скачать книгу бесплатно
«Пой, птичка, пой, – думал про себя Виктор, – уж своего не упустишь».
– Да, а ведь ты единственный, кто видел все поколения моих посетителей. Всех знал и всех пережил… За это выпьешь?
Виктор с сожалением развел руками.
– Прости, если сможешь. Вообще, я подозреваю, что первым творением господа бога был самогонный аппарат. И естественно, возникла проблема собутыльника.
– Иногда это единственная проблема, – опять многозначительно произнес парень, похожий на баскетболиста, который никак не мог пристроить свои ноги, они постоянно во что-то упирались и кому-то мешали.
– … так появился Адам, – продолжил Виктор. – Хорошенько врезали и взялись за Еву.
Беня расплылся в довольной улыбке и поторопился ее запить.
– Полная победа над розумом! – холодно произнесла Заира.
? На трезвую голову, – продолжал Виктор, – господь придумал бы что-нибудь пооригинальней. Да и Адам не расстался бы с ребром ради такого существа.
– Сомм-мнительно, ?? промычал Клаптон, не открывая глаз.
– Это он сомневается, что на трезвую голову можно вообще что-нибудь придумать,– пояснила Заира.– Нет, каков! Насколько интеллект превышает в нем бренное тело!
– Я хочу пить! – сказала Вера мрачно и королевским жестом, не глядя, протянула стакан Бене. Тот плеснул немного.
– Все умные люди спиваются,– выдал Длинный.
– Тогда и замечаем, как их много, – усмехнулся Виктор.
– Верка исключение, – улыбнулась Заира. – Обидели, обидели мальчика… Витенька, кто она? Я ей, стерве, зенки достану!
Расширив глаза, замерев, вся сочувствие и понимание, она наклонилась к Виктору. Задетый ее проницательностью, возможно случайной, он все же смог улыбнуться. Правда, несколько натянуто.
– Ох, достану! Вот этими вот своими коготками,– продолжила она трагическим шепотом и рассмеялась.– А я знаю, чего Верка напивается: я уже вышла замуж…
– Заира! – Виктор дурашливо схватился за сердце.
– Ты должен пережить это, дорогой. Тем более, что распределение мне не угрожает. И не надо будет никого беспокоить – ни отца, ни маман в Париже. Кстати, она тоже собирается вкусить семейного счастья на склоне лет. А Верку никто не берет. Красавица да разумница – ну кому такие жены нужны?
– Никому, – подтвердил Виктор, глядя на Веру с притворным сочувствием.
Она то блаженно улыбалась, то темнела. То сидела невозмутимая, как античная статуя, и такая же холодно-совершенная.
– Вот, а я завтра в загс иду, с Клаптоном… Беня, сейчас кончится, перевернешь кассету. Будем слушать песню пьяницы весной. Правда, у нас-то иное время года. Хотя какое – не понять.
Виктор, бесстрастно, механически воздевая руки – словно выжимает штангу – подает свою реплику:
– О горе мне, о горе, о соберите пепел всех курильщиков и сыпьте, сыпьте на мою голову…
– Не стоит, – утешает его Вера, – это фиктивный брак.
– Бряк-бряк! – сердито передразнивает ее Заира. – Ну что за манера – все разбалтывать! – вполне серьезно обижается на нее Заира.
– Я думала…
– Тебе думать не надо. Для чего я тебя держу? Чтоб муз-чин привлекала. Муз-чин! А ты сидишь и напиваешься, как последняя пьяница.
– Ничего страшного,– утешает Заиру Виктор.– Брак может быть фиктивным, зато дети – всегда настоящие.
Заира рассмеялась.
– Иногда ты бываешь довольно глубок. Я подумаю над этим. ?? Заира многозначительно улыбнулась Виктору.
Беня переворачивает кассету, и комнату снова заполняет печальная и светлая музыка, к которой в той или иной степени прислушиваются все.
– Странно, но это почему-то не пьяница весной. Чего-то у меня самой – ум за разум уже.
– Будем считать, что это песня трезвенника в осеннюю слякоть,– предложил Виктор.
– Да уж… Кстати, кто у меня брал Высоцкого? Вернуть.
– Понял,– отозвался Длинный.
– Но ты же не любишь босяков, ?? заметила Вера.
– Это мое дело. Вить, Лев тебя искал. Он сейчас такой импозантный, с бородой. И с очередным бзиком. Занят созданием своей эстетики. Все меня Хайдеггером насилует. Я даже кое-что запомнила: невозмутимость по отношению к вещам и причастность тайне – это спасет мир. Любопытно, что люди, которые ни к чему реальному не способны, так и рвутся в спасатели, в спасители. Делом бы занимались.
– А вдруг он гений? – возразила Вера.– Еврейские мальчики, они, знаешь, непредсказуемы.
– С жиру бесится. Вдруг только замуж выходят, да и то… Я думаю, что он даже в диссиденты не вытянет. Его я вижу на десять лет вперед: фига в кармане, куча детей, жена стерва и диссертация по научному коммунизму. Ну и Хайдеггер перед сном. Вить, что там говорил этот урод, ну Лихтенберг твой?
– Ничтожен ум, который не может приспособиться к всеобщей глупости.
– В общем, у нас у всех один недостаток – мы умные люди. И на том стоим. Да, а знаете, я была когда-то даже влюблена в этого бесчувственного человека,– Заира кивнула на Виктора.– Представляете, даже на лекции ходила, чтобы его увидеть. Это было непросто: мелькнет, и нет его. Приходилось на все лекция ходить – чего я только не наслушалась. Зато меня ставили в пример, а на экзамене слова не давали сказать. Да, да, своей повышенной стипендией я обязана тебе, коварный искуситель. Увы, поздние признания безопасны. А теперь я замужняя женщина – ни-ни! О мой дорогой Клаптон! Я буду верна тебе до… сама не знаю до чего.
– До кого, – улыбнулся Виктор.
– Он еще смеется над бедной женщиной, которая лучшие годы отдала безответной страсти! Но теперь я замужняя женщина, у меня есть кому постоять за мою честь!
– Пардон, мадам, – полежать! – опять уточнил Виктор, кивая на Клаптона.
–Ты несносен,– сказала Заира уже обычным и немного уставшим голосом.– Моя маман категорически против моего замужества. Говорит: ни копейки не получишь. Я, мол, должна знать за кого ты выходишь замуж. Он хоть из приличной семьи? А я говорю: «Дорогая мамочка, ты ведь всегда выходила за кого вздумается, я никогда и слова против не сказала». Говорит: прилечу – разберемся! Летит. Уже второй месяц. Хо-хо! Как говорила Эллочка-людоедка.
Заира потянулась к сигаретам, сама прикурила от своей любимой зажигалки –? подарок, память о ком-то ?? и приумолкла. Она глубоко затягивалась и пускала дым колечками, с грустью следя, как они поднимаются, расширяются и исчезают, унося с собой частицы дыхания, частицы жизни.
– И что она видит в этом своем Париже? Работает как лошадь, так же, как и здесь, – нарушила Заира ею же созданное молчание.– Вот если бы я… Хочу в Париж! – Заира энергично взмахнула кулачком. – Клаптон! – она шлепнула его по животу.– Хочу в Париж!
– А? – дернулся Клаптон, обводя всех непонимающими глазами.
– Клаптон, слышь, – качнулся Беня, – оне хотят в Париж!
– А Клаптон в Ригу, – усмехнулся Длинный.
– Предлагаю! – Беня попытался встать, но раздумал.– Тост! – он выбросил руку вверх, но она бессильно упала на стол. Зазвенела посуда.
– Беня! – укоризненно взглянула на него Заира.
– Тост! – упрямо качнулся Беня. – За будущего тестя, который… моего друга… за его южное… горячее… большое… сердце!.. которое… который… перевод… которым… дочери… которая… которому… имеем на столе, что имеем!.. – закончил Беня с пафосом и неверной рукой плеснул в себя из стакана. Тут же налил опять и поставил на прежнее место, рядом с тарелкой, чтобы, не глядя, вовремя схватить его и опрокинуть.
– Хорошо, если у фиктивного зятя есть настоящий тесть,– усмехнулся Виктор.
– Хуже, если у фиктивного тестя настоящий зять, – возразила Заира.– Нет, но какой прогресс! Беня! – Заира умильно посмотрела на него. – Ты ли это? Еще недавно двух слов не мог связать, а теперь… – она с поддельным восхищением смотрела на Беню так, что тот начал смущаться – неподдельно – и поторопился запить смущение. – А теперь количество несвязных слов перевалило за два десятка!
– Но прогресс ли это? – отозвался Виктор.
– Этот вопрос мы еще исследуем. Но уже сегодня лично мне ясно, что, если еще раз – а я на это очень надеюсь – мне доведется выйти замуж, то я выйду только за Беню! Кстати, Виктор, порядочный человек, если девушке нужно выйти замуж, всегда тут как тут. Правда, Клаптон?
– М-м..
– Это мычание у него песней зовется, – пояснила Заира, как экскурсовод.
– … И одновременно означает, что он согласен. В семейной жизни это незаменимо, – произнесла Вера меланхолично.
?? Нечего над чужими мужьями иронизировать! Он мой! Да! – вульгарные интонации Заира пародировала очень удачно и с наслаждением, но, пожалуй, слишком часто.
– Верка, хочешь я от твоего имени сделаю предложение Виктору?
– Сама делай предложение. Вот выпью еще и отобью у тебя Клаптона… Хотя, я ведь тоже замужем, если разобраться…
– Да, Вить, ты ж не в курсе! – оживилась Заира.– Верка, сиди смирно, я сама расскажу. Заходит она в аудиторию, протягивает руку за билетом, а Федя говорит: «Не надо. Вам только один вопросик…» А у нее уже коленки задрожали!
– Ничего у меня не дрожало.
– Должны дрожать. Для рассказа так надо. Федя спрашивает: «Вы бы вышли замуж за Протасова?» – «Нет!» – говорит.– «Идите подумайте, все-таки замужество, дело серьезное…» Вышла. Походила, походила. Опять заходит. «Подумали?» – «Да».– «Ну, так как же?» – «Нет!» – «Идите еще подумайте». А она как уперлась, как разошлась, нет, говорит, ни за что не пойду! В конце концов, Федор Иванович сосватал-таки. Вышла за Протасова.
– Это только ради Федора Ивановича. Тоже, можно сказать, фиктивный брак.
– Во всяком случае, единственная пятерка в группе. Так что ее брак по расчету сразу принес плоды. Я горжусь тобой, Вера! Обязуюсь выдать тебя замуж еще в этой пятилетке!
Вера рассеянно улыбалась. В одной руке у нее был стакан, а в другой сигарета. Казалось, она схватилась за все, за что можно было схватиться. Но глаза –? большие и печальные, как у богородицы –? все еще чего-то ждали.
Виктор подумал, что, если досидит до того, как начнут расходиться, то ему придется провожать Веру.
В прихожей Заира шепнула ему:
– Ну, чего смываешься, проводил бы Верку.
– Не хочется…
– Ну, смотри…
Не дожидаясь, пока Виктор оденется, она вернулась в комнату, сильнее обычного припадая, словно с каким-то вызовом, на больную ногу.
Домой Виктор шел пешком по ярко освещенным праздничным улицам и думал, что завтра надо сдать последний зачет, показаться в спортзале, встретить Новый год. Неважно где. В сущности, Новый год начался для него в тот вечер, когда он провожал Галину из библиотеки.
Мать, как всегда, смотрела лежа в постели какую-то телевизионную муру. Отец уже заснул, повернувшись лицом к стенке, и выставив голые пятки к экрану. Мать тоже дремала, но встать, выключить, уже не хватало сил.
– Выключи, – попросила она Виктора.– Где ты все ходишь …
Столько усталой беспомощности было в ее голосе, обычно требовательном и категоричном, что, пожалуй, впервые за последнее время Виктор почувствовал себя виноватым.
В конце концов, все заканчивается тем, что лежат рядом у телевизора. Хотя и глядят при этом в разные стороны. А этот ящик ?? как опережающее надгробие. При жизни.
На письменном столе в его комнате лежало письмо от деда. Без мягких знаков, без точек и запятых, написанное твердым почерком упрямого человека.
Засыпая, Виктор подумал, что поедет сразу после экзаменов. И не забыть купить календарь…
УЗОРЫ НА СТЕКЛЕ
Задумавшись, Виктор чуть не проехал свою остановку. Только выскочил – двери сразу закрылись. Опустив сумки на снег, глубоко вдохнул хвойный морозный воздух. Немного постоял, оглядывая заснеженные просторы и зимние дома, ушедшие в себя и только кошачьим хвостами дымков выдававшие присутствие какой-то потаенной и упрямой мужицкой жизни.
Натянул перчатки и, взяв в руки сумки, ступил на тропинку, что вела к лесу. Бодро поскрипывал снежок, солнце иногда проглядывало сквозь облака, словно проверяя – идет ли он туда, куда надо. Иногда неплотные облака раздвигались, как льдины, и открывалась то там, то тут голубая полынья чистого неба.
Все, что занимало его еще в дороге, куда-то ушло, словно вытесненное полем и лесом, небом, молчаливой землей, перемогающей зиму. Все перипетии экзаменов, усталость – все осталось в электричке, которая полетела дальше, а вместе с ним на заснеженный перрон ступила только она – Галина.
Все это время она пряталась в каком-то укромном уголке его сознания и терпеливо ждала, когда же, наконец, они останутся наедине. Виктор мог бы найти ее сразу после последнего экзамена: он запомнил подъезд и то, что окна выходят во двор. Но Виктор хотел разобраться в себе самом: что она ему? Не слишком ли многого он ждет от нее? И может, самое лучшее – вот это ожидание? Да, он будет ждать ее целых две недели, будет каждое утро просыпаться с капелькой счастья в крови, с надеждой, что он ее скоро увидит и тогда все решится само собой – как подскажет ему лес, белое поле, прихотливо изгибающаяся река. А все это время он будет думать о ней, украшать ее – как стекла мороз…
Виктор проснулся, но еще нежится под одеялом. Первое, самое любимое утро в дедовском доме. В городе не хватает этого потолка, медово желтого, с темными пятнами суков. Они как глаза, как память о жизни – далекой, зеленой, смолистой…
Волнистый рисунок остался на досках. Словно фотография течения той реки, что вытекала из глубин по сосновому руслу и впадала в небо, ветвясь, как дельта.
Зеленая вода текла в синее море…
Неужели опять будет лето?..
Он перевернулся на живот. Левой рукой обнял подушку, правой приподнял край накрахмаленной занавески.
Молодая вишня… Зима предложила ей ту же трогательную незащищенность. Но уже в колючем варианте. Хотя от чего могут защитить эти иголочки инея. Слепая доверчивость ее лета сменилась холодной сухостью и утонченностью. Но, опять-таки, первой… И поэтому трогательной.
Жизнь покровительствует новичкам, словно чего-то ожидая от них, на что-то надеясь…
Дед неожиданно распахивает дверь в горницу.
– Вставай! Что это! Всю зиму проспишь! Столько спать! Вставай, слышишь! Помоги шинки повесить!
Шинка – окорок по-белорусски. И по-немецки – шинкен. Белорусское дах значит то же, что и немецкое – крыша. Слова встречаются на перекрестке и не расходятся, им тоже любопытно: как это, под разной одежкой одно и то же? А тут в разных языках – одни и те же слова. Как родственники за границей. Что мягко подсказывает: всюду, при всех внешних различиях, жизнь одна и та же. Да и действительно, какая же жизнь без окороков и крыши над головой.
Не дожидаясь ответа, дед хлопает дверью.
– Чего ты уже рвешься? – слышно, как бабушка урезонивает деда.– Пусть полежит немного.
