И когда зажглись голубые огни…

Валерий Марро

И когда зажглись голубые огни…

Глава 1

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ы

Виссарион Ильич Приказов – антиквар

Шура Брик – артистка варьете

Роман Чуднов, студент Академии искусств, художник

Сергей Удальцов – друг Романа Чуднова, богатый наследник, режиссер

Гипатия Александрийская

События происходят в наши дни.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая

Комната, напоминающая антикварную, довольно большую по размерам, лавку. На стенах висят портреты исторических персо-нажей прошлых времён. Вдоль стен стеллажи, забитые вперемежку античными фигурками, древними фолиантами, театральными мас-ками Японии, Италии, Китая. На кровати, столах, подоконниках и полу – повсюду старинная утварь, посуда, подсвечники, дамские шляпки, платья, обувь… сабли, кинжалы с алмазными рукоятками; древние амфоры, чаши, браслеты… и множество других всевозмож-ных предметов давно ушедшего быта. В центре, за широким дубо-вым столом, в древнем, сильно потертом, кресле, лицом к зрите-лям, сидит мужчина лет 50-ти. На голове – пышная кипа седых во-лос, по бокам бакенбарды, внизу – усы, лицевой овал обрамляет небольшая, клинышком, бородка. У мужчины круглые, в тонкой, металлической оправе, очки. Они приспущены, держатся на самом кончике носа, так что видны глаза, на удивление молодые и задор-ные. На мужчине изрядно поношенный, сшитый из разноцветных лоскутов, лапсердак, в руках у него отвёртка. Он пытается по-чинить вышедший из строя граммофон.

МУЖЧИНА/напевает энергично/. О-о-о… ммм… бу-бу бу-у-у-у… – да -я-а-а… бу-бу… ммм… йо-о-о… хммм… та-ра-ра- буммм… би-уммм… ду-у-у-у…

Со временем становится понятно, что это Каватина Вален-тина "Бог всесильный, бог любви" из оперы Ш. Гуно "Фауст". Про-должая напевать, мужчина накручивает ручкой пружину завода, ставит граммофонную пластинку, на которую, тщательно прице-лившись, осторожно опускает головку с иглой. Звучит 4-я симфо-ния Брамса, первая часть. Начало.

Ого-го… ого-го-го-го… Заиграл, паршивец!

Мужчина вскакивает, бегает по комнате.

Он думал меня обвести, старый ворчун! Мол, не гожусь уже ни на что! Древний я, мол, сморчок, нутро моё сгнило… А как зву-чит, стервец, вы слышите? Как волнуются скрипки? Валторны как призывно трубят? И вот… вот они, виолончели, вступили, подхва-тили божественный гимн любви. С альтами вместе!

Подпевает с оркестром.

Ту-ду-у… ту- ду-ту- ду-у-ду-у-у, ту-ду-ту-ду-ду-у-у…

Да, я маленький человек. Кто меня в этом мире знает? Никто! Ров-ным счётом! Но я единственный, кто знает тайну! Гипатия Алексан-дрийская… это она… она в мелодии Брамса! Живёт, дышит, влюб-ляется, ощущает наш земной мир! Её нега, её ум, обаяние там… вы слышите эти нечеловеческие страдания души?

Мелодия сменилась оркестровыми тутти, перекличкой духовых инструментов, пиццикато струнных. Отворачивает раструб грам-мофона чуть в сторону.

Дьявольская музыка, должен я вам сказать… Нервы с корнем рвёт! Выворачивает нутро! И судьба этой гречанки – ей под стать! Что мне, казалось бы, до этой судьбы? До взглядов на мир давно ушедших динозавров духа? В том то и дело, что из-за них … этих гениев мысли, всё и началось! Не простили ей влюблённости в жизнь и высокий полёт свободного духа. Извините, я несколько отвлёкся… Судьба Гипатии – вот что стало смыслом всей моей жизни. А она – моей музой. Яркой, ослепительной звездой! Плени-тельным образом прошлого, с чем я не в силах расстаться… вот уже столько лет!

Осторожно снимает головку проигрывателя с пластинки.

Уфф… пробрало как! А вас… вас тронуло? Ну, признайтесь, – хоть чуть-чуть… самую малость? Тронуло… да?

Картина вторая

ШУРА/входит. Сбоку – бродяжья сумка, в руке – бумажный па-кет/ Тронуло, тронуло… шандарахнуло! Кого ты снова там охмуряешь? /Смотрит/. Мышей, чё ли? Или крысу эту опять… Машку?

Заразительно хохочет.

Ставит на лавку сумку, на стол – бумажный пакет.

ОН. Это я, Шурочка, радуюсь так – заиграл вновь дружок мой! /Указывает на граммофон/. Мне без него… скучновато порой быва-ет. Вот и Машенька…

ОНА. Она… коханка твоя, на Брамса всегда из норы своей вы-лазИт. Я ж знаю! Сидит и слушает, стерва, как в филармонии вро-де, даже глазом не моргнёт… Я наблюдала.

ОН. Душа у неё нежная, Шурочка… это правда. Люблю её… за тонкость восприятия. Привык уже к ней.

ОНА. Я вот… как наверну тварюку эту наглую… веником /замахивается/ – и кончится твоя любовь! Тоже мне… лямуры здесь развёл. В моё отсутствие. Я вон… жратву принесла! /Грубо отодвинув в сторону граммофон/. Вот… хлебец с тмином /достаёт из пакета/. Жуй, дружок, пока свеж пирожок! /Нюхает/. Мм… какой пахучий… Прям из пекарни! /Отламывает кусочек, даёт ЕМУ. А вот это, Виссарик… /нежно/ кусочек "Шарлотки"… моей, любимой! /Показыват/. Они поделились со мной… а я вот делюсь – с тобой! /Отрезает равную часть и даёт ЕМУ/. Как говорят англичане:"Кто яб-локи ест – у того нет слабых мест! "

.Заразительно хохочет, чмокает антиквара в щеку/. /Доверительно/. Я педовкам этим, в белых халатах сегодня пол марафетила… Шваброй: туды-сюды, туды-сюды… целых полчаса! Ну, прям Брамс получается! Натуральный! Устала малость, конечно… зато имеем буханочку… и тортик, в придачу! А от твоего… /смотрит на граммофон/ пердуна старого… какой толк?

ОН. – Пожалуйста, Сашенька… поласковее. Он… это история. А историю уважать надо.

ОНА. – Ну харе, харе… уважаю уже. Ради тебя и терплю. Смот-ри-ка, милый, какой цымус я, в пополнение романтического гов-неца твоего/указывает на стены/, закуконила? Вынимает из сумки свёрнутый трубочкой листок. Разворачи-вает. Демонстрирует. Это изрядно помятый портрет Леонардо да Винчи.

/Пристраивая портрет на стене/. Хожу по бульварам, шуршу, ботлы в фиалках ищу. Смотрю – Версаль трёхэтажный нарисовался! Ба-шенки золотые так и сияют на солнышке, как брюлики в царской короне! Зарулю-ка, думаю, к буржуям родным. Можбыть, разжи-вусь кой-какой вещицей стрёмной… в мусбаке у них. Маханула через забор… и вижу – летит самолётик. Прям на меня! Беленький такой, симпатичный. А он… потёма… с балкона… ручкой барской своей, самолётику этому… вот так делает.

Показывает.

– А на морде – оргазм!

Показывает.

Думаю: чёй-то кабан этот… так резвится? Спермой брызжет по всей планете… от удовольствия. Развернула – а там… он, родимый. Знал бы, что самолётиком станет буржуйским… в 21 веке, не малевал бы свою мадонну.

ОН. – Таких недотёп, Шурочка, жалеть нужно. Не ведают, что творят.

ОНА. Не жалеть, а с балкона снимать – и спрашивать: "Где… урод, бабло такое, несметное, взял?" – так правильней будет! Но оставим мутную, тему… /Открываевает сумку, показывает/. Глянь лучше – чем разжилась твоя леди сегодня? /Выкладывает содержимое на стол/. Вот… само собой – выпивон… закусон! Огурчик малосольный… кол-баска – московская, не какая-нибудь… ляпшмурдяковская! И… гуляй, душа бродяжья, не хочу!

ОН. Насчёт… гуляй душа, Сашенька, я не против. Душу нашу иногда ублажать надобно. Погуляешь вволю, подкрепишь свою плоть – и чувствуешь, как внутри округлостей наших возникнет… яркое пламя…

ОНА. А музыка? Музыка… Виссарик? Вечный, бодрящий ду-шу, родник тончайших человеческих… чуйств, как ты чирикаешь мне иногда, гёрле своей Тобосской!

Меняет на диске граммофона пластинку.

Звучит "Менуэт" Боккерини.

Танцуют.

Я, Виссарик, как заявилась к тебе… сюда, сразу признала: кун-дейка твоя/указывает на интерьер комнаты/ – класс! Куда ни гля-нешь – всё куда-то тебя ведёт, всё о чём-то тебе рассказывает. О портретах я воще молчу – словно выставка какая, московская – столько морд здесь вокруг наворочено!

ОН. – Это, Шурочка, не морды, а лица. Известные… знатные люди из прошлого. Пожалуйста, выражайся, говоря о них, поинтел-лигентней… с уважением – хорошо?

ОНА. Лица – они для тебя, Виссарик. А для меня, бомжихи Шу-ры, они – рыла! Нахлебники. Что на чужом горбу сидели… и свы-сока на всех глядели! В большинстве своём… как я считаю, за редким исключением. Мне, можбыть, больше нравитесь сегодня вы… оба! Вот он…гений этот, древний /указывает на портрет Леонардо да Винчи/, со своей Моной Лизой… и ты – реальный уже, земной му-жичок, заморенный своими мечтами… /поёт, войдя в мелодию мену-эта/ о мире том, высо-оком, прекрасном… но далё-ёком!

Обнимает его, хохоча. Он смущается.

ОНА. Ой… чёй-то мы, как девица стыдливая? Зарделись все… зарумянились… Ты чё, антиквар… не зажимал на свиданках баб своих? Да?

ОН. Ну как сказать… Шурочка… Не так уж, чтоб совсем… Про-сто мы с тобой… мало знакомы. Всего лишь… несколько дней.

Идут к столу.

ОНА. Сейчас, милок, и двух минут хватает! Совпадём? Совпадём! И – кувыркаться… в отель! Время такое…

Сняла с пластинки головку граммофона.

Наслаждаются едой.

ОН. Другие времена пришли, Шурочка, а с ними – другие нра-вы. Но человечность все же осталась. Хотя и не в таком количестве, как хотелось бы… Потому что это – всегда хорошо! Ангелов лишних не бывает…

ОНА. Смотря каких ангелов, Виссарик… Те, что в небе летают – это одни…

ОН. А другие? Кто они… где ты их отыскала? /Смеётся/.

ОНА. В телеке… в телеке отыскала! Сидят… по двое обычно, и жужжат… жужжат целый день: поможжжим гражжждАне… бомжж-жам! Не оставим бродяжжжек в биде! А я им… в ящик этот: по-жжжалте… жжжуки вы навозные! Приходи-ите! Кильки свои прино-си-ите! Гречкой с гнильцой пригоща-айте, просроченный сок нали-ва-айте! Не откажжжи-и-и-мси! /Хихикает/.

ОН/входя в игру/. А ящик?.. Что же ящик-то в ответ… Шурочка? /Смеётся/.

ОНА. А ничего… Бухтит своё, как заводной… Им же, мымрам в ящике, не важнно – что скажем им мы? Им важно – что споют нам они… соловьи залётные?

ОН/с удивлением/. Соловьи?!.. А ты сказала – жужжат! /Смеётся/.

ОНА. Они, Виссарик, по-разному могут: когда приспичит им, жужжат для нас – немытых, худых и небритых! С утра, пораньше… пару минут! А потом, весь день, поют о себе, любимых: как всё вокруг у них слажено да медком ешё напомажено! Так что ангелы ангелам – рознь, Виссарик: там, в небесах, одни – а здесь, на земле, – совсем дру-гие! Переформатированные в соловьёв, как сейчас говорят… Ну лад-но… хорош трындеть! /Достает косметичку, наводит марафет/. А то шнырят там… фибры немытые, разбирают товар.

Чмокает его в щеку.

А ты давай… развлекай свою Машку. Только смотри мне… без по-стельных сцен! /Хохочет/. Ну ладно, ладно… не гундось… пошутила я! Мне в мои хезники… пардон – мусбаки пора. Через часок… опять : скок-скок-поскок, в этот милый уголок! Улю-лю… паучок ты мой антикварный! Обожжжаю!

Активно размахивая своей, бродяжьей, сумкой и напевая "То-реадор… смелее в бой, тореадор, тореадор…", уходит.

Глава 2

Глиссандирующая музыка полёта.

ПОЯВЛЕНИЕ МУХИ

МУХА/влетает/. Жжжжжжж… А-а… вот вы где, голубчики? Жжжжжж… жжжжжжж… Вот и хорррошо, что рррядышком все! Ну, и как… пошшшептались? Жжжжж… Консенсус нашшшли? Жжжжж… Опррределились по теме беседы? /Опустилась/.

ИВАН. Ну, муха… ты даёшь? Нигде от тебя покоя нет: ни там, на Земле, ни здесь, в Тмутаракани! Везде твоё жжжжжж… жжжжжж… только и слышишь!

МУХА. И не будет покоя вам… жжжжжжж, пока не поумнеете, пиплы бестолковые! Жжжжжж… жжжжжжжж… А здесь я потому, что я – Муха всехная, всё умехная! Поэтому везззде успеть должна! Пррроверить, уж коль вы меня ррразбудили, – пррравильно ли вы, глупые человечки, жжживёте? Верррно ли, вместе с царррями, себя на Земле ведёте? Я вот… пока к вам, басурррманам, летела, песенку одну пррридумала.

Взмахнула крыльями, зазвучал активный ритм. Поёт, танцует.

П Е С Н Я М У Х И

Я муха, муха, муха-бормотуха,

Проверила, проверила весь свет.

Везде одна, везде одна непруха,

Везде один и тот кордебалет!

Один другого дурит, дурит, дурит

И жалит, жалит, жалит, как оса!

Сплошное бескультурье, сплошное бескультурье

И глупая, и глупая попса!

Сплошное бескультурье, сплошное бескультурье

И глупая, и глупая попса!

Как же он мил мне и дорог,

Этот, старинный наш, дом!

Пусть мне семнадцать, пусть двести сорок –

Мысли мои лишь о нём!

Пусть мне семнадцать, пусть двести сорок –

Мысли мои лишь о нём!

Я помнить буду, буду, не забуду,

Как села я, как села на забор,

И стала вдруг свидетелем я блуду,

Что каждый… почти каждый в мире, вор!

Что делать, братцы, я пока не знаю,

Но думаю, что вскоре я смогу

Весь мир переиначить, весь мир переиначить,

А, значит, всему свету помогу!

Весь мир переиначить, весь мир переиначить,

А, значит, всему свету помогу!

Как же он мил мне и дорог,

Этот, старинный наш, дом!

Пусть мне семнадцать, пусть двести сорок –

Мысли мои лишь о нём!

Пусть мне семнадцать, пусть двести сорок –

Мысли мои лишь о нём!

Проигрыш и Танец Мухи.

Что делать, братцы, я пока не знаю,

Но думаю, что вскоре я смогу

Весь мир переиначить, весь мир переиначить,

А, значит, всему свету помогу!

Весь мир переиначить, весь мир переиначить,

А, значит, всему свету помогу!

ЦАРЬ. Очень красиво исполнено! Браво!

Бурные аплодисменты присутствующих.

СВЕТЛАНА. Да, муха, скаканула ты сюда, в Тмутаракань, надо признать, с шиком-блеском! Как в Голливудском мюзикле каком, заявилась. Классно так всё было! Я даже позавидовала тебе… чуть-чуть!

МУХА. Не завидовать Мухе надо, сарделька глазастая, а дело делать! Так что хватит лясы пустые точить! /В зал/. Зззкручиваем интригу по спирррали, господа! Пррринимайте звёздного гостя! Жжжжжж… жжжжжжжж… /Взмахивает крыльями/.

Глиссандирующий звук полёта. На сцену, откуда-то сверху, спускается мужчина. Впечатление такое, что данный персонаж залетел в Тмутаракань из космоса. Он лысоват, небольшого росточка, с рыжей бородкой клинышком, при галстуке. Ему лет пятьдесят. На нем костюм прошлого, столетней давности, покроя.

ЗВЁЗДНЫЙ ГОСТЬ

МУЖЧИНА/озираясь по сторонам, в зал/. Это куда же меня занесло? Летал, летал… и вдгуг – пустыня! Стганно… /Стало понятно, что мужчина картавит/. Там – на Земле – ни души! И здесь… /считает/ газ… два… тги… всего четвего пегсонажей! Куда я попал… кто мне скажет?

МУХА. Я скажу тебе… дружок! Попал ты в Тмутаракань. В Страну Вечной Печали и Несбывшихся Грёз.

ЛЕНИН. Вот как! Слыхал я… пго дгевнее княжество это. Но там… плодогодие было, и моге Азовское. А тут – ничего: камни, песок…и жагища несусветная! Хотел бы я знать – почему именно сюда, в эту мгачную дыгу, меня, вождя миговой геволюции, кто-то вдгуг взял… и засунул? На каком основании?

МУХА. На том основании, летун небесный, что натворил ты на землице нашей… ой-ёй-ёй сколько бед! Лет сто назад! Помнишь ещё… или память уже тебе отшибло?

ЛЕНИН. Интегесно… что же такого, несусветного, мог натвогить я, стгастный богец за всемигное счастье людей? Объясните, будьте добгы, сей, истогический, казус?

ЦАРЬ. Объясним, Ильич! И очень даже легко! Развинтил ты, дружок, всё хозяйство российское. Мужика вконец испаскудил, от Бога отучил.

ИВАН. Дал ему, вместо лопаты, винтовку в руки, и научил убивать других, не согласных с тобой, людей – так в школе нам объясняют теперь.

СВЕТЛАНА. Пшеницу забрал у сельских трудяг. Вместе с лошадью, козой и коровой… на нужды революции. А так же иную снедь.

ЦАРЬ. Тем самым обрёк крестьянские семьи на длительный, лютый голод.

ИВАН. И вот как это было!

Рэп

Исполняют Иван, Светлана и Царь. Мужчина превращается в Кулака, с которым грубо обращаются экспроприаторы, перебрасывая от одного к другому и принуждая выполнять свои приказы.

П Е С Н Я Э К С П Р О П Р И А Т О Р О В

Начинаем мы сражение

С богачами! Поражения

В этом деле не позволим,

Всех вредителей изловим!

Будем пламенно трудиться!

Стой, кулак! Не суетиться!

Вот… читай! Приказ суровый!

Поддержи порядок новый!

С нами "в жмурки" не играй -

Добровольно хлеб сдавай!

Поддержи армейский тыл -

Выводи своих кобыл!

Ты, блаженный, не ори,

И спокойней говори!

Ну, и что, что дети плачут?

Что вокруг лишь кал собачий?

Что от голода все пухнут,

И что крыша скоро рухнет?

Не скули, что вши заели,

Что не жрамши три недели,

Что корова дуба дала

И кормилицы не стало?

Вот приказ! Уйми ты злость,

Что забрал последний гвоздь!

Ведь даешь добро не мне,

А губернии! Стране

Нужно одолеть Антанту

И Петлюровскую банду!

Там Юденич, там Колчак,

А ты жилишь свой пятак?

Красной Армии и флоту

Покажи свою заботу!

Радуйся – в труде и славе

Зарождается держава!

А кто будет куролесить –

Расстрелять или повесить! –

Так сказал нам Губчека

Строгим тоном. А пока

Выноси картофель, сало

Лук, морковь. А будет мало,

Завтра снова завернём,

Всё вверх дном перевернём,

Но приказ исполним жёсткий

Большевистской продразвёрстки!

Не хотим мы жить, как встарь!

Наплюём и на алтарь,

Если партия прикажет

И вредителя укажет.

Выноси пшена мешок

И не дергайся, милок!

В наше время маузер

Всё решает сразу!

Он и пристав, и надзор,

И судья, и прокурор!

Нужен план ценой любой –

А мы возимся с тобой!

Радуйся – в труде и славе

Зарождается держава!

Нужно это понимать,

Солидарность проявлять!

А кто будет куролесить –

Расстрелять или повесить! –

Приказал нам Губчека

Строгим тоном. Всё… пока!

ЦАРЬ/помогая гению привести себя в порядок/. Вот так, Ильич, сломал ты судьбы людей, что поверили тебе. Поразмышляли они крепко… над обманом твоим, и стали приспосабливаться к новой жизни. Там потянут копеечку, здесь прихватят пшеничку…

СВЕТЛАНА. … а где подберут и то, что плохо лежит!

ЦАРЬ. И, в результате, расплодилось этих крохоборов по всей России… видимо-невидимо! Спасу от них теперь нет никакого… говорю тебе ответственно, как бывший правитель державы, доставшейся мне от тебя и твоих дружков по наследству.

ЛЕНИН. Мда-а… ошагашили вы меня, судагь. Не ожидал я услышать такую кгамолу… чегез сто лет. После неё только и осталось, что в пгогубь – да вниз головой! Ведь получается с ваших, батенька, слов, что виновником всех сегодняшних бед в Госсии является наша Великая пголетагская геволюция! И, в пегвую очегедь, я, Ульянов-Ленин, её вождь и учитель! Пгедставьтесь, будьте добгы, вы мне показались… интегесным человеком.

ЦАРЬ/неохотно/. Да царь я… вернее, бывший русский царь… Вова Путкин.

ЛЕНИН. Цагь? Не могу повегить… Чегез сто лет Великой гевлюции… и в Госсии – снова цагь?! Для чего же мы тогда, в семнадцатом, геволюцию эту делали?

ЦАРЬ. Вот и я думаю – зачем вы тогда царя… с престола турнули? И не подумали, что Царь-батюшка для русских людей – это тот же Бог, который уже на Землю спустился и, вместе с ними, живёт.

СВЕТЛАНА. Они ему… царю этому, верили, как самому себе.

ИВАН. Он для них был тогда – и кормилец, и советчик…

СВЕТЛАНА. … и судья, и комитетчик!

ЦАРЬ. И решиться убрать венценосную особу с престола – все равно, что оставить Россию без Бога!

Пауза.

ЛЕНИН. Ещё одно, сегьёзное, обвинение, судагь! Хотя согласен: есть в ваших словах… гациональное зегно. Я имею в виду многовековое, габское коленопгеклонение госсиян пгед ликом помазанника божьего. /Вдруг, интересом/. А вы… голубчик, сами-то… из какой династии будете? Из Гюгиковичей?.. Из Гомановых… что в живых тогда остались?.. Из князей Нагышкиных, быть может? Что-то я такой фамилии – Путкины – и не пгипомню? Но если не хотите гаспгостганяться на эту… весьма деликатную тему, – настаивать не буду!

ЦАРЬ. Да нет, Ильич… почему же? Скажу о себе… мне скрывать от тебя нечего. /Встал, снял с головы корону/. Не из династий я… и не из князей Нарышкиных. И уж, тем более, не из славного рода Романовых. /Положил корону, вместе с шариком, на кресло, прислонил к нему скипетр, размял плечи/. Но так уж случилось в нашей, российской, истории, что призвали меня, простого питерца, послужить родине, на царский трон возвели…

ЛЕНИН. Пгостого питегца?! На цагский тгон?! Хе-хе-хе… Вот оно что! Из пгостолюдинов, значит, мы… из габочих низов! Ну и ну… Это, скажу я вам, что-то новенькое для богобоязненной, монагхической стганы, каковой всегда являлась Госсия. Но скажу вам откговенно, дгужок: меня, как зачинщика миговой геволюции, подобный истогический факт чгезвычайно… чгезвычайно гадует! А вот то, что дегжимогд газвелось вновь повсюду, как тагаканов в помойном ведге, это весьма пгискогбный факт! Это, батенька, никуда не годится! И надобно тебе, дгужок мой, из этого дегьма как-то выбигаться. Пгичём, как можно быстгей! И вот в этом… агхиважном, вопгосе жизни я готов пгийти тебе на помощь! То есть пгинять активнейшее участие в газгещении всех внутгенних неугядиц, возникших вновь в сгеде могучего, славянского, бгатства!