скачать книгу бесплатно
Останний день
Андрей Александрович Васильев
Отдел 15-КХранитель кладов #4
Осень потихоньку начинает вступать в свои права, а это значит, что время, отведенное Полозом для выполнения задания, уже почти закончилось. Так что же получит Валера Швецов в останний змеиный день – благодарность забытого всеми древнего бога или смертельный поцелуй, который ему подарят гадючьи клыки?
Андрей Васильев
Останний день
Все персонажи данной книги выдуманы автором.
Все совпадения с реальными лицами, местами, организациями, телепроектами и любыми происходившими ранее или происходящими в настоящее время событиями – не более чем случайность. Ну а если нечто подобное случится в ближайшем будущем, то автор данной книги тоже будет ни при чем.
Глава первая
– Ты не мудри, – попросил меня Сивый задушевно. Я этот тон знал с детства, он всегда так говорил, перед тем как перейти к процедуре, называемой им «от души в душу». Проще говоря, перед тем как съездить кому-то по морде. – И что значит «в прошлый раз от меня только проблемы были»? Создавать проблемы окружающим – это твое кредо, мы к нему привыкли. Помнишь, как из-за тебя в одиннадцатом классе заводка с «николаевскими» пошла? Тебе хоть кто-то слово сказал?
Верно, было такое. «Николаевскими» мы звали учеников соседней с нами гимназии имени Николаева, уж не знаю, какого из них точно. Как-то не находили мы взаимопонимания, не складывался у нас позитивный или хотя бы конструктивный диалог, а попытки любого общения всякий раз заканчивались хорошим мордобоем. А поскольку наши учебные заведения разделял лишь забор, то случались они часто, особенно в теплое время года.
Хотя, если честно, причина данной нелюбви друг к другу тайной не являлась, во всем, как всегда, был виновен слабый пол. Нам не нравилось, что они пытаются клеить наших девчонок, их бесило ровно то же самое, но уже относительно собственных одноклассниц. И те и другие время от времени громко и демонстративно нас осуждали за подобную средневековую дикость, но по факту то и дело специально провоцировали конфликты. Женщины есть женщины, им нравится, когда из-за них льется кровь и трещат ребра. Само собой, в данные распри были вовлечены и ученики на класс-два помладше, потому пару раз небольшая драка перерастала если не в эпическую битву, то серьезное столкновение как минимум. Даже полиция пару раз приезжала, после чего происходил разбор полетов с вызовом родителей обеих сторон. Мамы ахали, отцы обещали устроить нам хорошую выволочку, но сами при этом довольно улыбались, с гордостью глядя на наши синяки со ссадинами. Как видно, вспоминали свою молодость. Представители обеих сторон, те, кто имел глупость засветиться или попасться, давали слово, что подобное больше не повторится, жали друг другу руки и недобро щурились, прекрасно зная, что это всего лишь слова. Неважно, что скоро мы закончим школу, на наше место сразу же придут новые бойцы, и эта война закончится только тогда, когда у одной из двух гимназий отзовут образовательную лицензию.
Что до Сивого – он вспомнил одно из самых жестких столкновений, которое действительно началось из-за меня. Вернее, из-за Юльки. Произошло оно незадолго до выпускного, в те прекрасные апрельские деньки, когда зима уже совсем отступила и солнышко особенно славно греет. И мы, и «николаевские» выползли между уроками на улицу, следом вышли и девчонки, которые, как это водится, отпраздновали приход весны по-своему, то есть сократили предметы одежды до допустимого школьного минимума и длины. Особенно блеснула на этот раз Юлька, ее юбку юбкой было нельзя назвать с любой точки зрения, что моментально отметил лидер «николаевских», известный в узких кругах под кличкой Гога. Он невероятно громко сообщил, что стати моей приятельницы, конечно, крупноваты и несовершенны, и лично он предпочитает более спортивных дам, но все же по причине весны и определенного безрыбья можно прикрыть на это глаза и таки разок вступить с ней в отношения особого рода.
Я с Певцовой аккурат накануне здорово разругался, но, увидев ее лицо и поняв, что слова «николаевского» на этот раз ее нешуточно задели, подхватился, перемахнул через забор и, плюнув на то, что почти наверняка кто-то из педсостава увидит происходящее, первым же ударом капитально расквасил Гоге нос. Второй нанести не успел, поскольку мне сразу сзади здорово вдарили по почкам, а после и ноги подсекли, собираясь как следует попинать.
А еще через минуту подоспели мои одноклассники и парни на год младше, готовящиеся в ближайшем будущем принять из наших рук знамя борьбы с соседями.
Результат был таков: нас с Юлькой от греха отправили на две недели в Амстердам, где мы, при попустительстве моей наивной мамы, прекрасно провели время, практически не вылезая из постели. Отец немного побушевал, а после выплатил родителям Гоги неплохую компенсацию за то, чтобы дело не дошло до суда, ну а директриса гимназии, по слухам, после нашего выпуска на месяц в запой ушла.
Сивому в той драке зуб вышибли, потому он в особо важные моменты, когда надо было на меня воздействовать, всякий раз это вспоминал.
– Слушай, ну, правда не могу, – вздохнул я. – Не даст мне никто еще один отпуск, понимаешь? Самый конец лета на дворе, у нас архив и так почти без сотрудников стоит. Из десяти человек на службу только четверо ходят, остальные заняты куда более важными вещами.
– Ну да, у тебя же там один слабый пол работает, – хохотнул Сивый. – Бархатный сезон, море, солнце, мускулистые красавцы. Понимаю!
– Ничего ты не понимаешь. Море, солнце… Да сейчас! Говорю же тебе – конец лета, так что дача, овощи, фрукты, консервация, закрутки и так далее. У меня контингент – пятьдесят плюс, какие мускулистые красавцы? Потому – извини. Вот в следующем году, в конце весны – начале лета, не вопрос, поеду с радостью. А в этом никак.
И я не врал, все на самом деле обстояло именно так. Я с радостью рванул бы с ребятами на коп, чтобы отвлечься от той карусели, что безостановочно вертелась вокруг меня, но, увы и ах, возможности такой не имелось. Этому мешало все, что только можно: работа, обязательства, которые то уменьшались, то снова росли, друзья, которые иногда вели себя как враги, враги, которые иногда поступали как друзья, старые и новые знакомые и, наконец, сны. Хотя нет, на снах этот список заканчивать не очень правильно. Вишенкой на торте выступает то, что час финального расчета с Великим Полозом стремительно приближается, а я, увы, пока еще не выполнил в полной мере порученное мне дело. Ну а тот факт, что он с меня в урочный день все положенное взыщет, сомнений не вызывает ни малейших. Так что какие уж тут поездки…
– Ладно, – вздохнул Сивый. – Ну, не можешь на неделе – так на выходных приезжай. Мы опять по Минке рванем, нам наводку на еще одну деревеньку из вымерших дали, она уже «подвыбитая», конечно, но не катастрофично, есть где порыться. Я тебе координаты скину, там от Можайска не так и далеко выходит. На вокзале частника наймешь, оплатишь дорогу в два конца и все. А в воскресенье на обратную электричку мы тебя отвезем.
– Я постараюсь. Но обещать не стану, так что особо-то не ждите.
Отложив телефон в сторону, я откинулся на спинку рабочего кресла, заложив руки за голову, и уставился на рисунок, лежащий передо мной. На нем была изображена изящной ювелирной работы брошь, та, которую я увидел нынче ночью во сне. Разумеется, набросок не передавал всей ее красоты, я все же не профессиональный художник, да и детали, боюсь, не все схвачены. Вещь необычная, не цветок какой-нибудь собой представляет или фантазию ювелира, а дворянский герб, воплощенный в золоте, камнях и отчасти финифти. Крайне изящная штучка. Впрочем, и ее владелицу обычной девушкой назвать крайне сложно, такие даже в лихие времена начала прошлого века, богатые на нешаблонные личности, встречались крайне редко.
Ее звали София де Бодэ, и она была валькирия. Не я придумал ее так назвать, это сделали другие люди, но определение крайне точное, иное даже ни к чему. Красавица, умница, «смолянка» и вместе с тем отчаянно храбрая сорвиголова, не боящаяся крови – ни своей, ни чужой. Причем и ту и другую она лила без малейшей жалости и сожаления. Понятно, что в наши гуманные и толерантные времена двадцатилетняя девица, расстреливавшая пленных врагов без суда и следствия пачками, выглядит по меньшей мере странно, но для той поры это было нормой вещей. Гражданская война вообще из всех войн является худшим вариантом, потому что одно дело, когда на твою землю внешний агрессор напал, тут общую беду все вместе изживают, и совсем другое, когда брат на брата идет. В этом случае правых и виноватых нет, а, значит, побеждает тот, кто крови меньше боится и большую жестокость проявит. А самое страшное то, что и те и другие уверены, что сражаются за свою землю, причем это на самом деле так. И умирают быстрее прочих именно те, кто землю эту любит сильнее.
А скидка на женский пол при таких обстоятельствах не действует вовсе, все решает исключительно личное желание участвовать в событиях. Сколько было тогда с обеих сторон этих девушек – молодых, романтичных и безжалостных до одури? Да полно, де Бодэ – лишь одна из многих. И не самая безжалостная, надо отметить. Тезка моей начальницы, Розалия Землячка, к стенке запросто и своих, красных, частенько ставила, всего лишь за одно не к месту сказанное слово или, не приведи господь, проявление хоть какой-то жалости к врагам трудового народа. Ну а классово чуждых белых вообще колоннами на крымские обрывы под пулемет отправляла. Ревекка Майзель в Архангельске никому собственные приговоры не доверяла исполнять, сама с маузером в подвал ходила, очень ей стрелять по живым мишеням нравилось. А еще была такая Маруся Никифорова, та вообще по поводу и без повода палила из двух автоматических пистолетов направо и налево, причем делала это и не за красных, и не за белых, а сразу против всех. Почему? Потому что она являлась анархисткой и никому не верила.
Ну и чем хуже или лучше них боец Добровольческой армии София де Бодэ? Просто одна из, не более того. Собственно, она, кроме войны, в жизни и не видала ничего, так как являлась дочерью кадрового офицера и в нежном семнадцатилетнем возрасте отправилась с отцом на фронты Первой мировой, где не сестрой милосердной служила и не крестиком вышивала, а с кубанцами-пластунами за линию фронта ходила и германцам глотки в траншеях резала. Ну а после все происходило так же, как у многих из тех, кто не принял новую Россию: стычки с большевиками в краснознаменной Москве, ранение, путешествие по вставшей на дыбы стране до Ростова, где Корнилов собирал под свои знамена всех несогласных с диктатурой пролетариата, легендарный «Ледовый поход» и смерть во время штурма Екатеринодара.
Собственно, я все это видел нынче ночью во сне, приблизительно в такой же последовательности. И скажу честно: ну, не вызывала у меня неприязни эта курносая, невысокая и отчаянно хорошенькая девчушка. Причем дело не в моих политических убеждениях, которых, по сути, особо и нет. Просто не вызывала – и все. Даже под финал сна, тогда, когда она, сидя в седле на тревожно всхрапывающем скакуне и весело хохоча, одного за другим убивала из нагана пленных красноармейцев в драном и заляпанном кровавыми пятнами исподнем, тратя на каждого не более чем по одному патрону. Да, смотрится это немного жутковато, но… А что бы с ней сделали эти бедолаги, случись все наоборот? Полагаю, так легко, как они, София не отделалась бы. Это только в кино красные задушевными беседами пытаются объяснить пленным офицерам, отчего те не правы в своих убеждениях, а в жизни эту девочку революционно настроенные солдаты и матросы умело разложили бы на полу в каком-нибудь сарае, а после по очереди пользовали ее до тех пор, пока она с ума не сошла бы или не умерла.
И – да, я испытал чувство жалости, глядя на то, как эта валькирия, слетевшая с убитого коня в сугроб, пошатываясь, поднялась на ноги, стерла снег с лица и вместо того, чтобы вернуться к своим позициям, побежала к траншеям противника, размахивая револьвером. Побежала для того, чтобы через мгновение получить пулю в грудь и рухнуть обратно в снег, на этот раз уже навсегда.
В тот момент, кстати, я уже все знал. В смысле и имя обладательницы искомого предмета, и то, что мне надо добыть. В первый раз за все время мне не было стыдно за свою некомпетентность как историка, ведь до того максимум удавалось эпоху определить. А тут вот вообще почти все! Знать бы еще, где сейчас искомое находится, и тогда я, считай, джекпот сорвал. Мечты, мечты…
Предмет, к слову, я вычислил даже раньше, чем имя его обладательницы. Просто изначально это была девушка как девушка, в белом платье, на каком-то балу, веселая и счастливая. Как я позже сообразил, скорее всего, это было мероприятие, посвященное выпуску из Смольного. Вот в этот день ее отец приколол ей на платье эту самую брошь в виде герба. И все моментально встало на свои места.
После я увидел германский фронт и давешнюю барышню, только не в белом платье, а в форме и с наганом в руках, вот тогда-то у меня и появились в голове мысли о том, кто это может быть. Ну а когда неведомый киномеханик продемонстрировал перестрелки рабочих и солдат с красными лентами на папахах с юнкерами (ни разу, между прочим, не юными мальчиками, а вполне себе матерыми дядьками), среди которых имелось несколько девушек, я окончательно убедился, что моя цель – София де Бодэ, про которую я на третьем курсе доклад делал, чтобы автоматом зачет получить.
Единственное, что меня во всем увиденном смутило, так это внешний вид герба рода де Бодэ, кстати, довольно-таки старинного. Его первые представители еще Варфоломеевскую ночь застали и умудрились ее пережить. Правда, после того на всякий случай из теплой Франции в заснеженную Россию подались, как видно, рассудив, что «коззак» и «рюс боярин» вряд ли что-то будут иметь против гугенотов.
Так вот, я помнил его визуально, он выглядел немного по-другому. Хотя кто его знает? Может, там несколько ветвей у рода имелось, у каждой, потому и разнился этот герб в каких-то деталях.
Само собой, сразу по пробуждении я набросал на листке изображение броши, но так до сих пор никому его и не отправил, даром что день уже давно перевалил на вторую половину. Почему? Не знаю. Наверное, потому что ни видеть, не слышать никого особо не хотел. За последние несколько дней я так проникся тишиной и покоем, наступившими после предыдущей безумной недели, что хотелось еще немного продлить это блаженство, пусть даже и в убыток себе.
Впрочем, сказать, чтобы совсем уж все меня в покое оставили, нельзя. Во вторник объявилась Изольда, изобразила легкую обиду и предложила мне реабилитироваться в ее глазах, для чего следовало организовать совместный поход в ресторан молекулярной кухни. Мой отказ, похоже, ее задел уже по-настоящему, и она окончательно пропала из поля зрения.
Звонил Михеев, уточнял, выполнил ли я просьбу, что они с Ровниным мне под конец разговора изложили, то есть проведал ли Шлюндт про мои похождения в подмосковных лесах. Узнав, что нет, как мне показалось, расстроился, просил не затягивать с этим.
Что до антиквара – вот он запропал, так ни разу и не набрал меня, что довольно странно. По идее, у него еще одно желание имелось, а в дальний ящик Карл Августович подобные блага, насколько я смог его узнать, откладывал редко.
Само собой, и Стелла никуда не делась, но она все это время разгребала последствия неприятностей, доставленных Юлькой, потому особо приседать мне на мозг ей было некогда. Впрочем, фаза активных проблем, как и было обещано, закончилась, потому во вторник ведьма сообщила о том, что моя подруга детства прощена. Но одновременно с этим меня поставили в известность о том, что лучше бы ей в этой жизни больше не попадаться на глаза госпоже Воронецкой. Тогда она целее будет.
А вот кто меня на самом деле удивил, так это Марфа. Не знаю отчего, имелась у меня уверенность в том, что уже в понедельник – вторник она встретит меня неподалеку от работы, посадит в машину и повезет куда-то там искать клад, без которого ей жизнь не в радость. Но я ошибся, глава ковена, как и Шлюндт, даже ни разу мне не позвонила. Ну а сам я этого делать точно не собирался. Оно мне зачем? Сено к лошади не ходит.
Я вздохнул, взял телефон и сфотографировал рисунок. Хочется, не хочется, но дело есть дело. Опять же, сейчас потеря одного дня кажется пустяком, а потом выяснится, что именно его-то мне и не хватило для того, чтобы избежать смерти.
А вот еще вопрос: писать в сопутствующей информации о том, что я уже в курсе, чья это вещь, или нет? Или пусть сами ищут ответы? Хотя глупость сморозил. Конечно же, писать. Мне важен конечный результат, а самолюбие с самолюбованием можно после потешить, в какой-то другой ситуации, не столь экстремальной.
Ох, боюсь, опять вурдалаки в пролете будут. Вещь-то совсем не старая, к тому же связанная с гражданской войной, на нее наверняка немало охотников-коллекционеров найдется, благо эта тематика в нашей стране ими ох как уважаема. Ну а коллекционеры у нас по чьему профилю проходят? Правильно, достославного Карла Августовича. Так что, думаю, кровососы даже сообразить, что к чему, не успеют, а тендер уже закроется, против чего лично я точно ничего не имею.
И вообще, если я прав и это на самом деле коллекционерская тема, так это очень даже здорово. Собиратели – люди, большей частью адекватные, это тебе не сбрендивший бизнесмен из психушки или добровольный затворник, исповедующий семейные ценности. С ними всегда можно договориться об обмене определенного экземпляра из коллекции на что-то более стоящее или даже банальном выкупе. Да и вряд ли брошь не самой известной героини Гражданской войны – прямо уж такой раритет, за который кто-то станет руками и ногами цепляться. Это все же не фуражка Корнилова и не пенсне Духонина, свалившееся с носа генерала, когда тот повис на штыках развеселых морячков-братишек, перепоясанных пулеметными лентами.
Письмо улетело к получателям, я же снова откинулся на спинку кресла, размышляя о том, что все-таки странно устроен этот мир. Сегодня пятница, все прогрессивное человечество ждет не дождется, когда наконец кончится этот день, чтобы окунуться в последние летние теплые выходные денечки. А я, наоборот, хотел бы, чтобы рабочая неделя не кончалась. Почему? Потому что ничего хорошего мне этот уик-энд не сулит. Меня завтра в Петрово семейство Певцовых на обед ждет, и не пойти на него нельзя, поскольку слово свое я привык держать. И все бы ничего, но как бы дядя Сережа родителя моего туда хитрым финтом не притащил, с него станется. Да и с бати тоже, между прочим. Им наши с Юлькой желания и планы по барабану, им слияние интересов подавай, поскольку по нынешним временам это разумнее конкуренции. И внуков тоже, причем побыстрее. С детьми не вышло, не оправдали мы надежд и ожиданий, так, может, хоть следующее поколение станет таким, каким они хотят видеть наследников своих капиталов.
Ладно, хоть поем по-людски, так, чтобы первое, второе и компот. А то совсем я что-то обленился в этом смысле, третий день по вечерам лапшу китайскую кипятком запариваю.
Пиццу, может, сегодня себе заказать? Двойную пеперони?
– Ой, как вкусно! – прозвенел в коридоре голос, который полностью подтвердил мои опасения. – Прямо как у мамы в детстве!
– Кушай, Стеллочка, кушай, – проворковала Анна Петровна. – Тебе теперь за двоих есть надо! Вот, еще один возьми.
– Знаю, но вес-то ползет вверх, – жалобно протянула Стелла. – Отъемся – Валера на меня даже смотреть не захочет. Вот и ограничиваю себя во всем, но от таких пирожков отказаться не могу.
– Он у нас не такой, – успокоила ее моя коллега, – Он юноша серьезный и ответственный.
И чего у меня тут окно такое узкое, а? Будь оно чуть пошире – сбежал бы крайне серьезно и ответственно прямо сейчас, после присоединился к Сивому и Гендосу, в нарушение собственных логических выкладок, и свинтил с ними из Москвы. Черт с ним, со званым обедом, обязательствами перед всеми-всеми-всеми, включая даже глубоко чтимую мной Розалию Наумовну. Пусть она мне прогулы ставит и увольняет. Никого видеть не хочу.
– Привет! – В кабинет впорхнула Стелла, один пирожок она дожевывала, второй держала в руке. – Ты чего, еще не собрался? Между прочим, времени – пять вечера, пятница. Каждая минута на вес золота, и так в пробках настоимся.
– В метро пробок нет, – меланхолично ответил ей я. – Там иногда случаются увеличенные интервалы следования поездов, но и это не страшно. У меня с собой читалка.
– Слушай, это не смешно. – Стелла глянула в коридор, как видно, желая проверить, не греют ли по соседству уши мои коллеги. – У меня нет ни малейшего желания опаздывать на мероприятие, особенно если учесть недавние события.
– Какое мероприятие? – глубоко вздохнул я, понимая, что пицца накрылась медным тазом. – Какие события? Ты вообще о чем? Марфа Петровна все же надумала востребовать законную награду? Не вопрос, поехали.
– Валер, не смешно. – Насупилась Стелла. – Я знаю, что ты парень с юмором, но сейчас так себе пошутил. Не сказать – никак. Начало в семь, и я не хочу опаздывать. Тем более что мне еще переодеться надо будет. Я все же спутница сына хозяйки дома, потому обязана блеснуть.
Хозяйки дома? Она о чем вообще?
– Стоп! – Воронецкая подошла ко мне вплотную и пальчиками вздернула мой подбородок вверх. – Вроде ты не придуряешься. Валер, сегодня твоя мама, Марина Леонидовна, суаре устраивает, с холодными закусками и демонстрацией картин. Этот старый пень Шлюндт ей недавно какое-то редкое полотно подарил, к тому все и приурочено. Думаю, кстати, что мы его там непременно встретим, уже заранее печалюсь. Само собой, мы тоже приглашены. Ну, было бы странно, случись по-другому, ты все же сын, я твоя потенциальная невеста, так что как без нас?
– Она мне ничего не сказала. – Потер лоб я. – Да мы вообще с ней не созванивались на этой неделе.
– Что разумно, – холодно отметила Стелла. – Особенно учитывая твой поганый характер. Что так смотришь? Ты бы просто отказался ехать, вот и все. Ну, не впрямую, само собой, нашел бы какой-то формальный повод, но тем не менее. А меня ты одну туда не отправишь, тебе совесть не позволит оставить мать с ведьмой наедине, потому поедешь как миленький. В очередной раз снимаю шляпу перед Мариной Леонидовной, хоть о моей истинной сути она понятия не имеет, зато проинтуичила все безукоризненно. Ладно, поехали уже. Видок у тебя, конечно, так себе, это не тот английский костюм, что я тебе в прошлый раз купила сдуру. И с чего я решила, что имею дело с нормальным человеком? Но и этот сойдет.
– Если что, у меня в комнате гардероб стоит, а там какой только одежды нет. В родительском доме, имеется в виду. – Я встал с кресла и потянулся. – За это веселое лето с боков килограммов семь-десять ушло, потому я в любую вещь точно влезу. Вверх-то я давно уже не расту, только вширь.
– Как молодой дуб. И голова у тебя такая же твердая. – Стелла похлопала меня ладонью по груди. – А вообще, надо будет глянуть. Какое-никакое, а приданое, это лучше, чем ничего. Папаша-то твой, поди, на нас часть акций своих предприятий после свадьбы не перепишет, он, насколько я поняла, дядька непробиваемый.
– Если я именно на тебе женюсь, он не то что ничего не перепишет, он нас еще и проклянет, – хмыкнул я. – Вернее, меня, на тебя ему попросту плевать. У него, знаешь ли, с давних пор в этой связи кое-кто другой в приоритете.
– Ах, ну да, конечно же, – мигом поняла, о чем я веду речь, Воронецкая. – Как видно, старею, очевидные вещи перестала замечать. Слушай, Валера, а твоя подруга детства все чаще начинает заступать мне дорогу. Это для нее может кончиться скверно.
– Ну, конкретно тут она ни при чем, – резонно заметил я, закрывая окно. – Тем более что в моих планах женитьба не значится, причем ни на тебе, ни на ней, ни на ком-то.
– А Изольда? – чуть ехидно уточнила ведьма. – Она как же? Все, все, молчу.
– Вот и молчи, – одобрил ее слова я. – И еще… Заканчивай сюда ходить, пожалуйста. Тебе забава, а мои старушки после эти визиты еще неделю обсуждают и мне дурацкие вопросы задают. Знаешь, как бесит?
– Представляю, – подтвердила Стелла, взяв в руки рисунок, так и лежащий на столе. – И меня это радует, потому что чем тебе хуже, тем мне лучше. Слушай, это новая цель, да?
– Да. – Я забрал у нее листок, сложил пополам, а потом еще раз пополам, а после засунул его в карман своего летнего светлого пиджака. – Не дергайся ты, я уже разослал письмо, твоя работодательница все знает.
– Вот какой же ты все-таки дятел! – возмущенно просопела ведьма, засунула мне руку в карман и вытащила бумажку обратно. – А демонстрация деловой хватки? Тем более что мои позиции в глазах Марфы упали очень сильно, и все по твоей вине.
– Не майся дурью, – попросил я ее, снова забирая рисунок. – Какая деловая хватка? Ты меня слышишь вообще? Эта картинка уже доставлена всем заинтересованным лицам. То есть ты Марфе отправишь, по сути, вчерашний день, чем точно свою репутацию не восстановишь. Ну а что до моей вины… Не-а, я тут ни при чем. Ты сама во всех своих бедах виновата. Тут поспешила, там сорвалась, здесь нахамила – вот и результат. Сейчас тоже крайнего ищешь.
– Чего искать-то? – Ведьма обняла меня за плечи. – Вот он ты. И не спорь, а то опять поссоримся, а мне очень этого не хочется. По крайней мере сегодня. Давай хоть один вечер проведем по-людски, без ругани и драк.
– Хранитель кладов и ведьма, – фыркнул я, – и – по-людски. Ладно, давай, почему бы нет?
– То есть мы едем? – уточнила Стелла немного удивленно.
– Ну да, причем прямо сейчас, а то на самом деле настоимся в пробках. – В этот момент я заметил, что девушка как будто чем-то смущена. – Что теперь не так?
– Просто была уверена, что ты так просто не сдашься, – пояснила она. – Готовилась к длительному спору, аргументы подготовила, а ты почти и не артачился.
– Ну, не совсем же я бессердечный, верно? Маме будет приятно, если мы с тобой приедем? Будет. Значит, поехали. Опять же – Шлюндт. Кто знает, что он задумал? Не просто же так он маме эту картину подарил, верно? Так что уж лучше я рядом с ней буду этим вечером. От греха.
– А отец? – помолчав, спросила Стелла. – Он как? Я в курсе вашей стычки, Изольда рассказала про нее Василисе, а та уже со мной поделилась.
Василиса – это, наверное, Васька, одна из тех красоток, что намылились меня из лап оборотней спасать, я ее помню. Светленькая такая.
И еще – ладно Стелла, она меня знает, но Ваське этой на кой подробности моей семейной жизни? Или я для московских ведьм стал чем-то вроде онлайн-сериала, и они теперь следят за перипетиями моей судьбы в реальном времени?
– С ним как раз все очень просто обстоит. – Я поправил прядь волос, которая выбилась из безукоризненной прически ведьмы. – Его там не будет. Отец никогда не присутствует на подобных мероприятиях, поскольку они его бесят. И бесполезностью своей, и наличием на них лиц, скажем так, нетрадиционной половой ориентации, которых он на нюх не переносит. В художественных кругах этого добра хватает, они же все как один тонко чувствующие натуры. Так что мои старики давным-давно заключили устный договор: мама не лезет в ту часть отцовской жизни, которая связана с бизнесом, а батя в свою очередь не препятствует ее интересам, связанным с живописью во всех ее проявлениях. Так что он вполне официально всегда отсутствует на этих, как ты говоришь, суаре и на выставки не ходит, даже те, что его фирма спонсирует. И как он тогда до театра доехал, тоже не понимаю, это на него совершенно не похоже.
– Ну, хоть не подеретесь, – оптимистично заявила Стелла. – Слушай, Валер, а удобно будет у Анны Петровны еще один пирожок попросить, а? Я ведь сегодня даже не обедала.
– Удобно. – Я убрал в карман телефон и закинул на плечо ремень сумки. – Почему нет? Все, пошли уже.
Глава вторая
Само собой, мы собрали по дороге все пробки, какие только возможно, пока не выбрались на платное шоссе, которое, впрочем, тоже не пустовало. Но оно и не странно – лето, как я уже говорил, подходило к концу, а вместе с ним заканчивались и безмятежные деньки у подрастающего поколения, которое по славной старой традиции проводило время на своих или съемных дачах. Мир может меняться сколько угодно, в нем могут происходить хоть какие технические революции и интеллектуальные прорывы, но как в России школьников отправляли на лето за город, так и будут отправлять. Хоть на месяц, но обязательно. Без этого каникулы не каникулы.
Само собой, к назначенному времени мы не успели, что очень раздосадовало Стеллу. Она, как я давно заметил, вообще очень не любила опаздывать.
– Все ты, – ворчала она на меня, паркуя автомобиль. – Ты виноват, Валера Швецов из Москвы. Телился долго, вопросы какие-то задавал. И вот результат!
– Да-да-да, все из-за меня, – признал я, надеясь, что данная жертва насытит демонов, обитающих в душе моей спутницы. – А ты великомученица, потому что со мной возишься.
– Совсем уж несмешная шутка! – окончательно вызверилась Воронецкая. – Потому что это самая что ни на есть чистая правда. Дай мне чехол с заднего сидения.
Говоря это, она ловко стянула с себя легкий летний сарафан, под которым не оказалась совсем ничего, кроме почти незаметных трусиков.
– Чего залип? – уточнила она, заметив мое удивление. – Что-то новое увидел?
– Не скажу, чтобы совсем уж, но да, – признался я. – По какому поводу сей перформанс?
– Тебя, оленя в загоне, собираюсь окончательно растлить, – выдохнула ведьма, чуть прикрыв глаза. – Сил нет как мечтаю подобное сотворить, потому выбрала такое необычное место и время. Иди же ко мне скорей, любимый, зажжем огонь прямо на этой дороге. Что там! Раскачаем весь этот мир на пару с машиной!
– Фига себе, – пробормотал я, не очень понимая, шутит она или нет. С одной стороны, это все смотрелось как откровенная издевка, с другой – вот она сидит без ничего и смотрит так, что я даже на Стречу с Нестречей плюнуть готов. Пущай шевелятся, переживу!
– Тьфу, идиот, – обреченно вздохнула Воронецкая. – Одна радость: под конец действа ты во мне наконец-то женщину увидел. Маленькая, но победа. Вот только жаль, что не слишком своевременная. Швецов, ты мне чехол с платьем с заднего сиденья подашь или нет? Я эксгибиционизмом не увлекаюсь, мне нагишом сидеть – радость невеликая.
Тьфу ты! Я просто не понял. У нее, оказывается, вечернее платье урочного часа ждало, она его отчего-то решила только здесь на себя надеть. Странные все же существа женщины, непонятные. Ты же не в метро едешь, в машине, оно же не испачкается, а если и помнется, то совсем не сильно. Тем более такое, как у Стеллы, тут и мяться-то особо нечему…
Народу в доме хватало. Как обычно бывает в таких случаях, зала первого этажа превратилась в некое подобие галереи, там и сям (но в строгом порядке, задолго до мероприятия определенном мамой) были расставлены картины, между которыми перемещались гости. Не все, разумеется, кое-кто из присутствующих просто попивал шампанское и вел беседы друг с другом на разные темы, определенно не связанные с живописью.
Но и те и другие не пропустили мое появление на пороге. Нет, я не одиозная персона, просто случайные гости в наш дом не попадали, потому все, кто сегодня тут присутствовал, знали о том, что случилось несколько лет назад. В смысле о моем исходе из родных пенатов. Впрочем, и о событиях, тому предшествующих, тоже кое-кто из гостей имел представление. Например, вон та броско одетая дама, которую зовут Екатерина Сергеевна. Она одна из близких подруг моей мамы и по совместительству супруга одного очень влиятельного чина из прокуратуры, потому ей подробности давнего утреннего происшествия прекрасно известны.
Не меньший интерес вызвала моя спутница, впрочем, и в этом не было ничего удивительного. Все же новое лицо, тем более сопровождающее изгоя, которым я являлся, как тут не пошушукаться? Не так и много событий происходит в нашем уединенном поселке, да и те достаточно однообразные, которые обсуждать неинтересно. Ну, сделал кто-то неудачную коррекцию носа, или в чей-то дом «фэбсы» с обыском нагрянули – что здесь нового? Рутина. А тут вон непутевый блудный сын Швецовых через столько лет вернулся, да еще и с женщиной, которая, пожалуй, что постарше него будет. Плюс непонятно какого круга эта особа, нашего или нет?
Господи, как же это все мне еще тогда надоело. За годы эти ощущения вроде как подзабылись, но сейчас они нахлынули на меня с новой силой.
