скачать книгу бесплатно
– А ты знаешь игру «Ехали медведи на велосипеде»?
– Ты же знаешь, как я люблю играть.
– Эта тебе понравится. Ну смотри, – вытащила она свои теплые длинные ноги из-под одеяла. – Давай, теперь свои! – сдвинулась она в постели таким образом, что наши ноги оказались друг напротив друга. – Приложи пятки к моим пяткам. Теперь вместе крутим педали. Поехали! – смеялась она, радуясь тому, как механизм из ее стройных и моих волосатых деталей начал слаженно накручивать невидимые километры.
– Куда едем? – звонко просигналил он мне.
– К тебе, – пригрелся мой завороженный взгляд на ее прелестях, сверкающих шелковым треугольником любви, и чувствовал, как во мне поднимается то самое мужское начало, именуемое концом.
– Тогда крути быстрее, женщины не любят ждать.
– Что тебе привезти? Цветов?
– Цветы есть, – подняла она с груди большую белую розу, которых было разбросано великое множество на хлопчатобумажной клумбе постели. – Лучше конфет, моих любимых конфет.
После этих пожеланий мишки, как по команде, побросали велосипеды. Фортуна осталась лежать на месте, а я накрыл ее своим телом.
– Мишки на Севере не было, взял мишку на мишке, – прошептал я ей в самые губы, будто они отвечали сегодня за слух.
– Где ты нашел? Это такая редкость, – приняла меня в свое лоно она, чувствуя, как я, размахивая тем самым красным шариком, который возникал у нее внизу живота и который был теперь крепко привязан к моему древку, вел Фортуну за собой в вечную страну сексуального запоя.
– …Красный шарик стал размером с Марс, – бормотала она, приходя в себя после моря любви.
– Ты не беременна?
– Не знаю, но у нас могли бы быть красивые дети, – открыла она глаза.
– Начнем разводить?
– Не так быстро. Хочется для начала какую-нибудь культурную программу, чтобы потом гордиться не только детьми. Давай через пару лет.
– Ок, тогда я пошел, – встал я с постели и направился в кухню апартаментов, которые мы сняли на неделю.
– Ты куда?
– Кофе заварю, – обнаружил я на стенах прелестно пасущихся лошадок. Мне показалось, что где-то я их уже видел.
– Я с тобой, – прискакала за мной Фортуна, успев натянуть трусики.
– Ты не помнишь, откуда эти лошадки на обоях? – указал я ей на стены.
– В комнате на диване точно такие же.
– Мне кажется, что сейчас мы своими страстными порывами распугали их там, они сбежали сюда.
– Все хотят есть. Они здесь кормятся, – встала неожиданно на мостик Фортуна. – Как тебе?
– Чувствую себя на Аничковом мосту. Внизу кораблики с туристами, сверху солнце, по бокам лошади, внутри тебя – все время борьба гибкости ума и тела.
– Что же ты не аплодируешь? – убрала Фортуна одну опорную руку.
– Я же готовлю! Выбирай: или кофе, или аплодисменты.
– Можно мне и то и другое?
После этой фразы кофе резко поднялся, выплеснулся на плиту и зашипел.
– Вот тебе и аплодисменты! Черт!
Фортуна ловко поднялась обратно, поцеловала меня и села за стол в ожидании кофе. Пока я разливал его, она включила телевизор. Там в новостях передавали репортаж о вооруженном столкновении на Востоке.
– Что люди сегодня такие злые? – не глядя на экран, обратилась она ко мне.
– Да не злые они, это бизнес. Могу даже предположить, что в скором будущем небольшие войны станут провоцировать с целью снять сериал, который миллионы людей будут смотреть каждый день онлайн, как смотрят Олимпиаду или другие ток-шоу. Думаю, что трансляции смогут окупить затраты.
– Ну, ты загнул.
– Шучу, мне кажется, всему виной понедельник, – кинул я ей в чашку кусочек сахара, зная, что она любила послаще.
– Мне кажется, человечество на тебя просто в обиде, – посмотрела на меня Фортуна.
– Значит, не показалось. Но не пойму, за что? Кстати, тебе со сливками? – налил я ей коричневый ароматный сок.
– Нет, мне покрепче, – взяв в руки тепло, Фортуна и ответила на первый вопрос: – За то, что украл меня у него на целые выходные. Сегодня что, опять понедельник? – с тревогой опомнилась она.
– Да, ну и что? Чего ты их так боишься? Мы же договорились: представь себе, что в понедельник я люблю тебя ничуть не меньше, чем в остальные дни.
– Одно дело представить, совсем другое – пережить.
– Переживать – святая миссия всех женщин.
– Только не моя. Я не хотела бы тебя пережить.
– Прочь тоска, пошла вон, – достал я из шкафа коробку шоколадных трюфелей, открыл и высыпал на стол.
– Уже сбежала, – взяла, улыбаясь, одну конфету Фортуна и начала медленно раздевать ее.
* * *
– Дорогой, ты можешь сделать мне одну вещь?
– Какую?
– Приятную.
– Ты нимфоманка, в хорошем смысле этого слова.
– Может быть. Знаешь единственное извращение, которое мне не удастся с тобой испытать?
– Какое?
– Измена.
– Не шути со смертью. Она шуток не понимает.
– И ты тоже? Что там, кстати, на улице, солнце есть?
– Нет.
– Паршиво. Сделай же что-нибудь!
– Хорошо, – встал я и через минуту вернулся в спальню с апельсином в руке. Но этой минуты было достаточно, чтобы настроение ее исчезло. Фортуна проигнорировала мою находчивость и лежа на спине. Цитрусом разбило воздух. Я протянул половину Фортуне. Она отказалась.
– Покорми меня с рук.
Я вложил ей дольку в губы.
– Что ты так грустишь, я же уеду только завтра.
– Мне еще никогда не было так одиноко, как будет завтра. Дни недели давно уже потеряли для меня свои названия, оставляя под простыней лишь тот факт, просыпаюсь я с тобой или без тебя, – извлекала она из себя со страстью слова, брызгаясь апельсиновым дыханием. – Если влюбленность была прикосновением, то любовь стала хирургическим вмешательством. Я устала.
– От чего?
– От того, что, чем бы я ни занималась, я всегда занимаюсь тобой, тобой и только тобой.
– Мне не хватает тепла!
– Осенью все начинают мерзнуть.
– Я куплю тебе перчатки.
– Я же про душу.
– Что, она тоже простужена?
– Хуже – заледенела, – листала Фортуна какой-то глянец, залитый фотографиями.
– Так тем более я не вижу причин для отказа, перчатки хорошие – из кожи бизона, ты сможешь ими отшлепать меня, если, не дай бог, я к тебе охладею.
– Да хватит тебе уже дурачиться. Вот посмотри сюда, – ткнула она мой взгляд в разворот журнала. – Ты же видишь, что это абсолютная бездарность: здесь света не хватает, тут фокус не выдержан, а здесь, посмотри, ноги отрезало по колено. Нет, ты посмотри лучше вот этот! – настаивала Фортуна, так что мне тоже пришлось принять участие в их обсуждении.
– А здесь тебе что не понравилось? – проникся я парой пенсионеров, которая так мило целовалась.
– Ну как, разве ты не видишь? Линия горизонта разрезала им головы.
– Зато сюжет какой! Дожить до такой старости с такой страстью – это же песня.
– Тема хорошая, но если говорить о сюжете фотографии, то он абсолютно голый. Используйте окна, арки, ветки, чтобы обрамить сюжет. Как для мелодии, ему очень нужна аранжировка, импровизированная рамка в виде причудливых облаков, арки или ветвей деревьев.
– Ну хватит, Фортуна. Смотри на мир шире, что тебя так беспокоит чье-то чужое видение?
– Я могла бы это сделать лучше, будь я фотографом в этом издании. Ну, конечно, это же дочь, или племянница, или любовница главного редактора. Почему всегда всё каким-то родственным душам и удовлетворительницам?
– Признайся, что ты просто завидуешь, – обнял я ее за плечи сзади и прижал к себе. – Неужели тебе недостаточно, что я обожаю то, что ты делаешь? Я главный твой поклонник.
– Ничего я не завидую, – попыталась выпутаться из моего капкана она. Но, сделав усилие, я завалил ее на диван, так что она оказалась подо мной. Обхватив ладони Фортуны своими над ее головой, я посмотрел ей прямо в глаза:
– Научись мыслить глобально, смотреть на вещи просто, примерно как сейчас на меня.
– Хорошо. Я красивая?
– Да.
– И вредная?
– Да, ты из тех привычек, что не бросают.
– Я хочу простыми видами, предметами заставить работать подсознание людей, понимаешь? – отвела она глаза от моих, чтобы дать пространство своей мысли. Делая это подсознательно, она ясно давала понять, что хочет выйти намного дальше моего существования.
– Подавать сюрреализм через классицизм? – отпустил я ее на волю.
– Можно и так сказать. Вот, посмотри. – Она открыла папку с фото и начала показывать мне то, что отсняла за последнюю неделю. – Видишь этих девочек с беленькими бантами, они словно ангелы, спустившиеся с небес, а этот старик – он само время.
– Классная у него палка, – попытался я проникнуться творчеством Фортуны, – словно минутная стрелка. Клюка – это вечность?
– Вот, ты тоже это видишь. Вечность – тот самый фундамент, на котором размножаются наши эмоции. То есть я своими снимками хочу показать, что мгновения всегда ярче, выше, – продолжала листать свой жидкокристаллический альбом Фортуна. – Хочу сделать серию таких замечательных кадров, где окна будут превращаться в лица, морщины – в дороги, звезды – в глаза, погода – в одежду, прикосновение – в нижнее белье. Но не только это меня волнует, я также хочу научиться выхватывать у времени и у людей те самые моменты, когда они из ремесленников вдруг становятся профессионалами, из учеников – преподавателями, из любовников – мужьями. Может быть, даже доказать, что всего лишь мгновение отделяет нас от того совершенства, к которому человек, как ему кажется, идет годами. Очень хочу сделать серию фото о жизни детей из неблагополучных семей. Как у этого детдомовского ребенка, – она остановила поток своих фотографий на снимке отвергнутого детством малыша с безухим плюшевым мишкой в руках.
– Где ты его нашла?
– Я делала репортаж в детдоме.
– Да? Я ничего не слышал об этом.
– Генрих взял меня с собой однажды. Мой учитель фотографии.
– Генрих? Опять он.
– Ничего личного, что ты так разволновался, милый?
– Всякий раз, когда ты касаешься его имени, у меня будто срабатывает сигнализация.
– Что же будет, когда я поеду с ним в Индию?
– Зачем?
– Снимать. Как говорит Генрих, если ты хочешь расширить свое сознание, то это лучшее место, именно там проходит река времени.
– Ты с ума сошла! Никуда ты с ним не поедешь, – выла уже сиреной моя охранная система.
