скачать книгу бесплатно
* * *
– Сука, – выдавил сквозь зубы раскрасневшийся от злости на такую наглость Андрей, смакуя первый звук в этом злом слове.
– Сам ты сука, – прогундосила в ответ сестра. Этот ее сельский говор раздражал. – Сказала же, что отдам все скоро.
В проеме дверей материализовался синий Сергей Константинович, очень любил он ввязываться в чужие дела. Услышит любой шум и прибежит. Тем более если дочь родную обижают. Вряд ли кому-то удастся предугадать, что же он выберет на распутье: метнется за бутылкой или на звуки ссоры. Постоит, озираясь, голову почешет и…
Бухал он запоями. Специфика работы такая: две недели пашешь как конь, неделю дома сидишь. Пьешь перед телевизором, ругая то Америку, то местных бояр. Дочка приготовит что-нибудь, принесет. Приятелей выдворит, если кто-то задержится или буянить начнет. Выхаживает потом пару дней, уколы ставит, а от этого балбеса – ничего не дождешься.
– Ты как с сестрой разговариваешь, осел? – прорычал Сергей Константинович. Вернее, он попытался прорычать, но сорвался почти до писка, дал, как говорится, петуха.
– Она у меня деньги своровала! Мне платить за учебу через неделю – край! – истерил в ответ Андрей, почти переходя на плач, сопровождая при этом свои слова активной жестикуляцией.
Сестра же отводила взгляд, так ни разу в глаза и не посмотрев с того момента, как Андрей обнаружил пропажу. Она тоже красная, но не потому, что в ней злость или ненависть со стыдом. Сестра «красная» по совсем иным понятиям.
– Да срал я на твою учебу, журналист хренов. Ты вообще. – Что еще за «вообще» – узнать не довелось. Андрей перебил:
– Я у тебя на учебу ни копейки не взял, понял? Когда я у тебя бабки просил, а?
– Ты в моем доме живешь! Скажи спасибо, что вообще из квартиры не выкинул. Захотела и взяла, и че ты сделаешь? А? – Сергей выпучил глаза на Андрея, по его мнению и так уже загостившегося в этом доме. – Что? Да нихуя ты не сделаешь! Отчислят – будешь на заводе хуярить!
– Да пошел ты!
На миг все замолчали, и Андрей тупо и грозно повторил:
– Нахуй иди, понял?
Начиналась привычная сцена бытового насилия, которую чаще слышно за стеной хрупкой панельки, отделяющей от чужих глаз, но вовсе не защищающей от ушей. Отец семейства намеревался ударить сына, замахнулся здоровенной лапой, которой годами то переворачивал доски на заводе, то тыкал на кнопки погрузчика там же. Теперь вот короткими вахтами мотался туда-сюда, еще чуть дальше на север. Конфликт отцов и детей – пустяки по сравнению с тем, какие страсти бушуют в семье, где есть приемный ребенок. Андрей для Сергея Константиновича был именно таким грузом.
«Победила молодость». Ответ на несостоявшийся удар отчима прилетел прямо в челюсть. Сестра взвизгнула, здоровенная туша отчима повалилась на пол с глухим звуком, в падении ударившись о приоткрытую дверцу шкафа, отчего та со скрипом медленно открылась полностью.
Отчим уже либо и вправду подняться не мог, либо все это была симуляция, связанная с вполне разумным нежеланием получить по лицу еще раз. Стыдно, наверное, тоже было – взрослому мужику пасть от руки сопляка. Всю жизнь его сопляком считал, а тут раз – и уже лежишь.
Андрею хотелось ударить снова, но через десяток секунд тяжелое дыхание начало приходить в норму, руки стали слабеть, сердце возвращалось к привычному ритму, устав от джазового. Навалилась усталость, злость поутихла. Алкаш сраный. Настя тут же подскочила к отцу, силясь помочь ему подняться, что-то взволнованно кудахтала. Андрей, выходя из комнаты сестры, услышал его бормотание: «Нормально-нормально, доча».
Хлопнул дверью, уже своей, и полез в комод, поприветствовавший его противным запахом старины. Где-то там пылилась дорожная сумка, куда Андрей и стал судорожно скидывать вещи – одежду первым делом. Небольшой набор электроники сверху. Что тут еще? Пара книг. Больше своего-то и не было ничего. Документы. Усилители.
Когда у тебя есть дом, кажется, что вещей много. Кажется, что нажил добра, которым, в случае переезда, придется либо загрузить целую фуру, либо мотаться туда-обратно раз тридцать, чтобы вывезти все, ничего не оставив на съедение шакалам. Но ты, молодой парень, собираешь сумку, смотришь на нее и задаешься вопросом, тем же, каким когда-то задавался молодой Довлатов: «Неужели это все?» Сам себе же и отвечаешь: «Да, это все».
Читал ты Довлатова, Андрей? Не-а, не читал. Ну, хоть знаешь, кто это, и то хорошо.
Минут через десять все поутихло: сестра сидела у себя в комнате, отчим пялился в громко кричащий телевизор. Как говорят – «инцидент исчерпан». Андрей прозвенел ключами, мягко прикрыл дверь и теперь стоял на лестничной клетке, где неизменно пахло мочой. До рези в глазах, до горечи во рту, до тошноты. Понятия не имея, что дальше делать и куда идти, он зашел в телефонную книгу на своем стареньком андроиде, вдумчиво начал листать, прикидывая, кто может выручить. Не к кому. Оставаться здесь уже физически опасно: нажрется сегодня-завтра, в любой другой день, вспомнит былые обиды, которых накопилось чуть меньше, чем смятых билетиков с автобусов в кармане, и все… Не суждено Андрею будет проснуться. Передернуло. Мурашки пробежали по всему телу. Любая другая смерть показалась более достойной, чем от ножа синебота. Кто знает, что у него в голове? Иногда, когда перепьет, так буянить начинает! Дружки эти у него еще. Алкашня без мозгов, а самыми умными себя считают. «Да ты пойми, ты молодой еще, глупый: Америка хочет захватить наши ресурсы». Привычный быт теперь разрушен.
Костя не брал трубку. Андрей долго выслушивал гудки. Костя – это тот друг, с которым вообще с первого класса вместе (тут бы еще музыку из «Бригады» фоном оформить). Больше ни с кем таких доверительных отношений не было. Не будешь же у того, с кем общался на уровне «привет-привет», недельку погостить проситься? Давно уже намотал себе на ус: ни с кем твои проблемы не совокупляются в активной роли, кроме тебя самого. Стало немного смешно, но он сумел проглотить это: Андрей-то намотал, а вот Костя, которому он первым делом и стал звонить, – нет. За него же все родители решают: машину, учебу, кое-какую одежду, да даже подарок девушке выбирала мать, возбужденно порхая от одного торгового ряда к другому.
– Ах, Костик, какие потрясающие духи!
– Рад, что тебе понравилось, Тань!
Вышел из подъезда пятиэтажки. Не совсем своей, не очень и родной. Прожил тут, конечно, сколько себя помнил – всю сознательную жизнь. До этого жили неподалеку, но мать, повстречав нового мужчину, продала ту крохотную квартирку и сюда вместе с сыном переехала. Появилась еще и дочка, о которой она с детства мечтала. Дочка не настоящая, подсадная. Ну и что? Зато послушная. Подсознание съест и эту, триггеры будут спокойны, гештальт закрыт. Что ее вообще могло в отчиме привлечь? Он ведь животное, самое что ни на есть. Может, не всегда таким был? Может, от полной безысходности? Теперь и не спросишь.
Беда не приходит одна. Делайте ваши ставки, господа! Барабан зажигалки, раз чиркнув, перестал крутиться – кремень вылетел, кремня больше нет. Пришлось стрелять огонь, жестами выпрашивая его у прохожих. Этот жест почему-то все понимают.
Во дворе дети резвятся, противно скрипит ржавая качель. Идти, да, некуда, но сегодня ночь можно провести сносно: сестра увела наличку, но на карте сбережения есть кое-какие. И «сбербанк-онлайн» задорно подмигнул: сегодня можешь бухать. Может, даже на вписку какую-нибудь попадешь, а они всегда заканчиваются непредсказуемо. Не загадывай. Все равно не получится высмотреть, что за поворотом.
Можно строить планы, мечтать, ставить цели, но все обязательно пойдет наперекосяк: карта ляжет поперек, монета упадет ребром. Поэтому в целом Андрей старался никогда не загадывать. Жил как живется, глобальных целей не ставил: ночь простоять да день продержаться. Сегодня пить. Завтра заселиться бы куда-нибудь, где-нибудь перекантоваться. Собрать деньги на универ – дело третье. Вот и все. Проблемы решаются по мере их поступления. Или по мере отчисления, если совсем уж не выгорит. Академический отпуск можно взять в крайнем случае.
Добредя до остановки, он сел в первый попавшийся автобус. Подоспел бы первым другой – пил бы сейчас «Черниговское пиво», а коль уж судьба распорядилась так – пить доведется вишневый «Альтер Баер». Как вкусно звучит, а? На деле же мало того, что не лучшее, так еще и разбавленное. От такого всегда тошно утром и при первых глотках противно до невозможного, а после третьего стакана как-то отступает совсем. В туалет только по малой нужде гоняет.
Легкий ветерок прошибает тонкую куртку. Рановато Андрей ее нацепил, доверившись дневному солнцу. По ночам по-прежнему продолжает морозить. Зима еще держится, храбрится, а вот днем сейчас восхитительно: свет отражается от снега, слепит, ручьи текут, птицы щебечут, дети весело кричат, чувствуя, что до каникул осталось совсем чуть-чуть потерпеть. Настроение хорошее ровно до тех пор, пока тебя какой-нибудь мудила не обольет из лужи, торопясь проскочить на мигающий сигнал светофора. Покричишь что-нибудь вслед, кулачком помашешь – полегчает. Вот такое настроение – ворчать и жаловаться. На отчима. На сестру. На обоссанный подъезд. На скрипучую качель. На пиво и мудаков на дороге.
Давно знакомый бар, где Андрея не будет досматривать охранник, с самого открытия сидящий на стуле статуей. Постоянный посетитель, не дебошир, примелькался уже. Андрей запросто ловит короткий кивок и проходит в маленький, но высокий зал. Владельцы, стремясь увеличить выручку, даже второй этаж пристроили. Правда, лестница к нему загородила весь, и без того небольшой, танцпол. Посетителей, приходящих пошевелить туловищем, стало меньше. Да и какой-нибудь концерт тяжелой музыки от пригородных трубадуров в программу обязательно включает слем и мош. Ну и как его тут теперь устроить? Но пара столов сверху занята, людям нравится. Тем, кто приходит просто побухать, – самое то. Потягиваешь кальян на втором этаже, смотришь на плебеев и почему-то смеешься громче обычного, и напитки кажутся не такими отвратительными.
Бары, ночные клубы и рестораны – это, пожалуй, единственный тип заведений, где охранники хоть изредка становятся настоящими, переставая быть декоративным украшением. Зачем охрана дежурит в супермаркете? Зачем блюстители целый день снуют по торговым центрам в синих пиджаках? Там ведь самое интересное, что случается с ними за день, – возможность приструнить пару школьников словами: «Ты че бегаешь? У нас не бегают. Ты видишь, чтобы кто-то бегал?» Ответ школьника «Ну да. Я бегаю» обычно вызывает у такого охранника когнитивный диссонанс. Зачем сторож обитает ночами в детском саду, если даже ссыт выйти из здания, когда на вверенной ему территории орудует орда безумных подростков? Че, пацаны, АУЕ?
Вот в ночных заведениях охранник – второй человек после бармена. Бармен тебя напоит, забрав твои деньги, а охранник вышвырнет пинком, если тебе что-то не понравится. Иногда можно еще и пару неплохих таких ударов в живот схлопотать. Андрей сморщился – вспомнил, как он с Олей расставался. А еще вспомнил, как два дебила, выпятив грудь, как-то раз громко кричали в этом же баре: «Коктейли смешаны в неправильной пропорции!», «За такие мы платить не будем!», «Да я сам работаю барменом!» – и всякое подобное. На предложение покинуть заведение, оплатив чек, они не отреагировали. Тогда их вывели из здания, отвели за угол и решили проблему другим путем. Приехала Росгвардия, плечами пожала. Не в нашей компетенции, идите домой.
С Олей тогда ругались громко. Посреди лета собрались маленькой и не особо шумной компанией. Чувства уже гасли, а молодые и неопытные пока не знают, как и под каким углом подуть, чтобы вновь разгорелось. Дули, как умели: выяснилось, что Оля с недавнего времени «дружит» с другим парнем, и таким, знаете, качком. Крик, посуда летит со стола, Андрей не платит – денег нет. Поэтому получает от охранника. Друзей попросил не лезть. Да и что он сделать мог? Дрыщ versus здоровенный бык, сутки через сутки разминающий мускулы таким вот образом. С тех пор – в черном списке в том заведении. Да и больно надо. Подвальная пивнуха, где даже закуски нормально приготовить не могут. В меню грибы не указаны в составе, а в действительности – пожалуйста.
Думал, все в прошлом, думал, никаких больше истерик, повзрослел, думал. Ага. Из-за двадцати кусков отчиму вломил и без крыши над головой остался. Жалел? Вряд ли он жалел о чем-то. Не доводилось еще жалеть по-настоящему. С парнем этим, кстати, увиделись. В ту же ночь забили «стрелу». «Эти» своей компанией добрались до нужного места, а «те» подъехали на двух машинах: половина – вмазанные какой-то наркотой, половина – пьяные. Самым адекватным оказался как раз тот, что и «дружил» с Олей. Выглядел он мутным и туповатым. Просто подобных людей в мире Андрея не было, они функционируют по совершенно отличным законам. Возраст – тот же, а манера общения, дела и привычки – совсем иные. На самом деле – нормальным, отнесся с пониманием, и, узнав, что девочка сразу на двух стульях хочет усидеть, подменил хуи на пики. Жестко, конечно, но заслуженно.
Хорошее лето. С тех пор так и не встречались. Ни с качком, ни с Олей, хоть она пару раз и звонила. Андрей не брал трубку, а на плаксивые СМС с мольбами в духе «давай все вернем, я поняла, что ошибалась» никак не отзывался. Предательство сложно простить, но и ему сыскать оправдание возможно. А вот измену… Андрей был уверен, что никогда и ни от кого этого не потерпит.
Интересно, а ему она такое писала? Наверняка.
Виски-кола, сигарета, вииски-кола, сигарета, виииски-кола. Унылая публика с каждым часом все веселее, уже кто-то пляшет на маленьком, оставшемся после кастрации островке, орет что-то на переломанном во всех костях английском, так что и не разобрать, что за жижа из их ртов льется. Другая половина – без умолку трындит, наполняя заведение улыбками и смехом, создавая фоновый шум, из которого лишь изредка можно вычленить отдельные слова. Дружеские споры, признания в уважении. Андрей встретил несколько знакомых, улыбнулся, демонстрируя дружественные намерения:
1) парней, чьих имен не помнил. Так, виделись в этом же баре пару месяцев назад, разговаривали и шутили, выходя покурить. Тут постоянно выходят покурить и кого-то интересного встречают. Лицо помнишь, а имя нет.
2) двух девушек, тоже знакомыми не назовешь.
Стало скучно. Стоит в голове появиться мысли «мне скучно», так эта с(к)ука с каждой песней, с каждым стаканом пива поглощает тебя все сильнее, засасывает в свою пустоту. Она – навязчивый знакомый, который раз в пять минут монотонно бубнит тебе на ухо: «Ну что, поехали домой, скинемся на такси?» – а ты не хочешь, сегодня тебе как раз нужно хорошенько отдохнуть. Ты хочешь бухать. Нет, даже не так.
Тебе не хочется домой. Ты желаешь БУХАТЬ. По-взрослому. Стакан за стаканом, до шума в голове и желтого фонтана из пасти. Только скука эта – она в обратную сторону работает: вкус у напитка омерзительным становится, жжется на языке. Ощущается во рту как моча. Хотя, как ощущается во рту моча, могут рассказать лишь избранные. Говорить со всеми этими гоповатыми парнями и разукрашенными, мило улыбающимися девчонками нет никакого желания. Теперь уже хочется послушно ехать домой. Шлепнуться на постель. Уснуть. Только вот и дома нет, и на такси скидываться не с кем.
Закрыл счет, оставил милой официантке, на смену к которой часто попадал, сотню на чай, запихнув ее, почти последнюю, мятую, переклеенную скотчем, в эту здоровенную папку для чеков, выглядящую солиднее, чем все, кто тут находились. Вышел из бара на свежий морозный воздух, забрав из раздевалки свою сумку. Ух как посвежело!
Посмотрел на часы на дисплейчике. 02:38. Андрей попробовал еще раз набрать Косте. Лехе. Марине, школьной подруге, с которой все общение свелось к редким и уже не таким глубоким перепискам «Вконтакте» и чуть более частым взаимным лайкам в «Инстаграме». Но ведь этот человек всегда поможет. Всегда, ага. Только явно не сегодня.
В голове мелькнула мысль – поехать на дачу. Диван там есть. Пусть старый, пропахший сыростью и плесенью, но диван. На него можно упасть и выспаться. Этого сейчас хватит. Вызвал такси. Притулился на скамейку рядом с почтовым отделением, натянул наушники, дожидаясь. Долго никто не соглашался ехать в такое захолустье. Телефон почти сел, Андрей уже потерял всякую надежду, думал, как бы помягче теперь вернуться домой, сгладить конфликт, но наконец в руках завибрировало.
«Через 8 минут к вам подъедет автомобиль, ВАЗ-2121, цвет…»
* * *
«Дурак! Ты же был предупрежден!!! Я ничем тебе не смогу помочь. Выпутывайся сам…»
Глава 2
В ней нет ни одного диалога
Утро, вполне ожидаемо, оказалось серым и похмельным. Всегда знаешь, что оно будет таким, но чтобы настолько сильно от пары бокалов разрывало голову – постоянный сюрприз. Шел дождь. Лило так, что хлипкое окно в деревянной раме не выдерживало и пропускало тонкую любопытную струйку в холодный дом. Внутри было не менее пасмурно: никакого настроения у Андрея не было, только тяжелый затылок и ноющая боль во всем теле. Вот если бы он вчера выпустил из себя все, то сейчас был бы бодр и свеж. Если пьешь дешевое пойло – перед сном нужно опорожнить внутренности, и тогда будет тебе относительно нормальное утро.
Как тут пыльно-то! Внутри этого недостроенного и законсервированного дома. Под всеми этими обносками старых курток и свитеров, которыми Андрей накрыл себя, даже не поинтересовавшись, что это. Голова разрывалась, но только первые минут десять, как разомкнул глаза, – не было сил пошевелиться. Жуткий дубак просачивался сквозь старую ткань. Печь тут не топили уже несколько лет, и сквозняки по праву считали это место своей обителью.
Несмотря на все неудобства, несмотря на приятный соблазн бездействия, постепенно, по капле, в голову стали приходить мысли: ЧТО-ТО НУЖНО ДЕЛАТЬ. Вернее, по букве. Ч. Через двадцать секунд вырисовывалось уже ЧТО-ТО. И так далее. Модные постмодернисты из одного этого предложения уже сумеют сделать роман, на каждую главу по одной закорючке. Оставим же это им. Отлежался.
Нашел канистру с водой, приложился – тут же выплюнул. Ну и вонь.
Делать что-то нужно, но что? Жить. А где? Тут! А что такого? Он является одним из собственников участка, отчим тут практически не появляется, хоть платит исправно, лелея мечту о загородном доме. И в принципе устроиться здесь реально можно, но в порядок привести, конечно, придется… Печь есть, кровля цела. Значит, не все потеряно.
Именно мысль о печи придала сил продрогшему Андрею, заставила подняться с кровати и выйти покурить. Не выйти даже, а просто распахнуть дверь и сидеть на пороге на корточках, поджигая сигарету ломающимися отсыревшими спичками. Предпоследнюю.
Начал собирать хлам в мешок. Зачем вообще тут все это хранится? Разве столько банок могло когда-нибудь пригодиться? «Закатывать». Мама, как и все, рожденные при великом Совке, что-то там «закатывала». Книги писателей, давно канувших в небытие, как и страна, в которой они жили, воевали, смеялись, рожали, пили, мотали сроки, шептались, спали, ломались, чинились, зашивали носки, готовили одинаковые завтраки по утрам, строили, возвращались на трамваях домой и умирали. Их печатали столько, что это были даже не романы, а роман-газеты. Чуете разницу? Полистать и забыть. Все – хлам. Все летит в пиз…у. Но тогда хоть трамваи ходили…
Собрал три мешка, даже просторней стало. Нашел старую, едва волосатую метлу, вымел дерьмо из своего нового жилища, чуть не задохнувшись от поднявшейся пыли. Электричества нет. Ничего. Можно было бы сопли кинуть от соседей, но еще недели две – и начнут стягиваться первые дачники. Так что придется что-нибудь похитрее придумать. А пока сезон не начался, сюда и маршрутка-то доползает всего раза два в неделю.
Дождь кончился часа через два. Андрей еще немного помедлил, а потом начал выносить мусор, и вместе с бесполезным хламом из лачуги – выносил его из себя. Как-то легче становилось внутри, просторнее снаружи. Тем, что было под рукой, печь отсыревшую растопил, поначалу задыхаясь от дыма, не желавшего вылезать в трубу – нравилось ему здесь. Андрею тоже начинало нравиться. И просторнее, чем в квартире, и не бухает никто за стенкой. Не слушает дурацкую музыку из чарта. Не кричит. Уединение – слишком дорогое удовольствие для городского жителя.
Пошел в ближайший магазин, аккуратно обходя лужи, образовавшиеся в нескончаемой колее от колес. Путь не близкий – от самой последней линии дачного товарищества к остановке, к трассе. Там стоит забегаловка с гордым названием «Кафе», красующимся на выцветшей пыльной табличке, где проезжающих мимо доверчивых простаков травят шаурмой с мясом милых котят. Купил сигарет, взял фанту, минералку, пирожков с капустой, пожалев безобидных домашних животных, и отправился назад. Хотелось чего-то горячего, но ничего не было.
За три дня обжился. Познакомился с местной бабкой, которая одна и обитала во всем поселке на постоянной основе. Она попросила дров ей нарубить, с весны начав готовиться к зиме. Оно и понятно – всю жизнь проводишь в страхе оказаться ни с чем. Взамен она приглашала Андрея на обед, и они просто беседовали под звуки из телевизора. Андрей пытался чуть-чуть просветить человека, с большим интересом следящего за новостями из ящика, что же на самом деле происходит в стране. Сначала состоялись жаркие споры и препирательства, но когда в один из вечеров Андрей притащил свой ноутбук и воткнул кабель зарядного в розетку, чтобы показать, какова же настоящая жизнь в стране, пыл, с которым Наталья Владимировна отстаивала честь царя, немного спал. Обращалась она к нему так, как обращалась когда-то мать. Андрюшей звала. Позабылось, что имя может быть таким.
Андрюша сделал рядом со своим недостроенным домом настил под брезентом, куда сложил не особо нужный хлам. «Заизолировал» второй этаж дома, бесполезный и бессмысленный, чтобы лишнее тепло не уходило. По ночам, выходя покурить, плелся к чужим дачным участкам и, укутываясь тьмой, брал по охапке дров у них. И справедливее, чем воровать у одного, и не заметят. Вдруг задержаться придется, вдруг зима еще долго по ночам обороняться будет. Так пусть, на всякий случай, будет запас. Воспринималось это как квест, как игра: «накрафтить» побольше. Ценный стратегический ресурс. Может, жив еще Совок, покуда привычка не умирает?
По вечерам смотрел кино, читал давно умерших литераторов, играл на гитаре, которая нашлась здесь же. Вообще, Андрей предпочитал фэнтези – маги, орки и все такое прочее, – но, за неимением лучшего, достались Агата Кристи, Мопассан и Джек Лондон. От тех писателей, имена которых где-то в голове еще звучали, смешавшись со школьным звонком, почти тошнило. Прикасаться к этим именам можно было лишь от полной безысходности. Уроки литературы в школе были самыми противными: заучивание бессмысленных стихотворений о чем-то абстрактном и регулярные сочинения на темы вроде «Символизм в образе Наташи Ростовой», «Жанровое своеобразие комедии Гоголя». На улице весна, какое сочинение, Лариса Степановна? Вы нормальная? Если Наташа в белом платье – она просто решила явиться на бал в белом платье, а вовсе не потому, что она символ грядущих перемен в застоявшейся царской России. Литература – единственный школьный предмет, на котором должны учить морали и этике, но вместо этого там учили запоминать куски ненужного текста, уже через час выветривающиеся из головы.
Днем даже вырисовывались какие-то дела: нужно было натаскать воды из колодца, дом в порядок приводить, отмывать и придавать внешний вид. Прикола ради, скоро можно будет и посадить что-нибудь. Надо только предварительно посоветоваться с Натальей Владимировной.
Играл на гитаре Андрей не очень хорошо, но в инструментах и музыкальном оборудовании разбирался. Обучаясь в универе, только этим себя и кормил, откладывая стипендию, чтобы за эту самую учебу платить. А вот ползая по барахолкам в социальных сетях и успевая выхватить интересный девайс по низкой цене на «Авито», можно немного заработать. Если этот девайс развинтить, почистить, подклеить и выставить на продажу в той же барахолке, но уже в более респектабельном виде. Таком, что и владелец предыдущий не узнает. Состояние не сколотишь, но оборот кое-какой есть. Сейчас на дне сумки лежит два микрофонных усилителя сигнала, ждущих своего нового хозяина. Если купят по указанной цене – в кармане появится сорок тысяч. Тогда уже можно подумать о будущем. О переезде. Без денег никакого будущего нет. Удивительно, как медленно они уходят, когда их негде тратить. Вонючее «Кафе» на трассе не соблазняет к излишним покупкам.
Когда отец умер, мать хранила его вещи дома. Жизнь продолжается, в нее приходят новые люди, а вещи умерших, ну, не выкидывать же, хоть и требуют того прибывшие. Вот мать и отвезла сюда все то, о существовании чего Андрей и подозревать не мог, и переехала с концами к новому мужчине. Андрей почти не помнил отца, но все равно испытывал необъяснимый трепет теперь, когда перебирал струны его гитары, к которым никто не прикасался без малого полтора десятилетия. Гитара дерьмо, он бы такую никогда не купил.
Радовало, когда в книге находилась аккуратная пометка, сделанная вовсе не маминым почерком, его он помнил отлично – спазматичный, рвется вверх, резко вниз, как кардиограмма молодого сердца. Ускоряется страстно, замедляется в моменты поиска подходящих слов. Этот почерк был иным – целиком вдумчивым, что ли. Хотелось верить, отцовским. А чьим еще он мог оказаться?
Самым увлекательным чтением оказались письма. Разбирая деревянный ящик под кроватью со старыми документами и фотографиями, Андрей наткнулся на целую кипу писем, на диалог этих двух почерков – пожелтевшие от времени и влаги страницы оказались перепиской отца и матери в годы их молодости. Молодость была у них бурная. Андрей открыл для себя множество фактов о своей семье, которую в сознательном возрасте не застал. Открыл, как чужую банку с вкусным вареньем, затерявшуюся на чердаке и не испортившуюся. Не ел все сразу, дозировал.
Они познакомились в Крыму, еще в те времена, когда трава была зеленее, а Черное море – теплей и не было споров, чей же он, этот Крым. Люди друг в друге любили человека, а кому принадлежит полуостров – им было наплевать. Страна была одна. А может, и не так все было, откуда Андрею знать? Отец заканчивал мореходное училище и должен был проходить практику на судне, которое отправлялось откуда-то оттуда. Сам он был местный, из Севастополя. Мать – приехала туда вместе со своим школьным классом, в последние каникулы перед поступлением в университет. Не ясно, как произошла встреча, но начало было положено – переписка завязалась. Через год отец написал ей, что скоро будет в ее городе, как только судно загрузят в Норвегии. Приехав в этот северный порт, где его ждала женщина, которую видел всего один раз в жизни, он остался. Портовый город стал местом рождения Андрея. Море отец не любил, а поступил учиться только по причине незнания, что делать со своей наступающей на пятки взрослой жизнью. Мать же, наоборот, всякий раз старалась выбраться к морю поближе, хоть и наблюдала его только с берега. К любому морю, кроме Белого – холодного и близкого и оттого противного.
Воде отец предпочел сушу и его новым судном стал грузовик. В новой стране город перестал быть портовым: все сначала приватизировали, стали разорять и в итоге закрыли. Быть дальнобойщиком – вряд ли проще, чем механиком на сухогрузе, но платили в то время хорошие деньги, а рейсы были короче. Деньги – за риск.
По пьяным откровениям отчима Андрей знал, что отца убили в девяностые, когда он отправился с грузом в очередной рейс. Фуру разграбили и утопили. Тело нашли глубоко в лесу лишь спустя несколько месяцев после исчезновения. Перед глазами плыли картинки из детства. Сколько Андрею тогда было? Приехали какие-то родственники, некоторое время жили с ними. Единственный раз, когда довелось увидеть дедушку и бабушку со стороны отца. Виделись лишь их мутные силуэты, лица отсутствовали. Грозный мужчина с властным низким голосом, с отвращением смотревший на маму и на самого Андрея. Вот, что запомнилось. Вспомнил, как постоянно спрашивал у мамы: «А скоро приедет папа?» – вспомнил то чувство радостного ожидания и томительной неизвестности, как терялся в догадках, что за подарок привезет из рейса отец. От папы ничего не осталось. Когда Андрей подрос, о нем больше не заводили разговор, и никакие вещи о его существовании уже не напоминали. Раз и навсегда мать поставила точку: был отец, теперь нет, теперь есть Сергей Константинович, дядя Сережа, папой можешь не звать, но держаться будем вместе. Подкупили ребенка еще и тем, что собственную комнату пообещали. Даже обои поклеили, какие пожелал Андрей, – с динозаврами. Повелся. Вот и живи с этими обоями, променяв на них память об отце. Предатель.
Теперь Андрею повезло оказаться в храме, возведенном в честь этого человека, практически целиком состоявшем из вещей, когда-то ему принадлежавших. От писем до рубашек, которые теперь будет стыдно надеть из-за желтизны и нелепых узоров. Намеренно ли мать все это хранила, обращалась ли она к своему прошлому, или все это забытая случайность? Теперь и не спросить. Может, жалела, что связалась? Ей было всего лет двадцать, когда выяснилось, что будет ребенок. Совсем еще девочка. Или любила?
Сам собой напросился мотив, переборы гитары дополнял треск в печи. Сам вылился на желтую бумагу текст:
На всех своих старых фото
Мы вырезаем чужое лицо,
С которым теперь не комфортно,
Чтобы никогда не встретиться.
Оставлю на фоне те же места,
Фото расскажут историю вкратце,
И когда буду стар,
сам не вспомню, что это была аппликация.
Надо работу искать. Почти последнее, что было, спустил на бытовые вещи первой необходимости, неспешно прогулявшись до обитаемой окраины города. Месяц можно будет протянуть, если занять пару кусков. Велосипед бы еще, тогда даже на проезд тратиться не придется. Гнать до более-менее обитаемых мест, где хоть какая-то сила требуется, на нем, правда, целый час.
Включил ноутбук, зашел на хедхантер. Трудоустраивайтесь поудобнее, бляха. Везде нужны лишь супервайзеры, разработчики 1С и продавцы. Мать его, продавцы. Пусть так.
* * *
«Эх, ну ладно. Значит, в другой раз. Плохая новость – совсем не „вконтактный“ разговор. Ты что, давай потом, ок? Ты-то хоть как? Мы с твоей одноклассницей, Мариной, столкнулись как-то, она рассказала, что тебя забрали в армию. Неожиданно, конечно)»
Глава 3,
в которой рожают только мужчины
запевала: мы ебали Медведя
строй: мы ебали Медведя
запевала: бля буду, буду бля
строй: бля буду, буду бля
запевала: мишка плакал и стонал
строй: мишка плакал и стонал
запевала: лапой жопу вытирал
строй: лапой жопу вытирал
(народная строевая песня, уже очень много лет она передается от призыва к призыву)
Прошел собеседование в федеральную компанию, торгующую телефонами, разукрашенную в желтый цвет. Радостно напевал, возвращаясь домой на велосипеде не по размеру, который одолжил у Марины. В технике вроде всегда шарил, так что работа показалась не особо сложной. Менеджер сорок минут рассказывала ему и еще троим бедолагам, как строится зарплата: оклад – шесть тысяч, остальные деньги – процент с продаж. Пояснила, какие плюсы дает выполнение плана: все твои гроши резко умножаются на 1.2. Магия! Чудо!
Только вот она умолчала, что, если план не выполняется, умножить зарплату придется на 0.8. Заставят. За тебя умножат и поделят. Еще тринадцать процентов из этого вычтут как подоходный налог, а из-за крыс, которые обитают на торговой точке, еще по тридцать будут отбирать после инвентаризации. Воруют, к слову, сами сотрудники. Голодной смертью помирать из-за вычетов никто не желает, вот и крадут по мелочи. Замкнутый круг. Уроборос.
Умолчала она и о том, что оклад – миф похлеще древнегреческих. Нет-нет, он есть, но только до тех пор, пока ты не продал товара столько, чтобы получить с него эти самые шесть тысяч. А вот продал чуть больше, на семь, к примеру, – дадут семь, и никаких тебе тринадцати в сумме. Вот она, система: одни уйдут – найдутся новые. И так ведь дело обстоит не только в сотовых ритейлах. В этой стране так почти во всех сферах деятельности. Почти бесплатная рабочая сила.
Работа не самая приятная, если честно: в кредит инвалиду «напихать» страховок на пятнадцать тысяч? Пожалуйста! Настроить интернет на телефоне за, а-ну, сколько там по прайсу? Триста? За тысячу! Запросто! То, что вы недееспособны, – вовсе не беда, мы вам такую анкету составим, что любой банк кредит одобрит. По-другому тут просто не выжить. Региональный менеджер наседает: страховки, гарантии, настройки, сим-карты, выручка, доля аксессуаров от этой выручки. Андрей старался не жестить, стремился поступать этично.
Сначала он попробовал устроиться в магазин музыкальных инструментов, кропотливо составив скудное резюме. Ответа не получил, поэтому пришлось понизить требования к работе. Железо продать не сложно – это сделает даже дурак, – тяжело впарить воздух.
Отработал так весну. Отработал лето. Отработал даже осень.
