УХОД ИЗ ЖИЗНИ ДЕПУТАТА РЕГИОНАЛЬНОГО СОБРАНИЯ

УХОД ИЗ ЖИЗНИ ДЕПУТАТА РЕГИОНАЛЬНОГО СОБРАНИЯ

Глава

(Повесть).

«Фигуру, мешающую партии «…», убирают

– даже если она ходит по правилам».

— Из книги о шахматах

H2 Глава 1. Капитализм и азартная зависимость.

Наша повесть начинается с тех времен, когда алчная пасть капитализма, словно голодный зверь, растерзала в клочья величие нашей родины СССР. Его неумолимая суть – это хищный оскал, вечное стремление к наживе, танцующее на костях общественного блага и экологического состояния окружающей среды. Капитализм, словно хамелеон, меняет шкуру, приспосабливаясь и выживая, пожирая и подчиняя альтернативные экономические модели, словно удав кролика. Он – ненасытный Молох, требующий всё новых и новых жертв на алтарь прибыли, готовый на любую подлость ради прибыли. Его аппетиты безграничны, он рвется к глобализации, к унификации, стремясь превратить мир в один огромный базар, где правят деньги. Он – творец, создающий богачей и нищих, триумфаторов и лузеров. Но в этой безжалостной гонке есть и свой дьявольский стимул к развитию. Капитализм – это Прометей, дарующий огонь инноваций, прогресса и лучшей жизни, но за это требующий вечной платы. Он демократизирует информацию, технологии, возможности, словно открывает врата в новый мир. И вопрос лишь в том, как обуздать этого хищного зверя, как направить его энергию в созидательное русло, как сделать так, чтобы блага капитализма не стали уделом горстки избранных, как сохранить человечность в мире, где алчность – новая религия.

Девяностые… Эпоха вакханалии, словно кошмар, сорвавшийся с цепи, время вселенского хаоса, подобного взрыву сверхновой, разметавшего осколки нашего бытия, словно карточный домик. Беззаконие, бесправие, массовый алкоголизм – вот деятельность новых реформаторов, казалось ад опустел, а демоны и черти, вырвавшиеся из преисподней, творили свое "лиходейство" на земле. "Лихие девяностые" – не просто слово, а клеймо, печать беды, несчастья, горя, мрачная симфония разрушения и безнаказанности, эпитафия эпохе. Девяностые – это незаживающая рана на теле истории, кровоточащая болью несбывшихся надежд, словно Россия, брошенная на растерзание стервятникам судьбы.

Но прошло время и кошмар дикого хаоса, этот ночной кошмар, грызущий реальность, отступил, уступив место более изощренным формам грабежа. Наступила эра интеллектуального разбоя, упакованного в шелка респектабельности и ослепительное сияние современных технологий. И в этом вихре, словно ядовитый плод, расцвел игровой бизнес – лукавое дитя радикальных реформ, возродившее старые обманные схемы в новой цифровой упаковке. Игровая индустрия – это кипящий вулкан развлечений: виртуальные миры, онлайн-казино, где фортуна, словно пляшущая цыганка, манит и дурманит, где счастье – это всего лишь шанс. Это клондайк цифровой эпохи, где мерцающие экраны мобильных устройств и шлемы виртуальной реальности, словно сирены, заманивают геймеров со всего мира в свои сети.

Но за этим блеском скрывается тень – игромания, "тихий убийца", крадущий жизни, словно вор в ночи. Как наркотик, она затягивает в свою бездну, лишает воли, рассудка, делая человека марионеткой пикселей. Игромания – это дьявол, который сначала предлагает наслаждение, а потом требует душу взамен, оставляя лишь пепел. Социальная изоляция становится клеткой, здоровье превращается в руины, а кошелек – в бездонную пропасть, пожирающую все.

Признаки зависимости от пикселей – неудержимое желание играть, потеря чувства времени, словно Алиса в стране чудес, проваливающаяся в кроличью нору, и отрицание реальности, словно страус, прячущий голову в песок. Игромания – это кривое зеркало, в котором отражается не мир, а лишь маскарад желаний. Это нездоровая зависимость, лечение которой – долгий и мучительный путь искупления, требующий помощи психологов, проводников в лабиринте души, и поддержки близких, спасательного круга в бушующем море. Они помогут – не дать игромании стать последней главой в твоей истории, не дать ей украсть вашу жизнь.

В то время игровые залы, словно грибы-паразиты, вырастали на теле городов, маня неоновыми огнями, как мотыльков на пламя. "Оставьте надежду, всяк сюда входящий", – казалось, было высечено над каждым автоматом, только вместо адского пламени подземелья их ожидала трясина азарта, затягивающая в пучину долгов и безысходности. За каждым сверкающим экраном прятались сломанные судьбы, разбитые семьи и украденные мечты. Игромания, подобно чуме XXI века, стала эпидемией, проникающей в души и пожирающей сбережения. "Легкие деньги" обернулись миражом, призрачной надеждой, на пути к которой стояла лишь горькая расплата.

В этом безумном танце порока кружились и молодые юноши, мечтавшие о мгновенном богатстве, и уставшие от жизни старики, стремившиеся забыться в бесконечном мелькании символов. Каждый мечтал сорвать куш, бросая вызов самой судьбе. Но фортуна оказывалась слепа и глуха к их мольбам, предпочитая улыбаться лишь тем, кто стоял за кулисами этой дьявольской игры. Игровой бизнес стал золотой жилой для избранных, циничной насмешкой над теми, кто, словно наивные дети, верил в сказки о чудесном обогащении. "Свобода, равенство, братство" превратились в пустой звук, за которым скрывалась неприкрытая жажда наживы и беспощадная эксплуатация человеческих слабостей. Это мир иллюзий, где надежда соседствует с отчаянием, а призрачные богатства ослепляют рассудок. Здесь люди рискуют всем, а игроки, словно ночные бабочки, летят на яркий свет, разрушая свои надежды на социальное благополучие. Владельцы казино, лотерей и букмекерских контор искусно манипулируя азартом и ожиданиями заманивают доверчивых посетителей мерцающими огнями автоматов, роскошью залов и обещаниями несбыточного.

В этой непрозрачной обстановке возникают новые «персонажи» – изворотливые дельцы, для которых закон был лишь помехой на пути к наживе. Они скупали контрольные пакеты акций проблемных заводов и предприятий уходящей эпохи, превращая их в игорные заведения, щедро подкупая местных чиновников. Коррупция, подобно заползающей плесени, проникала во все ветви власти, позволяя им действовать безнаказанно.

Преступный мир также активно участвовал в игорном бизнесе. Азартные заведения, находясь под их «защитой», чувствовали себя неуязвимыми. Вымогательство, шантаж и «крышевание» стали обыденными инструментами, а любое проявление неповиновения подавлялось с особой жестокостью. Жажда наживы затмевала разум тех, кто надеялся на удачу, игнорируя все предостережения, и игроки всё глубже погружались в сети, расставленные дельцами азартного бизнеса.

Эти современные храмы азарта выкачивали огромные суммы, ведь, как точно подметил Достоевский, «дьявол с Богом ведёт борьбу, а арена этой битвы – сердца людей». В этой схватке разум отступает перед страстью, а логика тонет в море иллюзий. В мире масок, где ложь становится обыденностью, а двуличие – нормой, царит всевластие, и деньги затмевают мораль. Люди, словно куклы на нитях, подчиняются переменчивой удаче, воображая себя творцами собственной судьбы. Кажется, что успех в их руках и зависит лишь от их умений. На самом деле они – лишь пешки в безжалостной игре, правила которой установлены всесильным, но невидимым дирижёром.

За блестящим фасадом достатка и показной роскоши скрывается глубокая яма человеческих драм: разрушенные семьи, проданное за бесценок имущество, разбитые сердца – огромная цена за кратковременный, обманчивый триумф. Обманчивая надежда на лёгкие деньги затягивает в пучину долгов и отчаяния, из которой выбраться почти невозможно. Игроки, как наркозависимые, жаждут новой «порции» азарта, не осознавая, что каждая следующая ставка только приближает их к пропасти.

Азартные игры – коварная сеть, где сплетаются иллюзорные мечты и горькие разочарования. Этот бизнес безжалостно эксплуатирует человеческие слабости, паразитируя на стремлении к обогащению без труда и наивной вере в удачу. Здесь нет места чудесам, лишь холодный расчет и умелые манипуляции. «Здесь правит не чудо, а один лишь грех».

Словно алхимики, затуманивая взор, одни выжимают золотой нектар из чужих бед, другие же, словно отравленные стрелы, бросаются в омут в погоне за призрачным Эльдорадо, теряя последние обломки надежды. В этом вечном хороводе иллюзий всегда найдется безумец, готовый поставить на кон саму душу ради мерцающего призрака удачи. Игорный Молох будет вечно жаждать крови, пока в людях теплится огонь жажды наживы и веры в манну небесную. Ибо "на жадности простаков наживаются" – закон джунглей. Жадность здесь – не просто порок, а инструмент виртуозного обмана. Одержимый наживой, словно паук, плетёт сети, выискивая тех, кого можно оплести лестью и обманом ради нечистого золота. Жадность – не только слабость жертвы, но и хищный инстинкт обманщика. "Простаки" – те, кто, ослеплённые блеском мишуры, доверчиво внимают сладким речам, не видя скрытых мотивов, поддаются чарам обещаний, "слишком хороших, чтобы быть правдой", и беспечно пренебрегают рисками. Ибо мошенники – искусные кукловоды: они сулят златые горы, рисуют картины безбедной жизни, надавливают на тайные струны зависти и страха, пряча ядовитый крючок в сложном плетении схем.

Лишь те, кто обуздал зверя азарта, выходят из этой схватки победителями. А удержать добытое удается лишь бдительным, тем, кто подвергает сомнению каждое заманчивое предложение, устояв перед искушением и жадностью, и видит сквозь маску благодетеля корыстный блеск в глазах. Ведь испокон веков мудрость народная, словно звон колокола, предостерегает: "Без труда не выловишь и рыбку из пруда", напоминая, что лёгкий хлеб часто оказывается горьким обманом. И "бесплатный сыр бывает только в мышеловке" – грозное предостережение о скрытых опасностях в "дармовых" дарах.

Сегодня азартные игры давно переросли из невинной забавы в колоссальную экономическую империю, облачённую в мантию закона и охраняемую государственным оком. Федеральный закон № 244-ФЗ – незримый барьер, призванный оградить общество от ядовитых испарений казино и лотерей. Игорные зоны, словно миражи в пустыне, законны лишь в строго отведённых резервациях, дабы не разжигать порочные страсти и не искушать слабых духом. Эти "золотые клетки", воздвигнутые властью, должны были стать неприступным рубежом, сдерживающим натиск игровой зависимости, изгоняя её в дальние пределы. Так возникли "Приморье", "Янтарная", "Красная Поляна" и "Сибирская монета" – оазисы, где легально процветают игорные дома и увеселительные заведения.

Но, словно выпущенный из заточения джинн, игорная индустрия, презрев все препоны, неустанно разрастается, приспосабливаясь к веяниям времени и поглощая новейшие технологии. Онлайн-казино развернули свои сети в виртуальной реальности, а мобильные приложения открыли врата азарта в любом месте и в любое время. И потому битва с этой многоликой гидрой игровой зависимости остаётся острой, как меч Дамокла, проблемой для всего общества.

H2 Глава 2. Отсвет фарфора.

Вблизи искрящегося огнями игорного миража, прозванного «Борзов-сити», притаился тихий, сонный городок Тихвин – районный центр, где, как и полагается, возвышалось здание районной больницы. Здесь, словно за штурвалом тонущего корабля, трудился ведущий хирург Семенов Николай Петрович. Мужчина средних лет, за внешней сдержанностью которого угадывались ум, острый, как скальпель, и воля, закаленная в горниле испытаний. Лицо – благородный овал, лишенный резкости, но и не размытый туманом неопределенности. В каждом штрихе – спокойная уверенность человека, привыкшего полагаться на голос разума. Высокий широкий лоб, словно карта неизведанных земель, выдавал в нем мыслителя – видно, что чело его не раз склонялось над таинственными фолиантами и кропотливыми делами. На переносице – очки в тонкой металлической оправе, за которыми прятались живые, проницательные глаза, словно два уголька, тлеющие под пеплом усталости. Взгляд неторопливый, оценивающий, но без ледяного презрения. Слушая, зрачки его чуть сужались, впитывая каждое слово, словно губка росу, а когда говорил сам – загорались внутренним светом, озаряя мысль изнутри, как молния – ночной пейзаж. Фигура его была чуть полноватой, однако без намека на дряблость – скорее, как зрелый плод, налитый соком жизни. Движения быстры и точны, каждое – осмысленно, выверено внутренним метрономом. В нем чувствовалась решимость – не импульсивная вспышка, а трезвая уверенность, рожденная опытом и самодисциплиной. Говорил он негромко, но так, что окружающие невольно притихали, словно перед исповедью, слушал внимательно, не перебивая, но в конце неизменно задавал вопрос, обнажающий суть разговора, словно хирург – гнойный нарыв. В его присутствии люди невольно подтягивались, словно струны скрипки, – он не требовал почтения, но внушал уважение, как старый дуб – величие. Десять лет назад, с отличием окончив медицинский институт и проявив незаурядный талант в хирургии, он прошел клиническую ординатуру и с тех пор служил избранной профессии.

Все было хорошо, но открылось первое казино в "Борзов-сити". На это открытие его пригласил «благодарный» пациент, предложив «лишний билетик в рай», как он выразился. В тот вечер Николай Петрович впервые испытал магию рулетки, сорвав куш, словно запретный плод. С тех пор выходные превратились в паломничество в этот игорный ад. И, словно мотылек, опаливший крылья о пламя азарта, он безудержно летел к угасающему маяку надежды, находя лишь пепел горького разочарования. Его душа, некогда чистая и полная сострадания к ближнему, теперь зияла черной дырой, заполненной лишь неутолимой жаждой отыграться. Он превратился в бледную тень самого себя – хирурга, даровавшего жизнь, а ныне высасывающего её из карманов отчаявшихся больных. "Цель оправдывает средства?" – хрипел вкрадчивый демон искушения, и Николай Петрович, поправ клятву Гиппократа, камнем летел в бездну порока. Каждый пациент, каждая купюра – лишь песчинка в зыбком замке его иллюзий. Он тешил себя мечтой сорвать банк, вернуть утраченное, вновь обрести лоск респектабельности. Но игорный спрут – ненасытная пасть, пожирающая всё, оставляя лишь пепел боли и стыда.

Однажды, проиграв в рулетку всё до последней копейки, Николай Петрович, словно израненный зверь, понуро брел домой, волоча за собой копию долговой расписки – приговор, вынесенный безжалостной фортуной. Сумрак отчаяния клубился вокруг него, словно саван, предвещая неминуемую бурю. Дома его ждала Анна Сергеевна, его жена, олицетворение строгости и несгибаемой воли, скала, о которую прежде без труда разбивались волны житейских трудностей. Увидев бледное, искаженное страхом лицо мужа, она сразу поняла: случилось непоправимое. Вместо упреков, вместо истерики, она с невозмутимым спокойствием выслушала его сбивчивый рассказ, каждое слово которого врезалось в её сердце ледяным острием безысходности. Сумма долга зияла черной пропастью, угрожая поглотить их благополучие, отнять будущее у детей. Ночь Анна Сергеевна провела без сна, в мучительном поиске выхода из этого зловещего лабиринта. И решение пришло, словно луч рассвета в кромешной тьме: продать старинный фамильный сервиз, доставшийся в наследство от бабушки. Ценность его была безмерна, но семья – бесценна. Утром она объявила о своем решении Николаю Петровичу, и голос её звучал твердо и решительно, словно набат: «Мы вместе выстоим». Но денег от продажи сервиза оказалось недостаточно, а недоставало всего тридцать тысяч рублей – злая ирония судьбы. Отчаяние попыталось вновь сомкнуть свои ледяные объятия вокруг Анны Сергеевны, но она оттолкнула его, собрав остатки воли в кулак. Тридцать тысяч – сумма, кажущаяся ничтожной на фоне общей беды, но в данный момент – непреодолимая бездна. Она обзвонила всех знакомых, друзей, дальних родственников, униженно прося в долг, объясняя ситуацию, но в ответ слышала лишь сочувствующие вздохи и вежливые отказы, словно эхо в пустом колодце. Каждый отказ вонзался в сердце, словно осколок льда, замораживая последнюю надежду. Николай Петрович, видя страдания жены, пытался её успокоить, убеждал, что выход найдется. Анна Сергеевна чувствовала его тревогу, видела его бессонные ночи и потухший взгляд. Она знала, как ему тяжело, и это придавало ей сил для борьбы.

В эти горестные дни, в объятиях предрассветной мглы, когда город ещё лениво потягивался, готовясь к новому дню, вой сирены разорвал тишину. В районную больницу скорая помощь доставила Дмитрия Васильевича Петрова, чьё изжелта-бледное лицо, словно старое золото, отливало желтизной, а живот скручивала невидимая, но безжалостная рука боли. Опытный врач скорой помощи, чьи пальцы наизусть читали карту человеческого тела, мгновенно вынес вердикт: экстренная хирургия. Быстро доставил пациента в приемное отделение ЦРБ. Дежурный хирург, для которого кровь была знакомой стихией, а кость – верным ориентиром, подтвердил приговор: «Операция нужна как воздух утопающему, как свет слепому».

Заведующего отделением вырвали из объятий Морфея, словно громом разбудили спящий вулкан. Ворвавшись в больницу, он одним взглядом, подобным безжалостному рентгену, просветил семью насквозь. Одеты прилично, но без кричащей пошлости, ткани дорогие, но не броские – «витрина благополучия». Никто не знал, что за этим пышным фасадом скрывалась хрупкость карточного домика, воздвигнутого на плечах сына, капитана дальнего плавания, который сейчас, возможно, ведет свой корабль сквозь шторм, не подозревая о буре, разразившейся в родной семье. Сами старики доживали свой век, как две последние свечи в догорающем канделябре, пенсии едва хватало на то, чтобы оплатить коммунальные счета и прокормиться убогой пищей.

Николай Петрович вызвал жену Дмитрия Васильевича в кабинет. Долго смотрел в окно, словно там, в сумеречном пейзаже, искал ответа на мучительный вопрос. Затем, словно палач, зачитал смертный приговор: «Внесите плату за операцию». Но таких денег у супруги пациента не было, она предложила 6 тысяч, всё, что было. После тягостной беседы, в глазах женщины плескалось отчаяние, как шторм в бутылке, заведующий, опустив взгляд – словно Иуда, не получивший свои тридцать сребреников, – отрезал: «Операция нецелесообразна. Риск слишком велик». Он словно ставил сургучную печать на их участи: «Выписать в текущем состоянии». Холодное, бесстрастное решение, вынесенное бездушной машиной.

Сергей Сергеевич, дежурный хирург, стоял перед заведующим в его кабинете, метая громы и молнии, доказывая необходимость операции, готов был рвать и метать. За столиком, уставленным чайной посудой, дежурный терапевт, Людмила Борисовна, попивала чай и невозмутимо хрустела сухим печеньем. Николай Петрович резко осадил вспыльчивого Сергея Сергеевича, высокого, худого, словно тростинка, чье лицо исчерчено морщинами, будто карта прожитых лет. Его тонкие, длинные пальцы касалась сама смерть, но они же, обладая почти сверхъестественной точностью, умели зашивать разорванную в клочья плоть, возвращая людей к жизни. Всю жизнь проработав в ЦРБ, он был доволен своей скромной участью, тем, что приносит пользу людям. По праву опыта, три года назад он должен был возглавить отделение, но на это место прибыл выскочка из краевого центра, протеже главного хирурга региона. Николай Петрович учился у него основам хирургии, а тот сознательно расставлял своих людей на ключевые должности в здравоохранении края, укрепляя собственное положение.

И вот сейчас этот ученик заведующий отделением, угрожая лишением премии, демонстрировал свою административную власть, пытаясь уязвить старого хирурга. В разговор вмешалась Людмила Борисовна: «Не стоит ломать копья. Что сделано, то сделано. Это не единственный наш пациент, нужно думать и о других. Сергей Сергеевич, вас вызывают в приемное отделение, идет поступление». Сергей Сергеевич ушел, хлопнув дверью. Людмила Борисовна попыталась успокоить Николая Петровича, напоминая о том, что врач – это не всемогущий Бог, а лишь смертный, ограниченный рамками знаний, опыта и закона. Он связан по рукам и ногам протоколами, рисками, последствиями. Хирургия – это всегда хождение по краю пропасти, балансирование между жизнью и смертью. Даже самый талантливый хирург имеет права на ошибку.

Николай Петрович смотрел поверх головы Людмилы Борисовны на портрет Гиппократа, висевший на стене, и слова великой клятвы, словно высеченные в граните вечности, вспыхнули в его сознании: «В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного…». Слова клятвы стали эхом, гулким и настойчивым, заглушая шепот искушения – пагубного, неправедного… Его игромания, как ненасытный спрут, сжимала сердце в ледяных тисках долгов. Но сейчас семья – вот компас, указывающий путь сквозь бурю. Долговая яма разверзлась под ногами, угрожая поглотить его, но мысли о близких жгли, как спасительный огонь.

В голове, словно на скрижалях, всплывали слова: «Если я исполню эту клятву и не оскверню её, да будет мне дозволено наслаждаться жизнью и искусством врачевания со славой…». И тут же, словно черная тень сомнения: «…если же я нарушу её, да постигнет меня обратное». Он очнулся от мрачного транса. Людмила Борисовна, как неутомимый ручей, продолжала изливать поток слов: «Врачи действуют в условиях неопределенности… медицина не всесильна… осознанный выбор пациента…». Ее слова были словно капли дождя, барабанящие по стеклу, – логичные, рациональные, но бессильные проникнуть в его бушующее внутреннее море. Николай Петрович, с натянутой вежливостью улыбнувшись, поблагодарил её и вышел из кабинета, унося с собой груз неразрешимых противоречий в свою одинокую гавань.

H2 Глава 3. Спасение обреченного.

Больной и его супруга, словно изгнанники, обреченные на вечное скитание, возвращались домой на такси. Салон автомобиля сдавливала тишина, словно саван, изредка разрываемая стонами Дмитрия Васильевича, чьи муки терзали самое сердце, словно хищные птицы. Анна Сергеевна, с лицом, превратившимся в маску скорби, держала его руку, словно пыталась удержать ускользающую, как дым, жизнь. Каждая выбоина на дороге обрушивалась на тело Дмитрия Васильевича ударом набатного колокола, отсчитывая секунды до неизбежной разлуки. Боль – ненасытный спрут, чьи щупальца, словно ядовитые змеи, обвились вокруг его внутренностей, высасывая последние капли сил. «Дышать… дышать… просто дышать», – шептал он бескровными губами, словно читая древнее заклинание, отчаянно пытаясь удержаться на зыбкой поверхности бушующего океана страданий.

Анна Сергеевна, казалось, превратилась в тень, в бесплотный призрак былого счастья, в эхо ушедшей любви. В ее потухших глазах плескалась бездна отчаяния, зловеще отражая агонию супруга. Она чувствовала, как жизнь утекает сквозь ее пальцы, как драгоценный песок, который невозможно удержать, словно ускользающие мгновения. "Держись, мой родной, держись", – шептала она, вкладывая в каждое слово всю свою любовь, всю свою надежду, все свое разбитое сердце, словно осколки стекла.