banner banner banner
Три поцелуя. Питер, Париж, Венеция
Три поцелуя. Питер, Париж, Венеция
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Три поцелуя. Питер, Париж, Венеция

скачать книгу бесплатно


Но в этот момент появилась именно та самая седьмая волна, которая закутала нас обоих в один соленый смерч. Я был начеку и подхватил за руку девочку, которая не успела испугаться, лишь весело взвизгнула, а придя в себя, начала ладошкой сгонять морскую воду с лица:

– Здорово! Еще хочу.

Мы побарахтались в пучине некоторое время, затем выбрались на берег, отлежались, оделись и начали метать в море камни, кто дальше, пытаясь попасть в лунную дорожку.

– А почему море волнуется? – новые вопросы возникли в маленькой желтой голове с косичками.

– А кому понравится, когда кидают камнями?

– Оно и раньше волновалось.

– Ну, мы же не одни. Кстати, нам пора уже обратно, пойдем? – метнул я к звездам каменный кусок земли. Туда, где бледная луна уже игриво покачивала стройной ногой. Она смотрела на собственную дорожку, которая делила море на две части.

– Угу, – запустила Фортуна еще один своей тонкой ручонкой. Отряхнула ладони, поправила сарафан, я подал ей руку, и мы двинулись в обратный путь. Было заметно, что ребенок устал: мячик сдулся и уже не прыгал.

– Забирайся на шею, повезу тебя как принцессу, только, чур, за звезды не цепляться, – пытался я приободрить остатки ее духа.

– А ты принц, который сильно в меня влюблен, – сидя на моих плечах, осторожно обхватила она мою голову руками, чувствуя себя королевой бала.

– Безумной большой любовью.

Я держал ее маленькие ножки для подстраховки, те бились мне в грудь при каждом шаге, будто хотели достучаться до сердца.

– А маленькая, она какая?

– Когда женятся, заводят детей и наблюдают за большой по телевизору.

– Значит, у моих родителей маленькая, – с грустью заметила Фортуна и замолкла на некоторое время.

В холле отеля мы встретили Антонио. Он тонул в большом кожаном кресле, держась за журнал, как за спасательный круг.

– А ты что здесь?

– Вас думал перехватить. Анекдоты читаю, – предложил нам Антонио свои немного уставшие глаза, которые только что были завернуты в газету.

– А где мама? – повисла на шее отца Фортуна.

– В номере, ждет тебя. Фортуна, ты все анекдоты помяла, – начал он расправлять пострадавшую бумагу.

– Так они еще смешнее будут, – заступился я за Фортуну.

– Мы еще с дядей Оскаром прогуляемся перед сном. А ты беги к маме, – посмотрел Антонио на свою дочку.

– Нет, хочу анекдот, – осветила своими большими глазами отца девочка.

– Они для взрослых, Фортуна.

– Ну и что?

– Ладно, слушай. «Вечер обещает быть замечательным», – солнечно улыбнулся день. «Вечер наобещает, а мне расхлебывай, – недовольно зевнуло утро. – Пойду лучше заварю себе чаю».

– А что такое «расхлебывай»? – пропищал цыпленок.

– Ладно, Фортуна, давай к маме. Она тебе расскажет.

– Еще хочу!

Мы с Антонио переглянулись.

– «Уходишь?» – «Да». – «Насовсем?» – «На работу».

– Уже лучше, – улыбнулся я.

– «Вчера проснулась, а тебя нет. Где ты был, дорогой?» – «А где ты проснулась, дорогая?»

– Тоже не смешной, – пожал плечами ребенок. – Пока, дядя Оскар, пока, папочка, – поцеловала девочка в щеку отца и побежала по коридору в номер, сверкая своим свадебным платьем.

– Пока, милая! – лизнул он ее воздушным поцелуем. После этого сложил газету, и мы двинулись в бар, куда уже давно спустилась ночь. Атмосфера внутри была накурена, публика порывиста, юбки коротки, музыка игрива.

* * *

«Какое ласковое семейство улыбок», – посмотрела Лара на мужчин, встретивших ее в холле. И улыбки эти, словно гладкие прохладные рыбки, сверкающие чешуей зрачков, норовили проскользнуть под платье или даже под кожу, чтобы купаться затем там, в океане ее души, питаться ею и тут же гадить. «Нет, не люблю я улыбающихся мужчин или, точнее сказать, не доверяю», – отмахнулась она от их лести легкой походкой, оставив лифт наедине с его пустотой.

Ночь сопела, звенели звезды, танго кумара в местном баре. Из соцветий беспечно лился приятный голубоватый свет, лепестки – розовые, красные, свежие – манили в полумраке, поблескивая открытыми участками кожи, подобно тем участкам, на которых можно было возделывать сады и собирать урожаи. Мимо нас прошел мужчина с бокалом в руке, к кронам многочисленных столов – сорвать один из цветков, зная, что, скорее всего, он потеряет здесь ползарплаты, полночи, лицо наутро, и все это ради того, чтобы понюхать любовь.

Мы заняли столик подальше от барной стойки и мариновали губы в вине и бесполезных разговорах. От нечего делать я наблюдал за соседним столиком, там в поту уставших бокалов мужчина томил молчанием свою женщину, ладонь ее приютила половину лица, она грустила, словно «дама с абсентом» Пикассо. В этом взгляде читалось длительное отсутствие кого-то и полное – себя, два вселенских мазка в глазах говорили, что женщины пьют не от хорошей жизни, женщины пьют от жизни горечь глотками любви. В тумане сигарет нас обнимал Синатра. Когда неожиданно ножницами оголенных стройных ног бар ровно на две половины разрезала прекрасная женщина. Ноги направлялись прямо к нам: это была Лара.

– Такая красивая сегодня, ты что, влюбилась? – встал и начал ворошить стулья Антонио.

– Да встретила одного лет пять назад, до сих пор не оторваться, – облагородила она своими формами наш мужской клуб.

– Как ночной проспект сверкаешь, – добавил я от себя лично. Мне пришлось прибавить звук своему голосу, чтобы эти комплименты оказались ярче, нежели те, что раздавал всему залу Синатра. – Вилки замолкли, стекло перестало звенеть, мир парализовало. А всему причиной твоя красота.

– Хочешь мою жену? – расщедрился Антонио на волне испанского красного.

– Нет, для адюльтера мы слишком крепко подсели на дружбу и на красное, – поднес я бокал к губам, и лоза ароматов окутала мои ноздри.

– Какой ты добрый, Антонио. То, что ты такой щедрый, еще не значит, что я соглашусь, – засмеялась Лара.

– Нет, не добрый, он великодушный, – поддержал я в трудную минуту Антонио.

– Я знал, что ты меня никогда не предашь, Лара, – добавил он, извиняясь за тупую шутку.

– Откуда такая уверенность? – все еще обижалась на него жена.

– От рождения, – снова вступился я.

– Теперь я не уверена, – улыбнулась Лара. – Я вот до сих пор не знаю, что это такое и откуда берется, хотя пользуюсь постоянно, – поправила она свое короткое платье.

– Уверенность – это когда начихать, что о тебе думают остальные, – налил себе еще вина Антонио.

– Ну, тогда мог бы и мне заказать что-нибудь, а не философствовать, – начала изучать этикетку на бутылке Лара. – Сухим балуетесь? Я бы не отказалась от кавы.

Антонио, получив задание, двинулся к бару, ловко лавируя между отдыхающими. Вскоре мы потеряли его из виду, он канул в пучине сверкающей стаи тел, и наши глаза вернулись к столику, к корзинке с хлебом, бокалам с вином, закускам, друг к другу.

– Сколько вы уже выпили? Что-то он раздухарился, – взяла в руки салфетку Лара.

– По паре бокалов. Хочешь попробовать этот нектар? – протянул я ей свой.

– Как погуляли с Фортуной? – пригубила и вернула она мне фужер. – Терпкое очень.

– Прелестно.

– Она тебя не утомила своими вопросами?

– Нет, вопросы были исключительно сердечного плана. Мне кажется, это я ее утомил, – зацепил я пальцами бледный лоскут хамона и демонстративно положил себе на язык.

– Да уж, уснула буквально за минуту.

– Очень толковый цыпленок, – с удовольствием приватизировал я соленую терпкую плоть.

– Ага, знаешь, что она подарила папе на день рождения? Набор нарисованных от руки открыток.

– Хорошо рисует?

– Да, десять открыток с бутылками и бокалами с вином.

– Я же говорю – смышленая. Даже не понимаю, в кого из вас?

– Все лучшее в детях – от женщин. Кстати, о женщинах. Мы уже несколько дней в Испании, а ты до сих пор один. – Лара пыталась поймать мой взгляд, который блуждал по окрестностям танцующей галактики в поисках сверхновых звезд.

– Ты тоже под впечатлением этого мифа, что я ни дня не могу без женственности?

– Вот и я говорю, что странно.

– Во-первых, я на отдыхе, во-вторых, женат, – пытался я защитить свое благородное имя, отдирая от своей шкуры ярлык ловеласа и сердцееда. Так как никогда не был тем, кем меня близоруко видели друзья и знакомые. Возможно, виной тому был избыток моей фантазии.

– Только не говори мне, что ты решил вернуться к своей жене, – напомнила мне Лара, что у Антонио от нее нет секретов.

– Скажу, раз ты настаиваешь: сегодня у меня будет свидание.

– Ты серьезно? Свидание… – задумчиво произнесла Лара, и даже в этой темноте было видно, как у нее румянцем выступила зависть. – А говоришь – отдыхаешь? Где ты ее нашел?

– Сегодня днем, в холле. Она сидела передо мной, перелистывая свои бесконечные ноги, а я, еще ни разу не читавший таких интересных книг, не знал, с какой страницы начать этот роман.

– Конечно, ты же не знаешь испанского!

– Не знаю… Пока, надеюсь, что языки передаются поцелуями. Как ты считаешь?

– Какой же ты подлец, всегда умеешь так красиво завернуть. Ты настоящая отрава, ты любовный яд, счастливый недуг. В любом случае все зависит от тебя. Каждый мужчина на свидании – это, по сути, боец, штурмующий неожиданно возникшую на его пути прекрасную сексуальную крепость. Несомненно, его ждет успех, если он будет действовать под девизом: «Взять любой ценой». Еще ни одна женщина не могла устоять перед щедростью. Искренне надеюсь – у этой испанки найдется противоядие.

– Ничего личного, просто флирт.

– Будешь играть на чувствах?

– Зачем играть? Мы же не в театре. Хотя, знаешь, в школе я думал поступать на актерское…

– Зря не пошел, думаю, у тебя бы получилось. Для мужчины флирт – это система Станиславского, которую ему надо ставить постоянно, как общеукрепляющее.

– Ты права, людей тянет к сцене, одним хочется смотреть, а другим – играть, и тем и другим не хватает разнообразия, – наполнил я бокал и снова протянул Ларе.

– Как в целом у тебя? – бросила в мой бокал два кубика льда Лара.

– Не так, как в кино: работы много, любви мало.

– Но роль-то у тебя главная?

– Скорее второго плана.

– Легкое ощущение профнепригодности? – толкала соломинкой лед в фужере Лара.

– Раньше было такое: что это не твое, что твое гораздо значительней. Стоило только задуматься о смысле жизни, хотелось бежать без оглядки, – смахнул я крошку со стола легким щелчком среднего пальца. Та полетела к стройным ножкам соседнего столика.

– Вредно много думать о смысле жизни.

– Да, это словно в пропасть смотреть, пытаясь взять на мушку цель своей жизни, – нашел я еще одну и перезарядил ружье.

– Взял?

– Вроде того.

– И что же оказалось целью?

– Оскар.

– То есть?

– Я понял, что для полноты жизни очень важно увидеть себя со стороны и все время держать в поле зрения. «Я» должно следить за Оскаром, чтобы объективно ощущать этот мир. И тогда жизнь твоя проходит в формате 3D. В нас настолько много «Я», что оно заслоняет само наше бытие.

– Получается?

– Когда чувства не мешают, получается, – сделал я второй выстрел, и пуля попала в цель. Однако на выстрел никто не отозвался, даже не оглянулся.

– А ты не боишься раздвоения личности?

– Пойми, речь не идет о раздвоении. Если «Я» отвечает за продвижение личности, за положительную динамику, то Оскар – за целостность, за общую картинку.

– А сейчас я с кем общаюсь – с Оскаром или с тобой?