скачать книгу бесплатно
– Деньги есть?
– Двести рэ.
Алка присвистнула: « Откуда?»
– Сэкономила.
– Тогда пойдем к Рожковой.
В Москве была известная спекулянтка, жена специалиста, работающего в основном в капстранах. Алка знала ее через родителей. Спекулянтка ломила немыслимые деньги, но Алка знала, что из уважения к ее родителям, Рожкова не станет девчонкам выкручивать руки.
Рожкова действительно выкручивать руки не собиралась, но и шикарного ничего показывать не стала. Зачем? Она же не меценат?
Из небольшой кучки импортных вещей Алка вытащила коричневое платье без рукавов и окинула взглядом Ирку, как будто видела ее впервые. Лицо волевое, черты определенные, но овал не то круглый, не то угловатый. Фигура близка к прямоугольной, ноги неровные. Но это только если внимательно рассматривать, а так, с ее внешностью, конечно, на подиум не пригласят, но жить можно.
Ирку коричневый цвет не вдохновлял, но она все-таки натянула платье. Платье было сшито конусом, вершиной вниз. Свободное наверху оно точно касалось бедер, спускалось по ногам и сужалось ниже колен. Сзади разрезик. К тому же цвет точно совпадал с цветом волос.
– Сшито как для меня,– констатировала Ирка.
– Есть коричневые босоножки. – Голосом продавщицы проскрипела Рожкова. Несмотря на то, что Рожкова по профессии имела отношение к искусству, интеллигентной ее назвать было нельзя. Торговля существенно была ей ближе.
– Будьте добры… – попросила Алка.
Босоножки замшевые, все в ремешках, на каблуках. Ирка надела.
– Соня Рикель!-Заключила Алка. – Подними волосы.
Ирка подняла.
– Шанель! Будем делать « Бабетту», хотя нет, это – слишком. Небрежно заколем большой заколкой.
– Платье и босоножки – сто, заколка – двадцать пять.– Объявила Рожкова.
Ирка оглянулась на Алку. Дело в том, что на двадцать пять рублей можно было поужинать в ресторане с сухим вином, горячими и холодными закусками, с кофе и мороженым впятером.
Рожкова внесла несколько заколок. Алка выбрала большую, ассиметричную, в виде модерновой пряжки.
– Дарю за поступление в институт.– Сказала она Ирке.
Остальные сто рублей Алка заставила потратить на джинсы. Шел 72 -ой год, в Москве в джинсах ходили единицы, и то только в центре – « в центрах», как тогда говорили. Ирка не могла решиться сумму, превышающую мамин аванс, выложить за одни штаны! Штаны фирмы Ли сидели идеально, и, что немаловажно, здорово стройнили Ирку. В них она казалась модней и круче, хотя тогда так не говорили.
– Ты посмотри, – шипела Алка, – смотри, какая ты стала! Видишь? Ноги кажутся длиннее!
– Да-а, – удивлялась Ирка, – вот это да-а!
– Это же джинсы, да еще Ли! Все обращать внимание будут теперь.
– Брать? Господи, как дорого!
–Дорого? – вмешалась Рожкова. Вам повезло еще. Их можно продать и за двести. Просто срочно нужны деньги.
– Если не возьмешь, я сама тебе их куплю.
– Ну нет, не надо сама. Давай возьмем.
Дома Ирка мерила обновочки еще несколько раз. К платью и босоножкам она добавила мамину сумочку и ее же, вернее еще бабушкины золотые часики. На следующий день, именно в таком виде она отправилась на концерт. Шла не спеша и на этот раз, потому что в такой одежде и аксессуарах нельзя быть суетливой. В Ирке электрически включилось достоинство, ведь на нее оглядывались даже женщины.
Володя играл в Большом зале Московской консерватории последним, его поставили в конец, как самое яркое ожидаемое выступление.
Московская консерваторская публика – это уши, и не просто уши, а профессиональные, натренированные годами уши. Их ничем не проведешь. Они требуют совершенства, школы, профессионализма, личности, таланта. Эти уши наслушались столько музыки, и в чужом и в своем исполнении, что знают не только каждую ноту, но и точку над ней, и паузу после нее, и нюанс, написанный в тексте. Уши помнят, как эту или другую пьесу исполнял этот, и десять лет назад играл тот, и почему молодой лауреат играл лучше народного артиста… Играть этим ушам страшно, но и весь смысл занятий музыканта – играть этим ушам. Только им ты сдаешь экзамен, только здесь ты знаешь себе цену.
Горянский экзамен сдал. Ему устроили овацию.
Счастье и пот из-под челки, гордость и благодарность публике – самое первое состояние после концентрации внимания и крайней ответственности на сцене, а дальше Володя вдруг остался один. Он вышел из душного зала на летний ветер, а душевный подъем, который наполнял его, как кислород воздушный шар, не с кем было разделить – город пока был ему чужим.
Тут к нему приблизилась девушка, он вспомнил ее – вчера она была у Педагога.
– Володя, поздравляю, – мягко улыбнулась девушка,– ты не скучаешь? Хочешь прогуляться?
Ее голос звучал очень тепло, опекаемо. Выглядела девушка так, что прогуляться с ней не отказался бы никто. И Горянский пошел с Ирой гулять – невозможно же в знаковый день оставаться одному!
Володя
Володя родился в теплой юго-западной республике Советского Союза. Там, в военной части служил его отец. Недалеко от их городка, в селе жили дедушка и бабушка, родители мамы – школьной учительницы. В этом довольно большом селе, раскинувшимся среди зеленых холмов, утопающем в виноградниках, черешнх, грушах и Бог весть в каких еще фруктах, Володя проводил все летние месяцы. На излете лета обязательно игралась чья-нибудь свадьба. Именно игралась, потому что у свадеб были хоть и древние, но сценарии, были свои режиссеры-знатоки свадебных обрядов. Гости, как актеры, хорошо знали и исполняли свои роли, которые выучили, наблюдая за свадьбами с детства. И были оркестры. Музыкантами становились из поколения в поколение – от отца к сыну, уроки музыки тоже получали на свадьбах.
Деревенские музыканты играли, не жалея сил, веселя гостей по нескольку дней с утра до вечера. Народная музыка быстрая, заводная. Володя глаз не мог оторвать от кудрявого смуглого скрипача – слушал и смотрел часами. Когда бабушка говорила, что через неделю в селе будет чья-то свадьба, Володя ждал встречи именно со скрипкой.
Как маленькие мальчики, наблюдая за игрой в футбол, начинают сами играть, как будто их кто-нибудь тренировал, или как девочки, бредящие балетом, глядя на балерину даже просто по телевизору, вдруг начинают повторять ее вариацию, так и Володя, которому однажды все-таки дали подержать скрипку и смычок, вдруг сыграл маленькую мелодию. Никто на развеселой свадьбе не обратил на это внимания, кроме мамы. Мама знала, что просто так невозможно заиграть на таком инструменте. Это не рояль, на котором, имея слух, несложную мелодию может подобрать любой желающий. Из скрипки извлечь один-то звук не сразу удается. Мама поняла, что у Володи явное дарование и, похоже, желание играть.
В девять лет Володю отдали учиться в музыкальную школу, затем в училище.
Годы учебы проходили ни шатко, ни валко, пока на должность заведующего отделом скрипки и альта не приступила некая приезжая из Москвы.
Елена Николаевна вот уже десять лет ездила за мужем офицером по гарнизонам, с Урала на Кавказ, с Кавказа на Украину и вот теперь она приехала сюда. За эти годы Елена Николаевна подрастила двух девочек-погодок и отдала их в школу. Своей профессией она, выпускница Московского Музыкального вуза, ученица знаменитого Педагога, не занималась все десять лет. Теперь же, устроившись в городке на продолжительный срок, Елена Николаевна начала работать в музыкальном училище вместо вышедшего на пенсию престарелого музыканта. Ее приняли с гордостью – из Москвы!
С Володей Горянским ей стало все ясно с первого же урока – бриллиант в ржавой оправе.
Явное художественное чутье, неограниченная беглость пальцев, музыкальность существовали рядом с небрежностью, сомнительной культурой исполнения и слабой школой. Елена Николаевна догадалась, что ушедший педагог просто боялся более серьезными занятиями отбить у мальчишки охоту к учебе. Но она не собиралась прогибаться и терять уважение к себе, поэтому объяснила Володе в первую же встречу разницу между профессиональной игрой и самодеятельной.
«Если ты хочешь быть настоящим скрипачом, может быть даже известным, то надо заниматься по-другому. Если нет, то мы все равно будем заниматься по-другому, только поменьше».
Володя начал заниматься как зверь и не только игрой, но и анализом форм, музыкальной литературой. Наконец-то, кто-то понял его, его устремления, кто-то стал поддерживать и подталкивать вперед. Его игра стала интеллектуальной, глубокой. Через год Володя стал победителем Большого республиканского конкурса, еще через год он взял первую премию в соседней Венгрии, и тогда Елена Николаевна заговорила об учебе в Москве, у Педагога.
– Я все понимаю, как тяжело отпустить мальчика так далеко, но здесь у него не будет будущего. Такого будущего, какое может дать московский вуз.
– Я сделаю для этого все,– заявила Володина мама, – я сниму ему квартиру, буду посылать деньги, буду часто приезжать.
– Конечно, Москва – не пустыня, он там будет не один такой. Привыкнет,– успокаивала Елена Николаевна,– и без присмотра не останется. Педагог своих учеников очень пестует.
Наступило лето перед отъездом Володи в Москву. Он поехал попрощаться с дедушкой и бабушкой в село. Эта была основная версия, но существовала еще одна – сельская девушка, с которой Володя каждое лето встречался. Эта была его тайная любовь. С ней он никогда не появлялся на людях, зато вечерами они упоительно целовались где-нибудь за селом. Девушка была очень смуглая, похожая, как ни удивительно, на индианку – между удлиненным носиком и верхней губой было маленькое расстояние, черные волосы рассыпались по всей спине, между бровями странным образом имелась круглая плоская родинка. Эта родинка – большая редкость и явно имела какое-то значение, как все родинки, имеющиеся от рождения, но Володя ничего не знал о значениях родинок. Ему просто очень нравилось летом обнимать тонюсенькое тело девушки, ощущать ее руки у себя на шее, целовать ее губы. В этот раз он особенно стремился с ней увидеться – возраст диктовал.
В селе играли свадьбу. Перед долгой разлукой с родственниками Володя выпил вина, потом сменил скрипача в крестьянском оркестре. Вряд ли на какой-нибудь свадьбе так еще играл скрипач, как Володя. Его импровизации на народные темы не поддавались повторению ни по выдумке, ни по технике. Деревенские одобрительно кивали и кидались в пляс. Музыкант поднес Володе вина, которое еще больше вскружило ему голову.
Когда свадьба устала, из темноты появилась девушка, Володя тихо исчез за ней. Девушка была влюблена в Володю, ей хотелось что-то значить для него, остаться в его памяти, ждать продолжения. Володя тоже был влюблен в девушку, но без мыслей о будущем. Будущее для него было в Москве!
В Москве для Володи все устраивалось, как по нотам – судьба благоволила. Судьба всегда так или иначе помогает тому, кто много и честно трудится, как будто благодарит за положительную энергию, которую бескорыстный человек выбрасывает в космос. Эта благодарность может наступить в старости, когда натрудившийся за жизнь человек получает блага, на которые уже не надеется; благодарность может настигнуть не самого энтузиаста, а его детей или внуков. Володе повезло больше, его труд сразу оценивался и поддерживался невидимыми силами. Он поступил, произвел впечатление. Маме удалось снять двадцатипятиметровую комнату в квартире на Фрунзенской набережной. Хозяйкой квартиры была вдова крупного военного чина. О ее происхождении говорило имя – Клеопатра Петровна. Коренная москвичка с замашками барыни – всю жизнь убирать квартиру раз в неделю к ней приходила помощница. Раз в неделю Клеопатра ездила в Елисеевский гастроном и Филипповскую булочную по старомосковской привычке. При этом она говорила: «Я поехала в город». Городом она считала Арбат и Тверскую улицу. Все остальное в ее сознании было пригородом. Кстати, Клеопатра не могла запомнить советские названия улиц, она говорила Пречистенка, Остоженка, Охотный ряд. А не Кропоткинская, Метростроевская, Проспект Маркса. В молодости Клеопатра блистала в обществе, знала Чехова, Куприна, относилась к золотой молодежи Москвы. В старости сохранила остатки былой красоты, достаточно энергии и здоровья, только стала туга на ухо, что обрадовало и Володю и его маму – не надо будет беспокоиться о продолжительности занятий дома – хозяйка не услышит! Возникает вопрос, зачем Клеопатре сдавать комнату? Ответ прост. Она боялась одиночества. Ей хотелось, чтобы кто-то был рядом и вызвал Скорую, если понадобится.
От дома на Фрунзенской до института можно добраться только на одном троллейбусе за 15 минут! Ко всем удобствам добавилось и то, что Клеопатра готовила на себя и Володю, а также гладила ему одежду. Стирать же велела самому, но в ее стиральной машине. Клеопатра сама очень ценила комфорт, поэтому не представляла, как в ее квартире может кто-то жить и не получать необходимых удобств. О таких людях, как Клеопатра говорят: « Она – нормальная».
Итак, Володя вполне ощущал свою устроенность и даже успешность. Он шел по улице с Иркой, нервы его после концерта успокаивались, уступая место прекрасному настроению.
Уже был поздний вечер, и идти куда-либо было бесполезно. В кафе не попасть, в кино тоже, оставалось гулять. Но Ирка проинтуичила, что Володя устал и скорее всего, хочет есть. Маршрут прогулки она направила в сторону своего дома, и когда приблизилась остановка ее троллейбуса, с милой улыбкой предложила: « А не хочет ли гость столицы поужинать в домашней обстановке?»
– А это удобно? – спросил Володя.
– По-моему удобно, – опять же очень мило улыбнулась Ирка. Она вдруг стала кокетливой и эта роль ей очень шла. Грациозными стали ее движения, походка, мимика.
Володя подумал, что ему опять повезло – совсем недавно в Москве, а уже идет в гости, уже наладил знакомство.
Дома захлопотала мама. Ужин и чай она принесла прямо в комнату к Ирке, чтобы не смущать сразу красивого молодого человека, и ни разу не зашла и не задала ни одного вопроса, оставив их все на потом. Ирка за ужином ела как птичка, хотя всегда обладала аппетитом строителя, зато ненавязчиво подкладывала Володе побольше всяких вкусностей. Она как-то слышала, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Надо сказать, что это наблюдение вполне справедливо для большинства мужчин, но не для творческих личностей. Здесь кулинарии мало. Но Ирка все равно использовала и этот способ. На всякий случай. Ужин закончился около полуночи. Ирка поднялась и стала объяснять, как от нее добраться до Фрунзенской набережной, а сама думала, поцеловать его в щечку на прощанье, или не надо? Решила, что рано. « Ну, звони», просто сказала она.
Учеба.
Но позвонил он не скоро, а точнее вообще не позвонил. Ирка ждала звонка недели две, боясь выйти из квартиры. Выходила, если только мама была дома. Тогда она инструктировала маму, что сказать, что и как спросить и только тогда уходила на улицу. Если оставалась одна, шла к Алке, таская за собой свой телефон с длиннющим шнуром в соседнюю квартиру. Алкина домработница искренне сочувствовала:
–Ирочка, кто ж так тебя изводит, что ты телефон за собой носишь?
Алкина мама намекала:
–Ирочка, а что ты сейчас учишь? Новую программу?
Тогда Ирка вспоминала, что надо заниматься и шла играть, но телефон ставила рядом с пультом. Ее вообще, как подменили, или заколдовали. Мысль о Володе стала навязчивой.
Алка заметила перемены и начала работать с Иркой.
–Понимаешь, что вы все равно увидитесь в сентябре? Ну, понимаешь?
–Да, конечно. Но почему он не позвонил?
–Господи, да постеснялся. Вы же не знаете толком друг друга…
–Ааааа,– тянула Ирка.
–А потом, он мог уехать домой! Что ему здесь делать?
– Точно! Уехал.
Эта мысль давала надежду и успокаивала. Но ясно было одно: «Пришла пора, она влюбилась»!
Действительно, в сентябре они встретились прямо на уроке у Педагога. Володин урок заканчивался, а после него шло Иркино время. Ирка вошла в класс, не дожидаясь окончания музыки. У Педагога так было принято, входить и выходить, когда хочешь. Это было придумано специально, чтобы исполнитель не отвлекался вообще ни на что, не реагировал, чтобы ни случалось во время его игры. Табличка «Вход во время исполнения запрещен» никогда не висела на двери класса великого Педагога.
Она села. Он играл. Обычный урок. Замечания, остановки, снова игра. Опять замечания, теперь к концертмейстеру. Концертмейстер была отличной пианисткой, техничной, умелой, знала весь репертуар. Ее недостатком было то, что она иногда скучала и переставала слушать скрипку, начиная играть партию фортепиано в свое удовольствие. Играла громко, в темпе, который ей нравился. Все в этот момент переглядывались, как обычно и останавливались. Тогда Педагог отпускал концертмейстера попить кофе и начинал заниматься без нее. Здесь у него возникла идея ансамбля. Он достал ноты и пригласил Ирку поиграть с листа с Володей ансамбль. Ирка подстроила скрипку, и они заиграли. У Ирки был вторая партия, она вынуждена была играть под Володю, внимательно вслушиваясь в его игру. Педагог это заметил и одобрял: «Хорошо! Дальше!» Доиграли.
–Очень неплохо, молодцы, слушаете друг друга. Я думаю, это надо будет показать и на зачете и на концерте. Учим. Еще раз попрошу. Володя, первый звук – пианиссимо! Как будто ниоткуда, ясно? Ирочка, то же самое, когда вступаешь.
С этого урока и началось сближение Ирки и Володи. У Володи не было друзей, как у тех, кто учился в Москве раньше. Те разговаривали, смеялись на лестницах и на улице у входа, но его пока не приняли в свой круг, хотя женский пол уже реагировал на Володину внешность и его талант. В талант очень легко влюбиться, талант очаровывает, не забывается, заставляет думать о себе. Ирка старалась не подпускать к Володе девчонок, всегда крутилась рядом, всегда звала его на репетиции, занимала очередь в буфете, создавала видимость, что им не до кого, что у них своя история. Если кто-нибудь посмелее пытался сесть с ними за столик, она просто отбривала словами: «Ой, извини, нам надо кое-что обсудить, пересядь, пожалуйста». И следила за реакцией Володи. Но он пока, слава Богу, никак не реагировал на Иркины хитрости. Значит, думала, Ирка, ему никто не интересен. И девчонки стали побаиваться подходить, им казалось, что Ирка очень деловая и не даст спуску, если что. Тем более, что она чуть ли не единственная ходила в джинсах! Этот факт был таким значимым! Джинсы говорили, что у Ирки есть какие-то возможности в жизни, что у нее кто-то за границей, или что у нее много денег, во всяком случае, что она не простая, за душой что-то есть, чего у других нет. Это внушало и уважение, и интерес к ней.
А Ирка тем временем была обеспокоена третьей составляющей счастья, а именно одеждой. Заканчивалась осень, а из зимней одежды у нее было только демисезонное пальто. В нем можно было ходить до минус пяти градусов мороза и только, если на тебе две теплые кофты. А если минус десять, пятнадцать? «Мама, – думала Ирка,– когда ты даришь подарки педагогам, ты думаешь о дочери, или нет? Нет, не думаешь. Значит, надо самой думать». Ирка успела привыкнуть к уважению окружающих, которое подарили ей дефицитные джинсы. Как же она появится перед людьми черт знает в чем зимой? Но с мамой советоваться даже не стоит, она пошла к Алке.
Алка пришла после синхронного перевода очень уставшая, раздраженная.
–Представляешь, был договор, что я перевожу научную статью перед огромной аудиторией. А этот итальянец перед статьей начал еще что-то вступительное говорить. Я, конечно, переводила, но потом мне надоело и я начала читать статью. Он глаза вылупил и перешел на статью. А какие ко мне претензии? Договор есть договор, все прописано. Ой, устала я. Что там у тебя?
–У меня другое. Зимой ходить не в чем. Маме даже говорить не хочу, она все, что могла уже для меня сделала.
–А папа?– спросила Алка, валясь от усталости на диван.
–Что папа?
–Твой папа, что сделал?
–В смысле?
–Не пора ли и ему что-то для дочери значимое сделать? Он хоть знает, что ты поступила?
Вот куда завернула Алка, думала Ирка перед сном. А правда, чем черт не шутит? Может, попробовать с отцом поговорить…
В выходные они с Алкой поехали по известному адресу. Ирка знала дом, где жил отец. Когда ей было лет десять, она как-то приезжала сюда, чтобы увидеть отца. Тогда ей хотелось сделать вид, что она попала во двор случайно. Просто шла мимо. Только бы он не подумал, что она так тоскует по нему, и только бы не узнала мама! Ирка знала, что для мамы ее тоска по отцу не только боль, но и унижение. Она ждала от дочери поддержки, сплочения в деле отвержения бывшего мужа.
Был вечер. Ирка шла и всматривалась в прохожих. Она думала, что отец появится от автобусной остановки, но внезапно услышала его окрик сзади.
– Ира! Что ты здесь делаешь?
Ирка молчала. Не знала, сказать правду, или соврать.
–Мама знает, что ты в другом районе?
Это было страшно, что мама вдруг узнает, и Ирка заплакала.
–Что-то случилось? Ира, говори!
–Нет,– сразу отреагировала Ирка, – я просто шла. И все.
Отец все понял. Взял ее за руку и повел в магазин. Он купил коробки с конфетами, остановил на улице такси и повез Ирку домой. Она-то тогда подумала, что победила, что у нее получилось, и отец вернется, наконец-то к ней и маме. Но отец даже не вышел из машины. Он отдал ей коробки, подтолкнул к подъезду и уехал. Ирка заметалась по двору, не зная, куда спрятать улики ее встречи с отцом и придумала подтолкнуть их в дырку под беседкой. Было темно, никто же не видит. Она вернулась в квартиру, мамы еще не было. Умылась и села делать уроки.
На следующий день Ирка на ушко все рассказала Алке. Алка отругала за то, что та поехала одна в другой район Москвы.
– А вдруг ты бы потерялась?
