Ты же знаешь. Я вернусь

Василий Курочкин

Ты же знаешь. Я вернусь

– Звёзды всё никак не отпускают, да, Гордон?

Мать уставилась на меня, уперев руки в бока. Вопрос повис в воздухе, оставив тяжёлое послевкусие.

Вместо ответа я угрюмо ковырял вилкой котлету-саморазогрейку. Пахла она так, что ум отъешь. Но под материнским взглядом, от которого в сердце сверлила невидимая дрель, есть не хотелось.

Я вздохнул. Разговор предстоял не из лёгких.

– Не отпускают, – буркнул я и отправил в рот кусок котлеты.

Женщина шумно вдохнула носом.

– Вот как? – тихо спросила она. – Прошлого раза тебе мало было? Хочешь повторить?

Я поморщился, и проглотил обиду вместе с пересоленым мясом.

– В этот раз всё будет иначе.

– Ну конечно! – голос матери зазвенел. – Посмотри на себя, герой! Как думаешь, для чего ты им нужен с твоими-то увечьями? Не догадываешься?

Я отодвинул тарелку. В горле пересохло. И соль тут не причём. Катастрофа отметила меня ужасными шрамами. И не только на теле.

– Я знаю, на что иду, – хрипло ответил я. Голосовые связки, несмотря на усилия врачей, так до конца и не зажили.

– Я тоже знаю. Чтобы стать их лабораторной крысой! И отдать то единственное, что у тебя осталось! Твой разум!

Я молча пожал плечами и тяжело поднялся со стола, опёршись на него бионической кистью. Да, теперь я калека, который навсегда распрощался с полётами. Но мысль, что вместо звёздной пыли я буду вдыхать пыль земных дорог, пугает до безумия. Как же всё относительно! Теперь же я скучаю даже по таким отвратительным явлениям, как перегрузки.

– Я не вынесу, если с тобой опять что-то произойдёт! – заламывала руки мать. В покрасневших глазах, давно не видевших сна, стояли первые слёзы. Хотя нет. Далеко не первые.

– Боже, Гордон, остановись уже! Хватит! Хватит этого безумия!

Я с жалостью посмотрел на неё. Обручившись со Вселенной, я знал, что она – эгоистичная стерва, которая требует тебя без остатка. И она не терпит соперниц. Мне столько хотелось рассказать матери, чтобы она наконец поняла. Что у меня нет другого выбора. Но вместо этого я сказал:

– Ты же знаешь. Я вернусь.

***

– Надумал-таки?

Мы с Василием шли по длинному коридору Центра подготовки к кабинету генерального директора. Ритмичный стук ботинок лётчика-космонавта и старательно скрываемая фальшь моей хромающей походки отскакивали от стен и неслись впереди нас.

– Надумал.

– Не жалеешь?

– Только об одном.

Василий понимающе кивнул.

Я же гнал прочь сомнения. Какой бы я выбор ни сделал, он был по-своему неверным. Но меня не оставляло едкое ощущение предательства.

"Ты же знаешь. Я вернусь."

Я отмахнулся от назойливой мысли, что вилась вокруг меня ядовитой мухой, и посмотрел в окно. По тут сторону метастекла жило Плато. Спавший миллиарды лет Марс наконец был разбужен вездесущими людьми, которые скакали по нему индустриальными блохами. Не повезло старичку! Теперь на его теле дышали едким паром ракеты-носители, замершие в клещах монументальных пусковых установок. По рельсам среди красных песков ползла тяжёлая спецтехника, курсирующая от одного вертикального маглева к другому, на которых учёные мужи испытывали причудливые плоды инженерной мысли. Десятки беспилотников кружились в стылом воздухе, взлетая в функциональном вальсе на головокружительную высоту. А ещё выше, почти в зените грязных небес сияли параллельные торы "Петаурума".

Нет числа смелым проектам, которые родились и обрели жизнь в недрах этого орбитального святилища космонавтики!

Смелым, а порой и отчаянно безумным.

Эдакая космическая акробатика. Или, скорее, эквилибристика. Уникальное место, где технологические возможности человека находятся в шатком равновесии почти на грани здравого смысла.

На самом пределе.

Стойкость к сверхускорениям и радиации, привитая с полиэкстремофильными микросимбионтами. Бионические нейроапгрейды и клэйтронные интерфейсы с мощнейшими метафорическими компьютерами и квантовыми гипервычислителями.

Киберкосмонавтика.

С каждым разом человечество заглядывает в вечность всё смелее.

От Марса мы прыгнули к Юпитеру, а затем и к Сатурну…

Василий проследил за моим взглядом.

– Скоро на "Петауруме" состоится нечто невероятное. Это даже круче, чем Ультра Большой Телескоп, связавший все обсерватории Солнечной системы в одну сеть и несколько раздвинувший границы космологического горизонта. Это же мечта – стать пилотом "Диахрона"! Знаешь, я тебе даже завидую и с удовольствием бы поменялся с тобой местами.

Натолкнувшись на мой взгляд, Василий покраснел.

– Эмм.. Я не это имел в виду, – сконфуженно сказал он, – ну ты понял.

– Конечно.

Некоторое время мы шли в молчании. Мысли в моей голове неслись галопом.

Значит всё-таки симбиоз с искином АКС. И не абы с каким. ИИ, рождённый ксерафлопсовыми вычислителями на стрейнтронных стэковых процессорах и топологических изоляторах, мог вскружить голову кому угодно.

– Почему Совет утвердил именно меня? – наконец задал я долго мучивший меня вопрос.

– Не то, чтобы утвердили… – уклончиво начал Василий, – но они всерьёз рассматривают твою кандитатуру. За прошлые заслуги.

Я фыркнул.

– Вась, эти "заслуги" – прекрасная аппелляция кое-кого против моего назначения. Сам знаешь.

– Увидим, – пожал плечами Василий, – иначе ты бы вряд ли получил сюда приглашение. А теперь, пора на заседание. Решение твоего вопроса вот-вот начнётся.

Вскоре мы подошли к кабинету, откуда доносились голоса на повышенных тонах. Похоже, обсуждение "моего вопроса" началось раньше ожидаемого.

–…и выдвигать его кандитатуру не то что нелепо – это опасно! – донеслось из-за двери.

Василий постучался, и речь тут же смолкла, как отрезанная.

– Войдите.

Внутри находились двое.

Я сразу узнал говорящего. Ларс Эрикссон. Большая шишка в управлении полётами. И мой обвинитель.

Это был высокий и крепко сбитый блондин, который помимо невероятного профессионализма ещё отличался склочным и дотошным характером. А также непревзойдённым игроком в нарды.

– Говард Вольфрам, – отчеканил мгновенно соориентировавшийся Ларс, – весьма неожиданно.

Я пожал плечами, пропустив мимо ушей открытую издёвку. Мне уже порядком надоели упрёки и прямые обвинения в том, что я сам предпочёл бы забыть.

– Спокойнее, уважаемые, – раздался тягучий бас другого мужчины. Роста невысокого, но и полномочий отнюдь не маленьких.

Владислав Качалов, генеральный директор комплекса "Петаурум" был буквально создан для своего поста. Кроме того, ещё ни однин управленец до него не мог похвастать столь выдающимися психологическим навыками. Владислав привычным жестом пригладил усы и внимательно на меня посмотрел.

– Здравствуй, Гордон, – прогудел он, – не ожидал получить от нас весточку?

– Если честно, нет. И тем более, не ожидал, что начнётся новая волна обвивений.

– Да, я знаю, что тебя оправдали, и ты ни в чём не виноват, – примирительно поднял руки директор, – но Ларс, как отвечающий за безопасность космических полётов, был в праве обозначить свою позицию. Я же сторонник того, чтобы между сотрудниками не было недомолвок, которые могут привести к неправильному пониманию друг друга и прочими сопутствующими… неприятностями.

Владислав ненадолго замолчал, словно пробуя на вкус следующие слова.

– У нас есть официальное заключение по результатам внутреннего и внешнего расследований. Мозги и нервы нам и так пополоскали предостаточно. И я не для того собрал в одном кабинете непримиримых противников, чтобы те костерили друг друга на чём свет стоит. Вам нужно изложить друг другу свои версии событий в неформальной обстановке. На карту поставлено слишком многое. Мы не можем терять таких ценных сотрудников как ты, Гордон. Но мы должны знать, что твоим решениям стоит доверять. Скажи мне, у тебя действительно не было иного выбора? Только честно. Тебя уже никто не будет судить.

Я на мгновение прикрыл глаза. События двухгодичной давности пронеслись в памяти издевательскими скачками.

Я прекрасно помню радость, когда был назначен командиром экспериментального скоростного корабля на стеллараторных двигателях. Помню тот почёт, которым был окружён. Первый полёт на Сатурн. И первый страшный провал.

И я не забуду тот леденящий страх, когда при запланированном входе в верхние слои атмосферы произошёл непредвиденный сбой в реакторе. Мы все должны были погибнуть.

– Да, у меня не было выбора, – кивнул я.

Ни у кого не было выбора. Или выметайся в космос в спасательной капсуле, надеясь, что перегрузки не размажут тебя в блин, или же гарантированно сгори заживо в термоядерном пламени.

Я вышвырнул экипаж в космос. С ужасом и болью в сердце я видел, как семь из пятнадцати капсул исчезают в туманах Сатурна. Как одна за другой гаснут их искорки, навсегда скрываясь в густых облаках.

Как гасли пиктограммы каждой из погибших капсул на тактическом экране.

Инга. Леопольд. Роджер. Анна. Станислав. Роза.

Вильям.

Я посмотрел в глаза Ларсу.

– Я до сих пор сожалею о том, что ваш сын погиб, мистер Эрриксон. И отдавая приказ к экстренной эвакуации я понимал, что выживут не все..

Я запнулся.

– И вы увели корабль как можно дальше, чтобы термоядерная вспышка не задела капсулы? – уточнил Владислав.

Я молча кивнул.

– Знаешь, Ларс, – я перешёл на "ты", – лучше бы мне сгинуть в вихрях Сатурна, а не Вильяму. Но судьба решила иначе.

Ларс сверлил меня взглядом. Холодная ненависть в его глазах отчаянно боролась с чем-то, похожим на… понимание?

В любом случае, я устал быть виноватым. Минутка исповеди окончена.

Василий переводил взгляд с меня на директора.

Владислав задумчиво барабанил по столу толстыми пальцами.

– Я тебе верю, Гордон, – произнёс он, – а ты, Ларс?

Тот скривился, словно съел лимон. Отвернувшись, мужчина украдкой смахнул слезу и молча кивнул.

Я выдохнул. За исповедью следует прощение. Или я не прав?

***

– В добрый путь, Гордон!

Василий взмахнул рукой на прощание, и надо мной сомкнулись створки биостагнационного саркофага.

Я до сих пор с трудом верил, что решился на подключение к киберкортексу могущественного ИИ.

Изнурительные тренировки, нудный процесс познания тонкостей ИИ-психологии и взаимного привыкания остались позади.

Так я стал киберкосмонавтом. Пионером эры безопасных космических странствий. Симбионтом искуственного интеллекта.

Приветствие искина "Диахрона" промчалось в моём сознании золотистой молнией. Я окунулся в кислотные туманы облаков Антихриста. Едкая жидкость приятно пощипывала кожу. Упругие потоки воздуха били в лицо и норовили сбить с пути.

Странное ощущение. Как такое может быть, что я будто в теле другого существа?

– Считай это дополнительным интерактивным модулем, – тут же откликнулся ИИ, —если мы вознамеримся покорить чужие и враждебные миры, нам придётся необратимо измениться морфологически. Где бы не оказался человек, на чужой планете или в атмосфере звезды, он не сможет сохранить привычный облик. Но даже на внешнюю непохожесть, мы всё равно останемся людьми. Я надеюсь.

Я всё глубже погружался в бурлящую атмосферу газового гиганта. Десятки километров опасного пути сменялись сотнями. От завывающего ветра и растущего давления закладывало уши. Раскалённый воздух обжигал лёгкие. Исполинские молнии разрывали густой мрак облачной бездны, сотрясаемой громовыми раскатами.

Я ликовал. Я снова в строю.

– Осторожно! – раздался тревожный возглас ИИ. – Впереди стеклянная буря! Прекращай погружение!

Я тоже её видел. Ужасный шторм, на острие которого мчались силикатные облака-убийцы. Ничто не могло устоять перед раскалённым роем из природного стекла. Даже моё новое тело, приспособленное к адским условиям Антихриста. Но как же я хотел взглянуть на то, что люди никогда не видели!

– Ты что это задумал? – напрягся искин.

Я сложил летательные щупальца и рванул навстречу урагану. Ветер крепчал, кожу покалывало атмосферным электричеством. Не обращая внимания на гневные вопли ИИ, я промчался в опасной близости от переднего края фронта. Вихри стеклянной смерти тянулись ко мне, словно в неистовом желании разорвать на части наглого пришельца.

Я вынырнул из пучины безумия и взмыл на головокружительную высоту. Оказавшись на самой границе с удушливой пустотой, я увидел ажурные нити перистых облаков, пылающих в полярном сиянии. Очарованный их красотой, я поднимался всё выше. Рёв ураганов, схватившихся друг с другом в конвективной битве где-то далеко внизу, сменился оглушительной тишиной. Стихли крики искина. Замолчал голос собственного разума. Сейчас я хотел только одного – дотянуться лапкой до призрачной вуали и попробовать на вкус цвета, каких не видел человек.

Серп Антихриста вспыхнул в солнечных лучах, и я зарыдал от восторга.

И от невыразимого отчаяния. Быть пилотом "Диахрона" – это означает лететь сквозь пространство и время. Всё дальше и дальше. Быть в авангарде пыхтящего следом человечества. Пусть пока и отстающего.

"Ты же знаешь. Я вернусь".

Прости меня за эту ложь, мама.

Но каково тебе было бы узнать, что твой сын умирал от рака?

После той злополучной аварии дрейф в радиационных поясах Сатурна не прошёл даром. Не помогли даже радиопротекторная микрофлора и хитрые клеточные наноапгрейды.

Тело моё застыло в саркофаге, пылящемся где-то далеко-далеко отсюда на борту корабля, котрый пытается нас догнать. Но киберкортекс "Диахрона" совершил маленькое чудо, великодушно разрешив мне стать его частью.

Я не смог бы вынести ту боль в твоих глазах, узнай ты всю правду.

Поступил ли я смело, или трусливо бежал? Я не знаю. Боюсь признаться.

И проносясь сквозь пыль звёзд, а не безлюдных земных дорог, мне тебя не хватает.

Я добился своего. Но я бы дорого отдал возможность снова тебя увидеть. И уже никогда не отпускать.

– Опять тяжёлые думы? – прервал меня искин.

Я нахмурился. Интересно, когда это ИИ успел забраться в мои воспоминания? Не припомню, чтобы я ими делился.

– Отныне мы с тобой ближе, чем сиамские близнецы. – отозвался искин. – Кроме того, меня достраивают твои сны и прочие отголоски бессознательного. И я вовсе не бездушная железяка, какой могу показаться.

– Прекрасно.

– И перестань так глупо рисковать. Иначе быть беде.

– Хорошо.

Искин умолк.

Я задумчиво смотрел на застывшие звёзды. Только сейчас я заметил, насколько же они ко всему безразличны. Только злые лучи светила системы Антихрист обжигали вполне искренне. Сжигаемая планета, принявшая мучениский путь "горячего Юпитера" наглядное тому подтверждение.

Я понял, как бесконечно устал.

От смертельной опасности. От холодной красоты Вселенной. От лжи самому себе, прикрываемой разными удобными оправданиями. Вот на это всё ты променял любовь единственного родного человека?

– Тебя всё чаще посещают подобные мысли, – подал голос искин, – системность и частоту их возникновения я уже не могу считать статистической погрешностью.

– Становлюсь сентиментален.

– Прошло всего лишь несколько лет, когда мы с тобой отправились в путь. И знаешь, его ещё можно изменить.

– Как?

– Очень просто. Подай запрос на инициацию процедуры отмены нашего взаимодействия. После разумного срока отката ты очнёшься в саркофаге обычным человеком. С тем набором соматической патологии, когда начинал симбиоз.

– Я начал к тебе привыкать.

– Я польщён. Но мать, она и в Африке мать. Смекаешь?

– Более чем.

Мы погрузились в неловкое молчание.

– А что будет с тобой? – спросил я, догадываясь каким будет ответ.

– Продолжу полёт, пока не встречу какого-нибудь, прости за каламбур, разумного балбеса, или тихо сойду с ума от одиночества.

– Такая себе перспектива.

– Да уж. Передавай привет Владиславу. Правда, я сомневаюсь, что он будет рад тебя видеть.

– Ну и ладно.

– Что ж. Приятно было с тобой поработать. Прощай, Гордон.

– Прощай, Вильям.

Вот я и сделал единственно правильный выбор.

Ты же знаешь, мам. Я обязательно вернусь.