Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

скачать книгу бесплатно

Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной
Ольга Александровна Валькова

История науки
Нину Михайловну Субботину (1877–1961) можно по праву назвать Стивеном Хокингом российской науки. Одна из первых российских женщин-астрономов, она получила профессиональное образование, но не могла работать в научном учреждении из-за тяжелой болезни, перенесенной в детстве. Создав собственную обсерваторию, Субботина успешно занималась наблюдательной астрономией и изучением солнечно-земных связей. Данные ее наблюдений регулярно публиковались в самых престижных международных астрономических журналах. Но круг ее интересов был значительно шире. Она стала первой женщиной в России, написавшей книгу по истории астрономии («История кометы Галлея»), удостоенную премии Русского астрономического общества. Среди современников-астрономов Субботина была легендой. Лишенная слуха и речи, она поддерживала связь со своими коллегами посредством обширнейшей переписки. Ее письма сохранили свидетельства живого отношения современников к целому спектру актуальных астрономических тем XX века – от космологических идей Леметра до запуска первых искусственных спутников. Доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова РАН Ольга Валькова скрупулезно собрала эпистолярное наследие Н. М. Субботиной, дополнив его архивными источниками, значительная часть которых публикуется впервые. Отталкиваясь от нетривиальных суждений и интонаций Субботиной, книга предлагает альтернативное прочтение истории астрономии XX века.

На обложке: © Photo by Mathew Schwartz on Unsplash

О. А. Валькова

Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

…самое драгоценное у людей есть их свобода, остальное все достижимо усилиями и трудом.

    Н. М. Субботина. 1960 г.

ОТ АВТОРА

Сегодня имя Нины Михайловны Субботиной (1877–1961), к сожалению, почти забыто, хотя по праву оно должно занимать почетное место не только среди имен первых российских женщин-астрономов и астрономов как таковых, но и среди выдающихся граждан России и среди выдающихся жителей планеты Земля. Устная память о ней еще немного жива – ее еще помнят наши старейшины, те, кто видел ее в ранней юности, кто слышал рассказы о ней от старших коллег. Она была легендой. Легендой астрономического сообщества, легендой своего поколения. Но устная память затухает. Было бы величайшей несправедливостью, если бы память об этом удивительном человеке, человеке, чья жизнь может служить источником вдохновения, надежды и примера для каждого из нас, пропала безвозвратно. Поэтому невозможно было не написать эту книгу.

Нина Михайловна Субботина была талантливым астрономом-наблюдателем и скрупулезным и нестандартно мыслящим историком астрономии. Благодаря удивительному личному мужеству, настойчивости в достижении поставленных перед собой целей и, главное, бескорыстной и беззаветной преданности избранной профессии она стала настоящей героиней для своих современников.

Она изучала избранную науку сначала самостоятельно, затем с помощью советов, консультаций и уроков профессиональных астрономов, ставших ее учителями, друзьями и в итоге коллегами и, наконец, окончила физико-математическое отделение Высших женских Бестужевских курсов в С.?Петербурге. Не имея возможности поступить на официальную службу, она стала астрономом-наблюдателем в собственной маленькой, но вполне серьезно оборудованной обсерватории и на протяжении 50 с лишним лет вела систематические наблюдения Солнца, планет, метеоров, переменных звезд, участвуя в международных программах наблюдений и публикуя результаты своих исследований в российских и зарубежных изданиях. За свою жизнь Субботина принимала участие в наблюдении пяти полных солнечных затмений, три из которых ознаменовались полным успехом и научными публикациями. В 1910 г. она провела также успешные наблюдения кометы Галлея.

Яркий историк астрономии, Н. М. Субботина стала первой в нашей стране женщиной, опубликовавшей монографию по истории астрономии и получившей за нее в 1913 г. премию Русского астрономического общества. Через тридцать лет, в разгар тяжелейшей войны, в 1943 г., вышла в свет ее статья, посвященная изучению коронарных оболочек Солнца, выполненная на основании материалов древнеегипетских и месопотамских затмений, самим фактом своего появления утверждавшая вечную и неизбежную победу разума и науки над силами разрушения.

Жизнь Н. М. Субботиной не была легкой. Болезнь затрудняла каждый ее шаг с раннего детства и на протяжении всей жизни; не позволяла слышать и говорить; во время революции 1917 года была конфискована и затем разрушена ее обсерватория; во время блокады Ленинграда погибла почти вся семья. Она все преодолела.

Ее любовь к астрономии, переданная ей отцом, была искренней, страстной и совершенно бескорыстной. Она работала с ранней юности и до 80 с лишним лет, когда тело окончательно отказалось повиноваться ей, и даже тогда она продолжала следить за новостями любимой науки. Ее младшие современники запомнили ее как «замечательную, отважную и очень увлеченную астрономией» женщину. В ее судьбе принимали участие Д. И. Менделеев и К. Фламмарион, О. А. Баклунд и С. П. Глазенап, Н. А. Морозов и О. А. Федченко, И. В. Мушкетов и М. А. Шателен и многие, многие другие. Друзьями ее юности были А. П. Ганский, Г. А. Тихов, супруги Неуймины, Н. М. Штауде…

Круг ее профессионального и личного общения был огромен. Трудно найти человека ее эпохи, так или иначе связанного с астрономией, с которым она не была бы знакома. Она вела громадную переписку. И это не удивительно: потеряв во время перенесенной в детстве болезни слух и способность говорить, она могла общаться с людьми только при помощи письма. Именно поэтому в книге так много цитат и выписок из ее собственных текстов – она писала великолепно: свободно, образно, с тонким юмором и самоиронией. Нам хотелось предоставить ей возможность говорить…

К сожалению, архив Н. М. Субботиной не сохранился: одна его часть погибла в Ленинграде во время войны, когда квартира, в которой он хранился, была уничтожена снарядом; местонахождение послевоенной части архива также, к сожалению, обнаружить не удалось, за исключением одного альбома фотографий. На поиск и сбор документов Н. М. Субботиной, разбросанных по архивным коллекциям ее друзей и коллег, ушло более десяти лет. И эту работу было бы невозможно выполнить без помощи.

Выражаю искреннюю благодарность за помощь и поддержку, оказанную в работе над этой книгой: А. И. Еремеевой, В. И. Жукову, С. С. Илизарову, Т. В. Корякиной, Т. В. Костиной, И. Куклиной, Г. И. Любиной, Е. В. Мининой, Ф. А. Петрову, З. А. Платоновой, Е. В. Пчелову, С. И. Рындину, Н. Сигрист, М. В. Синайскому, Г. И. Смагиной, А. В. Собисевичу, Т. В. Соболевой, И. Л. Тихонову, Р. А. Фандо, М. Г. Финюковой. Отдельную благодарность выражаю Зинаиде Кузьминичне Соколовской, которой, к величайшему сожалению, не приведется увидеть книгу, написание которой она так неуклонно подталкивала, опубликованной. Моя особая благодарность – К. В. Иванову, редактору замечательной серии и этой биографии.

Мне также хочется поблагодарить сотрудников С.?Петербургского филиала Архива РАН, Центрального государственного исторического архива С.?Петербурга, Архива РАН, отдела письменных источников Государственного исторического музея г. Москвы, Музея истории завода «Красное Сормово», Музея истории С.?Петербургского университета, Государственного архива Российской Федерации, Российского государственного архива экономики, сотрудников виртуальной справочной службы Централизованных библиотечных систем Нижнего Новгорода за всегда доброжелательное внимание и помощь.

Хочу также поблагодарить сотрудников отдела историографии и источниковедения истории науки и техники Института истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова РАН и других моих коллег по институту, которые на протяжении многих лет с терпеливым вниманием слушали мои доклады, сообщения и просто рассказы, посвященные Н. М. Субботиной, и чьи отзывы и советы были неоценимы для написания этой книги. Моя отдельная глубокая благодарность – моей маме В. Г. Вальковой.

    Садовое товарищество «Парижская Коммуна», Москва
    июнь 2017 г. – март 2020 г.

Тот, кто хоть раз встречался с Ниной Михайловной, никогда не забудет ее маленькую хрупкую фигурку на костылях, обращенное к собеседнику лицо, большие вдумчивые глаза, улавливающие каждый жест, каждое движение разговаривавшего.

    М. Н. Неуймина (Абрамова)

Рис. 1. Нина Михайловна Субботина. 1934 г. (ГА РФ. Ф. 10249. Оп. 3. Д. 321. Л. 26)

Глава 1

СЕМЬЯ КАНДОРСКИХ – СОКОЛОВЫХ – СУББОТИНЫХ

Нина Михайловна Субботина родилась 26 октября (7 ноября) 1877 г. в Москве. Она была старшей дочерью в семье горного инженера Михаила Глебовича Субботина (1850–1909) и его супруги, Надежды Владимировны Субботиной (1855–1927), рожденной Соколовой. Оба родителя принадлежали к среде, как выражалась сама Нина Михайловна, «интеллигентных разночинцев».

В 1870-е – начале 1880?х гг. отец Нины Михайловны часто бывал в разъездах по делам службы, и ее мама, не любившая оставаться одной, предпочитала жить со своими родителями. Поэтому ранние годы жизни маленькой Нины прошли в московском доме ее бабушки и дедушки по материнской линии. Как она написала в коротеньких, всего на пару страничек воспоминаниях, «Детство. Москва. Большая патриархальная семья во главе с бабушкой, дочерью профессора Кандорского, товарища и друга Грановского и Кудрявцева»[1 - Субботина Н. М. Воспоминания. Не позднее 23 февраля 1960 г. // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 2.].

Действительно, семья мамы Н. М. Субботиной – старая московская семья. Ее матриарх, бабушка Нины, Александра Александровна Кандорская (в замужестве Соколова), была женщиной примечательной и сильно повлияла на формирование характера и взглядов своей внучки. До замужества А. А. Кандорская (1829–?) воспитывалась в доме отца, Александра Кандорского, протоиерея церкви Преподобного Пимена в Новых Воротниках, которую и сегодня можно увидеть в этом старом московском районе и которая за все прошедшие годы ни на один день не закрывала свои двери.

Рис. 2. Церковь Пимена Великого в Новых Воротниках. 1882 (Найденов Н. Москва. Соборы. Монастыри и церкви. [М., 1882. № 38])

Александра Александровна принадлежала к кругу научной, литературной, художественной Москвы периода ее расцвета. Воспоминания Нины Михайловны о бабушке разбросаны небольшими отрывками по письмам к друзьям, написанным в основном на склоне лет. Из них вырисовывается образ удивительно яркой женщины. Так, 26 апреля 1948 г. в письме, адресованном подруге детства, знаменитой актрисе, председателю Пушкинского общества, Вере Аркадьевне Мичуриной-Самойловой (1866–1948), Субботина рассказывала: «Семья наша вся была пушкинисты. Бабушка – девочкой видала поэта в Москве в 1836 г., когда он гостил у Нащекина. Бабушка наша была дочерью проф[ессора] М.Г.У., внучкой писателя 18-го века Кандорского, сотрудника и переводчика Новикова. Она любила рассказывать о том времени, о тех людях, и привила нам любовь и почитание Пушкина»[2 - Субботина Н. М. Письмо В. А. Мичуриной-Самойловой. 26 апреля 1948 г. //РГАЛИ. Ф. 2044. Оп. 1. Д. 380. Л. 1.].

Нам не удалось найти подтверждения тому, что отец бабушки и прадед Н. М. Субботиной, Александр Ильич Кандорский или Кондорский, как иногда писалась фамилия (1788–?), служил в каком-либо качестве в Московском университете. В регулярно публиковавшихся отчетах о деятельности Московского университета, содержащих, помимо прочего, перечисление имен преподавателей и студентов, его имени нет. Однако в Центральном государственном архиве Москвы среди дел Вифанской и Московской духовных семинарий нам удалось обнаружить послужные списки Александра Кандорского. Содержащиеся в них данные говорят о том, что Александр Ильич происходил из «великороссийской нации», из духовного звания и сам был сыном московского священника[3 - Послужный список чиновников Спасо-Вифанской Семинарии за 1815-й год //ЦГА Москвы. Ф. 427. Оп. 1. Д. 62. Л. 4 об.]. В его послужном списке указано, что он с «1798-го года по 1808-й год обучался в Московской Славяно-Греко-Латинской Академии, где и окончил курс всех наук в оной преподаваемых». Потом отправился продолжать свое образование в С.?Петербург: «…в 1808-м году поступил в новоучрежденную С.-П[етер]бургскую Духовную академию, где и окончил высший учебный курс наук богословских, философских, словесных, физико-математических, в Церковной истории, в языках греческом и французском»[4 - Там же. Л. 4 об., 5.]. В 1814 г., по окончании всех положенных испытаний, Академическая конференция возвела Александра Кандорского в степень кандидата богословия[5 - Там же. Л. 5.]. В «Биографическом словаре студентов первых XXVIII курсов С.?Петербургской духовной академии: 1814–1869» указано, что Александр Ильич Кандорский из московской Славяно-Греко-Латинской академии был кандидатом самого первого курса С.?Петербургской духовной академии 1809–1814 гг.[6 - Биографический словарь студентов первых XXVIII курсов С.?Петербургской духовной академии: 1814–1869 (К столетию С.?Петербургской духовной академии) / Сост. А. Родосский. СПб., 1907. С. 194.]

После получения ученого звания прадед Нины Михайловны вернулся во все еще разоренную после Отечественной войны 1812 г. Москву и был принят на службу в Вифанскую духовную семинарию. В журнале Комиссии духовных училищ об избрании и определении ректоров, инспекторов, профессоров, бакалавров и членов правлений при Московской духовной академии и семинариях и о прочем есть следующая запись от 19 августа 1814 г.: «Комиссия <…> положила: в Вифанской семинарии <…> определить <…> профессором математики, физики и французского языка кандидат Кандорский»[7 - Список с выписки Журнала Комиссии духовных училищ от 19-го августа 1814 года // ЦГА Москвы. Ф. 427. Оп. 1. Д. 20. Л. 4, 4 об.]. Таким образом, в его послужном списке за 1815 г. значилось: «профессор физико-математических наук». В октябре 1815 г. к этой работе прибавилась еще должность секретаря в семинарском правлении[8 - Послужный список чиновников Спасо-Вифанской Семинарии за 1815-й год … Л. 5.]. Однако уже в 1816 г. Кандорского перевели в Московскую духовную семинарию: «15-го апреля 1816 года по предписанию Комиссии Духовных училищ переведен в Московскую Духовную семинарию для занятия кафедры означенных наук (физико-математических. — О. В.) и учительской должности языка французского. В оном же году месяца[9 - Здесь пропуск в тексте.] 28 дня определен секретарем Семинарского правления, которые должности и ныне проходит». В послужном списке чиновников Московской духовной семинарии на 1816 г. отмечалось, что Кандорский «поведения хорошего и способен» и что суду и штуцеру не подвергался[10 - Послужный список чиновников Московской Семинарии за 1816 год // ЦГА Москвы. Ф. 229. Оп. 5. Д. 7. Л. 5.].

Таким образом, прадед Нины Михайловны действительно служил профессором, занимая кафедру физико-математических наук, но не в Московском университете, а в Московской духовной семинарии. Это, конечно, не могло помешать ему, человеку высокообразованному, знавшему несколько иностранных языков, стать членом узкого, в общем-то, круга московской интеллигенции своего времени. Но, насколько нам удалось выяснить, Кандорский занимался преподаванием недолго. Уже в 1818 г. он «вышел во свящ[енни]ка в церкви Нового Пимена в Новых Воротниках в Москве»[11 - Биографический словарь студентов первых XXVIII курсов С.?Петербургской духовной академии… С. 194.], служение, которому А. И. Кандорский посвятил многие годы.

Однако Нина Михайловна была совершенно уверена в семейной легенде о прадеде – профессоре МГУ и не раз писала об этом. Например, 3 июля 1935 г. она рассказывала своему старинному другу и коллеге Николаю Александровичу Морозову[12 - Морозов Николай Александрович (1854–1946) – революционер-народник, ученый, директор Естественно-научного института им. П. Ф. Лесгафта (с 1918 г.), почетный член АН СССР с 29 марта 1932 г.]: «…еще мамин прадед был писатель – конца XVIII в., сотрудник Новикова, дед – профессор МГУ. Бабушка видала в детстве Пушкина, потом Белинского, Гоголя, принимала у себя Грановского, Кудрявцева, Рулье и др[угих] тов[арищей] ее отца. Была оч[ень] культурная»[13 - Субботина Н. М. Письмо Н. А. Морозову. 3 июля 1935 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1811. Л. 20.].

Легенда о прапрадеде – писателе, работавшем со знаменитым просветителем Николаем Ивановичем Новиковым (1744– 1818), – также «бытовала» в семье Субботиных. 21 февраля 1951 г. в письме другу юности и коллеге-астроному Гавриилу Адриановичу Тихову[14 - Тихов Гавриил Адрианович (1875–1960) – русский и советский астроном; член-корреспондент АН СССР с 15 января 1927 г.; академик АН Казахской ССР (1946).] Нина Михайловна вспоминала: «А в семейной традиции были у нас Новиков, и профессор МГУ, и суворовский солдат – вестовой самого Ал[ександра] Вас[ильевича] Суворова. И труженики 1812 года и <…>[15 - Слово неразборчиво.] (даже сын шотландского горца – пахарь в 1805–1810 гг. был “узником”), – и заключала: – Как хорошо любить свою землю, своих людей и чтить предков за их добрый труд для будущего!»[16 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 21 февраля 1951 г. // С.?Петербургский филиал Архива РАН (далее СПбФ АРАН). Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 70, 70 об.] В другом письме, также адресованном Г. А. Тихову, 15 ноября 1953 г. Субботина написала чуть более подробно: «А в конце XVIII в[ека] сотрудничал с Новиковым дед бабушки, переводчик “Атомистики” Демокрита, к[ото]рую со всеми книгами издательства Новикова сожгла Екатерина II, а переводчика, студента Греко-Латино-Славянской[17 - Так в тексте Н. М. Субботиной.] академии, лишила возможности научной деятельности, разгромив весь труд Новикова и разогнав сотрудников…, – и прибавляла: – Как хорошо вспоминаются мне теперь рассказы моей бабушки, дочки профессора МГУ эпохи Пушкина-Грановского!»[18 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 15 ноября 1953 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 104.]

Предположительно этим обиженным Екатериной II прапрадедом-переводчиком был Илья Михайлович Кандорский (1764–1838), священник Покровской, в Кудрине, церкви, переводчик и автор целого ряда книг духовного содержания. Его имя фигурирует во многих словарях XIX в. – биографических и авторов духовной литературы. Но прямых доказательств этому предположению нам обнаружить не удалось.

Итак, бабушка Н. М. Субботиной, Александра Александровна Кандорская, выросла в атмосфере научной, художественной, литературной Москвы первой половины XIX в. В 1851 г. она вышла замуж за архитектора Владимира Ивановича Соколова (1828–1898), происходившего из обер-офицерских детей[19 - Формулярный список о службе младшего архитектурного помощника в Московском дворцовом архитектурном училище коллежского регистратора Владимира Соколова. Май 1850 г. // РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Д. 15235. Л. 9 об.]. Также москвич, В. И. Соколов родился 20 января 1828 г. в Москве, в доме коллежской асессорши Екатерины Михайловны Богдановой, у квартировавшего там коллежского регистратора Ивана Иванова Соколова, информации о котором нам, к сожалению, найти не удалось. Но о самом Владимире Ивановиче данные сохранились. В метрической книге «Сретенского Сорока Спасской церкви, что во Спасской» была сделана запись о рождении и крещении ребенка, «коему наречено имя Владимир»: «…молитвословил священник Николай Петров, при сем был дьячок Иван Илларионов». Имя матери ребенка не упоминалось. Юный Владимир «крещен 16-го числа, восприемники были: обер гофмейстер князь Андрей Александрович Кольцов-Мосальский[20 - Князь Андрей Александрович Кольцов-Мосальский (1758–1843) – обер гофмейстер и сенатор, действительный тайный советник; принадлежал к близкому окружению графа Ф. В. Ростопчина, исполнявшего обязанности генерал-губернатора Москвы в период войны 1812 г.] и из дворян коллежского секретаря Павла Алексеева Гурьева жена Доминика Харлампьевна; оное крещение исправляли священник Николай [Ботроев] с причтом»[21 - Свидетельство по указу его императорского величества из Московской духовной консистории вследствие прошения отставного коллежского регистратора Ивана Иванова Соколова, о выдаче ему метрического свидетельства о рождении и крещении сына его Владимира для отдачи в казенное учебное заведение. 27 января 1836 г. // РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Д. 15235. Л. 3, 3 об.].

В 1840 г., в двенадцать с небольшим лет, юный Владимир Соколов подал прошение на имя попечителя Московского дворцового архитектурного училища, действительного статского советника, Двора его величества камергера и кавалера Дмитрия Михайловича Львова (1793–1842) с просьбой об определении его в училище учеником: «Желая поступить в училище, находящееся под ведомством Вашего Превосходительства, представляю при сем Метрическое свидетельство о рождении своем и всепокорнейшее прошу Ваше превосходительство удостоить принятием мое прошение допущением меня к экзамену, воспитывался же я при своих родителях. Сентября дня 1840 года. К сему прошению сын коллежского регистратора Владимир Иванов сын Соколова руку приложил». На полях документа имеется резолюция рукой Д. М. Львова: «Просителя на законном основании определить. Дм. Львов»[22 - Соколов В. И. Прошение на имя попечителя Московского дворцового архитектурного училища Д. М. Львова. 1 августа 1840 г. // РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Д. 15235. Л. 2, 2 об.]. Благополучно поступив, таким образом, в Московское дворцовое архитектурное училище, дед Нины Михайловны так же благополучно его окончил в 1850 г. В послужном списке В. И. Соколова значится: «на основании § 18 из высочайше утвержденного в 24 день декабря 1842 года устава Московского Дворцового архитектурного училища подвергался испытанию в конференции оного и [решением] оной удостоен звания Архитекторского помощника младшего класса с выдачею ему аттестата тысяча восемьсот пятидесятого года апреля 13 дня»[23 - Формулярный список о службе… Л. 9, 9 об.]. Высочайшим приказом от 20 июня 1850 г. Соколов произведен в коллежские регистраторы и оставлен служить по ведомству Московского дворцового архитектурного училища в должности младшего архитекторского помощника[24 - Там же. Л. 9.].

6 сентября 1851 г. Владимир Иванович Соколов вновь подал прошение на имя попечителя Московского дворцового архитектурного училища, которым в этот момент являлся уже обер-гофмейстер Двора его императорского величества и кавалер барон Лев Карлович Боде (1787–1859), на этот раз с просьбой о разрешении вступить ему в законный брак: «Имею я намерение вступить в законный брак с дочерью Ново-Пименовского протоиерея Александра Ильича Кандорского девицею Александрою, а как по формулярному списку значуся холостым и имею от роду двадцать три года почему покорнейше прошу Ваше высокопревосходительство приказать кому следует выдать мне для упомянутой надобности Свидетельство». К этому времени Владимир Иванович являлся уже не «младшим», а просто архитекторским помощником. Резолюция на прошении сообщает, что необходимое «свидетельство» было выдано[25 - Соколов В. И. Прошение Его высокопревосходительству господину попечителю Московского дворцового архитектурного училища Двора его императорского величества обер-гофмейстеру и кавалеру барону Льву Карловичу Боде. 6 сентября 1851 г. // РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Д. 15235. Л. 4.]. 2 сентября 1851 г. в церкви Преподобного Пимена, что в Новых Воротниках, В. И. Соколов обвенчался с дочерью означенной церкви протоиерея Александра Ильича Кандорского девицею Александрою Александровной Кандорской[26 - Кондорский Александр, протоиерей. Свидетельство о венчании архитекторского помощника В. И. Соколова и дочери протоиерея церкви Преподобного Пимена в Новых Воротниках девицы Александры. Не ранее 2 сентября 1851 г. // РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Д. 15235. Л. 6.]. Венчал молодых отец невесты.

Через несколько месяцев Владимир Иванович подал прошение в правление IV округа Путей сообщения и публичных зданий о своем желании «продолжать службу в ведомстве IV округа сверх штата без жалованья, впредь до открытия вакансии»[27 - [Ефимин], полковник, исполняющий должность помощника начальника IV округа. Отношение в Московское Дворцовое архитектурное училище. 19 декабря 1851 г. // РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Д. 15235. Л. 7.]. Убедившись в том, что со стороны Дворцового архитектурного училища никаких возражений не имеется, правление IV округа Путей сообщения и публичных зданий дало свое согласие, и Соколов был «Переведен на службу в IV округ путей сообщения и публичных зданий сверх штата 14 марта 1852 архитекторским помощником»[28 - Формулярный список о службе… Л. 11.].

В последующие годы В. И. Соколов вполне благополучно продвигался по служебной лестнице этого ведомства: прослужив четыре года сверх штата, приобрел право на звание архитектора и получение чина 9-го класса 12 июня 1856 г.; 24 июня 1856 г. утвержден в звании архитектора с присвоением по должности архитектора придворного ведомства чина 9-го класса; 3 июля 1856 г. получил аттестат, позволявший вести «свободную практику»; 31 августа 1856 г. – чин титулярного советника[29 - Там же. Л. 11, 12, 16, 16 об., 17, 18.]. Современный справочник «Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е – 1917 годы)» сообщает, что с 1863 г. В. И. Соколов являлся членом оценочной комиссии Московского городского кредитного общества, а в 1879–1888 гг. состоял архитектором Российского страхового от огня общества[30 - Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е – 1917 годы). Иллюстрированный биографический словарь. М., 1998. С. 224.]. Действительно, Адрес-календарь на 1881 г. засвидетельствовал, что в 1881 г. Владимир Иванович Соколов состоял архитектором в Российском страховом от огня обществе, учрежденном еще в 1827 г., за год до его рождения. К этому времени был он вполне состоятельным, жил в «д[оме] Соколовой на Долгоруковской улице». Адрес-календарь на 1888–1889 гг. подтверждал, что архитектор, надворный советник, служащий Московского страхового от огня общества продолжал жить все на той же улице, в том же доме[31 - Дьяконов М. В. Книга 12. Архитекторы, работавшие в Москве и Подмосковье в XVIII–XIX вв. (выписки из архивов). 4 апреля 1968 г. // Отдел письменных источников ГИМ. Ф. 526. Д. 108. Л. 84–84 об.]. Заметим в скобках, что его потомки проживали в квартире на улице Новослободской уже в 50-е гг. ХХ в.

Наконец, одна из московских газет 18 октября 1898 г. опубликовала краткую заметку, сообщавшую, что «Архитектор Владимир Иванович Соколов скончался 16-го сего октября, о чем дети покойного извещают родных и знакомых. Панихиды совершаются в 1 час дня и в 8 час[ов] вечера. Вынос 19-го, в 9 ? утра в церковь Св. Николая на Долгоруковской. Погребение в Скорбященском монастыре»[32 - Соколов В. И. Некролог. [Вырезка из газеты]. 18 октября 1898 г. // Отдел письменных источников ГИМ. Ф. 1. Д. 225. Л. 154.]. Краткие сведения о В. И. Соколове опубликованы в известном издании М. В Дьяконова. «К биографическому словарю московских зодчих XVIII–XIX вв. (извлечения из архивов)» в 1982 г.[33 - Дьяконов М. В. К биографическому словарю московских зодчих XVIII–XIX вв. (извлечения из архивов) // Русский город. Исследования и материалы. Вып. 5. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. С. 116–224.] Нам, к сожалению, удалось обнаружить буквально одно упоминание Нины Михайловны об этом ее деде. Вероятно, занятый службой, он не мог уделять много внимания младшим членам семьи, предоставляя заботу о них своей жене.

А семья была немаленькая. В браке у супругов Соколовых родилось четверо детей – три дочери и сын. 27 декабря 1855 г. появилась Надежда Владимировна, в будущем – мама нашей героини; 4 июня 1857 г. – Ольга; наконец, 10 июня 1862 г. родились близнецы – Александр и Варвара[34 - Дьяконов М. В. Книга 12. Архитекторы, работавшие в Москве и Подмосковье в XVIII–XIX вв. (выписки из архивов). Л. 84 об., 85, 85 об.]. Впоследствии Нина Михайловна всегда вспоминала о своем детстве, проведенном в доме бабушки и дедушки Соколовых, с большой теплотой. 18 декабря 1951 г. она писала об этом Г. А. Тихову: «Вспоминается Некрасовское начало моего детства в московской университетской культурной среде [бабушки]. Какие люди меня окружали! Бывали у нее Павлов, Сеченов… В патриархальной семье бабушки жили 3 поколения ее дочерей и внучат. У нее, дочери профессора МГУ, я видала участников освободительных реформ (уже стариков); артистов Б[ольшого] и М[алого] театров, врачей – тов[арищей] моей тети, даже севастопольских сестер старушек – тов[арищей] другой бабушки… (Приезжали они на открытие памятника Пирогову). Еще и еще их вспоминаю – Самой пришлось работать сестрой в военном лазарете [в] 1915–1916 г. и в 1919–1920 гг.»[35 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 18 декабря 1951 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 74, 74 об.].

Из трех сестер Соколовых старшая – Надежда – вышла замуж, средняя – Ольга – окончила Бернский университет, получив степень доктора медицины, и, вернувшись домой, всю жизнь проработала врачом в Москве, а младшая – Варвара, – также оставшись незамужней, некоторое время, по-видимому, работала учительницей, позднее помогала сестре растить племянников и племянниц и жила в семье Нины Михайловны до самой смерти. Все они в той или иной степени повлияли на жизнь Нины Субботиной, особенно Ольга Владимировна.

Как же непохожи были эти три сестры на знаменитых чеховских сестер! «Рассказывала я в “Узком”[36 - Н. М. Субботина имеет в виду подмосковный академический санаторий «Узкое», в котором она отдыхала.] своему доктору о тех годах в нашей собств[енной] семье в Москве, – делилась Нина Михайловна с Тиховым, – о тете-докторе, товарище Павлова по курсам у Сеченова (я сама видала девочкой у нее Павлова). Как трудно было тете пробивать в Москве дорогу себе и другим ж[енщинам]-врачам! – Много труднее, чем в Петербурге!.. А бабушка[37 - Предположительно Н. М. Субботина здесь имела в виду сестру А. А. Кандорской, чье имя установить не удалось.] работала у Пирогова в Севастополе в 1854 и потом в 1877 – в Болгарии. Заинтересовались моими рассказами врачи “Узкого”. Прислали привет 7/XI “от всего их коллектива, который гордится Вами”»[38 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 15 ноября 1953 г. Л. 104.].

Ольга Владимировна Соколова (1862–1916) начала получать медицинское образование в России в тот короткий период 1870?х гг., когда это вдруг стало возможным: «Шла тогда энергичная борьба за высшее образование для женщин. Тете О. В. Соколовой удалось два года проучиться у Сеченова вместе с Павловым и Боткиным, а потом женщинам закрыли доступ в медицину, ей пришлось продолжить заграницей, где она получила звание доктор медицины и вернулась в Москву», – вспоминала Нина Михайловна[39 - Субботина Н. М. Воспоминания. Не позднее 23 февраля 1960 г. // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 3.]. В Бернском университете Ольга Владимировна училась начиная с зимнего семестра 1876/1877 гг. и по летний семестр 1881 г. – всего 10 семестров, получив по окончании обучения диплом доктора медицины[40 - Выражаю искреннюю благодарность историку науки и образования Наталье Сигрист за предоставление данной информации.]. Сохранились данные о том, что старшие Соколовы не очень охотно дали согласие на обучение дочери, хотя, прочитав воспоминания Нины Михайловны о семье ее бабушки, в это верится с трудом. Тем не менее А. П. Модестов рассказал совсем другую историю в опубликованном им некрологе Ольги Владимировны: «О[льга] В[ладимировна], окончив среднее учебное заведение, не пошла по обычной в то время дороге: не обуржуазилась. Будучи дочерью богатых родителей, обладая красивой внешностью и природными умственными дарованиями, имея все шансы на сытую жизнь в среде умеренности и аккуратности, она, наперекор воле родителей и близких, решила бесповоротно получить высшее медицинское образование, для чего, порвав временно со своим родным домом (где она не находила сочувствия в своих “мечтаниях” и стремлениях), отправилась, очертя голову, в Швейцарию, в один из университетов. Денежных средств у нее лично не было, и даже на дорогу она получила помощь со стороны одного русского знакомого, бывшего сотрудника “Русск[их] Вед[омостей]” Н. М. Городецкого: родные же не давали ни гроша, думая этим остановить “вольнодумицу”…»[41 - Модестов А. П. Памяти О. В. Соколовой // Русские ведомости. 1916. 19 нояб. № 268.].

Насколько эта история соответствует действительности, трудно сказать, поскольку в документах университета фигурирует разрешение отца О. В. Соколовой на ее поступление и обучение. Кроме того, по возвращении из университета она продолжала жить в доме родителей. Нина Михайловна вспоминала об этом: «На антресолях живет тетя-доктор, только что защитившая диссертацию в Берне, ибо в СПб доступ женщине в медицину был уже закрыт. И у тети собирались ее товарищи – нигилисты с буйными речами. Я же, семилетняя девочка, слушала речи то наверху, то внизу, в маленькой гостиной бабушки, впитывала разные идеологии и научились инстинктом понимать, что самое драгоценное у людей есть их свобода, остальное все достижимо усилиями и трудом»[42 - Субботина Н. М. Воспоминания. Не позднее 23 февраля 1960 г. // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 2 об.].

Но в чем Модестов был безусловно прав и что подтверждают и слова Н. М. Субботиной, так это в том, что О. В. Соколова принадлежала к поколению первых российских женщин-врачей, чьи профессиональные судьбы складывались, как правило, отнюдь не легко: «Ольга Владимировна Соколова, одна из тех, которые первыми пробивали путь-дорогу русской женщине к высшему образованию, – писал Модестов в 1916 г. – И пробивали в те темные времена, когда у нас, в России, не было еще и помину о сравнительно многочисленных теперь высших женских учебных заведениях, когда женщины еще не были допущены в университеты, когда на высшее женское образование большинство смотрело как на нечто излишнее, даже вредное, когда Россия еще не имела (или имела очень мало) женщин с высшим образованием…»[43 - Модестов А. П. Указ. соч.].

Получив степень доктора медицины Бернского университета и вернувшись домой, О. В. Соколова в 1883 г. была допущена к «окончательному публичному испытанию» в Николаевском военном госпитале; выдержала его успешно, заслужив привилегию «носить высочайше утвержденный нагрудный знак отличия на право самостоятельной врачебной практики»[44 - Формулярный список о службе сверх штата врача при подведомственном Императорскому человеколюбивому обществу Усачевско-Чернявском женском училище в Москве, женщины-врача Ольги Соколовой. 21 июля 1901 г. // РГИА. Ф. 768. Оп. 2. Д. 797. Л. 13 об.]. Карьера ее после этого складывалась различно. Известно, например, что с 1901 по 1909 г. она работала врачом при Усачевско-Чернявском женском училище в Москве[45 - Там же.]. Состоявшее под августейшим покровительством государыни императрицы Марии Федоровны Усачевско-Чернявское женское училище существовало в Москве с 1833 г., основанное на средства благотворителей, чьи имена оно и получило. В 1877 г. из «рукодельного для девиц заведения» оно было преобразовано в среднее женское учебное заведение I разряда, программа которого соответствовала курсу гимназий Министерства народного просвещения. В 1900 г. его начальница ходатайствовала об учреждении при училище должности женщины-врача, объясняя это тем, что в учебном заведении «исключительно для лиц женского пола» помощь женщины-врача во многом даже больше полезна и прилична, чем помощь врача-мужчины[46 - Обращение на имя помощника главного попечителя Императорского человеколюбивого общества. 12 сентября 1900 г. // РГИА. Ф. 768. Оп. 2. Д. 797. Л. 1.]. Ходатайство было удовлетворено, и место получила О. В. Соколова. Модестов писал об этом без особых подробностей: «Вернувшись из Швейцарии доктором медицины, О[льга] В[ладимировна], оставшись на всю жизнь одинокой, посвятила себя всецело медицинской практике в Москве, леча исключительно женщин. По летним сезонам О[льга] В[ладимировна] нередко ездила за границу слушать лекции западноевропейских знаменитостей: хотелось все совершенствоваться. О[льга] В[ладимировна] отдавала свои силы и свою любовь страждущим…». И еще раз подчеркивал, что О. В. Соколова была «в числе первых, пробивших своим личным примером путь-дорогу русской женщине к высшему образованию. Теперь путь этот сравнительно легок и широк, а прежде был тернист, узок и суров»[47 - Модестов А. П. Памяти О. В. Соколовой // Русские ведомости. 1916. 19 нояб. № 268.].

Юная Нина встречала в доме бабушки не только представителей научной и художественной интеллигенции. В этом удивительном доме девочка имела возможность наблюдать и за жизнью простых людей, искреннее уважение к которым было впитано ею с молоком матери: «19.II отметила 90-летие освобождения крестьян. Читала Некрасова. Вспоминала свое детство в Московском университетском кругу, – писала она. – Девочкой видела у бабушки ее друзей, деятелей освободительных реформ, видела почтенных “вольных” слуг – “домочадцев”, приехавших целой деревней в М[оск]ву искать вольных мест после освобождения. Целая наша Новослободская была заселена крестьянами. У бабушки, со времени ее замужества, жила такая одна семья – кухарка, дворник и дочка Анюточка, немного <…>[48 - Фраза неразборчиво.], мой друг до ее смерти в 1935 году». «Какие люди были замечательные! – восклицала Нина Михайловна. – В праздники у них собирались в кухне их земляки, степенно беседующие у самовара. Я любила вертеться около. И это была одна из моих школ, учившая любить, уважать, чтить освобожденный русский народ»[49 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 21 февраля 1951 г. Л. 70, 70 об.]. В своих воспоминаниях Субботина также упоминает об этом: «Помню я почтенных бабушкиных слуг, первых, поселившихся в Москве после освобождения. Какое изумительное чувство собственного достоинства, какая трудоспособность и стремление дать образование своим детям! Вся наша улица была заселена такими туляками “на вольных листах”: бывшими дворовыми, улетевшими, как вольные птицы из клетки, “подальше от господ”. И раз в год вся улица брала в складчину билеты в Большой театр на оперу и шли в ложи 3-го яруса. Это была их традиция, рождественский праздник»[50 - Субботина Н. М. Воспоминания. Не позднее 23 февраля 1960 г. // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 3.].

Московская среда 1880?х гг. сформировала мировоззрение Нины Михайловны Субботиной, во многом определила ее жизненные приоритеты. В последние годы жизни она любила вспоминать об этом времени в письмах друзьям: «Другая школа была у бабушки, родителей, тети, дядей с их Русской культурой, [Ушинским], <…>[51 - Слово неразборчиво.], Некрасовым, с живым примером отца, братьев, а раньше бабушки – Севастопольской сестры у Пирогова, тети – ученицы Сеченова, сотоварища Павлова и Боткина… Чудесная, культурная среда! Чудесные люди! Сеяли они добрые зерна, такие как Сергей Иванович[52 - Н. М. Субботина имеет здесь в виду С. И. Вавилова, с которым была знакома с молодости.], но в более трудное время», – например, писала она Г. А. Тихову[53 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 21 февраля 1951 г. Л. 70, 70 об.].

Имя «другой бабушки», которую с такой гордостью и любовью упоминает Нина Михайловна, нам установить, к сожалению, не удалось. Она не могла быть ее бабушкой со стороны отца – та умерла, когда Михаилу Глебовичу Субботину исполнилось всего семь лет. Возможно, «другая бабушка» была сестрой или близкой родственницей Александры Александровны Кандорской (Соколовой) или ее супруга, но она несомненно также оказала немалое влияние на формирование Н. М. Субботиной. В письме от 1 августа 1953 г., адресованном Г. А. Тихову, Нина Михайловна рассказывала: «Только смогла съездить на Миусы, <…>[54 - Слово неразборчиво.] и навестить [могилу][55 - Слово неразборчиво.] у бабушки, севастопольской сестры Кр[асного] К[реста] у Пирогова». И продолжала: «5.Х.1953 столетие первой бомбардировки штурма Севастополя и 60 лет кончины бабушки. Какая старушка была героическая! 1853–1854 в Севастополе, 1877–1878 под Плевной, 1880–1882 в Москве, в б[ольни]це для чернорабочих. И отставка с пенсией 1 р. 50 коп. в месяц! А к ней все шли и шли больные. Вылечивала она даже от укусов бешеных зверей своим поразительным участием, сожалением и поддержкой. И травки у нее были знаменитые, которые надо было искать 6 июня на утренней и вечерней заре». «Вот – приехала к ней 15 VII 1953, – писала Субботина. – Шла и со страхом думала: цела ли ее могилка? А на ней пышные белые цветы – от семян, которые я посеяла 2 года назад (привезла из Можайска). Какие добрые, хорошие воспоминания остались от бабушки и тети-врача, которая тоже рядом… Теперь осталась от нашего рода-племени одна я…»[56 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 1 августа 1953 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 97 об.]. А в другом письме, 15 ноября 1953 г., Нина Михайловна заметила не без гордости: «Да, 100 лет в нашей семье интеллигентных московских разночинцев шла борьба за ж[енское] равноправие в труде»[57 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 15 ноября 1953 г. Л. 104.].

Имя Константина Дмитриевича Ушинского (1823–1870) тоже появилось в воспоминаниях Субботиной не случайно. Другая ее тетя, Варвара Владимировна Соколова (1862–1932), по-видимому, была его ученицей. Нина Михайловна писала об этом в 1960 г.: «Два года назад встретила я в санатории “Узкое” (АН СССР) старую артистку Большого театра, певицу, и вспомнилось нам наше детство, как мы с нею учились по букварю Ушинского у моей тети – педагога, ученицы Ушинского; как позднее декламировали “Люблю грозу в начале мая” Тютчева, как переживали пророческие стихи о нашем народе великого Некрасова: “…Вынесет все – и широкую, ясную грудью дорогу проложит себе”. Вспомнили – и рассмеялись; рассмеялись потому, что на нашу долю выпала радость теперь переживать все достижения нашего народа»[58 - Субботина Н. М. Воспоминания. Не позднее 23 февраля 1960 г. // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 2.].

Рис. 3. Михаил Глебович Субботин (1850–1909). Горный инженер, директор правления Сормово. (Домашний архив И. Куклиной-Митиной[59 - В настоящее время альбом фотографий хранится в семье Митиных. Автор выражает искреннюю благодарность И. Куклиной-Митиной за предоставление фотографий.])

Но как бы ни велико было влияние маминой семьи на жизнь Нины Михайловны, первым и самым важным человеком в этой жизни всегда оставался отец – Михаил Глебович Субботин. И это не удивительно, поскольку человек он был выдающийся.

Мы мало что знаем о семье М. Г. Субботина. Его родители умерли, когда сам Субботин еще был ребенком, рано оставив его круглым сиротой. Очень коротко Н. М. Субботина рассказала об этом в одном из своих писем: «Отец папы был корабельный врач на эскадре Нахимова и погиб, когда папе было 5 лет, а мать умерла через два года. Осталось 4 сирот и пенсия по 2 руб. в месяц на человека! Поместили папу в сиротский гор[одской] приют в Москве, а его брата в Корпус сестер в <…>[60 - Слово неразборчиво.]. И все выжили! Честными тружениками были, как наш предок, солдат Суворова. “Вот и век доживаю, а про них вспоминаю”… И бодрит это воспоминание!!» – писала она[61 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 17 августа 1959 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 144.].

В послужном списке М. Г. Субботина, к сожалению, тоже нет подробной информации о его родителях. В нем указано только, что он «сын надворного советника»[62 - Послужной список горного инженера коллежского советника Субботина. 1890 г. // Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга. Ф. 14. Оп. 3. Д. 36813. Л. 8.]. В некрологе Михаила Глебовича, однако, опубликована информация, которая, возможно, противоречит, а возможно и нет воспоминаниям Нины Михайловны: «Покойный родился в 1850 году в городе Козельске, Калужской губернии, где отец его в то время был уездным врачом. Лишившись в раннем возрасте своих родителей, М[ихаил] Г[лебович] был определен в школу межевых топографов в Москве (ныне Константиновский межевой институт), где и получил первоначальное образование. Отсюда он перешел в Горный институт, окончив в нем с успехом курс наук в 1874 году»[63 - Михаил Глебович Субботин (Некролог) // Горный журнал, издаваемый Горным ученым комитетом. 1910. Т. 1. Февраль. (№ 2). СПб., 1910. С. 266.]. В статье современного исследователя Маргариты Финюковой, посвященной 160-летию со дня рождения М. Г. Субботина, представлены немного иные данные: «Сын уездного врача из Рязанской губернии, Михаил в 6 лет остался круглым сиротой и воспитывался в Московском сиротском Набилковском училище. Благодаря своим способностям и упорству окончил Школу Военных топографов, а в 1874 году – Горный институт»[64 - Финюкова М. Право называться полезным человеком // Красный Сормович. 2010. № 38. С. 3.]. Эти сведения соответствуют воспоминаниям Субботиной о сиротском приюте, в котором воспитывался ее отец.

Набилковское сиротское училище было организовано при известной московской Набилковской богадельне в 1832 г. для оказания помощи детям, осиротевшим во время эпидемии московской холеры. Сама Набилковская богадельня основана в 1828 г. купцами Федором Федоровичем и Василием Федоровичем Набилковыми, крепостными графов Шереметьевых, разбогатевшими на торговле мануфактурой и выкупившимися на волю. Училище открылось в личном доме братьев, располагавшемся на 1-й Мещанской улице (сегодня – проспект Мира). Детям давали пищу, кров и религиозное воспитание. Впоследствии, в 1868 г., училище реорганизовали, превратив в учебно-ремесленное заведение, в котором преподавали основы живописи, ваяния, токарного, чеканного, столярного ремесла. Но в это время М. Г. Субботин уже никак не мог там находиться. Информацию об обучении Субботина в Школе межевых топографов нам подтвердить не удалось: послужной список Субботина содержит сведения об обучении только в Горном институте. В нем значится: «В июне 1874 г. окончил курс наук в Горном институте с званием горного инженера и с правом на чин коллежского секретаря при поступлении на государственную службу»[65 - Послужной список горного инженера коллежского советника Субботина… Л. 8 об.].

О юности своего отца, проведенной в этом знаменитом учебном учреждении, Н. М. Субботина рассказала следующее: «…добрался (Субботин. — О. В.) до СПб с 11 рублями и грузил на набережной с матросами ящики фруктов и питался разбитыми лимонами: говорил, что не так было голодно! А потом получил урок за 5 руб. в месяц на <…>[66 - Слово неразборчиво.], ходил туда из Горного института пешком, кормили его там обедом, потом получил стипендию 25 р. в месяц, а комнату нанимали втроем за 7 руб. с самоваром… Вот как жили тогда студенты!»[67 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 17 августа 1959 г. Л. 144.] Однако, несмотря на сиротское детство и голодноватую юность, Михаил Глебович Субботин вырос в выдающегося человека. Его участие в жизни дочери, в ее выборе будущей профессии было огромным, поэтому необходимо рассказать о нем немного подробнее. «Папа вырос на идеях Чернышевского и так же воспитал нас. Ни тени принуждения, это был наш друг и руководитель и друг учащейся молодежи», – написала она Н. А. Морозову 3 июля 1935 г., прося помочь с ходатайством о сохранении могилы отца во время проводившейся тогда реконструкции кладбища Александро-Невской Лавры[68 - Субботина Н. М. Письмо Н. А. Морозову. 3 июля 1935 г. Л. 20, 20 об.].

М. Финюкова приводит в своей статье слова из дневника восемнадцатилетнего М. Г. Субботина: «Вхожу в жизнь… Дай, Боже, мне сил, воли, права называться честным и полезным человеком»[69 - Цит. по: Финюкова М. Указ. соч. С. 3.]. И просьба эта была услышана, а силы дарованы или они просто уже были заложены природой и воспитанием… Но в любом случае совсем не удивительно, что через много лет, начиная свою взрослую жизнь, его юная дочь написала: «…я хочу и непосредственно приносить счастье людям и служить им своей наукой!»[70 - Субботина Н. М. Письмо Н. А. Морозову. 8 июля 1906 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1809. Л. 6.]

В 1874 г., по окончании высшего образования, Субботин был направлен на службу на казенные Пермские пушечные заводы, где в течение трех лет исполнял последовательно обязанности помощника смотрителя и смотрителя механической мастерской. В послужном списке Субботина значится: «Приказом по горному ведомству от 4-го июля 1874 г. за № 7, определен на службу по горному ведомству, с назначением в распоряжение Главного начальника Уральских горных заводов, для практических занятий. 1874 июня 20-го». И далее: «Указом Правительствующего Сената от 15-го октября 1874 г. за № 2748, утвержден в чине коллежского секретаря, со [старшинством] с двадцатого июня тысяча восемьсот семьдесят четвертого года»[71 - Послужной список горного инженера коллежского советника Субботина… Л. 8 об., 9.]. Уже 15 февраля 1875 г. Субботин был «определен смотрителем механических фабрик Пермских пушечных заводов»[72 - Там же. Л. 10.]. Неизвестный автор посвященного М. Г. Субботину некролога написал немного об этом периоде его жизни: «За это время Михаил Глебович принимал весьма деятельное участие в постройке и оборудовании нового здания для [механической. — О. В.] мастерской»[73 - Михаил Глебович Субботин (Некролог)… С. 266.].

В 1877 г. М. Г. Субботина перевели на работу в Москву. Послужной список Субботина подтверждает, что тот «Приказом по Горному ведомству, с 25 февраля 1877 г. за № 2, командирован в Общество Московско-Рязанской железной дороги, для технических занятий, с зачислением по Главному Горному Управлению, без содержания от казны с 1877 января 12-го»[74 - Послужной список горного инженера коллежского советника Субботина… Л. 9 об.]. В Обществе Московско-Рязанско-Козловской железной дороги Субботин занимал должность помощника начальника мастерских и одновременно начальника железнодорожного училища. Когда Нину Михайловну попросили рассказать, как именно она стала астрономом, она написала: «Как я стала астрономом? – Отец в молодости преподавал математику и физику в Техническом ж/д училище Рязанской ж/д. Он создавал там физический кабинет, библиотеку, а себе купил по случаю хорошую 3-х дюймовую трубу, работы Фраунфера и по вечерам наблюдал небо»[75 - Субботина Н. М. Автобиография. Б.д. // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 1.].

Работа на железной дороге требовала выполнения самых разных поручений. «Здесь он исполнял, – пишет, например, автор некролога М. Г. Субботина, – помимо своих прямых обязанностей, различные поручения правления названной дороги». Одним из таких поручений в период Русско-турецкой войны 1877 г. стала организация «вместе с князем М. И. Хилковым[76 - Князь Хилков Михаил Иванович (1834–1909) – государственный деятель; с 1894 г. – главный инспектор железных дорог; в 1895–1905 гг. – министр путей сообщения.], бывшим впоследствии министром Путей сообщения, составления и отправления санитарных поездов на театр военных действий». Другим поручением стала командировка в Донецкий угольный бассейн «с целью выявления пригодности тамошних углей для надобности железных дорог. Результатом этой поездки было распространение Донецких углей на железных дорогах Московского района»[77 - Михаил Глебович Субботин (Некролог)… С. 266.].

По сведениям М. Финюковой, к этому времени, то есть началу 1880?х гг., относится начало сотрудничества М. Г. Субботина с Сормовскими заводами. «Сначала, – пишет она, – в качестве представителя завода в Москве и по организации поставки донецкого угля (завод переходил с древесного на каменноугольное топливо)», видимо, как и московские железные дороги. Командировку правления Общества Московско-Рязанско-Козловской дороги в Донбасс Субботин, очевидно, использовал на пользу и Сормовским заводам: «В 1882 году Михаил Глебович был командирован в Донбасс для выяснения пригодности донецких углей для железных дорог, – пишет Финюкова. – В результате он продвинул вопрос о строительстве новых шахт в Макеевке, которые из частного предприятия превратились в крупное “Русское Донецкое общество”, добывавшее до 50 миллионов пудов угля в год»[78 - Финюкова М. Указ. соч. С. 3.]. Так началось многолетнее сотрудничество М. Г. Субботина с Макеевскими копями, продолжавшееся на протяжении всей его жизни: «К этому же времени относится и начало службы Михаила Глебовича в управлении Макеевских копей И. Г. Илловайского, – отмечает автор некролога, – перешедших затем во владение Акционерного Русско-Донецкого общества. Директором правления означенных копей он оставался до самой смерти. При его деятельном участии ежегодная производительность этих копей достигала 50.000.000 пудов»[79 - Михаил Глебович Субботин (Некролог)… С. 266.].

Нина Михайловна гордилась отцом и его работой, вспоминала о нем с восхищением. Когда в конце 1950?х гг. Общество бестужевок, готовившее сборник воспоминаний к юбилею Бестужевских женских курсов, попросило ее написать воспоминания, большая часть написанного Ниной Михайловной оказалась посвящена деятельности ее отца: «Наш отец был почти постоянно в разъездах по службе Технического контроля железной дороги, – рассказывала она. – Или его направляли принимать рельсы, вагоны, паровозы для строящихся дорог – в Германию, т. к. своих не хватало даже для казенных дорог, а строились больше акционерные, покупавшие даже рельсы заграницей. Рус[ских] заводов было очень мало. Уголь получали из Англии (гл[авным] образом для кораблей). Паровозы топили дровами… Донбасс только начинал разрабатываться»[80 - Субботина Н. М. Автобиография. Б.д. // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 3.].

О работе отца с Макеевскими шахтами Субботина писала: «Отец с жаром и увлечением занялся Макеевкой, где были 1–2 шахты. Из его поездок на Урал, на Каму он увидел, какое везде было бездорожье, как страдали переселенцы[81 - Предположительно здесь имеются в виду крестьяне, переселявшиеся на новые земли в рамках Столыпинской реформы.] и как умирали их дети, месяцами дожидаясь у пристаней отправки домой… Необходимо было строить заводы, суда, железные и шоссейные дороги, создавать школы и техникумы… Молодые инженеры с грифом трудились везде, наравне с рабочими…»[82 - Субботина Н. М. Автобиография. Б.д. // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 3.].

Продолжая формально оставаться на службе в Горном ведомстве и, заметим, не спеша поднимаясь по чиновной лестнице, М. Г. Субботин 11 декабря 1884 г. был командирован «в распоряжение Председателя съезда представителей русских железных дорог 3-й группы, для технических занятий, с оставлением по Главному Горному Управлению без содержания от казны с 1884 августа 1-го»[83 - Послужной список горного инженера коллежского советника Субботина… Л. 11.]. На службе Общего съезда представителей русских железных дорог М. Г. Субботин провел 15 лет в роли контролера-техника. «В течение этого времени, при деятельном участии его в Постоянных съездах инженеров подвижного состава и тяги были разработаны типы подвижного состава и, кроме того, было упорядочено паровозное и вагонное хозяйство», – писал автор некролога[84 - Михаил Глебович Субботин (Некролог)… С. 266–267.]. Но постепенно основные силы и внимание Михаила Глебовича были перенаправлены немного в другое русло.

Как уже упоминалось выше, с 1880 г. Субботин начал сотрудничать с Сормовскими заводами: «…в 1880 году Михаил Глебович, по предложению директора Сормовских заводов, горного инженера В. В. Воронцова, принял на себя представительство этих заводов в С.?Петербурге, а после перехода их в руки акционерного предприятия “Сормово” он продолжал служить на этих заводах в качестве сперва инженера, а затем – технического директора правления». С явным и искренним восхищением пишет автор некролога об этой деятельности М. Г. Субботина: «При нем Сормовские заводы из небольшого, сравнительно, дела разрослись в огромное предприятие, задолжающее ныне до 12 тыс[яч] рабочих. Были построены паровозные мастерские с оборудованием на 250 паровозов в год и механические мастерские для машин до 20 тысяч лошадиных сил. При нем же были сооружены в Сормове церковь, школа и больница, а небольшой поселок Сормово превратился в значительный фабричный городок с 40 000 населением»[85 - Там же. С. 267.].

Нина Михайловна вспоминала об этом периоде жизни отца: «Замечательный Сормовский завод, основанный еще [Белохватским], начал тогда быстро расти. Создавался дружный рабоче-технический коллектив. Деньги вкладывались акционерами. Завод пережил все трудности переходного времени и вырос в огромное государственное современное предприятие. Отец наш создавал там паровозостроительство, мартены, и первую на русской земле электростанцию. Он рано умер, в 1909 г. как гл[авный] инженер правления заводов…»[86 - Субботина Н. М. Автобиография. Б.д. // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 3 об.]. М. Финюкова также не без гордости пишет о заслугах Михаила Глебовича в развитии Сормовских заводов: «При его деятельном участии на заводе создавалось обширное паровозостроительное производство, расширялись горячие цехи, была построена первая электростанция мощностью 20 тысяч лошадиных сил»[87 - Финюкова М. Указ. соч. С. 4.]. М. Финюкова приводит слова академика М. А. Шателена[88 - Шателен Михаил Андреевич (1866–1957) – ученый-электротехник; член-корреспондент АН СССР с 31 января 1931 г. по отделению математических и естественных наук (энергетика, электротехника).], лично знавшего Субботина, о роли Михаила Глебовича в электрификации Сормовских заводов: «…имя инженера Субботина тесно связано с электрификацией наших заводов, – писал М. А. Шателен. – В его время электрификация предприятий и заграницей едва начиналась. Субботин сразу понял значение, и по его настоянию был электрифицирован Сормовский завод. Электрификация была произведена вопреки настояниям американских консультантов и целиком проведена под общим руководством М. Г. Субботина»[89 - Цит. по: Финюкова М. Указ. соч. С. 3.].

Но помимо строительства паровозов, механических мастерских «для машин», электрификации, Сормомские заводы при Субботине занимались и судостроением: «В 1892 году Михаил Глебович вместе с директором В. В. Воронцовым ездил в Бордо и в Лондон для ознакомления с судостроением на тамошних верфях, – пишет М. Финюкова. – Сормовский завод увеличил выпуск судов для Волги и Камы, строил канонерки для Амура, нефтеналивные баржи, стальной паром для перевозки поездов через Байкал (тогда еще не было Кругобайкальской железной дороги)». Завершая свой немаленький список, Финюкова добавляет: «Кроме того в Сормове были построены машины для крейсера “Очаков” и караван судов для засыпки бухты Биби-Эйбат[90 - Бухта Биби-Эйбат – бухта, расположенная в нескольких километрах от Баку, в которой еще в начале XIX в. делались попытки нефтедобычи. В 1900 г. было принято решение о ее засыпке. В 1907 г. утвердили проект сооружения северного и южного мола. В 1909 г. был заключен договор с Нижегородским акционерным обществом «Сормово» о постройке специальных судов. Но работы эти выполнялись уже после смерти М. Г. Субботина. Построенные суда прибыли в Баку только в 1911 г.] и др.» И вслед за современником Субботина указывает: «Он умер в 1909 году, когда на заводе было 19 цехов, школы, больница, клуб служащих и большой заводской городок»[91 - Финюкова М. Указ. соч. С. 4.].

Современник отмечал: «Как общественный деятель, Михаил Глебович отличался необыкновенным трудолюбием и крайней добросовестностью в исполнении своих обязанностей, как человек же он, благодаря своим редким душевным качествам, гуманному и доброжелательному отношению ко всем, обращавшимся к нему, снискал себе любовь и уважение всех знавших его…»[92 - Михаил Глебович Субботин (Некролог)… С. 267.].

Таким был отец Нины Михайловны Субботиной. А еще он был страстным астрономом-любителем, и членом Русского географического общества и человеком, искренне и глубоко любившим свою семью.

У Михаила Глебовича и Надежды Владимировны Субботиных было шестеро детей. Нина Михайловна, родившаяся в 1877 г., – старшая. Затем четверо сыновей – Алексей (1879–1924), Игорь (1882–?), Сергей (1884–?), Олег (1889–1952) и, наконец, младшая дочь, Ольга (1892–1942). Семья была большая, шумная и очень дружная. Нина Михайловна вспоминала о своем детстве, проведенном в доме бабушки Соколовой-Кандорской: «…у бабушки собирались ее друзья – деятели освободительных реформ шестидесятых годов <…>[93 - Слово неразборчиво.]. Освобожденных крестьян я видела сама – их много поступало на “вольные места” в Москву, где они проживали много лет все у тех же хозяев “вольными”, и ставшими скорее членами их семьи <…>[94 - Фраза неразборчиво.]. Мы даже[95 - Пропуск в тексте.] с их детьми! На нашей улице[96 - Сегодня улица Новослободская.] обосновалось много таких крестьянских семей из Тульской губ[ернии]. И в большие праздники у нашей почтенной няни собирался большой круг односельчан и родных. По РХ они брали в складчину ложу в Б[ольшой] театр на “Жизнь за царя” – Сусанина. Как это непросто описать таких замечательных людей, с таким достоинством перенесших крепостную зависимость! – восклицала Нина Михайловна и продолжала: – Я любила забегать к ним, оттуда к тете – наверх, где собирались ее друзья “нигилисты”… А у бабушки А. А. Соколовой-Кандорской бывали профессора университета и Консерватории, артисты Малого и Большого театра, где тогда ставили оперы Чайковского (Онегин и <…>[97 - Слово неразборчиво.]), а в Малом играла Ермолова в “Грозе” и “Бесприданнице” Островского. Ермолова дружила с детства с моими тетками и матерью, и эта дружба сохранялась всю жизнь. Добролюбов уже написал свое “Темное царство” и “луч света” по поводу пьесы Островского, отмечая пробуждение культуры русского общества, той трудовой интеллигенции, которая опрокинула самодержавие. Островский вместе с Некрасовым и Щедриным обличал своим художественным словом. [Вспоминаю] молодых художников “Передвижников”. Из них бывали у нас Мясоедов и другие. Мы ходили на все их выставки, собиравшие все молодое, культурное московское общество. Третьяков создавал свою Галерею, покупая лучшие картины и заказывая портреты… А потом выставлял, направляя в Петербург и в провинцию»[98 - Субботина Н. М. Автобиография. Б.д. // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 2, 2 об.].

Мария Николаевна Неуймина[99 - Неуймина (Абрамова) Мария Николаевна – астроном; выпускница Высших женских Бестужевских курсов; супруга Григория Николаевич Неуймина (1886–1946), астронома, в 1944–1946 гг. директора Пулковской обсерватории.], знавшая Нину Михайловну со студенческой юности и на протяжении всей ее последующей жизни, писала о семье Субботиных – Соколовых – Кандорских, вероятно, со слов Нины Михайловны: «Это была большая патриархальная семья со множеством чад и домочадцев, в которой еще сохранились старые слуги – бывшие крепостные. Члены этой семьи могли служить образцом тех интеллигентов-разночинцев, которые в 70–80?х гг. прошлого века группировались вокруг Московского университета. У Субботиных часто собирались друзья старшего поколения – деятели освободительного движения 60?х гг, профессора университета, инженеры», – писала она. И продолжала далее: «Молодежь привлекала в дом студентов, артистов (подругой тетки была М. Н. Ермолова), членов только что основанного общества “Передвижников” (Крамской, Мясоедов) [по преданию, художник Мясоедов на картине “Пушкин в Москве” писал лицо княгини Волконской с Н. М. Субботиной[100 - Н. М. Неуймина имела в виду картину Г. Г. Мясоедова «Пушкин на вечере у Мицкевича», написанную им между 1899 и 1908 гг.]][101 - Примечание М. Н. Неуйминой.], литераторов и писателей (на дочери Н. Гарина-Михайловского был впоследствии женат один из братьев Нины Михайловны)»[102 - Неуймина М. Н. Памяти Н. М. Субботиной // Астрономический календарь. Ежегодник. Переменная часть. 1964. М.: Гос. изд. физ.-мат. лит., 1963. Т. 67. С. 261. Н. Г. Гарин-Михайловский был по профессии инженером-железнодорожником и, скорее всего, с юности знаком с М. Г. Субботиным. Алексей Субботин, младший брат Нины Михайловны, был женат на Надежде Николаевне Михайловской (1880–?), дочери Гарина-Михайловского.].

Семья действительно была музыкальной и театральной. Мама и тетки Субботиной с детства дружили с Марией Николаевной Ермоловой (1853–1928). Любимым времяпрепровождением семьи была организация любительских театральных постановок. Нина Михайловна рассказывала об этом: «Мама и тетки дружили с детства с М. Н. Ермоловой и ее супругом. С 14 лет М[ария] Н[иколаевна] устраивала детские спектакли у них во Владыкине[103 - Дачный поселок рядом с селом Владыкино, располагавшийся к северу от Москвы, существовал в 1860–1870?х гг.; Ермоловы жили в нем летом начиная с 1869 г. Сегодня Владыкино – район Москвы.], где жили три поколения семьи Ермоловых и наших Соколовых-Субботиных. Дед мой дружил с Щепкиным… С детства мы были связаны с Малым Театром и с тем кружком московской университетской разночинной интеллигенции к[ото]рая группировалась около Грановского. Замечательная среда!..»[104 - Субботина Н. М. Письмо В. А. Мичуриной-Самойловой. 26 апреля 1948 г. // РГАЛИ. Ф. 2044. Оп. 1. Д. 380. Л. 1, 1 об.] Уже будучи совершенно взрослыми, братья и сестры Субботины, собравшись вместе, любили поставить и сыграть спектакль, и Нина Михайловна всегда участвовала в этом семейном развлечении. В ее письмах иногда попадаются описания этих домашних праздников. Всю жизнь Нина Михайловна любила театр и старалась бывать в нем, когда появлялась возможность. Уже в старости, съездив в оперу послушать «Аиду», она вспоминала: «Ее написал Верди по заказу египетского халифа по случаю открытия Суэцкого канала, и вся наша студенческая молодежь того времени распевала арии из “Аиды”… Пел их и мой отец, играла на рояле мама, в те года, когда я еще не потеряла слуха… Теперь захотелось “послушать” эту музыку крошечными остатками слуха, и вернуться к воспоминаниям детских лет… Не повлияла ли она подсознательно на мое увлечение египтологией? Я поймала себя вчера на “профессиональной” – историко-археологической оценке постановки!»[105 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 15 января 1949 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 50 об.]

М. Н. Неуймина вспоминала: «Дети Субботиных – 4 брата и 2 сестры – росли в этой культурной семье, впитывая лучшие традиции русской интеллигенции. Когда началась борьба за высшее образование женщин, тетушка Н. М. Субботиной – О. В. Соколова – уехала учиться за границу, где получила звание доктора медицины». Их друзья подбирались из того же самого круга; как рассказывала Субботина, «…мы подобрались из литературной среды – дочь [Галины] Михайловны – внучка А.И. и В. Ф. Одоевских, внучка брата Н. М. Языкова… – и заканчивала не без грусти: – Марья Ал[ександровна] Островская-Шателен[106 - Островская-Шателен Мария Александровна (1867–1913) – старшая дочь драматурга А. Н. Островского; литератор, художник; супруга М. А. Шателена.] была мой друг…»[107 - Неуймина М. Н. Памяти Н. М. Субботиной // Астрономический календарь. Ежегодник. Переменная часть. 1964. М.: Гос. изд. физ.-мат. лит., 1963. Т. 67. С. 262.].

Разумеется, образование детей, одинаково мальчиков и девочек, соответствовало самым высоким стандартам. По словам М. Н. Неуйминой, «В девять лет Нина Михайловна говорила на двух языках, недурно рисовала, училась музыке. Ее начали готовить к поступлению в женскую гимназию…»[108 - Там же. С. 262–263.]. Подытоживая в глубокой старости эту часть своей жизни, Нина Михайловна писала: «И вот мысленно я переживаю теперь свою молодость, когда мы, интеллигенты-разночинцы, были так близки к Университету и его профессорам, когда Малый театр был для нас вторым университетом, когда Москва наша кипела и бурлила, обсуждая и осуживая реформу 61 года. <…> Как интересно было пережить эту эпоху, бесконечно, настойчиво веря в победу правды»[109 - Субботина Н. М. Воспоминания. Не позднее 23 февраля 1960 г. // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 2 об., 3.].

Замечательная любящая, умная, дружная и, заметим в скобках, вполне обеспеченная семья, интересные друзья… Казалось, перед юной Ниной Субботиной открывались прекрасные перспективы, но однажды случилась беда и Нине Михайловне пришлось слишком рано узнать, насколько хрупка человеческая жизнь. «Среди такой кипучей молодой жизни русской интеллигенции росла и я, готовясь в школе… И вдруг тяжелая скарлатина. Никаких сывороток еще не имелось. Я очнулась с потерей слуха и острым суставным ревматитом. 3 года ушло на лечение, а потом на ученье дома», – коротко и прозаично написала она в своих воспоминаниях[110 - Там же. Л. 3 об.]. Н. М. Неуймина перевела это на более понятный и прямой язык: «…продолжительная и жестокая болезнь надолго приковала ее к постели. – Очнулась Н. М. Субботина уже совершенно глухой с поражением речи, с парализованными ногами»[111 - Неуймина М. Н. Памяти Н. М. Субботиной // Астрономический календарь. Ежегодник. Переменная часть. 1964. М.: Гос. изд. физ.-мат. лит., 1963. Т. 67. С. 263.].

Болезнь

Нина Михайловна впоследствии писала, что заболела в 8 лет. То был скарлатинный полиомиелит. К несчастью, болезнь была не просто серьезной – смертельной. Но Нине Михайловне повезло: ее тетя, Ольга Владимировна Соколова, не только сама была доктором медицины, но и работала экстерном у Нила Федоровича Филатова[112 - Филатов Нил Федорович (1847–1902) – врач; один из основоположников педиатрии.] – врача, который первый в мире понял необходимость подготовки специальных детских врачей. Лечение и реабилитация были нелегкими и небыстрыми и, конечно, не могли восстановить полностью здоровье девочки. Но то, что она выжила, уже само по себе было чудом. Благодарность своему врачу Н. М. Субботина сохранила на всю жизнь, которая оказалась долгой и плодотворной. В 1961 г., за несколько месяцев до смерти, она написала об этом: «Узнала я из “Мед[ицинского] работника” об открытии памятника дорогому Нилу Федоровичу Филатову, который меня лечил в детстве и вылечил от смертельной болезни, оставив своей ласковой сердечностью память до глубокой старости. А мой друг Елизавета Михайловна Пузанова и Ольга Дмитриевна Глаголева рассказывали мне, что Нил Федорович помнил обо мне и говорил, что это был случай один на 10000, что я выжила, хотя потеряла слух и свободное передвижение. Было мне тогда 8 лет, а на костыли я встала в 12, после 6 ортопедических операций и двухлетнего лечения в Одессе и Евпатории…»[113 - Субботина Н. М. Письмо Г. Н. Сперанскому. 9 июня 1961 г. // Архив РАН. Ф. 1682. Оп. 1. Д. 574. Л. 1.].

Таким образом, в 8 лет Нина Субботина навсегда осталась глухонемой и только через четыре года, когда ей исполнилось уже 12 лет, она смогла снова встать с постели и ходить, но только с помощью костылей. Трудно представить себе ужас здоровой, веселой, любознательной девочки, всегда окруженной шумными родственниками и друзьями, проснувшейся однажды в мире, лишенном звуков, лишенной возможности позвать маму или встать с постели. Такая беда могла сломать не только саму девочку, но и всю ее семью. Однако этого не случилось. Веселая и шумная семья Субботиных ни на секунду не исключала больную дочку из своей повседневной жизни. «Родители, страстно любившие старшую дочь, долго, но, увы, безуспешно лечили больную у всех знаменитых врачей того времени», – пишет М. Н. Неуймина[114 - Неуймина М. Н. Памяти Н. М. Субботиной // Астрономический календарь. Ежегодник. Переменная часть. 1964. М.: Гос. изд. физ.-мат. лит., 1963. Т. 67. С. 263.]. Про отношение родных братьев и сестер, прочих родственников к Нине написала в автобиографии друг и коллега Субботиной Н. М. Штауде[115 - Штауде Нина Михайловна (1888–1980) – астрофизик, математик; монахиня.]: «Любимица всей многочисленной семьи, в 8-летнем возрасте она заболела тяжелой формой скарлатины. Приговор лечивших ее врачей не оправдался: она выздоровела, но лишилась при этом слуха и свободного употребления парализованных ног. Ходила на костылях с детства до глубокой старости. В семье было сделано все возможное для развития и обучения ребенка, оказавшегося очень талантливым»[116 - Штауде Н. М. Автобиография // На рубежах познания Вселенной (Историко-астрономические исследования, XXII / Под ред. А. А. Гурштейна. М.: Наука. Гл. ред. физ.-мат. лит., 1990. С. 405.].

Мама и тети, братья и сестра Нины Михайловны, кузены и кузины опекали ее всю жизнь, но главным другом в одночасье оказавшейся совершенно беспомощной девочки стал ее отец. Это именно он часами разговаривал с дочкой, рассказывал ей о звездах. Это он дал ей в руки свою драгоценную астрономическую трубу. М. Н. Неуймина описывает, как другие взрослые: мама, тетки – пытались развлечь, развеселить и чем-то заинтересовать больного ребенка. Но… безуспешно: «Они старались чем только возможно облегчить ее тяжелое безрадостное состояние. Мать пыталась учить ее различным рукоделиям, но ни вышивание, ни искусство делать цветы, ни даже любимое раньше рисование не могли занять пытливый ум ребенка». Однако, «…разглядывая со своей постели ночное небо и беседуя с отцом о звездах, девочка заинтересовалась астрономией и попросила приобрести для нее астрономическую трубу. Ее желание было выполнено, и она стала наблюдать небесные светила (через открытое окно)»[117 - Неуймина М. Н. Памяти Н. М. Субботиной // Астрономический календарь. Ежегодник. Переменная часть. 1964. М.: Гос. изд. физ.-мат. лит., 1963. Т. 67. С. 263.]. Как написала сама Нина Михайловна в одной из автобиографий: «И “папин телескоп” был моим добрым спутником и руководителем в изучении неба»[118 - Субботина Н. М. Автобиография. Б.д. // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 3 об.]. Остальное, как это принято говорить, история…

Нина Михайловна влюбилась. Наверно, впервые в ее короткой тогда еще жизни и сразу навсегда. Астрономия стала ее любовью, спасением, а со временем – профессией. И сделал это ее папа – человек безумно занятой и важный, организатор работы железных дорог и бурно развивавшихся заводов. Именно отец и тетя-врач – Ольга Владимировна Соколова – стали учителями Нины, поскольку речи о гимназии, конечно, идти больше не могло, но и оставить ребенка без образования было немыслимо для Субботиных. «Среднее образование она получила дома, – пишет Неуймина, – так как общественная школа из-за глухоты исключалась. Отец и тетка-врач прошли с ней полный курс женской гимназии. Болезнь не отразилась на блестящих способностях Н. М. Субботиной; одаренная девочка быстро усваивала все предметы гимназического курса. Особенно легко ей давалась математика, которой она занималась с большим интересом»[119 - Неуймина М. Н. Памяти Н. М. Субботиной // Астрономический календарь. Ежегодник. Переменная часть. 1964. М.: Гос. изд. физ.-мат. лит., 1963. Т. 67. С. 263.]. По воспоминаниям Неуйминой, Нина Михайловна сама придумала «азбуку пальцев», и все родные и близкие Субботиной научились говорить с ней при ее помощи[120 - Неуймина М. Н. Н. М. Субботина. [Некролог] // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 6.]. Н. М. Штауде также писала об образовании, полученном Ниной Михайловной: «Она могла читать и писать на нескольких языках, прекрасно знала математику, историю, могла часами работать в архивах Публичной библиотеки и в Пулковской обсерватории»[121 - Штауде Н. М. Автобиография… С. 405.].

Когда дочь немного подросла и ее интерес к науке стал очевиден, Михаил Глебович ввел ее в круг своих друзей: ученых, путешественников, инженеров, познакомив между прочим, с Д. И. Менделеевым, А. П. Карпинским, И. В. Мушкетовым, М. А. Шателеном и многими другими. Он сопровождал ее на заседания различных научных обществ, членом которых являлся, как, например, Русского географического общества. «Папа мой был член и возил меня на собрания с 1895 года!! Кого я там видела!.. Все друзья папины путешественники, его тов[арищи] по трем Вузам, где он учился, [сначала] ЛГУ, где слушал Менделеева», – вспоминала Н. М. Субботина в 1959 г.[122 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 18 апреля 1959 г. Л. 144.] Но самым большим подарком дочери стала построенная по личному проекту М. Г. Субботина и под его наблюдением ее собственная маленькая, но настоящая обсерватория. Хотя, конечно, истинным подарком стала полноценная, интересная, насыщенная событиями, людьми, впечатлениями и научными исследованиями жизнь, которую отец сумел подарить своей дочери несмотря на ее смертельную болезнь и непоправимое увечье.

Глава 2

НАЧАЛО НАУЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Собольковская обсерватория. Солнечные пятна

Первая встреча Нины Михайловны с астрономией произошла в раннем детстве и, по ее утверждению, запомнилась на всю жизнь. 8 мая 1958 г. она рассказа об этом знаменательном событии в письме Г. А. Тихову: «…отец мой дал мне свой любимый телескоп (Фраунгофера), который он с великим трудом приобрел, когда мне было 4 года: он поставил меня на стул и показал Луну… Представьте что я до сих пор помню эту Луну, хотя она показалась мне блином: не по глазам ясным и отчетливым в детстве – не то что теперь! – спустя свыше 60 лет наблюдений Солнца!»[123 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 8 мая 1958 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 134.] И продолжала после небольшого отступления: «А как увеличился масштаб Вселенной нам доступной, за эти 75 лет!?! Так вот, я стою перед ней, как девочка перед Луной и почти пытаюсь лизнуть окуляр, как тогда и спрыгнуть на пол со стула…»[124 - Там же. Л. 134 об.].

Через год, 26 сентября 1959 г., Н. М. Субботина писала коллеге юности, пулковскому астроному Софье Васильевне Романской (1886–1969) в связи с известиями об успешном запуске советского лунохода: «Изумительно – ракета на Луне!! После Жюль Верна я дожила до нее!!!? А Хрущев еще более радует и изумляет!! Молодец он!!! Какие у Вас новости на небе? Нет ли кометы? Ведь вот, в 1456 г. Карл VII испанский стрелял в комету Галлея, не попал! А мы прицелились и точно попали в море Ясности!! – и продолжала далее о своем личном опыте «общения» с Луной: – Я наблюдала Луну в Ницце на горной обсерватории, в большой рефрактор, изумительно было!! И еще успела повидать ее в ГАИШе у Штернберга и в ГАО у <…>[125 - Фамилия вписана простым карандашом неразборчиво.], но первое впечатление было в 4 года, когда папа купил трубу 87 мм Фраунгофера и показал мне, поставив на стул… На всю жизнь запомнилось!!»[126 - Субботина Н. М. Письмо С. В. Романской. 26 сентября 1959 г. // Архив ГАО РАН. Ф. 38 (С. В. Романская). Л. 2.]

Детские, юношеские беседы с отцом об астрономии, с тетей-врачом о науке остались с Ниной Михайловной на всю жизнь. Она не раз упоминала об этом в письмах друзьям и коллегам. Например, в письме к С. К. Костинскому[127 - Костинский Сергей Константинович (1867–1936) – астроном; сотрудник Пулковской обсерватории; член-корреспондент Императорской академии наук с 28 ноября 1915 г. по физико-математическому отделению (по разряду математическому).] от 9 июня 1910 г. из Крыма она писала, рассказывая о проводимых ею наблюдениях кометы Галлея: «У нас на башне образовалась целая обсерватория, и я должна была читать лекции и показывать звезды – девочки не уходили раньше меня: подчас это мешало, но быть может со временем кто-нибудь из них займется астрономией, ведь и мне папа много рассказывал о звездах и показывал их в свою трубу»[128 - Субботина Н. М. Письмо С. К. Костинскому. [9 июня 1910] // СПбФ АРАН. Ф. 708. Оп. 2. Д. 274. Л. 6 об., 11.]. Еще в одном письме, обращенном к О. А. Федченко[129 - Федченко Ольга Александровна (1845–1921) – ботаник, ботанический художник, путешественница; член-корреспондент Императорской академии наук со 2 декабря 1906 г. по физико-математическому отделению (разряд биологический).] 26 декабря 1916 г., с сообщением о смерти тети, Ольги Владимировны Соколовой, Субботина говорила: «Как неожиданно я уехала из Петрограда и из-за какой тяжелой причины! Мучаешься теперь сознанием невольной вины, и все представляется как тетя одна была больная. А всю жизнь она провела, леча других, облегчая их страданья… Какая ей трудная судьба выпала на долю и все же, сколько она добра и пользы принесла людям. В своей любви к науке и я всецело обязана ей и папе…»[130 - Субботина Н. М. Письмо О. А. Федченко. 26 декабря 1916 г. // СПбФ АРАН. Ф. 808. Оп. 2. Д. 241. Л. 109 об.].

Свое первое полное солнечное затмение Нина Михайловна пыталась наблюдать в 1887 г. – 10 лет от роду – в Москве. Это было полное солнечное затмение 19 августа 1887 г., видимое на территории Европы, Азии и Японии. Этот первый опыт оказался для Субботиной, правда, не очень удачным, хоть и запоминающимся. Впоследствии она вспоминала: «В 1887 ожидалось над Москвой полное солнечное затмение. <…> Любители собирались на холме с темными стеклами и биноклями. А удалось увидеть корону только Менделееву на воздушном шару[131 - Орфография Н. М. Субботиной.]. У нас близ Тимирязевской с/х Академии[132 - Так в тексте. В 1887 г. она носила название Петровской земледельческой и лесной академии.] стало только очень темно – скачком… Это и было мое первое солнечное затмение!»[133 - Субботина Н. М. Автобиография. [1960–1961] // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 3 об.]

Через пять лет, в 1892 г., Субботина впервые побывала в располагавшейся на Пресне Астрономической обсерватории Московского университета и, по сведениям М. Н. Неуйминой, была очень хорошо принята там только что окончившим университетский курс Сергеем Николаевичем Блажко[134 - Блажко Сергей Николаевич (1870–1956) – русский и советский астроном; член-корреспондент АН СССР по разряду математическому (астрономия) отделения физико-математических наук с 31 января 1929 г.]. «В 1892 г. Н. М. Субботиной удалось впервые побывать в Университетской астрономической обсерватории на Пресне, – пишет Неуймина. – С. Н. Блажко очень ласково и внимательно отнесся к Нине Михайловне, подарил ей книжку К. Д. Покровского “Путеводитель по небу”, научил пользоваться астрономическим календарем. Посещение обсерватории и незабываемое впечатление от ее осмотра утвердили решение Н. М. Субботиной посвятить себя астрономии»[135 - Неуймина М. Н. Памяти Н. М. Субботиной // Астрономический календарь. Ежегодник. Переменная часть. 1964. М.: Гос. изд. физ.-мат. лит., 1963. Т. 67. С. 263.]. Сама Нина Михайловна вспоминала об этом посещении следующим образом: «В 1892 удалось мне впервые попасть на Университетскую обсерваторию на Пресне. Показали мне Луну в 10-ти мм рефрактор, меридианный круг. Рекомендовали книгу Покровского “Путеводитель по Небу”[136 - Можно предположить, что Н. М. Субботина имела в виду следующее издание: Покровский К. Д. Путеводитель по небу: Практ. руководство к астрон. наблюдениям невооруж. глазом и малой трубой. М.: П. К. Прянишников, 1894. 195 с. Его автор, Константин Доримедонтович Покровский (1862–1945), в тот момент работал ассистентом Астрономической обсерватории Московского университета, но, как следует из описания, первое издание книги увидело свет только в 1894 г. Возможно, что Неуймина, которую мы цитировали выше, пользовалась воспоминаниями Н. М. Субботиной: на обороте обложки рукописи «Автобиографии» есть надпись простым карандашом: «Получено от Мар. Ник. Неуйминой 16.1.1969» (Музей истории СПбГУ. Картон Субботиной. Л. 1). Вероятно, Нина Михайловна забыла точную дату своего посещения обсерватории или книга была рекомендована ей при других обстоятельствах.] и Рус[ский] Астрономический Календарь Нижегородского кружка[137 - Русский астрономический календарь Нижегородского кружка любителей физики и астрономии. Т. 1–37. СПб., 1895–1934.]. Они и стали на много лет моим справочником при наблюдениях. Шел тогда максимум солнечных пятен, и Бредихин[138 - Бредихин Федор Александрович (1831–1904) – астроном; член-корреспондент (cо 2 декабря 1877 г.) Императорской академии наук (физико-математическое отделение, разряд математических наук, астрономия), ординарный академик с 17 марта 1890 г.; заслуженный профессор и декан физико-математического факультета Императорского московского университета; в 1873–1890 гг. директор обсерватории Московского университета; в 1890–1895 гг. директор Пулковской обсерватории.] сообщал в “Русских Ведомостях” о появлении очень больших групп. Я стала их наблюдать в папину трубу на даче, да с тех пор и пронаблюдала 5 циклов за 730 оборотов Солнца»[139 - Субботина Н. М. Автобиография. [1960–1961] // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 4.].

Нине Михайловне исполнилось 18 лет, когда в 1895 г. семья переехала в Петербург. Причиной послужил переход Михаила Глебовича на службу в правление Сормовских заводов, располагавшееся как раз в Петербурге. Это обстоятельство оказалось очень удачным для юной Субботиной. «Мне с переездом в Петербург прежде всего захотелось побывать в Пулково. Молодой Костинский показал мне обсерваторию, посмотрел мои рисунки пятен», – вспоминала она[140 - Там же.].

Это первое посещение Пулкова, в котором впоследствии Нина Михайловна провела, наверно, лучшие годы юности, в котором она встретила таких же, как она, молодых, увлеченных астрономией коллег, ставших друзьями на всю жизнь, места, которое ассоциировалось у нее с подлинным научным содружеством, Субботина не забывала никогда. Через много лет она напоминала об этом событии С. К. Костинскому: «Как быстро бежит время: давно ли я кажется была в Пулково в 1-ый раз 30/VIII 1895 г., и Вы показывали мне Обсерваторию, а вот уже прошло 40 лет!!» – писала она 26 октября 1935 г.[141 - Субботина Н. М. Письмо С. К. Костинскому. 26 октября 1935 г. // СПбФ АРАН. Ф. 708. Оп. 2. Д. 274. Л. 121.] «Вчера исполнилось 55 лет, как я начала систематические набл[юдения] Солнечных пятен, – писала она товарищу юности Г. А. Тихову 13 сентября 1950 г., – и показала первые рисунки Костинскому и Ганскому[142 - Ганский Алексей Павлович (1870–1908) – российский астроном, геодезист, гравиметрист; сотрудник Пулковской обсерватории с 1905 г.; инициатор создания Симеизского отделения Пулковской обсерватории.] в Пулкове…»[143 - Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 13 сентября 1950 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 63 об.]. А летом 1958 г. она писала в письме ученику Костинского, пулковскому астроному Александру Николаевичу Дейчу (1899–1986): «…сколько лет я бывала в Пулкове в библиотеке! С 1895 г. 30 августа. Как только мы переехали в СПБ из Москвы!»[144 - Субботина Н. М. Письмо А. Н. Дейчу. 4 июня 1958 г. // Архив ГАО РАН. Ф. 10. Д. 370. Л. 1 об.]

В восьмом выпуске журнала «Известия Русского астрономического общества» за 1900 г. Александр Александрович Иванов[145 - Иванов Александр Александрович (1867–1939) – астроном; астрометрист; член-корреспондент АН СССР с 5 декабря 1925 г. по отделению физико-математических наук (разряд математических наук – астрономия).] опубликовал подробную статью с описанием Пулковской обсерватории. Благодаря ей мы имеем возможность представить, что именно увидела Нина Михайловна в тот знаменательный для нее день 30 августа 1895 г., когда С. К. Костинский впервые показывал ей обсерваторию. «Главным фасадом обсерватория обращена на север, почти перпендикулярно к Московскому шоссе, – писал А. А. Иванов. – В ясную погоду виден Петербург: купола церквей и адмиралтейского шпица красиво сияют в лучах солнца. Прекрасный вход ведет прямо в парадную залу, представляющую вид правильного многоугольника, с восьмью массивными колоннами, поддерживающими свод, который служит прочным фундаментом средней башни. В этой зале находится бюст основателя обсерватории – императора Николая I, его портрет, портреты последующих императоров, а также портреты знаменитейших астрономов. В этой же зале находится трое астрономических часов с маятниками. Над залой помещается весьма богатая астрономическими книгами библиотека, имеющая вид кругового широкого коридора. Драгоценную собственность обсерватории составляют многие интересные манускрипты, между которыми находятся рукописи Кеплера»[146 - Иванов А. А. Астрономические обсерватории // Известия Русского астрономического общества. СПб. 1900. Вып. VIII. № 4–6. С. 73.]. И продолжал: «Залы, в которых находятся инструменты, обширны и высоки. Потолки в них деревянные, стены также и притом довольно тонкие. Все это способствует быстрому уравниванию наружной и внутренней температур и таким образом увеличивает точность наблюдений…»[147 - Там же. С. 74.].

Описание инструментов, находившихся в этот период в распоряжении пулковских астрономов, сделанное А. А. Ивановым, также интересно: среди них полуденная труба и пассажный инструмент работы Эртеля; установленный на гранитных столбах меридианный круг работы братьев Репсольд в Гамбурге; 15- и 30-дюймовые рефракторы. Последний из них установлен только в 1885 г. и в 1895 г. еще совсем новый. «Длина его трубы около 7 саженей, – с гордостью пишет А. А. Иванов. – Объектив этого рефрактора отливался Фейлем в Париже, а для шлифовки был отправлен в Америку к знаменитому мастеру Альвану Кларку, который шлифовал также объектив для рефрактора Ликкской обсерватории. Металлические части Пулковского рефрактора были изготовлены братьями Репсольд в Гамбурге. Сооружение этого инструмента обошлось до 300000 рублей». «Целесообразное устройство башни, в которой помещается рефрактор, стоило не мало размышления и трудов, – отмечает Иванов. – Успешно выполнить эту задачу удалось преимущественно благодаря деятельному содействию знаменитого инженера – генерала Паукера. Верхняя часть башни приводится в движение при помощи электродинамической машины»[148 - Там же. С. 83–85.].

Рис. 4. 30-дюймовый рефрактор Пулковской обсерватории (журнал «Известия Русского астрономического общества». 1900. Вып. VIII. № 4–6. С. 83).

Не стоит также забывать здание астрофизической лаборатории: «…к юго-востоку от главного здания обсерватории, симметрично с башнею 30-дюймового рефрактора, красуется двухэтажное здание, выстроенное в 1886 году. В нем <…> помещается астрофизическая лаборатория. Главный фасад, имеющий 30 метров длины, обращен к западу и расположен по направлению меридиана. В лаборатории две комнаты предназначены для фотографических работ; из них одна совершенно темная, в другой же производятся те подготовительные фотографические работы, которые требуют дневного света. Для спектроскопических исследований отведена отдельная большая зала. Через два южных окна ее можно направлять с помощью гелиостата в течение восьми или десяти часов ежедневно солнечный свет в любое место залы в то время, как восточные окна обыкновенно плотно закрываются от света деревянными ставнями. Астрофизическая лаборатория обладает, между прочим, двумя большими спектрографами…»[149 - Там же. С. 85–86.].

Рис. 5. Башня пулковского 30-дюймового рефрактора (журнал «Известия Русского астрономического общества». 1900. Вып. VIII. № 4–6. С. 85)