Гример

скачать книгу бесплатно

– Смотри, чтобы лишнего не натоптали. Эти двое пусть в нашей машине ждут, а таксист – в своей.

Петруха почесал небритую щеку. Щетина затрещала, как сухой песок на стекле.

– Я же говорил тебе, что он не один был, когда по телефону говорил. Сопел кто-то рядом, словно медведь в берлоге, – патологоанатом морщил лоб.

А лоб у Петрухи, надо сказать, неординарный, такие еще поискать надо. Как он умудрился при своей не слишком грузной комплекции вырастить на нем слой сала толщиной в палец, не знаю. Но складки получались глубокие, и оттого казалось, что мой приятель рассуждает очень основательно. Рука его дернулась и повернула ручку стеклоподъемника. Лейтенант сразу вздрогнул и обернулся к нам.

– Оставайтесь в машине, – строго предупредил он.

– Лейтенант, тут такое дело… Возможно, вы все уже уладили, но я напомнить хочу, что в камине что-то дымило. Может, вещдоки сгорают? Залить надо.

По лицу молодого офицера милиции сразу стало понятно, что до такой очевидной вещи он в запарке не додумался. И это сразу подняло акции Петрухи в его глазах. Любой специалист четко почувствует, что перед ним профессионал более высокого класса.

– Сержант, – тут же призвал подчиненного лейтенант. – Камин осмотреть надо. Если еще горит – погасить.

Петруха сразу же дожал:

– На столе, помнится, ваза с цветами, вот этой водой и плесните.

Я, честно говоря, про вазу с цветами не помнил. У каждого своя профессиональная память. У меня только на лица, тела. А вот Петруха с легкостью мог бы описать любым похмельным утром, сколько и каких приборов было разложено на праздничном столе.

Сержант исчез в доме, а я спросил:

– Интересно, а сколько цветов в этом букете?

– В смысле? – Обросший слоем сала лоб Петрухи вновь наморщился, казалось, ткни в него сейчас пальцем, и останется вмятина сантиметр глубиной.

– Четное или нечетное количество цветов в букете?

– А, ты снова за свое… Хочешь понять – покойнице ли букет предназначался? А то, что баба с ним была, когда он нам звонил, по-моему, это возможно. Ни один мужик в здравом рассудке букет на стол просто так не поставит. Если, конечно, у него с головой и ориентацией все в порядке.

– Но это еще не значит, что нашего Дмитрия Петровича баба задушила.

– Конечно. Ты же слышал, что лейтенант сказал – разберемся. А задушить человека даже у тебя так просто не получится. Тут руки сильные надо иметь, как у меня.

Возле лейтенанта уже появились соседи по даче – пожилые муж и жена. Из обрывков реплик нам стало понятно, что это они и вызвали милицию, услышав крики на соседней даче. Так что постепенно картина для нас стала проясняться. Грело душу и то, что соседи видели, как и когда мы приехали. Значит, подозрения о нашей причастности к убийству Дмитрия Петровича должны были отпасть сами собой даже у одномерных ментов. Все же трое свидетелей были на нашей стороне: соседи и водитель такси.

И тут небо наконец-то разродилось дождем. Ливень, хоть его и все ожидали сегодня, умудрился хлынуть внезапно. Он прошел над участком буквально стеной. Вмиг стекла машины покрылись крупными каплями, забарабанило по крыше. Где-то над головой в низком, затянутом тучами куполе неба полыхнула молния, громыхнул гром. Само собой возникло желание перекреститься, но я сдержался. Не люблю выставлять эмоции наружу.

Сержант и соседи укрылись под навесом крыльца. Лейтенант нырнул к нам в машину. Крупные дождевые капли кляксами укрывали его форменную фуражку. Мерно заработали стеклоочистители, проявив ненастный пейзаж.

– Я того, кто выскочил из дома, – начал я, – даже в лицо не видел.

Лейтенант приподнял руку:

– Погодите с воспоминаниями. Вот приедет группа, дознавателю все и расскажете. Мое дело – уберечь следы на месте преступления, если таковое имело место быть. Вы курите?

Петруха с готовностью вытащил пачку сигарет. Дым потянулся из салона в узкую щель над приспущенным стеклом. У нас с Петрухой, да и у лейтенанта, подозреваю, на душе было скверно. Одно дело, когда труп без следов насильственной смерти обнаруживают в кустах, в лесу, вылавливают из озера. Но когда убитый человек лежит в своем собственном доме, где каждая вещь говорит о нем, о его пристрастиях, то поневоле проникаешься его жизнью. А Дмитрий Петрович явно имел хороший вкус. Мебель, даже на даче, неброская, но дорогая. На стенах пара картин, и не дешевая китайская мазня, а авторские полотна. Я в живописи досконально не разбираюсь, хоть и причисляю себя к художникам, но стоящую вещь определяю с первого взгляда.

– Все следы на улице смоет… Вот же не повезло! Зарядил ливень… не мог еще с полчасика подождать… – тоскливо вздохнул лейтенант и глянул в зеркальце заднего вида.

По узкому проезду дачного поселка неторопливо катил микроавтобус.

– Вот и наши приехали. Сейчас и передам вас из рук в руки. – Чувствовалось, что лейтенант уже не испытывает никаких эмоций, кроме облегчения. Зона его ответственности кончалась. Дело оставалось лишь за малым: просветить дознавателя, составить документы и отчалить.

Милицейский микроавтобус сноровисто развернулся на узкой дороге и стал, подперев собой такси. Народу прибавилось. Петруха напряженно всматривался в лица приехавших. Первой из машины выбралась средних лет женщина с волевым лицом. Судя по поведению ее сопровождавших, она и была старшей в группе.

– Быстрова Ольга Николаевна, – проговорил мой приятель. – Старший следователь. Ничего ни плохого, ни хорошего о ней сказать не могу. Но сталкивался с ней только в качестве консультанта.

– А тебе что, приходилось бывать и в качестве подозреваемого? – живо поинтересовался я.

– Всякое случалось. Но с ней – нет. Один раз по дурости приставать к ней во время работы начал, вмиг отшила. И чего, спрашивается? Она же не замужем, – и тут Петруха расплылся в улыбке. – Теперь все в порядке. Вот и дружбан мой прибыл – Виталик, – и он, не дожидаясь приглашения, выбрался из машины, заспешил навстречу вышедшему последним из микроавтобуса эксперту.

Тот, кого Петруха назвал Виталиком, держал в руке матово поблескивающий алюминием профессиональный кофр, в зубах сжимал незажженную сигарету. Он тут же расплылся в улыбке, завидев патологоанатома, протянул руку.

– А тебя кто вызвал? – поинтересовался он у Петрухи.

– Не поверишь, но я на этот раз свидетель. К тому же случайный. Приятеля сопровождал. Он из наших, морговских, Маратом зовут.

Я обменялся с экспертом рукопожатием. Не знаю почему, но у людей, находящихся «при исполнении», почему-то ладонь всегда оказывается вялой, влажной и прохладной, как дохлая рыба. Хотя за рамками службы такого за ними может и не наблюдаться.

Старший следователь строго взглянула на эксперта, призывая его к порядку и субординации.

– Виталий, осмотрим место преступления.

На какое-то время нас предоставили самим себе. Ольга Николаевна с Виталиком и понятыми – соседями по даче – прошли в дом. Мы с Петрухой стояли на крыльце и ждали. Из комнаты слышались голоса, сотрудники следственной бригады ходили по дому. Заскрипела лестница, ведущая в мансарду.

– Как ты думаешь, – спросил я, – наш Дмитрий Петрович привез-таки мертвую жену на дачу? Может, наверху лежит?

– Если бы ее нашли, то они так бы спокойно не переговаривались. Хотя в подвал еще не спускались… Думаю, ее здесь нет нигде.

– Тогда какого хрена он нас вызвал к себе?

– Он тебя вызывал, я только за компанию увязался, – ответил патологоанатом. – А цветов в вазе на столе было шесть – четное количество, как для покойницы. Если это тебе все еще интересно. Но ничего сверхъестественного я в этом не вижу. Поставил человек букетик в память о жене. А тебя вызвал, чтобы выпить вместе, извиниться за свое поведение и попросить не распространяться о своих странностях. Денег бы еще за это дал. И вообще, давай не думать за следователя. Она за тебя твою работу делать не станет, вот и ты лишнего на себя не бери.

В конце концов пригласили в дом и Петруху. О чем его спрашивали, что он там делал, я не знал, ждал своей очереди. Минут через пятнадцать позвали меня. Я вошел. Мой приятель, несмотря на свой статус свидетеля, уже сумел органично вписаться в следственную группу. Общался с экспертом, давал ему советы. Виталик уже чего-то накопал, разложил в прозрачные пакеты. В комнате по-прежнему отвратительно пахло горелым, но залитый водой камин не дымил. Цветы – розы, срезанные, скорее всего, тут же во дворе, – лежали на скатерти. Тело Дмитрия Петровича уже накрыли покрывалом. Понятые выглядели подавленными, но при этом с любопытством меня разглядывали. Сперва Ольга Николаевна задавала мне стандартные вопросы, затем, поняв, что мои слова ни в чем не расходятся с Петрухиными и что перед ней человек образованный, готовый помочь, предоставила мне самостоятельно рассказать о том, как мы с приятелем оказались здесь в это время.

Я начал с того момента, когда Дмитрий Петрович приехал в морг забирать тело жены. Эмоции и собственные домыслы оставлял в стороне, сообщал лишь факты.

– …так, значит, эти деньги в конверте, найденные в кармане убитого, – взяла следователь один из запакованных Виталиком прозрачных пакетов, – гонорар, предназначавшийся вам?

– Наверное. По телефону он говорил, что заплатит, но за что именно, уточнять не захотел. Большего не сообщил. Сумму мы не обговаривали. Мне показалось, человек немного не в себе, и стоит приехать поддержать его морально. Жаль, что немного не успели. Мог бы еще жить…

– Так за что именно было обещано заплатить? – прозвучал закономерный вопрос.

– Не знаю точно. Но, как я понял, речь шла о моих профессиональных услугах гримера.

– Вам не кажется странным, гражданин Бессмертных, что вас вызвали в такое время на дачу, где просто не к кому и не к чему было применить ваши дарования?

Несмотря на трагизм ситуации, я слегка улыбнулся и покосился на закрытое подстилкой тело – мол, как это не к кому? При желании можно:

– Этот вопрос я и собирался задать погибшему, приехав на дачу.

– Раньше не могли – по телефону?

– Я же говорил, он немного не в себе был. Выпалил все, что хотел, и трубку отключил.

– Неплохо зарабатываете, – произнесла следователь.

– Не жалуюсь. Но раз на раз не приходится.

Петруха прокашлялся и попросил на правах коллеги:

– Если вы не против, Ольга Николаевна, то стоит просветить парня насчет покойницы, а то он мне уже все уши прожужжал, пока мы в машине сидели. В свете этой информации и его рассказ будет выглядеть ближе к правде.

– К правде или к реальности? – уточнила Быстрова.

– К реальности. Факты он излагает правильно, но сами видите, в каком он состоянии. Да и выпили мы немного.

– Нет, не против. Вы проинформируйте гражданина Бессмертных, – согласилась следователь. – Мне как раз нужно звонок сделать, – и она принялась набирать номер.

– Покойницу похоронили сегодня во второй половине дня, – с важным видом сообщил Петруха. – Все достоверно и официально. На Северо-Восточном кладбище. Так что не для нее тебя наш заказчик приглашал.

Быстрова тем временем выяснила у невидимого абонента, что на имя убитого открыто как минимум два счета в банке. Числа не озвучивались, но по тону следователя не трудно было догадаться, они немалые, и значительная часть денег была снята незадолго до гибели вкладчика.

– Нет, блокировать счета не надо, – распорядилась она. – Если на них будет движение, сразу сообщайте.

– Пластиковые карточки, скорее всего, похищены, – подсказал Виталик. – В портмоне их нет, а два отделения для карточек пусты, хотя остальные набиты всякой дрянью – от прошлогодних квитанций на оплату до использованных проездных билетов. Ну, и фото жены под прозрачной вставкой находится. Покойный не слишком любил порядок.

Быстрова отложила телефон и внимательно посмотрела мне в глаза:

– Мы проверили ваши последние звонки по мобильному – их продолжительность и абонентов, базовые станции. Все совпадает с тем, что вы мне рассказали. Ну а всякую мистику оставьте при себе. Я реалистка, во всяком случае, на службе. Попрошу вас и вас, – глянула она на Петруху, – в ближайшее время не покидать пределы города. Вы можете понадобиться следствию.

– Понятно, – без особого удовольствия проговорил патологоанатом.

В его голосе почувствовалось то, о чем я тут же подумал. Мы с ним вполне подходим на роль подозреваемых. Во всяком случае, пока не отыщется более подходящая кандидатура. При желании на нас можно повесить труп. Наши отпечатки пальцев присутствуют на даче, мои – в городской квартире. Вот уже с нас практически и взяли подписку о невыезде. В воздухе установилась недобрая тишина. Мне хотелось говорить, доказывать, но по собственному опыту знал, что чем энергичнее оправдываешься, тем подозрительнее выглядишь.

Эксперт присел на корточки у камина и принялся копаться в мокрых остатках горелого. Внезапно подняв голову, он с оживлением произнес:

– Ольга Николаевна, тут фрагменты рекламной газеты; возможно, на ней сохранился адрес получателя. Обычно пишут номер дома и квартиру. Будет тогда и зацепка. А это, – он подцепил и приподнял длинным пинцетом, – обгоревшая кроссовка. С виду сорок пятый размер. Явно «не по плечу» ни хозяину дачи, ни его жене. Если это все же их, то где-то должна быть парная к ней, а я пока не заметил. Странное занятие для человека, ожидающего гостей из морга, – жечь в камине старую чужую обувь…

Кроссовка, причем одна, без пары… Скомканная рекламная газета… Ведь это уже было, совсем недавно. Я глянул на Петруху, он сообразил и вспомнил быстрее меня, а потому хотел сказать мне взглядом: «Молчи». Я прикинул и не стал подсказывать следователю, откуда тут могли появиться эти вещи. Где или, точнее, в ком они находились раньше, я помнил отлично, а вот объяснять следствию их появление в камине не стоило. Никто бы не стал принимать в расчет того, что в наш морг вовремя не завезли опилки со стружками. Похоронили женщину, и ладно. Да и на забор органов у патологоанатома разрешения не было. А вот пришить Петрухе издевательство над трупом и осквернение усопшей можно было на три-пятнадцать. Вот я и промолчал. До сих пор не знаю, правильно ли сделал? Быть доносчиком не хотелось ни тогда, ни теперь.

Мой приятель, поняв, что я выдавать его не собираюсь, одобрительно хмыкнул и убрал под стул свои огромные – сорок пятого размера ступни.

* * *

Утром Петруха на работе не появился – просто позвонил начальству и пробубнил, что отработает свое время вечером. Разрешение получил с легкостью, ибо срочной работы не предвиделось. Я справедливо посчитал, что после наших ночных приключений он просто выпил лишнего, а потом добавил с утра – вот и решил отлежаться. Во всяком случае, на мои телефонные звонки он не отвечал. У меня у самого после вчерашнего было желание засадить из горла бутылку и забыть обо всем. Но знал, что не поможет. У меня от спиртного фантазия только разыгрывается. А додумывать ситуацию можно было в разные стороны. В сугубо мистическую и с позиций материализма.

Патологоанатом притащился на службу поздно, мрачный и основательно помятый. Выглядел он немногим лучше некоторых своих остывших подопечных. Мешки под глазами, синюшные губы, руки подрагивали.

– Быстрова не беспокоила? – вместо приветствия проурчал он и тут же потащил меня на свое рабочее место в зале морга.

– К счастью, нет, – сообщил я.

– Вот это и хреново. Значит, копает на нас. Я методику этих ментов знаю. Вобьют себе в голову удобную версию и под нее факты подбирают. – Мой приятель тяжело вздохнул, потер виски, распахнул свой шкафчик, зашелестел пакетом – спрятал в него сиротливо стоявшую непарную кроссовку сорок пятого размера и тонкую пачку непрочитанных рекламных газет. – Выброшу все это на хрен.

– Только не делай этого у нас в больнице. Хотя бы улицу перейди и на остановке в мусорку брось. Там урну два раза на дню чистят.

– Только начал закон преступать, но уже рассуждаешь, как матерый преступник… А у меня сейчас сил не осталось даже за пивом сползать. Все думаю и никак придумать не могу: откуда в камине то, чем я ей брюшину с грудиной напихал, появилось?

– Сегодня нам, кстати, два мешка опилок привезли. Удовлетворили твою заявку.

– Поздно пить боржом, когда почки отвалились. Вот и делай людям услуги… Биологический материал ему для студентов понадобился, – в мешок с шуршанием запихивались и рекламные газеты, принесенные Петрухой из дому. – А подписчика на них не пишут, – мстительно проговорил он в адрес отсутствующего эксперта. – У нас в почтовом отделении их всем подряд в почтовые ящики засовывают. Никого на работе уже не осталось?

– Мы одни. Даже «лемуры» разбежались. Только сторож-дежурный где-то дрыхнет.

Отдышавшись, патологоанатом уперся в край пустой металлической каталки, на которой из больничных корпусов привозили трупы. Жалобно скрипнули резиной колесики. Впечатление было такое, будто вздохнул один из мертвецов. Мертвые тела, прикрытые простынями, аккуратным рядком лежали на столах из нержавейки и терпеливо ожидали, когда же у Петрухи наконец появится время заняться ими вплотную. Но ногах, торчащих из-под простыней, покачивались пластиковые номерки.

– Пиво у меня и здесь есть, – сжалился я. – Хочешь, принесу?

– Тебе бы не у нас, а в отделении реанимации работать, – просветлел патологоанатом.

Я отправился в свою комнатку. У меня есть привычка держать на работе и дома запасы: пачку каких-нибудь дешевых сигарет – на случай, если кончатся мои любимые – и пару бутылок пива. Крепкого спиртного в морге не держу принципиально, чтобы не искушать Петруху. Потому как человек он подверженный. К пиву по вечерам он безразличен, янтарный напиток может заинтересовать его только утром.

Когда я вытаскивал из-за стеллажа пакет с бутылками, то услышал, как в смежном с моей комнаткой зале нагло распахнулась дверь. Шаги гулким эхом разнеслись под кирпичными сводами.

– Какого черта ты зашил в нее кроссовку с газетами? – прозвучал низкий мужской голос с явным акцентом. – Кто тебе позволил вытаскивать сердце?

– Да я, Рамирес, погоди… все объясню, – раздался напряженный голос Петрухи.

– Поздно объяснять, ответить придется. Зачем тебе понадобилось ее сердце? – Послышался звук раздираемого пакета, что-то шуршащее посыпалось на пол. – Да он тебе этот башмак сам кое-куда засунет, – вновь прозвучал голос с заметным иностранным акцентом, и послышалась возня.

Я поспешил на помощь приятелю. В зале морга я застал непривычную для нашего тихого места картину. Кроме мертвецов с пластиковыми бирками на голых ногах, в нем находилось четверо живых. Петруха с перекошенным от страха лицом жался в угол, пытаясь прикрыться обрывками большого пластикового пакета. В двух шагах от него стоял, скрестив на груди руки, молодой красавец-мужчина в черном до пят плаще. Жесткие, как проволока, черные волосы, карие с масленой поволокой глаза южанина… Да, это был тот самый тип, с которым я столкнулся на крыльце подъезда в доме покойного Дмитрия Петровича. Оказывается, его точно звали Рамирес. Уже дважды мне довелось услышать это имя. Сразу чувствовалось, что он главный в небольшой компании, внезапно наведавшейся этим вечером в наш морг. Чуть позади него стояла девушка. Сказать, что она была красива – ничего не объяснить. И ее красота имела явно не местное происхождение. Вообще-то брюнетки обычно не привлекают моего внимания, блондинки предпочтительнее. Но тут был исключительный случай. Я на мгновение даже забыл об опасности, которая угрожает Петрухе. Лет двадцать с небольшим, вылитая Кармен, не хватало лишь алой розы в волосах. Я понимаю, что Кармен, если брать ее оперный прототип, цыганка и контрабандистка. Но так уж сложилось, что в представлении нашего человека она – воплощение испанки.

Я глядел на нашу гостью, а в памяти тут же сами собой всплывали романтические стереотипы об этой стране: кровавая коррида, сумасшедшая любовь с обязательной благородной поножовщиной и гибелью влюбленных в финале истории. Мне даже показалось, что под старыми кирпичными сводами унылого столичного морга застучали кастаньеты и пару раз прозвенели аккорды андалузской гитары. Тот, кого, скорее всего, и звали Рамирес, крепко держал девушку за руку, словно опасался, что она убежит от соотечественника.

А вот третий тип был сделан совсем из другого теста и явно местной выпечки. Таких еще называют «спортсменами». Он словно телепортировался из начала девяностых годов прошлого века. Плечи плавно переходили в затылок, а затем в коротко стриженную голову. Шея отсутствовала напрочь. Наверное, для того, чтобы никто не сумел его задушить. Спортивные штаны с лампасами, кожаная куртка. Глаза ровным счетом ничего не выражали. Уж не знаю, до какой степени нужно тренировать тело, чтобы напрочь погасить это «зеркало души». Именно на него боязливо косился Петруха. Если бы такой гость надвигался на меня, я бы решил, что вряд ли проживу и четверть часа. На полу между Петрухой и «спортсменом» лежали, рассыпавшись веером, рекламные газеты, принесенные патологоанатомом из дому, и стоптанная кроссовка сорок пятого размера. Я понял, что приятеля нужно спасать.

– Я не знаю и знать не хочу, что у вас здесь происходит и кто виноват, – сказал я, пытаясь вложить в свой голос остатки самоуверенности, – но я вызываю милицию.

Испанец или латиноамериканец, черт знает его, кем он был на самом деле, снисходительно улыбнулся, глядя мне прямо в глаза. Когда требовали обстоятельства, он явно мог блистать хорошими манерами.

– К вам и вашей работе у нас нет никаких претензий. Но именно к вашей, а не к его, – акцент звучал ненавязчиво, но как-то сразу заставлял прислушиваться к словам.

Голос вползал в мой мозг тихо и незаметно, как ядовитая змея в глазницу выбеленного южным солнцем черепа. Я вопросительно посмотрел на Петруху. В конце концов, ему было решать свою судьбу.

– Не надо ментов, – затравленно произнес он. – Нам их и вчера с тобой хватило.