скачать книгу бесплатно
Получив ордер, Краснов содрал со стен обои, размыл потолки (оставил в целости только кафель в туалете, в ванной и еще на одной стене в кухне), приволок циклевочную машину и добела отчистил паркет. Через неделю квартиру было не узнать. Но вопрос с мебелью оставался открытым. Особых сбережений у Кости не было. Он ежемесячно отправлял тридцать пять рублей матери, а на его зарплату особо шиковать было невозможно. Рассчитав, что его финансов на обстановку не хватает, Краснов решил действовать поэтапно. За семьсот шестьдесят четыре рубля, в рассрочку и по знакомству, была куплена чешская гостиная. За шестнадцать с мелочью – миниатюрный, как японка, кухонный столик и четыре табуретки. За девять рублей в комиссионке найден вполне приличный кухонный шкафчик для посуды. Пустые кастрюли Костя держал в духовке, так как печь не умел.
Таким образом, одна комната была обставлена полностью, на кухне уже с трудом можно было повернуться после покупки холодильника, а вторая комната оставалась пустой, только в углу Костя держал списанный сейф, в котором хранил книги, перешедшие в наследство от старика Розенберга. По вполне понятным причинам им не было места на книжных полках.
Кроме мебели и книг были в комнате телевизор и радиоприемник ВЭФ. За стеклами в книжном шкафу стояли старые семейные фотографии. Окно и балконная дверь были занавешены дешевым тюлем, а на кухне – неожиданно яркими ситцевыми шторками. «Наверное, мать прислала», – подумала Диана. В мойке, как ни странно, не было грязной посуды. Даже чайник выглядел вполне достойно. Такой приличный эмалированный чайник, даже не очень закопченный.
– Скажи честно, ты готовился?
– В каком смысле? – спросил Костя.
– К моему приходу. Ну убирал, мыл, начищал?
– Ди, – сказал он, – я, конечно, готовился, но ты забываешь, что с детства я жил в общежитии. Вернее, с ранней юности. Это привычка.
– М-да… – протянула она разочарованно. – А я уже решила, что это для меня…
Костя уже открывал коньяк.
– Ты садись. Если хочешь, давай чуток насвинячим. Я это сделаю специально для тебя, с особым удовольствием.
Диана устроилась в большом кресле, рядом с горячей батареей, уперлась в нее ступнями и почувствовала, что начинает согреваться.
– И кофе… – жалобно попросила она. – Полцарства за большую-большую чашку горячего кофе.
– Слушаюсь, мадемуазель, – отозвался он с кухни. – Не желаете ли чего откушать?
– Костя, ты с ума сошел! На мне еще минимум три лишних килограмма, а то и все четыре.
– Да? Ты серьезно? Должен сказать, что они довольно удачно на тебе расположены.
– Глупости! Никто не любит толстых женщин!
– Глупости! – сказал Костя, внося поднос с бутербродами и бутылкой коньяка. – Девяносто пять процентов мужчин любят толстых женщин. А остальные пять – тоже любят толстых женщин, но тщательно это скрывают. Так, сейчас принесу лимон…
– А я помою руки… Где у вас тут моют руки, сударь?
– Выйди в коридор – не заблудишься. Справа не то, что тебе нужно, а слева – то.
– Откуда ты знаешь, что мне нужно?
– Ну тогда и справа, и слева – то, что нужно. Кстати, полотенца чистые.
– Значит-таки, готовился принимать гостей, обманщик?! – крикнула она из ванной.
– Каюсь!
– Принимается!
Проходя обратно в комнату, она увидела в прихожей телефон с длинным проводом и почему-то с волнением подумала, что во время их ночных разговоров, а болтали они иногда до поздней ночи, он говорил с ней уже лежа на диване. Эта мысль подействовала на нее возбуждающе, и она, усмехнувшись про себя, решила, что если так и дальше пойдет, придется просто спасаться бегством. Совершенно без повода, если, конечно, не считать поводом ее приход в холостяцкую квартиру, в ней опять появилось что-то, напоминающее сжатую пружину. Конечно, она понимала, что насилия с его стороны просто глупо ожидать (О чем это вы, мадемуазель? Что за странные мыслишки приходят к вам в голову? Кто в этой комнате подумал о насилии?), но эта внутренняя напряженность… Он был напряжен так же, как и она… Точно! Интересно, можно ли его спровоцировать? (На что, мадемуазель? Вас-то уже и провоцировать не надо! Что бы подумала ваша мама, если бы она могла читать мысли? Мысли-то у вас, как у мадам, мадемуазель, честное благородное слово. И это еще мягко сказано! Насилие… Чушь! Вас просто невозможно изнасиловать – вы не будете сопротивляться.)
«Стоп, – сказала себе Диана. – Это еще что за штучки. Точно, Маруська возомнила. Он и целовал-то меня только в щеку. Так что без глупостей. Тоже мне – Клеопатра. (Сейчас выпьешь коньяку и запоешь по-другому.) Пошлая, распущенная девчонка!»
Костя налил в рюмки золотистый коньяк и передал одну Диане.
– За что пьем? – спросила она, устраиваясь поудобнее. Костя пожал плечами.
– Давай просто выпьем за этот вечер. За тебя. За то, что мы с тобой сидим здесь, в тепле, а за окнами уже вьюга. – Он внимательно посмотрел на нее. – Выпьем за то, чтобы в нашей жизни не было одиноких вечеров. Прозит!
Они соприкоснулись рюмками, тихо звякнул хрусталь.
– Прозит!
Коньяк был крепким, и у Дианы из глаз брызнули слезы.
– Ой! – вскрикнула она.
– Лимон! Лимон бери! – посоветовал Костя. – Он с сахаром!
От лимона стало легче, а от коньяка – теплее.
– Теперь поешь, – приказал Краснов. – Пить ты не умеешь и на голодный желудок будешь буянить. Колбаса хорошая. – Он усмехнулся кривовато. – Специальная партийная колбаса.
Диана решила не ломаться и впилась зубами в удивительно вкусный, после коньяка и лимона, бутерброд. На кухне забурчал чайник. Диана представила себе белую струю пара, бьющую вверх, подпрыгивающую горячую крышку и окончательно согрелась.
Костя принес горячий кофе, и некоторое время они ели молча, бросая друг на друга украдкой настороженные взгляды.
(Мадемуазель, да он вас боится! М-да… Веселое положеньице… Он – вас, вы – его… Ну с вами-то все понятно, а он… Мягко говоря, странный факт. Не хотите ли сказать, что он – девственник?! Вот уж точно будет не до смеха!)
– Ди! – сказал он, улыбаясь. – Давай я сразу поставлю точки над Расслабься, я клянусь, что не буду до тебя дотрагиваться, пока ты сама этого не захочешь. Держишься ты, конечно, героем, но, по-моему, трусишь, как заяц.
(Браво! Он ждет, что ты прыгнешь ему на колени!)
– С чего ты взял? – она проявила выдержку и не подавилась от неожиданности. – Я что, выгляжу как-то не так?
– Выглядишь ты превосходно. Очень румяная. Но боишься. А мне не хотелось бы, чтобы ты меня боялась.
– Ну вот что, Краснов, могу тебя заверить, что на сексуального психопата ты не похож.
– Согласен. Для того чтобы относиться к тебе как к очаровательной женщине, вовсе не надо быть сексуальным психопатом. Достаточно просто быть мужчиной.
– Опять читаешь мне лекции?
– Вот уж нет, Ди! Просто хочу, чтобы ты знала: вне зависимости оттого, что я думаю и о чем думаю, все зависит только от тебя.
– Интересно, а о чем ты думаешь?! (Мадемуазель, это – провокация!)
– Я думаю, – сказал он, и Диана увидела в глубине его глаз тот же отблеск, тот же клубящийся черный дым, что и во время их первой встречи, – я думаю о том, какой у тебя нежный рот. Яркий и нежный. Как хорошо было бы коснуться его губами. Вначале чуть-чуть. Потом поцеловать его, а когда он чуть приоткроется, и я услышу твое дыхание и почувствую твой горячий, быстрый язык… Продолжать?
(М-да, мадемуазель… Похоже, мне уже недолго вас так называть. Ну чего ты молчишь, тебя же спрашивают?)
– Если тебе интересно, то, как понимаешь, я знаю что такое целоваться.
– Я догадываюсь. Но это только малая часть того, о чем я думаю. Мне продолжать?
(Ну? Решайся! Имей только в виду – это пока только разговоры. Вдруг он тебя действительно пальцем не тронет без твоего разрешения, трусиха?!)
– Мне даже интересно.
– Вот и прекрасно. Потом я поцелую твою шею, чуть ниже розового хитрого ушка, и ты услышишь мое дыхание, а не мой голос. Оно будет теплым, и это тепло пойдет по твоим плечам, спустится на грудь и в живот. Глаза твои прикроются…
(Ого! Похоже, мадам, простите, мадемуазель, что это тепло уже начало спускаться и без поцелуев. Вы рискуете, и вам, кажется, это по нраву!)
– …а я начну целовать твои плечи, ямку у основания шеи, ключицы. Сгибы твоих рук…
– Ты смотришь на меня, как кролик на удава, – сказала она. – Ну хорошо, убедил… Я действительно боюсь.
– Не надо. Не надо бояться, – сказал он. – Во-первых, я тебе обещал. Во-вторых, ничего страшного в этом нет.
– Я боюсь не тебя и не того, что все равно рано или поздно произойдет. Я боюсь себя.
– А вот этого, Ди, делать не нужно никогда. Бояться себя, своих чувств, своих эмоций. Неужели ты не веришь сама себе?
– Перестань, – она внезапно разозлилась. – Если бы я не боялась своих эмоций, я бы уже давно и ничего не боялась. Ты просто рассуждаешь как мужчина.
– Ну так я действительно не девочка! – улыбнулся он. – Но, поверь, прекрасно понимаю, что такое быть молодой привлекательной девушкой. Ди, не злись! Я правда догадываюсь, что вы, женщины, в этом плане совершенно на нас не похожи, и рад, что ты не всеядна. Я вовсе не хотел тебя обидеть и не смеюсь над тобой. В конце концов, каждый решает это для себя, и без ошибок не обходится. Извини, что я заговорил об этом.
– Да, – сказала она решительно. – Наверное, ты зря заговорил об этом, но если уж мы начали говорить, давай закончим. Я не стыжусь того, что я такая, как есть. Мне нравится, что мужчины обращают на меня внимание. Мне нравится, что они меня хотят. Я так устроена. Я – женщина. И никогда не смогу думать и чувствовать иначе. Я хочу любви. Сейчас, когда ты так говорил обо мне, мне было очень приятно тебя слушать. И ты прав – я боялась. И сейчас боюсь. Знаю, что надо относиться к этому проще, но не могу. Это как войти в темную комнату. Тебе странно это слышать?
– Нет. Просто я знаю, что войти в темную комнату легче, если ты уверен в том, кто идет рядом с тобой. А ты еще этого не знаешь.
Она махнула рукой.
– Женский роман у нас, а не разговор. Прости, Костя, я дура, что его начала. Принято?
– Нет. Ты не дура. И извиняться нечего. У нас с тобой прекрасный вечер, нам тепло, мы вместе, а на все остальное – наплевать. Все равно, Ди, самые главные в жизни проблемы – это твои и близких тебе людей. Их надо решать в первую очередь.
– Ты закоренелый эгоист, – она улыбнулась. – А как же судьбы мира?
Что с того, что ей хотелось разреветься?
– А нет никаких судеб мира, Ди. Есть миллиарды людских судеб. Твоя, моя, твоих родителей, моей матери. Это и есть мир. Нужно просто не делать зла и не жить за чужой счет.
– Это ты сам придумал?
– Нет. Это придумал один тридцатитрехлетний еврей чуть меньше двух тысяч лет назад.
– Да. Но за это Его распяли…
– Распяли, – согласился Костя. – Но с тех пор почему-то никто не выдумал другого рецепта, чтобы жить в согласии со своей совестью. Ты знаешь, Ди, – он подошел к балкону и, отодвинув занавески, посмотрел на кружащий за окнами снег. – Я понял, что скажу тебе это сегодня. Я хочу, чтобы ты была счастлива и всегда была рядом со мной. Ты близкий мне человек, и я хочу заботиться о тебе. Я хочу, чтобы ты родила нам ребенка. Двух. Трех. Сколько захочешь. Я хочу, чтобы мы были вместе.
Она молчала. Ей признавались в любви еще в первом классе, а он не сказал «Я люблю тебя». Он не сказал само слово – «люблю». Он словно избегал его. Но он сказал все, что в нем содержится, – раскрыл его смысл. Быть рядом, заботиться друг о друге, быть счастливыми, рожать детей.
Но ей хотелось услышать это истертое, затасканное, банальное «люблю», ведь это слово было, когда еще ничего не было. Из него возник мир.
– Я люблю тебя, Ди, – сказал он, отвечая на ее мысли. – Наверное, это надо было сказать в первую очередь. Я люблю тебя.
– Да, милый, – она говорила тихо. – И больше ничего не надо было говорить.
– Я все испортил, да?
– Нет. Ты все исправил, глупый. Я тоже люблю тебя. Но девушке нельзя говорить об этом первой.
Он сел в кресло напротив нее, и их взгляды встретились.
– По законам жанра ты должен сейчас сказать, что никому до меня этого не говорил.
– Я никому до тебя этого не говорил.
– Это, конечно, неправда, но мне почему-то хочется поверить.
– Ди, это правда. Я прекрасно обходился без этого.
– Тогда я тебе верю.
– Ты веришь, потому что это правда.
– Я верю, потому что хочу верить. Это не играет никакой роли, Костя. Я тебе верю.
Они опять замолчали.
– По законам жанра ты должен меня целовать уже пять минут назад.
– Это будет не просто поцелуй.
– Я знаю. Ты уже рассказывал.
– И ты меня уже не боишься?
– Я тебя никогда и не боялась. Я боялась себя.
– А теперь?
– Теперь – нет.
Он прикоснулся к ее губам чуть-чуть, нежно, как обещал. Они на мгновение замерли, словно перед тем, как броситься в ледяную воду, и Диана услышала в тишине гулкие удары своего сердца.
А дальше… Дальше она забыла о страхе и ничего не слышала, кроме своего и его дыхания. Он был так мучительно нетороплив.
Это было лучше, чем все, о чем она мечтала. Его губы, руки делали именно то, что хотелось ей в ее девичьих снах, переполненных током горячей, пульсирующей крови. Как долго она ждала, как много теряла…
