скачать книгу бесплатно
Лекции по истории средних веков
Василий Григорьевич Васильевский
Библиотека Средних веков
Предлагаемое издание – первая публикация университетского курса по истории средневековой цивилизации профессора Санкт-Петербургского университета В. Г. Васильевского (1839–1899). Лекции охватывают широкий хронологический диапазон – с I по XIII вв., отражают лучшие достижения отечественной и европейской медиевистики XIX века. Богатство исторического материала и его оригинальная интерпретация делают курс Васильевского ценным пособием для начинающего ученого. Широкие круги читателей познакомятся с яркими историческими портретами знаменитых королей, монашеских миссионеров христианства, деятелей средневековой культуры. Римская эпоха во время кризиса и первые варварские королевства, истоки возвышения панства и бунты горожан, кодекс чести рыцаря и взгляды вождя еретиков – всё это и многое другое прослеживается на обширной источниковедческой базе. Лекции выдающегося византиниста В. Г. Васильевского – памятник русской и европейской исторической мысли, ценный источник для изучения истории отечественной науки. Для историков, преподавателей, студентов и широкого круга читателей.
Василий Васильевский
Лекции по истории Средних веков
Ответственные редакторы
Г. Е. Лебедева, С. Е. Федоров
Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»
Предисловие
Василий Григорьевич Васильевский
Книги – корабли мысли, которые странствуют по волнам времени и бережно несут свой драгоценный груз от поколения к поколению.
Фрэнсис Бэкон
Публикация лекций академика Императорской Академии наук Василия Григорьевича Васильевского (1839–1899) по средневековой истории Западной Европы открывает малоизвестные нашему читателю страницы творческого наследия выдающегося русского историка. В дооктябрьской России он был основоположником и главой исследовательской школы научного византиноведения, которая завоевала международный авторитет. Главное место в трудах Васильевского занимали проблемы истории Византийской империи и славянских народов, судьбы которых оказались связаны с отечественной историей.
Научное наследие Васильевского, высоко ценимое современниками, не было обойдено вниманием в советской историографии. В 1994 году, юбилейном для российской византологии, академик Г. Г. Литаврин в большой статье, посвященной ученому, писал о его роли в исторической науке: «Среди крупнейших византинистов XIX столетия можно назвать отнюдь не столь много имен ученых, научные заслуги которых были бы признаны столь единодушно и повсеместно, высокий авторитет которых не поколебало бы истекшее время, а исследовательский метод не принимался бы по-прежнему за образец, заслуживающий подражания в наши дни. Бесспорно, к числу таких имен принадлежит и имя академика Василия Григорьевича Васильевского».[1 - Литаврин Г. Г. Василий Григорьевич Васильевский – основатель санкт-петербургского центра византиноведения (1838–1899) // Византийский временник. -1994. – Т. 55(80). – С. 5.]
В течение всей жизни Василий Григорьевич совмещал научно-исследовательскую работу и преподавание. Несколько поколений российских историков и учительства в конце XIX-начале XX века, будучи студентами, начинали знакомиться с актуальными проблемами европейской медиевистики по его лекциям. Студентов историко-филологического факультета Петербургского университета лекционные курсы профессора привлекали глубиной содержания. Один из слушателей, граф П. С. Шереметев, посещавший лекции в 80-е годы, вспоминал о впечатлении от университетских чтений Васильевского: «От них, бесспорно, веяло чем-то правдивым и искренним: соединением тонкого аромата первоисточника с глубокой эрудицией теоретической мысли, и это редкое сочетание делало их особенно ценными».[2 - Василий Григорьевич Васильевский // Санкт-Петербургские ведомости. -24 мая (5 июня). – 1899. – № 139. – С. 3.] Лекции Василия Григорьевича были неоднократно литографированы. В 1870-е годы Василия Григорьевича приглашали в Санкт-Петербургскую Духовную академию для преподавания истории «всеобщей гражданской» (историю христианской церкви как отдельный предмет вели только профессора академии). В памяти выпускников надолго осталось интересное изложение событий эпохи Средневековья.[3 - Васильевский В. Г. // Церковные ведомости. – 1899. – № 22. – Ст. 882.] По лекциям В. Г. Васильевского начинали знакомство с медиевистикой слушательницы Высших женских (Бестужевских) курсов – первого в России женского университета. По приглашению профессора К. Н. Бестужева-Рюмина он читал лекции и исполнял обязанности заведующего историко-словесным отделением (1878–1889). Учебная программа курса, разработанная Василием Григорьевичем, охватывала европейскую историю III–XV веков и по своему содержанию близка университетской. С разрешения профессора лекции были изданы литографическим способом. В качестве учебного пособия их использовали не только курсистки, но и студенты университетов, даже много лет спустя, после того как он оставил преподавание на курсах. И. М. Гревс, известный русский историк-медиевист, ученик Василия Григорьевича и преемник по кафедре в Петербургском университете, размышляя в 1929 году о значении его педагогической деятельности для российского просвещения, пришел к такому заключению: «Можно сказать с уверенностью, что из бывших его слушателей не только те, которые сами стали профессорами или учеными специалистами, чтили его память и с удовлетворением и благодарностью сознавали себя в известном смысле его духовными питомцами», но также и «многие из тех, кто трудился на педагогическом поприще, учителями истории, литературы или древних языков».[4 - Quiecet in расе: к 100-летию со дня смерти В. Г. Васильевского: Глава «Последний год жизни» из неопубликованной монографии И. М. Гревса / Подготовил к печати И. П. Медведев // Византийский временник. – 1999. – Т. 58(83). – С. 117.]
Лекционные курсы В. Г. Васильевского по истории средневековой Европы в настоящее время привлекают к себе внимание как памятник исторической мысли своей эпохи. Круг развиваемых в лекциях идей – это суждения великого русского ученого по актуальным проблемам медиевистики второй половины XIX века. В связи с этим их изучение открывает новые грани в понимании процессов преемственности научной мысли XIX и XX веков.[5 - См., например: Российские университеты в XIX-начале XX века: Сб. науч. статей. – Воронеж. Вып. 1. 1993; Воронеж. Вып. 2. 1996; Киреева P. А. К. Н. Бестужев-Рюмин и историческая наука второй половины XIX в. – М., 1990; Лаптева Л. П. Славяноведение в Московском университете в XIX – начале XX века. – М., 1997; Фролов Э. Д. Русская наука об античности: Историографические очерки. – СПб., 1999; Историческая наука в Московском университете, 1755–2004 / под ред. С. П. Карпова. – М., 2004 и другие издания.]
Для истории отечественной науки существенно важно, что оказывается заполненной лакуна в наших представлениях об уровне исторического образования и преподавания в России XIX века. До сих пор о содержательной стороне подготовки историков-медиевистов широкие круги исследователей могли судить только по опубликованным лекциям T. Н. Грановского (1813–1855) и П. Н. Кудрявцева (1816–1858), профессоров Московского университета и старших коллег В. Г. Васильевского. Расцвет их учебно-педагогической деятельности приходится на середину XIX века. Сведения о том, чему учили и как учили студентов в университетских аудиториях во второй половине столетия до недавнего времени можно было найти главным образом в воспоминаниях современников. Безусловно, как ученый Васильевский принял и ценил наследие T. Н. Грановского и П. Н. Кудрявцева, но теоретические позиции его были иными. Цели, которыми он руководствовался при разработке курсов, соответствовали новому этапу развития европейской исторической науки и были связаны с потребностями образования в пореформенной России.
Избирательный подход советской историографии к научно-педагогическому наследию ученых XIX-начала XX веков проявился в том, что лекционные курсы В. Г. Васильевского, П. Г. Виноградова, В. И. Герье[6 - Историографическая оценка лекций В. И. Герье: Кирсанова Е. С. Проблема генезиса западноевропейского феодализма в лекционном курсе В. И. Герье (1870/ 71 г.) // Средние века. – 1982. – Вып. 45. – С. 196–211.] наряду с многими другими были исключены из повседневного учебного процесса на исторических факультетах университетов. В то время как по воспоминаниям одного из учеников Василия Григорьевича известного византиниста П. Г.Безобразова, взгляды которого на историческую науку, однако, весьма отличались от концепции учителя: «Литографированные лекции по Средним векам надолго по окончании курса делались настольной книгой у всех занимавшихся всеобщей историей. В них можно было найти ясное и критическое изложение различных теорий и исторических взглядов, кроме того, подробную литературу предмета, потому что В. Г. Васильевский обладал обширной эрудицией и зорко следил не только за капитальными явлениями западной литературы, но даже за журнальными статьями».[7 - Безобразов П. В. В. Г. Васильевский // Византийский временник. – 1899. -T. VI. – Вып. 3–4. – С. 650.]
Научно-педагогическая деятельность В. Г. Васильевского связана прежде всего с Санкт-Петербургским университетом – около тридцати лет он работал на историко-филологическом факультете (1870–1899). Он искренне любил университет, хорошо знал его проблемы, неравнодушно относился к переживаемым университетом трудностям и радовался успехам. Путь в замкнутую корпорацию профессуры столицы не был легким.
Василий Григорьевич родился 20 января 1838 года в семье священника небольшого села Ильинское-на-Соти Любимского уезда Ярославской губернии. Его отец, обремененный большой семьей, на свои доходы смог обеспечить только первые годы пребывания сына в уездном духовном училище. В последующее время и в училище, и в Ярославской духовной семинарии (1852–1856) Васильевский учился за казенный счет. Рано проявившиеся способности к гуманитарным наукам получили развитие во многом благодаря личным качествам его характера: настойчивости, трудолюбию, упорству. Он очень любил латинский и греческий языки, много читал. Накануне выпуска из семинарии Васильевского отличали блестящие успехи по всем предметам, примерное прилежание и безупречное поведение. Ректор Ярославской семинарии архимандрит Иустин ценил талантливого ученика и убеждал продолжать образование в духовной академии.
Однако Василий Григорьевич поехал в Петербург и, выдержав экзамены, стал студентом историко-филологического факультета Главного Педагогического института (1856–1859). В последующие два года, ввиду реорганизации института, он посещал занятия на историческом отделении Петербургского университета и педагогических курсах при университете. В студенческие годы определилась область будущей научной деятельности Васильевского – всеобщая история. В начале 1862 года император Александр II удовлетворил ходатайство Министерства народного просвещения об отпуске средств из казны для обеспечения способных к занятию наукой выпускников университетов, отправляемых на учебу за границу. В первую группу молодых дарований был включен Василий Григорьевич Васильевский, командированный за границу для специальной подготовки по всеобщей истории.
Во время зарубежной стажировки (1862–1864) Васильевский знакомился и осваивал последние достижения современной ему европейской медиевистики в лучших университетских центрах Германии и Швейцарии. Заметим, что кандидаты самостоятельно определяли программу занятий и о ходе ее выполнения обязаны были информировать министерство. В одном из первых официальных отчетов Василия Григорьевича о работе за границей читаем: «Хотя мои основные усилия направлены на антиковедение…, считаю обязательными для себя и занятия медиевистикой». Судя по содержанию других отчетов, вначале он выбрал для посещения занятия многих преподавателей, в том числе известных специалистов по истории Средневековья. Однако некоторые лекции «скоро перестал посещать», поскольку счел их малосодержательными, другие – «слушал с интересом… и получил большую пользу для себя». Среди последних Васильевский особо выделил лекции знаменитых в Европе ученых И. Г. Дройзена (по актуальным и мало разработанным проблемам позднего европейского Средневековья и методологии истории) и Р. Г. Гнейста (по политической истории раннефеодальной Англии), прослушанные в Берлинском университете, а в Лейпциге – чтения профессора В. Рошера, одного из основоположников нового, быстро набиравшего силу в те годы «историко-экономического» направления в немецкой исторической науке. Основательную школу историко-филологических приемов и методов исследовательской работы с античными и раннесредневековыми письменными памятниками начинающий ученый и «кандидат на занятие профессорской должности по всеобщей истории Василий Васильевский» прошел в семинарах, которые вел выдающийся европейский историк XIX века Т. Моммзен (римское право и история государственных учреждений). Он слушал лекции крупного архивиста и публикатора профессора Ф. Яффе по римской и средневековой хронологии, а на его семинарах изучал латинскую палеографию и дипломатику IX–XII веков. Посещение семинаров профессора А. Шмидта оказалось полезным для получения практики источниковедческого исследования памятников средневекового права.[8 - См.: Извлечения из отчетов лиц, отправленных Министерством народного просвещения за границу для приготовления к профессорскому званию. Ч. I. – СПб., 1863; Ч. II. – СПб., 1863; Ч. III. – СПб., 1864.]
Весной 1870 года, вскоре после блестящей публичной защиты магистерской диссертации в собрании ученого совета Петербургского университета, Васильевский был утвержден в должности «доцента по кафедре всеобщей истории» на историко-филологическом факультете с обязанностью «чтения лекций по Средней истории».[9 - ЦГИА. Ф. 14. On. 1. Д. 6717. Л. 32.] Первую лекцию в университетской аудитории Василий Григорьевич прочитал 2 октября 1870 года. Одновременно для студентов старших курсов, он начал вести специальный курс по источниковедению истории крестовых походов. Разносторонняя специальная подготовка Васильевского позволяла руководству факультета надеяться на существенные перемены в преподавании истории Средних веков как учебной дисциплины и ожидать активизации исследовательской работы по медиевистике.
До появления на факультете Васильевского чтение лекций по средневековой истории поручали профессорам разных кафедр, а временами учебные занятия вообще отменяли из-за отсутствия преподавателя. Неудовлетворительное положение с преподаванием предмета было особенно заметно на фоне успехов университетских кафедр славистики и антиковедения. Профессор И. И. Срезневский, один из основоположников русской филологической науки, знаток славянской палеографии и археографии, в те годы декан историко-филологического факультета, читал специальные курсы по кафедре славянской филологии. С приходом В. И. Ламанского – историка широкого диапазона исследовательских интересов – преподавание славистических дисциплин расширяется и углубляется. Лекции по русской истории читали профессор К. Н. Бестужев-Рюмин и разделивший с ним эту обязанность (с 1871 года) Е. Е. Замысловский – знаток древнерусского права и средневековой русской истории, который с увлечением занимался исторической географией русского и западного Средневековья, новым тогда научным направлением. Благодаря усилиям профессора Ф. Ф. Соколова – основоположника историко-философского направления и И. В. Помяловского – филолога-классика, эпиграфиста и палеографа, менялось положение в антиковедении.[10 - См. о кафедре древней истории: Фролов Э. Д. Указ. соч. Ч. II. Гл. 4.]
Вступая на университетскую кафедру, Васильевский отчетливо видел и понимал причины отставания русской медиевистики от уровня развития этой области исторического знания в других странах Европы (особенно в Германии, Франции, Англии), и вряд ли заблуждался насчет того, что разрыв можно преодолеть за короткий срок. Огромной его заслугой стала коренная перестройка всей учебной работы по предмету. Так называемый «общий» лекционный курс по истории средневековой Европы, который по существующим в российских университетах правилам обязаны были посещать все студенты, В. Г. Васильевский наполнил актуальным материалом современной историографии; для слушателей, избравших историю как предмет специализации, он разрабатывал дополнительные курсы по узкоспециальным и ключевым проблемам (например, «История Англии в средние века», «История Франции при королях из дома Валуа», «История городов и городских учреждений в средние века», «Источники по истории крестовых походов», «Второй крестовый поход» и другие). Очень важно, что впервые в практику российского университетского образования была включена подготовка специалистов-исследователей по византиноведению. Василий Григорьевич разработал первые специальные курсы византийской истории и проводил практические занятия по источниковедению и историографии Византии.
В Петербургском университете он ввел специальные занятия по проблемам Средневековья, так называемые «исторические семинарии». Это был особый вид аудиторных занятий со студентами-историками, на которых под руководством Василия Григорьевича они занимались чтением и разбором оригинальных письменных памятников, постигая тонкости латинской и греческой палеографии и осваивая специальные приемы источниковедческого исследования. Впервые такого рода учебные занятия появились в университетах Германии еще в середине XIX века по инициативе Л. Ранке и Г. Зибеля, крупных историков и организаторов исторической науки. Важным свидетельством плодотворности этого начинания явились успехи немецкой исторической школы в научной разработке большого комплекса известных письменных источников Средневековья, а также введение в научный оборот массы новых документов. Опыт Германии использовали в учебных заведениях Франции, Англии и других стран Европы. В практике учебного процесса российских университетов начала 1870-х годов положение было иное: умения и навыки исследовательской работы с историческим материалом студенты могли получить только на индивидуальных занятиях с профессорами, которые преподаватели проводили у себя на дому в виде исключения.
Немалые усилия приложил Васильевский к тому, чтобы семинары по средневековой истории стали постоянным видом учебных занятий для историков и были включены в расписание обязательных занятий на факультете. Академик С. Ф. Платонов вспоминал: «В особенности любовались мы Васильевским в специальной аудитории (в семинарии), где… он раскрывался вполне, не смущаемый многолюдством и не связанный лекционной формой изложения. Загромоздив кафедру принесенными их дому и из университетской библиотеки книгами и рукописями, он начинал свою беседу о каком-нибудь эпизоде византийско-готских или византийско-русских отношений, ставя нас лицом к лицу с текстом первоисточника и наглядно показывая, как из этого текста извлекался исторический вывод, иногда большого интереса и значения. Мы вступали в самый процесс ученого исследования и творчества и начинали понимать завлекательную прелесть успешного научного труда».[11 - РНБ. Ф. 585. Оп. 7. Д. 1211. Л. 10.] Школу источниковедческой подготовки на материале средневековых памятников прошли многие ученые, труды которых составляют гордость русской исторической науки, в том числе: С. Ф. Платонов, А. С. Лаппо-Данилевский, М. И. Ростовцев, А. А. Васильев, И. М. Гревс, С. И. Жебелев, Т. Д. Флоринский, H. М. Бубнов.
Полный общий курс Средневековой истории европейских стран, который был разработан Васильевским для студентов историко-филологического факультета Петербургского университета, охватывал четыре учебных семестра и состоял из четырех частей. Первая часть включала обзор положения древнейшего населения Европы и римских завоеваний, проблем романизации провинций и кризиса античного общества. Вторая часть курса была посвящена истории отношений варварского мира и Римской империи в I–IV веках, дискуссионным вопросам позднеантичной эпохи, а также событиям VI-начала IX веков. В третьей части Васильевский показывал специфику феодальных отношений, рассматривал генезис средневекового города и политическую историю IX–XII веков. Четвертая часть общего курса включала историю феодальных государств Европы в XIII–XV веках. После введения в 1884 году нового университетского устава изменились не в лучшую сторону учебные планы, количество аудиторных занятий по предмету значительно сократилось. Судя по учебной программе, которую Васильевский разработал в соответствии с новыми требованиями, структура общего лекционного курса не изменилась. Он корректировал содержание лекций, сокращая или увеличивая время на чтение отдельных разделов.
Настоящая публикация воспроизводит первые записи студентами историко-филологического факультета второй и третьей частей общего курса лекций, которые были литографированы в 1880-е годы. К этому времени Василий Григорьевич уже приобрел опыт преподавания в столичном университете и не раз апробировал подготовленный материал в студенческой аудитории. Самостоятельность и творческий поиск, отличавшие Васильевского-исследователя, в полной мере были присущи ему и как преподавателю. Он был убежден, что элементарные знания по предмету студенты могут получить при самостоятельном изучении литературы, и во время занятий рекомендовал слушателям издания, которые считал лучшими или наиболее полезными. Свои лекции Василий Григорьевич постоянно пополнял новым конкретно-историческим материалом, наработанным в науке. Он знакомил студентов с результатами собственных научных исследований, акцентировал их внимание на дискуссионных вопросах и мало изученном материале, переводил средневековые источники на русский язык, чтобы они были доступны не только студентам-медиевистам. Понимая историческое знание в целом как изменяющийся во времени процесс открытия и познания историками прошлого человечества, он был убежден в относительности любой исторической теории. В общие курсы лекций Василий Григорьевич включал историографические обзоры, считая их необходимым элементом общеисторической подготовки студента. В воспоминаниях профессора И. М. Гревса о научно-педагогической деятельности Васильевского особо выделена такая черта личности профессора: «Василий Григорьевич не любил повторений в своих университетских беседах с кафедры. Трудно было бы представить себе его читающим из года в год то же самое, как считают полезным иногда делать некоторые другие профессора, даже напечатав собственные прекрасные руководства. Отдельные курсы его носили, поэтому ярко индивидуальный отпечаток».[12 - Гревс И. М. Василий Григорьевич Васильевский – как учитель науки // ЖМНП. 1899. Август. С. 56.]
Таким образом, благодаря деятельности В. Г. Васильевского, в течение последней четверти XIX века в Петербургском университете общий курс по истории Средневековья стал важным элементом исторического образования всех студентов историко-филологического факультета, качественно изменилась методика преподавания. Кафедра всеобщей истории обеспечивала подготовку специалистов с высокой исследовательской техникой и знанием новейшей историографии, способных разрабатывать узкоспециальные темы, актуальные в европейской историографии Средневековья и византологии. Отмеченный историографией подъем российской медиевистики в первой четверти XX века напрямую связан с научно-педагогической деятельностью и традициями, заложенными В. Г. Васильевским в Петербурге, В. И. Герье и П. Г. Виноградовым в Москве.
В лице В. Г. Васильевского на историко-филологическом факультете появился первый преподаватель, который, во-первых, имел великолепную специальную подготовку по антиковедению и медиевистике, во-вторых, выбрал медиевистику для научных исследований, отдавая приоритет истории Византии, о проблемах которой в историографии тех лет были еще самые неопределенные представления. Он написал более ста пятидесяти работ, опубликованных в разных изданиях. Наиболее ценные труды ученого были переизданы Академией наук.[13 - Труды В. Г. Васильевского. Т. 1–4. СПб. – Л., 1908–1930.] Первая крупная работа Васильевского «Византия и печенеги» (1872) и более поздняя «Из истории Византии в XII в.» содержали новый материал о внешней политике империи и международных отношениях в Европе, освещали историю крестоносного движения. В замечательном цикле исследований по истории русско-византийских отношений IX–XII веков были уточнены многие вопросы, показано международное положение Руси, особенности ее связей с Византией. За эти работы Московский университет присвоил Васильевскому почетную степень доктора русской истории honoris causa (1879). Большое значение для византологии и славяноведения имели труды Василия Григорьевича, посвященные истории южных славян, особенно Болгарии XII–XIII веков. Почетное место в историографии российского и мирового византиноведения занимают работы, в которых предметом исследования являются внутренние процессы в Византийской империи VIII–XII веков, в первую очередь, история аграрных отношений, а также широкий круг вопросов политической, социальной, правовой и культурной истории. Василий Григорьевич всегда использовал самый широкий круг источников, разрабатывал сложные дискуссионные темы и многое сделал для уяснения специфики Византии. В то же время в его исследованиях убедительно показано, что, несмотря на особенности исторической судьбы, Византийская империя является не архаичным «пережитком» античного мира, а средневековым государством.
Очевидно, что проблематика византиноведческих исследований Васильевского, связана с актуальными темами в западноевропейской историографии Средневековья последней четверти XIX века: генезис феодализма, развитие институтов средневековой государственности, аграрная история в связи с социальной, международные отношения, изучение специальной терминологии. Большие заслуги ученого в области византийского источниковедения были оценены в историографии. Заметим лишь, что, изучая византийские и славянские источники, Васильевский не «отделял» их от общего круга средневековых письменных памятников, расширяя тем самым источниковедческое поле всей медиевистики.
Василий Григорьевич не оставил концептуальных трудов или крупных монографических исследований по средневековой истории Западной Европы. Некоторые работы отражают характерный для него интерес к исторической конкретике. В статье «Древняя торговля Киева с Регенсбургом» (1888) рассмотрена история торговли и международных торговых отношений в Европе в Х-XII веках. Выводы Васильевского убеждали в существовании развитых торговых связей Киева и германских городов. Он обратил внимание и на эволюцию торговых отношений: в X–XI веках инициатива была у русских купцов, в XII веке «дело было иначе: регенсбургские купцы ездили туда и обратно, а Русь вела только пассивную торговлю», а также на особое значение внешней торговли для развития средневекового города.[14 - Васильевский В. Г. Древняя торговля Киева с Регенсбургом // ЖМНП. 1888. Ч. 258. Отд. И. С. 144.] Исследование «Польская и немецкая печать о войне Батория с Иоанном Грозным» (1889) содержит источниковедческий анализ такого сложного комплекса источников, как публицистика. На основе многочисленных архивных материалов подготовлена большая работа «Очерк истории города Вильны» (1872–1874). По мнению Васильевского прибалтийский средневековый город имел определенные черты сходства с западноевропейским (германским) городом. По воспоминаниям учеников Василия Григорьевича его особенно интересовала история скандинавских стран и раннесредневековой Англии.
Как член Ученого Комитета при Министерстве народного просвещения по Всеобщей и Русской истории (1874–1890), Васильевский многое делал для того, чтобы библиотечные фонды учебных заведений России пополнялись лучшими учебными пособиями и научно-популярной литературой, полезной для процесса организации обучения и интересной для учащихся. По представлению Василия Григорьевича Академия наук удостоила Большой премии имени Петра Великого пособие профессора М. Н. Петрова «Лекции по всемирной истории». Немало содействовал Васильевский выходу в свет серии «Книга для чтения по истории средних веков», инициатором подготовки и редактором которой был профессор Московского университета П. Г. Виноградов.
Последние десять лет жизни (1890–1899) Василий Григорьевич особенно много сил и внимания отдавал научно-организационной работе. Как главный редактор «Журнала Министерства народного просвещения» (с 1890 года), он значительно повысил научный уровень публикуемых на его страницах исследований по истории. В. Г. Васильевский был основателем и редактором журнала «Византийский временник» (1894–1899) – первого и единственного в дооктябрьской России специального научного издания Академии наук по истории. В 1994 году научная общественность торжественно отметила 100-летний юбилей журнала.
Василий Григорьевич Васильевский скончался в 1899 году во Флоренции, где находился на лечении. Он оставил яркий след в памяти и судьбах людей, которые с ним встречались, о чем свидетельствуют воспоминания коллег и учеников. В этом отношении показательно мнение Л. Н. Майкова, который многие годы был близко знаком с Василием Григорьевичем: «Да, скромность, поистине феноменальная, и полнейшее желание не выставлять свою личность на показ служили отличительной чертой его характера. А между тем, в ряду учено-литературных деятелей того литературного поколения, к которому он принадлежит, мало можно назвать людей столь же богато одаренных и умевших так же плодотворно употребить свои дарования на пользу русской науки и просвещения».[15 - Майков Л. Н. Памяти В. Г. Васильевского // Русская старина. – 1899. -Т. 98. – № 6. – С. 581.]
Университетский курс лекций В. Г. Васильевского по истории средневековой Европы до 1917 года в полном виде типографским способом не был опубликован, хотя многие выпускники университета высказывали такое пожелание. Научные исследования Василия Григорьевича свидетельствуют о том, что он предъявлял к себе как ученому высокие требования. Его работы написаны прекрасным литературным языком и с интересом читаются не только профессионалами-историками. Столь же строго он подходил к возможности появления в широкой печати своих университетских чтений. Для «Журнала Министерства народного просвещения» Васильевский подготовил большую статью «Вопрос о кельтах» (1882–1883), которая представляла собой основательную переработку фрагмента из первой части общего курса. Он хотел публиковать лекции именно в таком виде – обновленными и дополненными новым материалом. Однако замысел остался неосуществленным.
После 1917 года положение в российской науке изменилось. Ряд причин, которые следует отнести к разряду мировоззренческих, и утвердившиеся в связи с этим историографические подходы вели к упрощенной оценке научного наследия ученых дооктябрьской России. В обобщающих работах, опубликованных во второй половине XX века дана краткая характеристика исторической концепции Васильевского, а заслуги в становлении и развитии медиевистики в России, по существу, не показаны. Прижизненные литографированные издания университетских чтений представляют библиографическую редкость.
Для настоящей публикации в качестве основного текста использованы литографированные издания Санкт-Петербургского университета за 1882/1883, 1884/1885, частично 1894 и 1896 годов, которые имеют разрешительную запись Васильевского и хранятся в библиотеке Санкт-Петербургского университета. Кроме того, включены фрагменты из авторизованной литографии 1886/1887 года.[16 - В примечаниях к лекциям указаны все данные о литографированных изданиях, которые были использованы при подготовке настоящей публикации.] Основной текст был сопоставлен нами с литографированными изданиями лекций, которые находятся в фондах Российской национальной библиотеки и библиотеки Академии наук (БАН) в Санкт-Петербурге, а также в Российской государственной библиотеке и Исторической библиотеке Москвы. Приняты во внимание издания лекционных курсов Васильевского, которые ныне находятся в составе личных фондов некоторых историков, бывших выпускников Петербургского университета. Как оказалось, помимо авторизованных, сохранилось большое количество литографий (1884, 1890, 1894, 1896 годы), сделанных частными издателями и не имеющих разрешительной записи профессора Васильевского, а также есть издания без указания выходных данных. При сравнении литографированных публикаций 1880-х годов с изданиями 1890-х выяснилось, что в последних текст структурирован иначе; фрагменты лекций, где он обращался к историографическому освещению вопроса были частью изъяты, частью сокращены; некоторые разделы содержат меньше материала, чем в изданиях 80-х годов. Также нами принята во внимание ценная информация, уточняющая структуру и тематику университетских чтений, которая содержится в воспоминаниях учеников Василия Григорьевича. Привлечены материалы из личного архива В. Г. Васильевского в собрании Санкт-Петербургского филиала Российской академии наук (ф. 96), имеющие отношение к преподавательской деятельности. Сопоставление прижизненных авторизованных лекционных курсов В. Г. Васильевского, которые были в нашем распоряжении, показало наличие в них разночтений, а также уточнений и дополнений в сравнении с первым изданием. Весь этот материал вынесен в примечания к публикуемому основному тексту.
Историографическая ценность лекций, представляемых нашему читателю, в том, что их текст авторизован. Из этого следует, что прежде чем записи студентов были отданы на литографирование, Васильевский по меньшей мере дважды их просматривал. Порядок изложения исторического материала соответствует сохранившимся учебным программам, которые написаны профессором Васильевским. Вместе с тем необходимо учитывать, что авторизованные литографии основаны на записях студентов и не являются формой изложения, адекватно передающей живое слово, точную мысль лектора. Заметны, например, неполнота выражений, иногда обрыв авторской мысли, разная стилистическая манера передачи устной речи. Некоторые наблюдения Васильевского требуют более развернутой аргументации, которая, по-видимому, присутствовала во время чтения лекций перед слушателями.
Положив в основу хронологического расположения материала курса принципы эволюции и причинности, Васильевский предлагал слушателям такую периодизацию истории Средневековья: первый период – I–V века (переходное время от античной эпохи к средневековой), второй – V–XIII века (собственно «Средние века»), третий – XIII век – рубеж XV и XVI веков (переходный этап от Средних веков к Новому времени). История человечества предстает в курсе лекций как эволюционный процесс: «Зародыши новых явлений кроются всегда в предшествующей эпохе… отдельные явления связаны друг с другом; если взять какое-нибудь явление отдельно от других, то понять его правильно мы будем не в состоянии».
Особого внимания, по его мнению, заслуживают V и XIII век, потому что «сила исторических явлений тогда такова, что с периодом процветания неразрывно бывают связаны и первые моменты падения». В V веке завершается борьба «двух миров» (варварского и Римской империи) и в то же время появляются «средневековые начала». В XIII веке, с одной стороны, «начинают развиваться идеи, которые хронологически должны бы были быть отнесены к Средним векам, а по содержанию своему всего более соответствуют понятиям Новой истории». С другой – одновременно с этим «XIII век был веком полного господства церковно-канонических идеалов, расцвета богословско-аристократической культуры, веком гармонического развития всех заключавшихся в нем сил». В современной исторической науке не утихают дискуссии по вопросу о границах отдельных этапов европейской истории. Хронологические рамки относительной периодизации Средневековья, обозначенные в лекциях Васильевского, выдержали проверку временем.
Обратившись к содержанию лекционного курса можно определить критерии, положенные Васильевским в основу структуризации материала: 1) Средневековье как исторический период ценно само по себе, особенности эпохи необходимо выделять и изучать; 2) переходные периоды между историческими эпохами (от Древнего мира к Средним векам и от последних к Новому времени) представляют собой настолько значимый этап в истории европейской цивилизации, что им должно быть уделено особое внимание.
Изложение материала основывается на сочетании хронологического и проблемно-тематического принципов. Основная тема в области политической истории – становление средневекового государства и его институтов. В соответствии с европейской традицией понимания политической истории учеными XIX века, профессор Васильевский объединяет исторический материал по нескольким направлениям: процесс образования варварских королевств (вестготов, остготов, бургундов, вандалов, лангобардов, англо-саксонские государства); историческая роль личности (Хлодвига, Теодориха, Каролингов и других правителей); истоки и предпосылки политического кризиса. Центральное место в лекционном курсе Васильевского занимает история Франции. Средневековая история Германии, Италии и Англии представлена менее полно и широко. При изложении актуальных тем и дискуссионных вопросов, переходящих среди исследователей от поколения к поколению, Васильевский применяет прием историографического освещения материала (проблемы древнегерманского общества, происхождение колоната, генезис средневекового города). Проблематика социальной истории средневековья представлена на фоне лучших трудов современной Васильевскому зарубежной историографии и с комментариями его самого (социальные предпосылки бенефициальной реформы, социальная природа средневековой знати, специфика вассально-ленных отношений, социальные конфликты). Большое внимание в лекциях уделено показу наиболее ярких явлений позднеантичной и раннесредневековой культуры.
Что касается истории католической церкви в средние века, то необходимо учитывать, что курсы церковной истории читали в университете профессора Духовной академии. Василий Григорьевич выбирал для чтений в аудитории такие аспекты исторической жизни церкви, которые необходимы и важны для понимания слушателями общеисторического процесса. Выделяются четыре темы: положение христианской церкви после 313 года и в том числе кризис античного мировоззрения (в качестве примера – блестящий очерк об императоре Юлиане); проблема христианизации варварских народов, включая и такие вопросы, как историческое значение ирландских и англосаксонских миссионеров монашества, типы монастырей, деятельность св. Северина, роль св. Бенедикта и св. Бонифация в истории Западной церкви; историческая обусловленность автократической структуры католической церкви (ее истоки Васильевский видел в росте папской власти при Григории I и его преемниках, а завершение – в союзе папства и Каролингов); наконец, история крупнейших в Европе еретических движений XII века как отражение перемен в религиозном массовом сознании.
Особая притягательность и жизненная сила лекционного курса В. Г. Васильевского – в последовательности его стремления выявить и осмыслить многообразие социальных, экономических, политических связей исторических событий и явлений в их взаимосвязи и взаимовлиянии. Его лекции наполнены богатым материалом, они интересны для специалистов и студентов, а также широкого круга любителей средневековой европейской истории. Изложение увлекает потому, что это живое выражение мысли талантливого ученого: местами даны результаты его собственных исследований, местами он привлекает выводы других историков, но предварительно им проверенные и обдуманные. Университетский курс В. Г. Васильевского занимает почетное место в истории российского исторического образования.
Считаю своим долгом выразить глубокую благодарность моим учителям – профессорам Санкт-Петербургского университета Г. Л. Курбатову (1929–2003) и Г. Е. Лебедевой за неизменную помощь и поддержку при подготовке материалов этого издания. Искренне признательна специалистам по классической филологии С. Ю. Крицкой и Л. А. Самуткиной, принявшим участие в технической подготовке к печати отдельных фрагментов латинского рукописного текста. От всей души благодарю Н. А. Емельянову и Д. С. Лысенко, сотрудников Костромского госуниверситета им. Н. А. Некрасова, за нелегкий труд первого компьютерного набора с рукописного оригинала текста.
Том I
Варвары и Рим
I. Германский или варварский мир. Тацит
Общий характер социального быта германцев
Приступая к рассказу о германцах, начиная рассмотрение этого составного элемента новой цивилизации, мы должны прежде всего остановиться на главном источнике, из которого мы черпаем наши сведения о первоначальном быте «варваров», на небольшом, но замечательном сочинении Тацита «De origine situ moribus ас populis Germanorum», познакомиться с содержанием и характером этого лучшего и драгоценного источника, дающего нам подробные и неоценимые сведения для знакомства с первобытным строем общественной и государственной жизни германских племен.
«Германия» Тацита заключает в себе всего 46 глав, из которых первые 27 составляют общую часть, а последние 19 посвящены описанию отдельных германских народцев, их образа жизни и этнографических особенностей.
Прежде чем передавать сведения, оставленные нам Тацитом о германцах, скажем несколько слов о степени достоверности этих сведений. Вопрос необходимо разъяснить, так как существует много различных мнений относительно самого сочинения, не согласных ни между собой, ни с тем воззрением, которое, по нашему мнению, должно быть принято как более беспристрастное и точное.
Некоторые ученые, во-первых, считают «Германию» не чем иным, как политическим памфлетом, имевшим целью отвратить императора Траяна от предполагавшегося им завоевания этой страны и указать ему на все непреодолимые трудности опасного предприятия. Мнение это, очевидно, несостоятельно, так как нельзя ничем даже доказать, что в 92 году по Рождеству Христову (год появления «Германии» и вместе с тем восшествия на престол Траяна) император имел в виду план похода против варваров.
Второе мнение, очень распространенное, говорит, что сочинение Тацита – намеренная сатира на римские нравы. Проникнутый глубоким уважением к идее о прежней гражданской доблести римлян, полный негодования к современному ему падению нравов в империи, он хотел рельефнее и ярче выставить пороки современников, но не прямой проповедью, а посредством противопоставления их добродетелям германского народа, который он возводит в идеал. Так что, в сущности, Тацит имел в виду не столько изображение быта германских варваров, сколько обличение нравов римлян.
Действительно, нужно сказать, что во многих чертах произведение Тацита есть зеркало, в котором отображается «физиономия» императорского Рима. Настойчивость, с которой он констатирует у германцев отсутствие известных пороков и наличие известных добродетелей, показывает, что при каждом таком случае мысль его переносится к его отечеству. Каждая похвала германцам содержит в себе более или менее открытое обличение, более или менее явную, но всегда горькую печаль и в то же время серьезное предостережение горячего патриота, обращение к погибающим, летящим вниз головой в бездонную пропасть порока римлянам.
В 17, 18 и 19 главах Тацит с особенной похвалой останавливается на добрых нравах германцев, крепости и святости у них семейных уз. «Никто там не смеется над пороком, – говорит Тацит, – и соблазнить и быть соблазненным не считается там светскостью». В той же главе он говорит, что «германские женщины живут оберегаемые своими добродетелями, без зрелищ, которые бы развращали их, без пиров, возбуждающих чувственность».[17 - Germ., 19.]
Очевидно, что когда он говорит таким образом, нельзя не подумать, что перед ним рисуется противоположная описываемой чистоте картина упадка нравов римлян и бессилия различных законодательных мер, которыми во время республики и в первый век империи так тщетно старались остановить зло. В сущности, если мы примем в расчет устройство германских народов или, вернее, поселений и первобытный строй их общественной жизни, то окажется весьма естественным, что германские женщины не были склонны к зрелищам и пирам уже потому, что не знали их совсем и описать это так Тацит мог только с намерением показать противоположность между нравами германскими и римскими. «Из всех варваров, – замечает еще Тацит, – одни только германцы не имеют обычая многоженства, за исключением только очень немногих, которые не вследствие грубой чувственности, а вследствие благородства имеют несколько жен».[18 - Germ., 18.] «Имея одно тело и одну жизнь, – говорит он в другом месте, – женщины точно так же должны иметь одного только мужа и любить в нем супружество гораздо больше, чем супруга».[19 - Germ., 19.] И в этой черте германского народа, вызывающей такую похвалу Тацита, должны мы видеть открытый намек на легкость разводов, на распущенность нравов римлян. Мы можем найти много мест и у других римских писателей того времени, у Ювенала, Горация и даже Овидия, которые могут служить комментариями к только что приведенным выдержкам из Тацита.
Подобных мест, очевидно представляющих сатиру на римские нравы, много можно выписать из Тацита: «plusque ibi boni mores valent, quam alibi bonae leges, – говорит он в 19-й главе, – numerum liberorum finire aut quemquam ex agnatis necare flagitium habetur». Это ясный намек на безнравственный, возмутительный, укоренившийся среди римских женщин обычай вытравления плода, который, естественно, и в голову не мог прийти германцам. Такого же рода те места, где Тацит восхваляет германцев за то, что они не убивают детей, а дети и родственники наследуют имущество без всякого духовного завещания. Понятно, что не мог иметь места у них обычай умерщвления новорожденных, довольно распространенный в древности, отвратительный обычай, против которого восставало и законодательство, и потом христианство. А завещаний у них быть не могло уже потому, что письменность была там мало распространена. Но это последнее замечание получает значение, если мы обратим внимание на дальнейшие слова «пес ulla orbitatis pretia» – холостяки не имели в Германии никакой цены (Germ., 20), тогда как в Риме бездетные старики считались лакомым кусочком, их окружала всегда целая толпа льстецов, прихлебателей, паразитов, которые как манны небесной ждали для себя какой-нибудь крошки в их духовном завещании. Это явление часто осмеивали римские сатирики (см.: Гор. Sat. II. 5; Sat. II. 3).
Конечно, не без намерения автор «Германии» выводит в своей книге такие разительные контрасты. Очевидно, что, описывая у народов, подлежащих его наблюдению, вышеназванные хорошие черты, он необходимо должен был обращаться взором назад, к своему отечеству, и с прискорбием видеть там обычаи и нравы, далеко уступающие по чистоте и нравам варварам. Таким образом, мы должны признать несомненное существование обличительного сатирического элемента в «Германии», но, тем не менее, мы не должны рассматривать это сочинение как исключительно сатирическое. Цель Тацита была не только назидательная, он имел в виду не только представить картину римского общества, только переодетого, травестированного, как говорят некоторые ученые, но задался также целью описать точно и правильно быт германцев и с этой точки зрения сочинение его имеет научное значение: этнографическому и географическому описанию Германии, очень обстоятельному и подробному, посвящена вся вторая половина его сочинения (девятнадцать последних глав). С большой достоверностью можно предположить, что Тацит имел намерение совершенно объективно представить картину германского быта, но, будучи вместе с тем проникнут чувством глубокого патриотизма, он не мог равнодушно отнестись к пороку и упадку современного ему общества, и невольно иногда тон его описания звучит горькой иронией и искренней скорбью.
Наконец, есть еще ученые, которые держатся третьего, несколько отличного от второго, мнения о содержании и значении «Германии». Они говорят, что это сочинение не что иное, как романтическая утопия, риторическое описание, сентиментальная картина идеального, несуществующего общества – первобытного и неиспорченного, с простыми обычаями и добродетелями в противоположность римскому упадку нравов. В германцах Тацита мы не должны видеть будто бы именно германцев, но варваров вообще, которых не коснулась еще «растлевающая рука цивилизации» и которых Тацит выставлял как идеальный народ, а быт их – как идеальный быт. Таким образом, Тациту приписывается тенденция очень распространенная между романтическими писателями XVIII и XIX веков, например у Руссо и Жорж Санд: как Тацит выставлял в розовом свете германцев, которые, несмотря на некоторую суровость и дикость, энергией, прямотой ума, простотой сердца стоят гораздо выше римлян, так эти последние выставляли краснокожих индейцев как идеал нравственного совершенства. Согласно этому взгляду мы не должны считать действительными и реальными отдельные черты, очевидно назначенные для более резкого показа контраста во всей картине. Взгляд этот, в общем, односторонен, хотя действительно нужно заметить, что не только Тацит, но и другие римские писатели были проникнуты убеждением, что золотой век лежит далеко позади, в глубокой древности, в отдаленных младенческих годах народной жизни, и сообразно этим взглядам выставляли первобытные племена и варварский быт за образец для печального настоящего. Выражение такого взгляда мы также встречаем и в одном отрывке из «Анналов». Первобытные люди, говорит там Тацит, еще свободные от беспорядочных страстей, вели жизнь чистую, невинную, не имевшую нужды в принуждении и наказании; награды также не были им необходимы, так как они были добродетельны, сами того не сознавая; и так как они ничего не делали против обычая, то ничто не запрещалось им под страхом наказания. Но после того, как равенство исчезло, вместо уверенности и честности воцарились властолюбие и сила, образовались монархии. Точно так же, в тех же выражениях последней главы «Германии», которыми заключается описание бедного и грязного быта феннов, Тацит говорит об их грубой жизни, недостаточном земледелии, полной беспечности относительно будущего, равнодушия к лишениям всякого рода, даже к недостатку в пище и одежде и прибавляет, что они достигли того, что всего труднее достичь, а именно того, что не имеют нужды даже в желаниях.[20 - Die Annalen des Tacitus. Ill, 26; Germ., 46.]
Но все же мы не можем сказать, что подобного рода взгляды и выражения выступают в труде Тацита на первый план, составляют его главный характер. Цель сочинения все-таки остается научная, а вышеприведенные особенности представляют только окраску, необходимо вытекающую из его личных воззрений как мыслителя-стоика, как гражданина и человека.
Таким образом, нужно признать в «Германии» и сатирический элемент, направленный к обличению римских нравов, и связанную с этим некоторую цивилизацию черт жизни первобытного племени, объяснение простых и весьма естественных в варварском быту явлений высшими идеями и целями; например, описывая брачные обычаи германцев, он находит в них глубокий нравственный смысл, который едва ли могли осознавать и понимать сами германцы. Все это, конечно, нужно иметь в виду, пользуясь данными из «Германии», но доходить до отрицания этой маленькой, но великолепной книжки было бы излишней и несправедливой крайностью, и немцы основательно гордятся тем, что им выпало на долю найти в такой древности замечательного писателя, который так толково, талантливо и подробно описал их первобытный строй. Если бы не было Тацита, замечает Вайтц (Waitz), пришлось бы начинать историю германцев на 500 лет позже, только с тех пор, как появились сочинения Григория Турского и других и как написан был в первый раз свод обычного права у франков Салических. По мнению немецких ученых, известия Тацита настолько определенно и точно указывают на истинные свойства германского народа, обличают такое близкое знакомство автора со страной и ее жителями, что один из комментаторов даже утверждает, что Тацит сам должен был путешествовать по Германии, чтобы знать те многие технические выражения, те частности и тонкости быта, которые он приводит. Последнее мнение преувеличено, но, тем не менее, ясно, что Тацит получал сведения о Германии очень точные, из первых рук.
Перейдем теперь к изложению главных черт германского быта по Тациту. Подробное ознакомление с этим вопросом очень важно и само по себе, и, в особенности, для сравнительного изучения первоначального быта других европейских народов.
Тут нужно обратиться, как к первоначальному пособию, к замечательному сочинению Вайтца (Waitz) «Deutsche Verfassungsgeschiche», которое признают классическим во всей Европе.
В 1880 году вышло третье издание, значительно дополненное и измененное на основании новых трудов по вопросу об исследовании первобытного германского права, авторы которых часто находятся в оппозиции со взглядами Вайтца. Этим последним изданием и нужно пользоваться.
Из других сочинений, содержащих разбор Тацита и изучение древнегерманского быта, укажем на следующие.
1. Ehrhard. Aelteste Germanische Staatenbildung. Leipzig, 1872.
2. Sickel. Geschichte der deutschen Staatverfassung. Halle, 1879.
Последнее сочинение во многом противоречит взглядам Вайтца, но вряд ли можно сказать, что исследование Зиккеля представляет прогресс в науке. Он считает возможным конструировать древнегерманский быт на основании соображений, по аналогии с бытом позднейшим и в этой области дает слишком много свободы своей фантазии, и уже теперь должен был отказаться от многих ранее высказанных им взглядов.
3. По Вайтцу написана глава о быте древних германцев в сочинении Кауфмана: «Deutsche Geschichte bis auf Karl den Grossen», 1880.
4. Кроме того, интересен труд Зибеля (Sybel) «Die Entstehung des deutschen K?nigthums», появившийся в 1881 году вторым изданием в переработанном виде. Зибель доказывает существование родового быта у древних германцев и сильным движущим началом признает влияние римского права; доказывает, что королевская власть образовалась и развилась не внутри германского народа, а вследствие внешнего римского воздействия.
Взгляды Зибеля во многом противоположны со взглядами Вайтца, и еще в 40-х годах между ними возникла горячая и резкая полемика по вопросу о степени культуры древних германцев, причем Зибель, как сторонник родовой теории, доказывал, что предки немцев во времена Тацита стояли на очень низкой ступени развития. Вайтц же утверждал, что они достигли уже довольно высокого государственного и общественного развития и дошел в пылу ученого спора до того, что стал обвинять Зибеля в отсутствии патриотизма. Но потом ученые примирились, о чем сам Вайтц заявляет в первом томе своего труда (издание 1880 года). Родовая теория Зибеля отличается некоторой искусственностью в построении. В русской литературе она отразилась в известной статье Т. Грановского «О родовом быте у древних германцев», помещенной в первом томе его сочинений, а применена была к русской истории в труде профессора Варшавского университета А. И. Никитского «Очерк внутренней истории Пскова» (С.-Петербург, 1873 г.).
5. Затем, очень интересно и важно сочинение Баумштарка (Baumstark) «Ausf?hrliche Erl?uterung der Germania des Tacitus». Он много занимался изучением и объяснением тацитовской «Германии» и издал обширное сочинение, критически рассматривающее все сообщаемые Тацитом сведения, причем он не следует порядку изложения Тацита, а располагает данные в своей системе. Это сочинение важное и замечательное, хотя некоторые ученые очень упрекают Баумштарка за неумеренно резкую полемику. После его смерти труд был издан в измененном виде, в виде последовательного объяснения «Германии», по порядку – одной главы за другой, как общей, так и этнографическо-географической части.
6. Лучшее издание Тацитовой «Германии» принадлежит Мюлленгофу, который поместил также выдержки из других древних авторов, сообщающих известия о древних германцах, могущие служить дополнениями и комментариями к Тациту.
7. Из французских сочинений по этому вопросу назовем только Gef-froy: «Rome et les barbares. Еtudes sur la Germanie de Tacite» – ряд хороших лекций, читанных в «Coll?ge de France».
Перейдем теперь к описанию главных черт германского социального быта, каким его рисует нам Тацит. При изучении «Германии» Тацита мы пойдем сверху вниз: рассмотрим сначала, что связывало германцев в одну общую нацию, затем спустимся к меньшим подразделениям нации, потом к сельскому общинному быту и, наконец, к личному положению отдельного человека.
При описании германских племен Тацит различает:
1) нацию;
2) племена и колена;
3) политические единицы государства, которые он подобно Цезарю называет civitates.
Очевидно, что в точном значении понятия германская нация во времена Тацита не существовала, так как отдельные колена не имели никакого единства. Самое слово «Germani» не принадлежит немцам. Первоначально этим именем называли их галлы, а потом римляне, и так это слово сохранилось за предками нынешних немцев; сами же германцы не осознавали своего национального единства и не создали на своем языке общего племенного родового названия; это единство раньше приметили их соседи и враги галлы. Они-то сначала и окрестили именем «Germani» соседнее с ними и часто нападавшее на них племя тунгров, с которых это название распространилось на все родственные им племена. Существуют различные толкования слова «Germani». По мнению одних филологов, это слово значит «громкоголосые люди», «хорошие крикуны», другие же переводят его словом «соседи». Нужно думать, что второе толкование гораздо достовернее. Сами германцы, как сказано, не называли себя никаким общеплеменным именем. Слово «Deutsch» позднейшего происхождения; оно входит в употребление не раньше IX века и происходит от прилагательного «theotisc», «theutisc», «diutisk». Первоначально это прилагательное употреблялось только для обозначения языка (diutisca lingua) и только потом стало присоединяться и к слову «народ». Оно, вероятно, находится в связи с готским словом tjod – народ. Что же касается названия «тевтоны», то римляне обозначали им сначала только одну ветвь обширной германской расы, а именно тот не особенно многочисленный народ, который вместе с кимврами навел некогда еще во времена Мария такой страх на Италию. Впоследствии имя это сделалось в римской литературе книжным названием для обозначения всей германской расы. Teutonicus приравнялось к Germanicus, но никогда не было народным, то есть распространенным среди самих германских племен; оно вовсе даже не стоит в связи с прилагательным «thutisc». Что касается теперешнего употребления слов «германский» и немецкий «Deutsch», то нужно заметить, что первое понятие обширнее второго. Под именем «немцев» разумеются только граждане образовавшихся в материковой части срединной Европы государств, в понятие же «германцев» входят, кроме того, и народы скандинавского севера – шведы, норвежцы и датчане, а также англичане. Некоторые из нынешних ученых считают нужным делить всю германскую расу на две больших половины: на германцев восточных, к числу которых они относят скандинавов и готов, и германцев западных, к которым причисляются остальные многочисленные большие и малые племена. Эта новая терминология является совершенно излишней, так как придумана для выражения отношений, не существовавших в действительности.
В сущности, германская нация не имела в древнейшие времена ни федеративного, ни какого-нибудь другого единства. Тацит указывает только на некоторую связь, бывшую между отдельными коленами, связь преимущественно религиозную, выражавшуюся в избрании общих нескольким племенам депутаций для отправления различных религиозных обрядов. Но это не было единство политическое, ибо германская раса в этом отношении представляет только множество разрозненных единиц, отдельных общин, обозначаемых Тацитом римским именем civitates, но гораздо вернее характеризуемых немецким словом V?lkerschaft.
Сама территория, которую занимала германская раса, ограждена теми же пределами, какие мы встречаем и в настоящее время: германцы населяли пространство между Рейном, Вислой, Дунаем, Немецким и Балтийским морями. Придунайские земли занимали кельты, а германцы доходили только до реки Майн. Южная гористая часть Германии покрыта была лесами, такими густыми, непрерывными и бесконечными, что по древненемецкой поговорке «белка пробегала по семи миль, перепрыгивая с дерево на дерево». Не такую картину представляла северная Германия. Это была низменная пустыня, покрытая многочисленными и обширными болотами; суровый климат, туманы и облака закрывали солнце большую часть года; все реки замерзали зимой, везде водились дикие звери; пашни было мало, лугов гораздо больше. Стада были многочисленны, но плохой породы. «Боги, – говорит Тацит, – по благосклонности или по гневу отказали германцам в золоте и серебре, хотя и трудно утверждать, чтобы в земле их не было золотых или серебряных жил, но, вероятно, они не умеют извлекать из них драгоценные металлы, да и не имеют в том нужды» (Germ., 5).
Но тем не менее почва была и тогда довольно плодородна и Германия, по свидетельству некоторых древних писателей, должна была быть очень населенной страной. Указания на многочисленность населения существуют еще со времени раньше Тацита. Так, Цезарь
говорит, что одни свевы (хатты) могли выставить до 200 000, способных носить оружие; цифра эта предполагает общую численность этого племени не менее, как в 800 000 человек. Население тенктеров и узипетов, упоминаемых также у Цезаря, простиралось до 400 000 жителей. Хотя Цезарь, конечно, имел некоторые побуждения преувеличивать, но его показания в данном случае сходятся и с другими известиями. Аммиан Марцеллин решительно приходит в ужас перед не уменьшающейся, несмотря на продолжительные войны и жестокие поражения, массой бургундов, готов и аллеманнов. Из этого делается понятно, почему римляне держали стотысячную армию на рейнской границе для защиты от одних германцев. Варвары одним численным превосходством своего населения, простиравшегося до нескольких миллионов, могли раздавить окончательно даже несравненно лучше вооруженные и дисциплинированные римские легионы.
Но это было уже позднее, а пока, благодаря тому что германцы распадались, как было сказано, на многочисленные группы, политически разъединенные и постоянно враждовавшие между собой и не имевшие ясного представления о племенном единстве и его выгодах, они еще не могли угрожать Риму неминуемой опасностью. Только в песне о Манне (Маны), первом человеке, и его трех сыновьях, рассказанной Тацитом (Germ., 2), родоначальниках трех больших подразделений германских колен или племен – ингевонов (живших вблизи океана), герминонов (в средней Германии) и истевонов (в южной), выражается некоторое смутное представление о единстве происхождения и о том, что известные группы многочисленных народцев более родственны между собой как потомки одного и того же из сыновей Манна. Следует, впрочем, заметить, что это скорее напоминает сагу о происхождении всего рода человеческого от одного лица, чем сознание племенного единства германской расы, и что уже во времена Тацита это тройное деление не имело никакого практического значения и даже римские писатели не в состоянии были сказать ничего определенного о том, какие именно племена принадлежали к тому или другому отделу.
Не менее того остается темным и сомнительным, сколько именно и какие племена следует различать в историческом периоде со времени Тацита. Мы знаем, что визиготы и остготы, гепиды, тайфалы и вандалы были близко родственны друг с другом и представляли отдельную группу. Подобным же образом можно было бы составить еще несколько групп, но, не имея определенных сведений, скоро приходится переходить в область догадок.
Постараемся теперь представить приблизительную картину германского быта, выработать возможно ясную и последовательную схему, в которой выразились бы их взаимные племенные, религиозные, политические, семейные отношения, которые должны были необходимо существовать, выливаясь в ту или другую, конечно, очень несовершенную, форму.
Прежде всего, если мы поставим на очередь вопрос о германской расе, то должны немедленно ответить, что ее в настоящем смысле, в народном самосознании, в смысле организованного социального или политического тела не существовало вовсе во времена Тацита. Единственной связью, объединявшей расу, естественно бессознательно, незаметно для самих германцев, был общий язык.
Затем, если от общего родового понятия германской расы мы спустимся к более частным видовым понятиям племенных колен, то увидим здесь кроме языка еще и другую связь – единство религиозное. Ход немецкой истории не был таков, что старые племена или колена, связь которых основывалась на общности происхождения, превратили свой слабый и неопределенный союз в союз государственный так, чтобы вместо отдельных маленьких народцев носителем политической жизни сделалось племя или нация. В этом отношении они представляют полную аналогию со славянскими племенами, населявшими древнюю Россию. Остготы и вестготы, вандалы долгое время оставались совершенно отдельными государствами, пока не слились с другими, чуждыми племенами. Даже мелкие народности делились, входили в связь и соединение с другими составными частями; на место старых, исчезавших являлись новые племена, новые народности – этот ход немецкой истории содействовал тому, что старое деление на племена было забыто. Но и в первоначальное время почти не было учреждений, в которых племенное родство находило бы более резкое и определенное выражение. Народцы, связанные между собой племенным родством, так же часто боролись между собой, как и с чужими племенами. Единственной объединяющей связью некоторых из этих племен был, как сказано, религиозный культ. От Тацита, например, мы имеем сведения, что марсы имели общий храм в честь богини Тамфаны; в этом храме они собирались вместе для отправления религиозных обрядов и принесения жертв («celeberrimum illis gentibus templum, quod Tamphanae vocabant…» – Тацит, Анн. 1, 51). В других местах своих сочинений Тацит приводит еще три подобных примера.
1) Несколько племен, перечисленных им (Reudigni, Aviones, Anglii, Varini, Eudoses, Nuithones и др.) – имели общий культ богини Нерты, святилище которой находилось на одном из островов Балтийского моря, неподалеку от берегов Дании или Голштинии, вероятно Рюгена.[21 - «Nec quicquam notabile in singulis, nisi quod in commune Nerthum, id est Terram matrem, colunt eamque intervenire rebus hominum, invehi populis arbitrantur. Est in insula Oceani castum nemus, dicatumque in eo vehiculum, veste contectum; attingere uni sacerdoti concessum. Is adesse penetrali deam intellegit vectamque bubus feminis multa cum veneratione prosequitur» (Germ., 40 и далее Germ., 43).]
2) Семноны (Semnones), занимавшие нынешний Лаузиц на реке Шпрее, Бранденбург и Саксонию – и родственные им народности приносили жертвы и отправляли ежегодно торжество в честь Zio или Ziu (Thio) – бога войны (Germ. 39).
3) Народцы, поименованные Тацитом и входившие в состав лугиев (Harii, Helveconae, Manimi, Helisii, Nahanarvali – Germ., 43), жившие в нынешней Силезии, приносили общую жертву Кастору и Поллуксу, которых называли Aid (отсюда, вероятно, Алкуин).
Судя по этим примерам, некоторые civitates сохраняли между собой некоторую племенную связь, находившую выражение в общности религиозного культа. К какому-нибудь храму какого-нибудь общепочитаемого божества сходились для отправления культа представители от каждого из маленьких народцев; это было нечто вроде греческих амфиктионий, в состав которых входили народные единицы одного племени, имевшие свой круг богов. В этих религиозных союзах не было исключительности: боги одного племени находили доступ и к другим племенам. Но несомненно, что если не существовало замкнутости религиозных союзов, то было противоположное, то есть многие соплеменные народцы не имели общего культа. Постоянной, определенной и прочной связи между всеми племенами и коленами германской расы не было.
Идем далее, все ниже опускаясь к более частным подразделениям германской нации, обратимся к так называемым civitates (V?lkerschaften). Носителями политической жизни в первобытной Германии были не племена, которые постоянно изменяли свой объем, то соединяясь, то распадаясь на еще более мелкие подразделения, а их части (civitates, V?lkerschaften). Их было очень много, и Тацит перечисляет их во второй части «Германии». Назовем важнейшие, группируя их последовательно по месту жительства.
В Скандинавии жили Suiones (общее название) и Gothi.
На островах Балтийского моря (More Saelicum) и полуострове Ютландия: Dani, Cimbri, Heruli, Anglii, Saxones, Eudoses.
Между Рейном, Эльбой и Салою.
