скачать книгу бесплатно
Алкоголь сбивает прицел, память уводит в тёмные закоулки прошлого от верной цели: вежливо распрощаться, добраться до квартиры и лечь спать. “Возможно, Хайр прав. Так ли нужно видеть престарелого панка с его причудами?” – думал Виктор. Но тут же обрушивалась небесная ширма, сыпались звёзды, накатывала благодать, и хотелось разорвать действительность, как тесный мешок, выпорхнуть в дыру птицей – на волю!
“А был ли я когда-нибудь свободен? – рассуждал Виктор. – Может, все эти грёзы юности – обман, иллюзия…”
– Хайр, как думаешь, свобода существует?
– Скоро увидим, – буркнул Артём.
– В смысле?
– Забыл, в каком мы районе? Я где-то читал, что смерть делает человека свободным.
В своё время Монтана был легендой местного андеграунда. Объездил автостопом всю страну, пил с Егором Летовым, ночевал в кочегарке Цоя, переплывал Обь, резал вены перед ментами, и ему, конечно, верили.
Пойти в гости к Монтане, захватив шкалик спирта, для юного неформала было то же, что буддисту совершить паломничество к Далай-ламе. Просветление достигалось в считанные часы и сопровождалось музыкальным хаосом народных инструментов, коими была увешана теснейшая комната гуру. Монтана носил жидкую косичку на лысеющей голове, клёпаную джинсу на худом теле, армейские берцы. Любил кормить голубей, здоровался за руку с блатными, читал Бердяева, и мало кто знал, что он был неплохим слесарем на заводе.
Они вошли в чёрную нору подъезда. В нос крепко ударило мочой, в ногах путалось что-то живое и мягкое – подвальные кошки.
– Только бы трезвым его застать, – сказал Артём. – Башню по пьяни сносит – не пообщаешься.
На ощупь, спотыкаясь о ступени, они добрались до пятого этажа. Артём уверенно постучал кулаком в железную дверь секции.
– На лампочку бы, что ли, скинулись, – пробурчал Виктор.
– Ты прям как с Марса…
Дверь открыла пухлая и, судя по всему, нетрезвая женщина в сорочке. Уставилась мутным взглядом на мужчин, прохрипела:
– Кого надо? Чё-то не призна?ю никак…
– Нам бы Ивана, – вежливо обратился Виктор.
Женщина расплылась в улыбке, обнажив черноту редких зубов.
– А-а, Ваньку! Так он в психушке лежит. На ре-би-али… ре-а-би-ли-тации!
– И давно? – не удивился Артём.
– Давно-о-о! Кукушка съехала у него, вот и лежит. – Дверь резко захлопнулась, обрубив полосу света.
– Ну и гадюшник, – Виктор чиркнул зажигалкой. – Постой, я тут где-то знак анархии нацарапал. – Он стал водить слабым пламенем по стене. – Нашёл! Молодость вечна!..
Артём тихо улыбался в мерцающем свете – словно бы он стоял не в загаженном подъезде, а в церкви, – и с грустью вглядывался в причудливый “иконостас”.
Спустившись вниз, друзья молча потоптались у подъезда, присели тут же на лавочку покурить. Ждать было некого и нечего, кроме неприятностей. Город накрыла ночь. Со стороны цыганского посёлка выли собаки. Из подвальных окон тянуло ржавчиной и гнилью. Неподалёку смеялись подростки, ритмично выкрикивая слова, похожие на стихи. “Нет, не гопники”, – Виктор поднял голову, но звёзды, видно, затерялись в тополиной листве. Он закрыл глаза и… полетел, вращаясь в космической невесомости, – прочь от Земли.
– Может, это… по домам? – предложил Артём.
Виктор очнулся.
– Погоди, у меня, кажется, идея есть. – Он залез во внутренний карман пиджака и вынул документ. – Удостоверение лейтенанта полиции, – развернул корочки. – Как я тебе?
– Да так, не очень. Не видно же ничего, – прищурился Артём.
– Ношу на всякий пожарный, мало ли, – Виктор поднялся с лавочки.
– И что делать будем?
– Увидишь…
Друзья направились к компании молодых парней, сидевших за столиком в центре двора. Те оказались рэперами.
Место было не самое подходящее для тусовок. В некогда заводских общежитиях, а теперь коммуналках, квадратом окружавших двор, жили в основном спившиеся работяги, уголовники или такие чудаки, как Монтана. Сутулый фонарь, единственный во дворе, нервно помигивал, создавая атмосферу мрачной “дискотеки”. Заметив силуэты двух незнакомцев, приближающихся к столику, рэперы на всякий случай притихли.
– Распиваем, молодые люди? – Виктор показал удостоверение.
– Не, мы не пьём, – дружно ответили рэперы.
– А это что? – Виктор взял со стола бутылку, завёрнутую в пакет, и понюхал горлышко.
– Это компот, бабушка варила, – огрызнулся худой с дредами.
– Бабушка, говоришь… Ну что, оформлять будем или по-другому вопрос решим? – холодно, по-ментовски говорил Виктор.
– У нас денег нет, – насторожились рэперы.
– А что есть?
Ребята переглянулись.
– Тема есть, – нашёлся худой. – Вы уходите, а мы продолжаем наш баттл.
Компания одобрительно хмыкнула.
– Да ты крут, чувак! Йоу! Или как там у вас… – Виктор сделал нелепый жест рукой.
Должно быть, в этот момент рэперы ожидали самого страшного. Но Виктор, к их удивлению, простодушно улыбнулся и протянул руку худому. Тот её осторожно пожал.
– Молодец, что не боишься, – произнёс странный мент. – Мы тоже не боялись… Способен заценить мои текста??
– Что?.. – недоумевал худой.
– Не ссы, нормально получится, – воодушевлённо говорил Виктор. – Короче, я буду читать стихи, а ты будешь держать ритм ртом. Ну как, тема?
– Вообще-то это битбоксом называется, – поправил худой.
– Ладно, битбокс, не сердись. Буду знать. Ну, давай… Начали!
Худой криво усмехнулся, чтобы друзья поняли, что он “по приколу”, умело задал ритм, ребята поддержали хлопками, и Виктора понесло:
Волшебство приходит.
Вино выходит без спроса.
Без рук заводится время.
Оно – стихия вопроса…
“Йоу! Йоу!” – обезьяньим криком раздавалось в ночи, и где-то в кустах шныряли испуганные кошки.
4
Обратно друзья шли вслепую, не разбирая пути. Виктор отчаянно жестикулировал, пытаясь выразить какую-то важную мысль об их лихом прошлом, но сбивался и выкрикивал: “Панки, хой!” Артём подшучивал над ним, говоря, что ему, как панку с ментовской ксивой в кармане, ещё не поздно стать рэпером. Виктор отвечал: не вопрос, йоу, и дико смеялся.
– А нехило я их развёл? – самодовольно восклицал Виктор.
– Да, неожиданно… – с улыбкой соглашался Артём.
Хайр действительно был созерцателем и обладал способностью видеть происходящее со стороны. Он наблюдал двух крепко выпивших мужчин (один лысый, другой полный, в очках), которым следовало бы давно проститься и разойтись по домам. Но что-то их удерживало, связывало, цепляло. Не то усопшая юность, тенью бредущая по пятам; не то болезненное предчувствие завтрашнего дня – страх остаться наедине с собой, безжалостно трезвым.
Вывернув из тёмных дворов, они снова оказались на главной площади. Вокруг было тревожно и пусто. Фонари бледно освещали пространство с мёртвым фонтаном, парадным фасадом Дворца культуры и заплёванными лавочками… Друзья подошли к памятнику рабочему, старинному символу города, и задумчиво смотрели по сторонам. Слева стеклянным ящиком горел лимонно-жёлтый торговый центр, видны были парковочные полосы и часть газона. Справа дорога вела к набережной – в темноту. Вдали, за железнодорожным мостом, чернели поверженные заводские хребты; оттуда же раздавались прощальные гудки уползающих в степь поездов…
Виктор первым нарушил молчание и загадочно спросил:
– Слушай, Хайр, а ты кем себя вообще ощущаешь? Только не говори, что ты созерцатель, я эту фишку помню.
– То есть кто я по жизни? – улыбнулся Артём.
– Нет… То есть – да. Я вот о чём: внутри ты ещё панк или кто?
– Странный вопрос… – задумался Артём. – Думаю, что панк, да. Кукольный панк.
– Ну вот! – обрадовался Виктор и протянул другу ладонь; следом прозвучал ответный шлепок. – А тебе как панку слабо разбить витрину этого стеклянного чуда? – Он кивнул на торговый центр.
Артём неохотно повернул голову.
– Зачем… Там люди хлебушек покупают.
– Ты чего? Это же символ, попса! – загорячился Виктор. – Мы раньше книжки читали, музыку настоящую слушали, с “системой” боролись… А теперь люди – потребители, зомби. Сечёшь? Они ведутся на рекламу, ходят в этот сарай, берут всякую хрень – жрут, гадят и умирают!..
– Да я и сам так живу, – пожал плечами Артём.
– Ты – художник, Хайр! – Виктор нервно ходил у памятника туда-сюда. – Не смешивай себя с дерьмом. Ты своими куклами детям радость приносишь… это святое! Не то что я… Я людей обманываю, в долги их загоняю, вот как тебя с твоими алиментами. Если б ты знал, чем я вообще промышляю… Ты бы здороваться со мной перестал. Сечёшь?..
Виктор, покачиваясь, отошёл в сторону, наклонился над мусорной урной, смачно пошарил в ней рукой и извлёк тяжёлую бутылку из-под шампанского.
– Оп-паньки! В самый раз! – Он вытер грязную руку о пиджак.
Артём с тревогой за ним наблюдал.
– Анархия forever! – громко смеялся Виктор, шествуя по цветочной клумбе и удаляясь в кислотный свет. – Панки, хой! А?!
– Ну допустим… Ты это серьёзно?! – вдогонку крикнул Артём, но Виктор уже подходил к зданию.
Вскоре раздался оглушительный звон, стекло градом обрушилось на асфальт, запищала сигнализация. Виктор на мгновение замер перед красотой зла, в восхищении развёл руками, но тут же опомнился, замахал Артёму, чтобы тот уходил, – и вихрем скрылся во тьме улицы.
Артём проводил бегущую фигуру взглядом, процедил сквозь зубы “дурак”, не спеша подкурил сигарету и отправился через площадь.
Больше старые друзья никогда не встречались.
Расстрига
“Возьми ножницы и подаждь ми я”, – слышал он во сне и видел перед собой старенького игумена, бегло читающего по служебнику.
“Возьми ножницы и подаждь ми я”, – глухо падали ножницы на ковёр, отчего вздрагивали и часто крестились богобоязненные старухи.
“Возьми ножницы и подаждь ми я”, – тут он проснулся и увидел над собой испуганное лицо жены.
– Прости, Миша, я фен уронила. – И виновато добавила: – Разбудила, да?
В зеркале ванной комнаты он увидел своё лицо. Михаил считал неприличным для мужчины разглядывать лицо в зеркале и всегда смеялся над теми, кто это делал. “Сие женоподобно и мерзко”, – шутил он однажды со своим сослуживцем за бутылкой коньяка. Но теперь он оправдывал себя желанием увидеть или понять через позорное лицезрение что-то, что было связано с его сном. На большой голове недельным “ёжиком” серебрилась благородная седина (после женитьбы он решил носить короткие волосы), то же было и на припухлых щеках. Из зеркала на Михаила смотрело некрасивое лицо с армянским носом, с умными, чуть прищуренными близорукими глазами. Он приподнял майку и тут же опустил. Этого он от себя не ожидал и, чтобы замять неловкость, ехидно улыбнулся в сторону. Майка неохотно сползла по недавно наметившемуся животу.
Жена завтракала, сидя – нога на ногу – за столом, демонстрируя толстые, сладко щекочущие его воображение ляжки. Она всегда улыбалась. Даже когда ела или читала скучную книгу. Жуя бутерброд с колбасой, Михаил рассуждал, что эта кроткая улыбка его и сгубила, стащила с него чёрный подрясник и нарядила в деловой костюм офисного программиста. Теперь улыбка казалась ему приторной и фальшивой, и он с отвращением думал, что эта улыбка, вероятно, дарится не ему одному.
– Миша, ты какой-то скучный сегодня. Это потому, что я тебя разбудила, да?
Его раздражала привычка жены говорить “да” в конце вопросительных предложений. Он считал, что так делают неумные и неуверенные в себе люди.
– Нет, – буркнул он, не глядя на жену. – Просто… спал нехорошо. Кстати, мне отлучиться надо… по работе.
– А как же мама? Мы же обещали… – актёрски подняв брови, с обидой сказала жена.
– К маме на следующей неделе сходим. Дело срочное, – соврал Михаил, вытирая жирные руки салфеткой.
Он боролся с раздражением, возникающим от необходимости оправдываться перед человеком, которого уже не любил.
– А я что буду делать? Сегодня выходной! – голосом, скрывающим большой драматический диапазон, простонала жена. Она знала, что он уже не ответит.
Михаил не помнил, когда последний раз бывал в храме. После того как надел мирскую одежду, он сторонился церквей. Ему казалось, что его сразу же узна?ют и разоблачат, хотя он находился далеко от тех мест, где когда-то служил. Да и в чём его можно было бы обвинить? В том, что он попрал церковные каноны? Но в то далёкое время, когда он по уши влюбился в кроткую девушку, вечно прячущую глаза и краснеющую от мужских взглядов, – в то страшное и счастливое время каноны были так же далеки от него, как далека теперь его законная жена. Та самая кроткая и богобоязненная девушка в длинной бархатной юбке с косой ниже сокровенных мест.
В храме было людно и душно. Шла литургия. Михаил зашёл в притвор не перекрестившись и встал за спины прихожан, чинно кланяющихся, как колосья на ветру. Пахло ладаном. Безбородый дьякон, похожий на женщину, подняв орарь, натужно возглашал: “Паки и паки…” В углу храма, возле иконной лавки, суетливые старушки бранились и звенели мелочью. Когда-то он мог бы припугнуть их епитимьёй, но теперь только с раздражением косился на них и чувствовал себя чужаком.
Михаил знал службу на память. Если бы ему и теперь предложили войти в алтарь, он сослужил бы без единой запинки. В семинарии он был, пожалуй, единственным, кто знал церковнославянский язык в совершенстве. Семинаристы завидовали его способностям и в шутку называли “епископом”. Начальство ставило его в пример иным батюшкам из недоучек, рано обременённых семейством, до седин читавшим по служебнику и не понимавшим того, что читают.
У алтаря, окружённый кучкой народа, исповедовал молодой священник. Бледное лицо его было в красных пятнах, как у подростка, играющего в мяч. Он много жестикулировал и пытался что-то объяснить взрослой женщине, годящейся ему в матери, которая смиренно слушала его наставления и часто кивала. Михаил смотрел на всё происходящее как на спектакль, не зная, засмеяться ли ему или повернуться и уйти. Воскресить чувство живой веры было так же трудно, как реанимировать мёртвого. Со стен неприветливо косились суровые лица святых и своим видом давали понять ему: да, ты чужой. Зачем же ты пришёл сюда?
На выходе из храма его встретили попрошайки с протянутыми грязными ладонями. И даже когда он обошёл их стороной, нищие заученно повторяли “помоги Господи” ему вслед и машинально крестились. От этого ему стало ещё гаже.
Михаил достал телефон и набрал своего приятеля. Пожалуй, единственного человека из всех офисных знакомцев, которому хоть немного доверял.
– Слушай, давай встретимся где-нибудь. Выпивка за мой счёт.
