Пушкин в Голутвине. Герой не своего романа

скачать книгу бесплатно


– Но я не хочу становиться страдальцем, – я задумался. – Да и страдающие люди у меня симпатии не вызывают. По-моему, гораздо проще быть несчастным, а вот ради счастья еще попотеть нужно.

– Вот видишь? Большинство людей постоянно терзают смутные сомнения, а тебя, скорее, смущают сомнительные терзания. Ты сам не страдаешь, поэтому страдальцы тебя раздражают, – Вика привстала на цыпочки и взъерошила волосы на моей голове. – А твоя мама страдает. От этого все непонимание.

Я хотел возразить, что моей маме не от чего страдать, но осекся. Нелюбимая работа, пьющий безработный муж – творческая личность, сын – нечуткий и злобный циник. Есть от чего затосковать и принять сердцем безысходность.

– Ты жалеешь свою маму? – заметив мое замешательство, спросила Вика.

– Я жалею кузнечика, которому в детстве случайно оторвал голову, – ответил я. – Сожаления достойны ситуации, в которых ты бессилен что-то изменить. Своей маме я еще могу помочь, как и папе. Для них я могу сделать столько всего, что они перестанут страдать и будут счастливы. В конце концов, если я стану безобразно богат, даже несколько капель моего богатства заставят забыть их о любых страданиях.

– Удачи тебе, голубчик, – Вика улыбнулась, но глаза ее при этом были так печальны, что и мне сделалось грустно.

– Представь себе, какая странность, – я решил сменить тему. – Вот уже два раза мне снились девушки, которым я безответно симпатизировал давным-давно. И во сне каждая из них упрекала меня в отступничестве и умоляла вернуться. К чему бы это?

– К тому, что ты, голубчик, в глубине души веришь, будто бы люди могут понять свои ошибки и измениться. Отвергнуть тебя, но позже задуматься и попытаться отменить свой отказ. Но в жизни такого не бывает. Никто не станет разыскивать другого человека, чтобы просто сказать ему «прости». И если однажды тебе приснюсь я, не верь ни единому слову – это сон твоего разума порождает уебищ.

Я не успел ничего ответить, потому что мое внимание отвлекла собака. Выскочив из кустов, огромный доберман, не издав ни звука, цапнул меня за ногу и скрылся в недрах парка.

– Чья это сука?! – взвыл я. Сквозь прокушенные джинсы проступила кровь.

– Это сука реальности, – рассмеялась Вика. – Ты прогуливаешься, выдумываешь на ходу себя, меня, весь этот парк. Никаких собак в твоем воображении нет. Но вот появляется реальность, кусает тебя за ногу и исчезает. И теперь тебе приходится придумывать себя дальше уже в образе персонажа с укушенной ногой.

– Сейчас я придумаю себя, превратившегося из-за укуса в пса-оборотня. Отыщу хозяина, спустившего с поводка эту чертову реальность, и отгрызу ему задницу до самой глотки, – я злобно сплюнул на землю. Нога болела немилосердно.

– Хороший вариант, – согласилась Вика. – Только смотри, не придумай себе попутно столбняк или бешенство.

24

– Бедный, – Ира погладила укус на моей ноге.

– Да уж, собачий огрызок, – проворчал я, раздраженный неизвестно чем – то ли жалостью Иры ко мне, то ли отсутствием таковой у Вики.

– Тебе еще повезло. Я слышала историю об одном маньяке, который натренировал собаку так, чтобы она подбегала и откусывала прохожим яйца.

– Очаровательная история. А я как-то слышал о падучем дервише. На улицах Самарканда люди видели дервиша, с ног до головы замотанного в черные лохмотья. Стоило кому-нибудь приблизиться к дервишу, как тот падал на землю и начинал биться в припадке. Тот, кто проходил мимо, не пытаясь помочь несчастному, заболевал неведомой хворью, и через несколько дней умирал в муках. Однажды нашелся добрый человек, который поднял трясущегося дервиша на руки, чтобы отнести его к лекарю. Но не успел тот человек сделать и шага, как дервиш схватил его за горло, произнес фразу «за твое добро я подарю тебе быструю смерть» и исчез вместе с добряком.

– К чему этот рассказ? – спросила Ира.

– К тому, что мне еще раз крупно повезло в этой жизни – я никогда не бывал в Самарканде.

– Можешь беситься сколько угодно, – фыркнула Ира. – Но это не отменяет того факта, что нам нужно купить телевизор в твою комнату.

– Какой еще телевизор? Зачем? – удивился я.

– Я в прокате фильм о Фриде Кало взяла. Думала, посмотрим вместе. А твои опять в ящик уперлись. У них там сначала подводная одиссея Кусто, потом сериал про ментов, затем кулинарное шоу, интеллектуальная викторина, еще одно кулинарное шоу, и так далее. Твой отец прямым текстом мне сказал, что пока не кончатся передачи, которые он смотрит, посмотреть фильм нам он не даст. А кончатся эти передачи только с наступлением Армагеддона. Я заплатила за кассету, завтра ее нужно вернуть обратно в прокат. Поэтому нам нужен свой телевизор.

– Ясно, – согласился я. – А у нас есть деньги на покупку телевизора?

– В кредит возьмем, – Ира махнула рукой, будто бы отгоняя невидимую муху.

– А эта Кало того стоит?

– Степа, не говори глупостей. Сегодня Кало, завтра Калигула, послезавтра «Люди в черном» или еще какой-нибудь фильм – не имеет значения. Важно, чтобы у нас была возможность смотреть то, что мы хотим, и делать это тогда, когда мы этого хотим.

– Сейчас я, пожалуй, больше хочу тебя, – сказал я, прислушавшись к своим желаниям. – И телевизор мне для этого не нужен, как и согласие родителей.

– А после меня ты захочешь телевизор? – Ира обхватила руками мою голову.

– Ничего не могу обещать, но давай проверим.

25

Когда я, сгибаясь под тяжестью свежекупленного телевизора, вошел в прихожую, меня встретила мама. На ее лице читались обида, злость и непонимание.

– Что это? – спросила она.

– Телевизор.

– Вижу, что телевизор. Откуда он, зачем?

– Из магазина, чтобы смотреть.

– Прекрати разговаривать со мной, как с умалишенной. Я тебя спрашиваю, ты почему телевизор купил?

– Так получилось, – я не стал пересказывать маме Ирину версию о том, что они с папой будут непрерывно пялиться в экран до судного дня.

– Ты это сделал, чтобы в нас с отцом плюнуть, – мама сжала кулаки. – Чтобы запереться со своей Ирой в комнате и не выходить из нее никогда. Раньше мы все вместе телевизор смотрели, а теперь все кончено, ты нас предал.

– Мама, ну что ты такое говоришь? Какое предательство? Я просто…

– Телевизор – это символ семейного очага. Это как камин, возле которого собираются близкие люди, – перебила меня мама. – А мы с отцом для тебя чужие стали. Ты нас на девку променял. Я всегда знала, что она нас ненавидит, так вот уже и тебе мозги промыла.

– Мама, никто никого не ненавидит и никому ничего не промывает, – я постарался произнести это как можно ласковее, но получилось плохо.

– Неужели похоть тебе совсем глаза застлала? Степа, ты что, не видишь, что Ира из тебя дурака делает? Вместо того чтобы что-то полезное купить, на телевизор деньги выкинул. Это же надо до такого додуматься!

После того, как мама сказала о похоти, в глазах у меня действительно потемнело – от нахлынувшей ярости и горечи несправедливой обиды. Если раньше я не был уверен в том, люблю ли Иру, то теперь существование этой любви стало совершенно очевидным. Как и то, что мама мою любовь втаптывает в грязь.

– А я и купил полезное, – крикнул я. – Камин купил, семейный очаг купил! А ты, вместо того, чтобы за меня порадоваться…

– Порадоваться?! – мама не дала мне договорить. – Тому, что ты за какой-то шлюшкой как осел за морковкой тянешься? Что родителям своим нож в спину воткнул? Хорош повод для радости, ничего не скажешь. А ведь мы с отцом так тебя любили!

– Мама, послушай себя, что ты несешь! Это же бред! Ахинея, чушь собачья! – я окончательно потерял самообладание. Меня трясло как того падучего дервиша из Самарканда.

– Не смей орать на мать, – в коридор, пошатываясь, вышел папа. Он смотрел на меня исподлобья, и в его мутном взгляде не было ничего кроме ненависти.

– За что? – ужаснулся я. – За что вы меня так ненавидите? Что я вам такого сделал?

– Еще раз повысишь на мать голос – убью, – папа скрипнул зубами.

– Иуду вырастили, Павлика Морозова, – не унималась мама. – Не удивлюсь, если…

Выслушивать, чему конкретно мама не удивится, сил у меня не осталось. Чувствуя, что лицо мое полыхает как факел, я бросился прочь из дома, оставив коробку с телевизором на полу прихожей.

26

– Можно я у тебя немного поживу? – аккумулятор в мобильнике разрядился, поэтому я позвонил Ире из таксофонной будки.

– Степа, что с тобой случилось? – спросила Ира.

– Со мной – ничего. Это с мамой случился телевизор.

– Ничего не понимаю. Степа, ты что, напился?

– К сожалению, нет, – меня до сих пор трясло. – Всего лишь ушел из дома. Так можно к тебе приехать? Говори быстрее, а то деньги на карточке заканчиваются.

– Конечно, приезжай, – успела сказать Ира за секунду до того, счетчик остававшихся на карте минут и секунд обнулился.

По дороге к Ире я немного успокоился. Если Вика права, и мама действительно больше любила бы меня зависимым и страдающим, то самостоятельной покупкой телевизора я причинил ей серьезные страдания. Нет смысла злиться на маму. Может быть, для нее я повзрослел слишком быстро, ей нелегко к этому привыкнуть. То был ее ребенок, а потом «бац» – и человек, который принадлежит неизвестно кому. И не ясно, принадлежит ли вообще.

– Для нее, говоришь, ты повзрослел слишком быстро? – спросил я самого себя. – А для самого себя не быстро? Свой прыжок во времени-то помнишь?

– Уф, опять ты вычесался, зануда, – мысленно вздохнул я. – Если хочешь знать, то я не думаю, что какой-то прыжок был.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что я прожил все полагающиеся мне годы, и взрослый ровно настолько, насколько положено быть человеку в моем возрасте.

– И как же ты прожил эти полагающиеся тебе четыре предыдущих года? – я ухмыльнулся. – Рассказывай, не стесняйся. Уж я-то тебя не выдам.

– Как-как, очень просто. Окончил школу, поступил в институт, вместе с родителями переехал из одной квартиры в другую, встретил девушку, которую полюбил, купил телевизор…

– Погоди. Девушку, говоришь? Это которую – Иру или Вику? – я злобно усмехнулся.

– А тебе-то что за дело? – огрызнулся я.

– Хотя бы такое дело, что я – это ты, и наоборот.

– В таком случае, ты и сам все знаешь не хуже моего, – не сдавался я.

– Я ничего не знаю. Ни-че-го. Всего лишь хочу, чтобы и ты в этом признался.

– Зачем? Меня все и так устраивает. Во многом знании, как ты помнишь, ничего хорошего. Или ты заодно с мамой, и желаешь, чтобы я страдал?

– Нет, себе я как раз таки не враг, а, значит, и тебе тоже. Просто я боюсь, что если ты сейчас не задумаешь о том, что происходит, велика вероятность, что потом придется за эту беспечность поплатиться.

– Не усложняй, – я усмехнулся через силу. – Уверен, что все идет своим чередом. Едва ли кто-то мог сдать те же вступительные экзамены вместо меня. А самого процесса сдачи я не запомнил, потому что это было не так уж важно.

– Моменты знакомства с Ирой и Викой, стало быть, для тебя тоже неважны, раз ты их не запомнил?

– Ну, не то, чтобы неважны, – я замялся. – Наверное, я думал тогда о чем-то другом.

– Большую часть времени, в течение которого я тебя знаю, ты искал смысл смерти. И что же, этот дешевый пластиковый брелок с черепушкой оказался важнее?

– Ты точно с мамой в сговоре, – я ощутил новый прилив злости. – Давай, обзови меня злым, циничным, бессердечным, равнодушным, себялюбивым, похотливым. Хочешь? Давай, не стесняйся!

– В этом нет смысла, ты только что сам себя обозвал, – ответил я.

– Как же ты мне надоел, – я мысленно показал себе кулак. – Я еду к любимой девушке, а ты катись куда хочешь, предатель, и больше не показывайся.

– Я сейчас замолчу. Только напомню тебе об одной маленькой мертвой девочке.

– Ну, напомнил, и что дальше? – спросил я, но ответа не последовало.

27

– Только на пару дней, не больше. Ладно? – сказала Ира, поцеловав меня в прихожей. – Иначе маме будет сложно объяснить.

– А два дня моего проживания здесь ты как объяснила?

– Никак. Объяснения понадобятся после двух дней, – Ира выставила передо мной пару смятых тапок. – Говорить, что ты со своими родителями поссорился, нельзя. Мама и без этого твоих больными на всю голову считает.

– Ну и что? – я отдал Ире куртку, снял ботинки и втиснулся в тапки.

– Моя мама думает, что ты такой же, как они. Не стоит усугублять.

– А ты меня тоже психом считаешь?

– Нет, я считаю тебя необычным. Так у тебя найдется, где после меня пожить?

– Конечно, никаких проблем, – на душе снова стало гадко, как после просмотра азиатского порно.

– Эй, чего у тебя такой кислый вид? Я же люблю тебя, Степа.

– А я, по всей видимости, тебя, – я помолчал несколько секунд. – Как думаешь, я похотливый?

– Ты хороший, – Ира улыбнулась. – Пойдем скорее в мою комнату, пока мама с работы не пришла.