Я об этом подумала, сэр

Валерия Василевская, Галина Соловьева

Я об этом подумала, сэр

Я был счастлив! Я одолел вершину горы Агамург! Шатаясь, поднялся в рост на гранитных острых уступах и в восторге вскричал: «Победитель!»

Я наслаждался ветром, хлещущим по щекам! Блаженной усталостью мускулов и сладостью обновления! Сердце пело! Простор под ногами, с городами, с драконьими замками – теперь все мое! Мое!

Вдруг что-то треснуло в спину – и мое тяжелое тело кувырками слетело в пропасть, ударяясь о груды камней. Ощущения один к десяти, все равно впечатления гадкие. Пришлось отключать OKR и спокойно смотреть, как отец кружи́т на моно-шмеле, сметает бейсбольной битой элитную электронику.

Грохот, звоны, обломки пластмассы в брызгающем полете, не успевшие спрятаться роботы в убегающих запчастях. А папаша хохочет, в азарте колошматит блоки питания. Полагаю, это опасно, когда провода оголяются? Но родитель предусмотрителен, у него до локтей водолазные резиновые перчатки, лицо прикрывают очки экстремального воздухоплавания. Я невольно вжимаюсь в кресло, закрываю ладонями голову.

– Сэр Альберт, что случилось?! – в обломках поверженных мониторов мелькают кусочки фейсов встревоженных технарей.

– Обесточьте дом и расслабьтесь.

– Убирайтесь вон! Все уволены!

Се ля ви, мой предок подвержен непредсказуемым приступам воспитания сына-наследника. Он уверен: на пятом десятке я обязан «бросить паясничать», чтоб гонять по планетам Подсолнечной финансовые потоки. Зачем? Системы отлажены. Двадцать пять или сто миллиардов намоют потоки в год, на несуетное бытие семейству Ротвейлеров хватит.

Насладившись эффектным разбоем, папаша ставит шмеля почти над моей головой и прыгает из кабинки. Энергичный, высокий, подтянутый, с усами а ля Питер I. И с характером сумасбродного древнерусского государя, как известно, убившего сына. Он почти наступает мне на ноги. Это плохо. Значит, сегодня изгаляться будет по полной. Прекрасно знает, как трудно достается мне опыт общения. С тех пор, когда Вильсон и Лейла, неразрезанные близнецы, попытались меня трахнуть в колледже, я от близости тел человеческих рефлекторно впадаю в премерзкое предобморочное состояние. И сердце надрывно колотится, и в глазах темнеет, и пот пробивается, где ни попадя.

– Ты дрожишь, как бурдюк с дерьмом, – выдает презрительно папочка.

Я согласен. Я отвратителен под подушками дряблого жира. У меня отвислые щеки, вечно красный сливовый нос и сосисочные губошлепалки, на данный момент изогнутые в гримасе вечного мученика. Я украдкой жму кнопку на кресле, но колесики упираются в бурелом опрокинутой мебели. Я в ловушке. Мучитель хихикает и делает шаг вперед, наступает, хотя ближе некуда.

– А представь, сынок, – заявляет медлительно-словоохотливо, нависая, как жирный паук над смертельно отравленной мухой, – надоело мне ждать тридцать лет просветления идиота. Мне сто сорок, я тоже не вечен. Я хочу передать свое дело в надежные, сильные руки. И черт бы меня побрал, если этого я не сделаю! Предлагаю родить мне внука, или я подарю тебе брата.

Я потею под едким взглядом, я не в силах помыслить об этом!

– Упрощаю задачу.

Родитель достает из грудного кармана пачку новеньких фото-мото (если «мотус» – значит, движение) и швыряет мне на колени. Молодые эффектные девушки, чуть прикрытые легкими платьицами, восклицают: «Хелло, сэр Альберт!» И приветливо машут ладошками, в непрерывном волнении танца демонстрируют генетически отточенные фигурки. Сдержанно и кокетливо, в соответствии с пунктом закона «О соблюдении нравственности».

Но в моем воспаленном мозгу гнутся жуткие жирные черви! Раздирающие когтями мою нежную кожу под брюками! Я с трудом подавляю крик. Истерично вжимаю пальцы в подлокотники мягкого кресла, чтоб не сбросить карточки на пол. Я обязан перетерпеть. Перестрадать ради едкой снисходительности папаши. Ради пары сотен спокойных и беззаботных лет, обеспеченных спелыми долларами, испокон, по праву рождения. Я обязан во всем соглашаться, чтобы ОН не лишил меня ПРАВА.

– Объясняю: дочки и внучки потомственных миллионеров, моих партнеров по бизнесу. Все толковы и образованы. Все работают, все независимы от папенькиной мошны. И все прекрасно воспитаны: ни одна не упустит шанса породниться с миллиардером. Я желаю, чтоб мой приемник перенял эти дивные качества. Даю тебе пару месяцев. Ты волен сам выбирать себе жену или мачеху.

И вбил мне в лоб взглядом гвоздь. Утверждая неумолимое значение ультиматума.

Я до этих слов по привычке игнорировал клекот отца. Теперь понял: дело серьезное, отсидеться в углу не получится.

– А… мама? – пустая попытка обратить негодяя к закону.

– С твоей матерью я разведусь. Что толку от старой коровы? Я выиграю суд чести, когда выплывут все обстоятельства.

Катастрофа! Я снова над пропастью, снова режусь об острые камни! Если мама получит конкретное ограниченное содержание, кто мне будет платить по счетам?

От отчаяния, я на секунды потерял контроль над собой, заскулил надрывно и жалобно. Питер I презрительно сплюнул.

– А знаешь, – загоготал, – женись-ка лучше на няньке! Как ее? Мисс Эддингтон? Она быстренько сделает бэби, ты зажмуришься и не заметишь.

– Она секретарь.

– Нет нянька! Она меняет подгузники недотепе пятнадцать лет! Тактичная, волевая, изучила твой нючный норов. И ты ее не боишься – беспроигрышный вариант.

– Она старуха, уродка!

– Неправда. Нормальная женщина, у которой нет денег на полное генетическое обновление. Решайся, слюнтяй! Два месяца!

Отец щелкнул перстнем, и шмель (юркий сын неравного брака вертолета с велосипедом) аккуратно подставил бочок. Родитель прыгнул в сиденье, окинул разгром щурым взглядом:

– Разрешу собрать новый крикрютер, как доложишь о результате, сосущим мамкину титьку. И чтоб без фокусов с клонами! Мне не нужна уменьшенная копия полудурка! – Захохотал и вылетел ведьмаком через трубу.

Я вскочил и скинул «червей». Я топтал их, ломал, давил, отвратительных, скольких, пищащих! Я ревел, визжал от отчаяния, как ревет трехлетний ребенок, самозабвенно и требовательно! Но требовать было не с кого, устал и свалился в прострации. На дно уцелевшего кресла, на крыше любимого замка, под полусферой надежного полупрозрачного купола. Где дымились осколки телфлонта прямой связи с мамулей на Марсе.

Мамочка… Вот кто Альбертика бескорыстно и преданно любит. Это она, узнав о бесчинствах, творящихся в колледже, налетела ярой орлицей, пригрозила любвеобильным близнецам жестокой расправой, а мне создала условия для длительного лечения.

Уяснив, в чем причина шизоидной психопатии сына, отец хохотал как помешанный. Велел двинуть Вильсону в нос, но сам не сдвинулся с Сириуса. А матери запретил доводить скандал до суда – Ротвейлеры не бодаются с бестолковыми и убогими. Наоборот, оплатил Симпсонам операцию. Что их сделало сразу нормальными и лишило жуткой харизмы.

Друзья потом пару лет пытались вернуть меня в мир свершений и развлечений. Я порвал с друзьями. Я понял, что отстраненность от жизни была в моем сердце всегда. Те или иные причины спровоцировали бы конвульсии недостаточной нервной системы – по сути, не так уж важно. Я познал себя. И с тех пор благодарен милой мамулечке, за то, что она поняла. За то, что она оградила сынка от опасного социума заборами и предписаниями докторов и профессоров.

Но врачи обещали отцу: если создать психопату благостные условия, его нервные аномалии со временем будут разглаживаться. Папа верит. Но если моча временами стукает в голову, он приходит, горланит и требует адекватной сыновней активности.

Зачем? Ты любишь работать – так паши, паши себе вволю. Мамулечка любит праздник – так она и тянет поток зелененьких на себя, не желает делиться с внуками, с правнуками, с пра-пра-правнуками. За двести лет без железного продуманного контроля наследники расплодятся жужжащим-жалящим роем. Я мамочку одобряю. Моя бесконечная хворь – это ее продуманное, проплаченное решение. Это ее эгоизм в союзе с моим эгоизмом.

Но сегодня ворвался чужак под ником НЕОБХОДИМОСТЬ и пихнул по насиженной попе побуждающего пинка. Прав отец, вот что самое скверное. Мне нельзя отсутствовать вечно. Мне нужен родной человек, который заменит родителя. Который великодушно будет меня обеспечивать.

Но… Что делать? Как это сделать? Я не способен заставить себя прикоснуться к… кому-то. Я даже думать об… этом заставить себя не могу. Мысли плавно качаются в тине рассуждений и воспоминаний, но когда упираются в главное – в голове туман и сумбур. И страх… Наплывающий страх, который терзал меня в колледже.

…У дальнего лифта для служащих стояла мисс Эддингтон. Треугольная, коротконогая, с отвратительно узкими бедрами под серым двубортным костюмом. Она приходит без вызова, если в ее присутствии назревает необходимость. Стоит у дверей и ждет, когда я заговорю. В моих комнатах двери подвинуты на двадцать, на тридцать метров, вдалеке я ни разу отчетливо не видел ее лица. Так, расплывчатое пятно с пятнышками подкраски. Но пятно обладает талантом тотальной предусмотрительности, граничащей с яснознанием. Оно решает проблемы – это самое главное.

– Я об этом подумала, сэр, – сообщила мисс мягким голосом в пристегнутый микрофон.

Секретарь в моем доме обязана подслушивать и подсматривать, чтоб Альбертик не утруждался указаниями и разъяснениями. А ее коронная фраза много раз проливалась бальзамом на мое истощенные сердце. Эта фраза звучит как рефрен: «Я позабочусь, сэр».

– Прежде всего, – Эддингтон опустила ресницы в клонблот. Она ни на миг не забыла, что следует доложить, но знает, я не выдерживаю разговоров с открытыми взглядами. – Леди Заза вчера объявила: ей исполнилось тридцать шесть.

Тридцать шесть?! Это явная ложь! Вот почему папа бесится! Вот почему назвал мамочку бесполезной! Но закон на ее стороне, никто не заставит женщину переменить решение.

– Вам придется смириться и выполнить распоряжение отца.

Я застонал.

– Мы выберем наиболее безболезненный из всех вероятных способов. Если клоны отклонены, то искусственное оплодотворение в любой практикуемой форме расширяет список родителей и возможный список наследников. Это будущие суды с суррогатными матерями, врачами и лаборантами. Это грязные, публикуемые, порочащие истории…

Я вспотел:

– Неприемлемо! Дальше!

– Романтические свидания… – (Я затравленно зарычал). – Могут вызвать о вас, сэр Альберт, неблагоприятные толки. Нет гарантий, что вы пожелаете доверить свою судьбу первой, второй, третьей девушке…

– Чтобы черти их всех обрюхатили!

– И тогда вам придется долго и психозатратно искать наиболее подходящую. Что опасно…

– Очень опасно!

– Нет гарантий, что первый ребенок не унаследует легкое недомогание отца. Тогда сэр Герберт потребует новых и новых внуков. Об этом юристы напишут пунктами в Договоре. Далеко не каждая девушка согласится на риск рождения не совсем здоровых детей, даже если ей обещают…

О Господи! Я стиснул голову. Это еще отвратительнее, мучительнее, бесконечнее, чем я себе представлял!

– Куда ты клонишь? Где выход?

– Решение есть всегда. Искусство секретаря в том, чтоб его отыскать. Я предлагаю вам, сэр, матричную многоходовку.

И значительно замолчала.

– Не понял. Что предлагаешь?

Мисс бросила быстрый взгляд и стала мне объяснять…

Разумеется, я дал согласие. Коль папаша с группой экспертов одобряют план Эддингтон, мне противиться не по чину. Любая ошибка станет прорехой в кармане родителя, а я, так и быть, полежу. Приму прямое посильное участие в мероприятии.

Уже через восемь дней, когда мы сидели за ленчем (длина стола десять метров, что, в принципе, тоже приемлемо), на стене зажегся экран, и прилизанный папин нотариус пожелал мадмазель и месье приятного аппетита. Изволят ли господа прослушать уже утвержденное сэром Гербертом содержание Брачного договора?

– Изволим. – Я благосклонно принял с подноса робота третье второе блюдо. Секретарь достала клонблот и стилус для беглых заметок.

Что поделать, чтоб наше дитятко называлось законным наследником, мы обязаны заключить хотя бы временный брак. Пока книжный червь лепетал про условия и обязательства, я как будто «рассеянно слушал». Но до цента пересчитал, какие доходы с недвижимости на Земле, Луне и Сатурне перекочуют карман новоявленной леди Ротвейлер.

– Прошу молодых подойти и поставить свои отпечатки, в знак заключения союза, добровольного и полюбовного.

Неприятный момент. Но пришлось. Сначала я положил ладонь на экран монитора, а Эддингтон осторожно направила свои пальчики между моими пальцами. Затем задача сложнее – ее ладошка внизу. Вероятно, сопя от брезгливости, я неловко испачкал супругу (фу, какое противное слово!) сладко-кислым трюфельным соусом. Зато бюрократ похвалил: на листе появились отчетливые папиллярные загогулины. Мы чиркнули стилусом подписи, свидетели роботы чинно сканировали свои чипы.

Удивил дворецкий – достал из отверстия на груди шкатулку для драгоценностей. А в ней – шикарные кольца и, дань марсианской моде, два обручальных браслета из солнечного алозория. С гравировкой: «Душке Козетте от влюбленного А.С.Р.» и «Супругу Альберту Сарану от безумно влюбленной Козетты».

– Сэр Герберт велел передать, – поклонилась учтиво пластмасса, напичканная электроникой.

Ну папочка и пошляк! Заковыристо издевается!

– Когда?

– Четвертого августа, перед вашей встречей на крыше.

Он сам сделал мой выбор заранее! Не иначе, вступил в гнусной сговор с продуманной секретаршей! Горечь плетью хлестнула по черепу, я задергался, захрипел, но «влюбленная душка Козетта» стояла уже далеко. Любовалась левой рукой, украшенной атрибутами великого женского счастья, и впервые пятно ее щек расплывалось взволнованны, розовым.

– Черт с тобой! – Я хлопнул дверями и направился к малым компьютерам.

За неделю я продублировал вершину горы Агамург, усмирил мечом города, и, о трепетный миг сладострастия!, возложил сундуки самоцветов перед троном моей Королевы. Альбертина томным движением подняла кружевную вуаль и изволила одарить раба благосклонной улыбкой. Я был счастлив! Я растворился в безмятежном блаженстве сближения с легкокрылой, недосягаемой…

Жизнь испортила Эддингтон. Она мягко, одну за другой, отключила цепи компьютеров и еще полчаса выводила мое кисельное тело из состояния транса.

– Я вынуждена, сэр Альберт, напомнить вам о возложенных на нашу семью обязательствах.

Что за чушь? Ну да… Что-то с папочкой… Я попробовал вялой рукой зафиксировать чашку какао… Наклонился, отпил со стола.

– А… нельзя без меня?

– Невозможно. Нас ждут в Центре счастливой семьи «Маленький ангелочек».

– Пошлость какая…

– Позвольте не согласиться с вами, сэр. Наши дети – сошедшие ангелы.

– А я полагал – бесята.

Эддингтон… Пардон, леди Зу, так она назвала себя прессе, приказала роботам тщательно вымыть сэра и упаковать в элегантный черный костюм. Любимое мягкое кресло само повезло меня в недра золоченого лимузина. Я, призна́юсь, не инвалид, но пускай никто не рассчитывает, что сделаю лишний шаг в направлении их муторных целей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.