машину на стоянку и прошла позади неприметного здания к черному ходу. На отлично укрепленной двери табличек не было, а на стене рядом – старая и затертая надпись прямо на стене: «Лаборатория». Ева набрала код, привычно оглядев через плечо пустой мокрый дворик, и вошла в теплый коридор, подсвеченный лампочками у пола. Она уже открывала дверь своего кабинета, когда почувствовала тишину и безлюдие. Бросила сумку и куртку, пробежалась к «пионерской комнате», как все здесь называли небольшой – на двадцать мест – коференц-зал со стеклянной звуконепроницаемой стеной, экраном и оборудованием для фильмов и слайдов. Пусто. Вернулась к своему кабинету и прочла информацию на стендах. Первый – «Непредвиденные обстоятельства» – черными строгими буквами – был весь заколот бумагами и бумажечками, но Ева помнила почти все эти сообщения и сдернула последние: «Ранена легко, рапорт напишу в среду, операция провалилась. Юна», «Кургановой: кто такие Карпелов и Январь? Посмотри файлы „менты“, если знаешь, см. код 078 54 – „неопознанные угрозы“. Скрипач». «Фактурщикам и снайперам! Срочно пройти психологические тесты на агрессивность! Вы одни остались, не лишайте отдел премии. Псих».
Другой стенд – «Особенности профессиональной и личной жизни» – крупным курсивом с наклоном, буквы украшены цветочками и птичками, сообщений там меньше: поздравительные открытки, два билета на послезавтра в театр – кому-то не понадобились, несколько отчетов интимного плана. «Семь раз, а ты не верила! Физик». «Мышка по ночам играет в казино, Ева шляется в центре города с крупногабаритной сумкой, Скрипач снимает по две проститутки сразу, Доктор проводит время в центральном городском морге (с 00.20 до 3.56), Юна накачивается спиртным – исключительно американское виски, а еще патриотка! Психа опять видели на геевской дискотеке. Коллеги! Попробуйте для разнообразия отсыпаться, когда нет авралов! Вы плохо выглядите. Аноним». Ева качает головой и отрывает этот лист. Она спускается на два пролета вниз и попадает в огромный зал.
– Ну ты, аноним! Где все?
Худой длинноносый мужчина за пультом страдальчески морщится и снимает наушники.
– Ладно, я наврал. Ты всегда выглядишь улетно. Выспалась? Как ты меня вычислила?
– Я умею считать до шести. Ты перечислил пятерых. Сегодня ночью было твое дежурство. Колись, Физик.
– Я ни при чем. Вот сводки по городу. Смотри сама.
Ева листает клавишей срочные сообщения. Ее код и имя указаны в затребованной информации на общую городскую службу. Интересовались патрули. Информация и внешние данные подтверждены.
– Где данные по неопознанным угрозам?
– Директория «отстрел».
– Сколько же за этих милиционеров дают? – Ева всматривается в таблицу. – Так, Карпелов П.П., Январь М.Ю. По две тысячи за морду. Оригинально. И что, на составителей этого заказа невозможно выйти?
– Есть подозрение, что эта директория что-то вроде справочника для одноразовых киллеров. Смотри, – Физик открывает другие файлы, – к примеру, я хочу, чтобы убили кого-нибудь, но не хочу нанимать профессионала, потому что это дорого. Я отправляю свое пожелание в «жизнь понарошку». Что у нас тут добавилось со вчерашнего дня? «Пропал котеночек». «Вернись, гадина, и я прощу. Лорик». «Не люблю жену. Советы по номеру…» Так, а вот, например, это: «Моя подружка залетела, а я не хочу детей». Видишь, эти четыре цифры – код. Определить, кто послал сообщение, невозможно. И желающий помочь тоже пишет свой код. Посмотрим… «Я большой пушистый котеночек…», «Стерилизуйся, идиот!» «Лорик, удавись членом». А вот по коду о нелюбимой жене стоит просто номер. Набираем номер. Пожалуйста! – Физик нажал клавишу и крутанул кресло, отворачиваясь от экрана. – «Отстрел»? – поинтересовался он у Евы.
