скачать книгу бесплатно
Подумал было, что канитель с моей «трудовой дисциплиной» продолжается, и профком взял инициативу расследования в свои руки, но ошибся. Гузий открыл кабинет своим ключом, пропустив меня вперед, предложил присесть, а сам сел напротив, и, приняв привычную начальственную позу, чуть отошел, повеселев:
– Ректорат, партком и профсоюзная организация консерватории назначили меня ответственным за проведение траурной церемонии. Вы, согласно приказу, поступаете в мое распоряжение. Сегодня я отпускаю Вас с работы, – Гузий глянул на часы, – на два часа пятьдесят три минуты раньше положенного времени, но завтра Вы будете задействованы в организационных мероприятиях.
– Готов выполнять все Ваши поручения, – отвечаю.
– Вот и прекрасно, – заместитель флейтиста первый раз улыбнулся с момента начала беседы, – завтра явитесь к восьми часам в мой кабинет. Мы организуем группу студентов, а Вы поедете с ними на кладбище для оказания помощи в подготовке захоронения. Оденьтесь соответствующим образом, возможно, предстоят земляные работы, – Гузий второй улыбкой обозначил конец разговора.
Нужно признать, что Александр Николаевич очень толково повел работу по организации похорон. Все было запротоколировано, расписано, каждый участник знал свой «маневр», контроль и подстраховка были организованы замечательно. На следующий день ровно в восемь я был в установленном месте. Группа студентов-духовиков из пяти человек уже ждала. Ребята были подходящими – здоровяки, «гренадеры», все после службы в армии. Александр Николаевич представил меня в качестве руководителя, чему они почему-то обрадовались. Мне же он дал соответствующую бумагу к директору кладбища и велел не терять время и отправиться к месту назначения. Напоследок Гузий поднял трубку телефона и позвонил директору, сообщив о том, что наша группа выходит и через час будет на месте.
Действительно, все именно так и произошло – не слишком торопясь через час мы добрались до цели.
Директор кладбища, человек молодой, доброжелательный и улыбчивый, напоминал комсомольского работника. Как он отметил, шутя, «в моем учреждении я самый молодой, за исключением некоторых покойников». Директор пригласил нас всех в кабинет, критически осмотрел и, кажется, остался доволен:
– Вопрос с вашим профессором решен положительно. Будет лежать рядом с достойными людьми в тихом месте, недалеко. Но это внеплановое индивидуальное захоронение. У нас трудно с рабочими-копачами. Много похорон – осень. Нужно помочь. Подойдите к бригадиру, он в курсе проблемы, – директор закончил официальную часть разговора, и уже полушутя добавил, – Только не перепутайте его фамилию. Он очень обидчив. Его зовут Гузий.
– Александр Николаевич? – опередив всех, попытался было уточнить.
– Нет, Юрий Степанович. Но по имени отчеству его тут никто не знает. Запомните, пожалуйста, – Гузий.
«Духовенство» дружно отозвалось, «гаркнув»: «Этого не забудем никогда!»
Мы с веселыми лицами, не соответствующими ни месту, ни действию, пошли на розыск Гузия, спрашивая о нем каждого встречного-поперечного.
Скоро он нашелся. «Кладбищенский Гузий» находился на одной из темных аллей и наставлял группу рабочих с лопатами – «копачей», как можно было догадаться. Это был кудрявый светловолосый мужчина лет сорока, – приземистый, длиннорукий с физиономией совсем непохожей на нашего Александра Николаевича.
«Не наш Гузий» давал задание копачам, жестами раскрашивая свою сбивчивую примитивную речь. Словно дирижер симфонического оркестра, он размахивал не по росту длинными руками, повторяя все время слово «понятно». Но скучающие физиономии копачей в ответ не выражали ничего, кроме похмельного утомления. Наконец, они ушли выполнять поручение начальника, и он обратил внимание на нас.
Я как главный подошел и вежливо представился. Затем коротко изложил суть дела, дескать, душа нашего профессора Соколова сейчас возносится в Небо, а вот тело ждет завтрашней встречи с землей городского кладбища. Мы же направлены администрацией консерватории к Вам, дабы оказать посильную помощь в подготовке могилы к завтрашнему торжественному захоронению.
Нужно признать, что моя речь была выслушана с интересом. Гузий проникся уважением. И в ответ стал говорить вежливо, медленно, с должной артикуляцией и без излишней жестикуляции:
– Хорошо, что пришли, ребята, а то ведь людей не хватает. А вот инструмент имеется в достаточном количестве, – понятно?
Ребята подтвердили, что понятно, и выразили готовность приступить к земляным работам. Гузий повел нас в сарайчик, где хранился инвентарь.
Инструменты выдавали «под роспись». Тут случился первый казус из тех, которых я боялся, зная скандальный нрав духовиков.
Совершенно неожиданно один из нас шестерых вдруг взъерепенился и наотрез отказался брать лопату. Звали его Вася Теркин. Что-то из этих двух имен было у него наследственным, а что-то приобретенным, но соединение их произошло так давно, что уже никто не помнил, что именно было наследственным. Он был белобрыс, худощав, учился на «духовом отделении», но по специальности был «ударник» – бил в барабаны.
Вася Теркин стал в позу обиженного вознаграждением солиста филармонии и, обращаясь к «не нашему Гузию», произнес гневную речь:
– Я учусь на пятом курсе консерватории и мне нужно готовить программу к государственному экзамену. А ваши лопаты могут повредить мой аппарат, – Вася выставил перед собой распахнутые кисти рук, демонстрируя тот самый аппарат, который он должен был беречь для игры на барабане. Перенесенный в детстве фурункулез яркой краснотой обнаружил себя на его щеках.
– Государство, не для того деньги платит за мою учебу, чтобы я аппарат на кладбище портил земляными работами! – закончил Вася на фортиссимо[7 - Очень громко – итал. (прим. ред.).].
Только тут я заметил, что он был одет лучше всех остальных. «Надо же, всех обдурил дятел худосочный!» – с досадой подумал, но было уже поздно.
Ребятам его речь в целом понравилась, но как юмористическая. «Духовенство», нарушив кладбищенскую тишину, громко «заржало», не сочувствуя Васиному горю. А вот Гузий опять потерял дар членораздельной речи. Он, соревнуясь с Теркиным в покраснении лица, замахал руками и стал объяснять свое понимание проблемы.
Эмоции явно вредили – начальник копачей «захлебывался» от гнева. Впрочем, можно было расслышать, кроме традиционного «понятно», слова, обозначающие половые органы и их действия. Причем действия названных органов он направлял и в сторону Васиной родни, и в сторону программы государственного экзамена. Самого Василия Теркина он посылал в направлении, соответствующем возникшей эротической ситуации.
Вняв директиве местного начальства, Вася, резко прекратил разговор и, не скрывая обиду, пошел к выходу с кладбища… Нас осталось пятеро.
Вооружившись лопатами и киркой, группа двинулась к месту предполагаемого захоронения. Начальник копачей уверенно довел нас до цели. Место оказалось действительно хорошим – под старым деревом, в отдалении от могильных оградок.
Взяв у меня лопату, «не наш Гузий» наметил очертание будущей ямы.
Стали копать, поочередно меняя друг друга. Ребята-духовики были опытными – армия не прошла даром. Гузий их одобрил, а моя работа ему явно не понравилась:
– Так лопату старухи держат, когда огород копают, – понятно? Надо стоять прямо, массой давить, – понятно? И жопу не отставляй, не оставляй жопу, говорю, не баба ведь, – понятно?!
– Спасибо, – отвечаю, – сегодня я много нового почерпнул для себя.
Мои слова опять вернули Гузия в хорошее состояние духа:
– Копайте, ребята, яму поглубже, – он оценивающе измерил меня взглядом и заключил, – чтобы глубина была его роста. Если наткнетесь вдруг на гроб или кости увидите – не трогайте, меня дождитесь. Я скоро приду, – понятно? – Пожелав нам успеха, Гузий удалился.
Духовики работали лихо. Я, памятуя о возможной встрече с гробом или костями, копал осторожно, погружая лопату в землю лишь «на полштыка».
Вскоре яма была подготовлена. Ребята, вспомнив рекомендацию Гузия, «случайно» подтолкнули меня в яму и проверили глубину подготовленной могилы.
– Порядок, тебя не видно, – подвел итог трубач-Толик, похохатывая.
Я попытался выбраться, но не смог. Ребята помогли. Тут подошел Гузий и высоко оценил результаты нашего труда. Самого крепкого из нас трубача-Толика отвел в сторону и предложил, в случае денежных затруднений, подработку в его бригаде копачей. Толик заинтересовано поблагодарил. Затем Гузий попрощался, пожав руку каждому. Мне как старшему дал установку на завтрашний день:
– Обойдемся без вас. Закапывать придут ребята-профессионалы, – понятно? Но им нужно принести две бутылки водки и восемь пирожков: четыре с ливером на закусь, и четыре сладких поминальных. Так принято, – понятно?
Мы сдали инвентарь. Ребята поехали по своим делам, а я – на отчет к «нашему Гузию», к Александру Николаевичу.
А консерватории, как обычно, «стояла суета».
Справляюсь в диспетчерской: «Где Гузий?». Говорят: «Сидит в профкоме и занимается организацией похорон». Поднимаюсь и, предварительно постучав, вхожу в небольшой кабинет профсоюзной организации.
Заместитель флейтиста восседает за столом и что-то пишет. Увидев меня, поднимает глаза над очками, узнает: «Присаживайтесь, – говорит, – Отчитайтесь».
Подмечаю про себя: «А «наш-то Гузий», в отличие от кладбищенского, немногословен, но столь же деловит».
Стараясь, «соответствовать уровню» собеседника, докладываю, благоразумно упуская самые интересные подробности, утаив, в том числе, «историю Теркина». Завершив повествование, вспоминаю про водку и пирожки: «Что будем делать?».
Александр Николаевич слушал меня доброжелательно, как студента, толково отвечающего на экзамене.
– Я рад, что мы в Вас не ошиблись, доверив столь ответственное дело, – начал он, улыбаясь, – что касается угощения сотрудникам кладбища, то практическую часть решения этого вопроса поручаю Вам. Вижу, что Вам удалось наладить доверительные отношения с коллективом. Сделайте все, о чем Вас просили. А с деньгами мы вопрос решим, ибо профсоюз выделил средства.
«Наш Гузий» встал, открыл сейф, достал какие-то бумаги и профсоюзные деньги, которые хранились почему-то в целлофановом пакетике: бумажки и мелочь. Александр Николаевич, укоризненно покачивая головой, аккуратно сложил в стопочку бумажные деньги (их оказалось немного), затем в тетрадочке – «в столбик» – подсчитал предполагаемые расходы и выдал мне под роспись восемь рублей: зелененькие пятерку и троячок.
– Этого должно хватить. Отнеситесь к делу ответственно, ибо всякая мелочь может непоправимо испортить завтрашнее мероприятие, – Александр Николаевич по-прежнему улыбаясь, указал мне на дверь жестом «вождя мирового пролетариата.
… … …
Mephistopheles:
– Es F?r immer umgekommen!
Stimme von oben:
– Gerettet!
Johann Wolfgang von Goethe «Faust»[8 - Мефистофель: – Она / Навек погибла! / Голос свыше: – Спасена! / Вольфганг Иоганн фон Гете «Фауст».]
Покинув помещение профкома, без энтузиазма приступил к выполнению поручения. Хотелось отдохнуть, работа на холодном воздухе утомила, руки устали, ноги дрожали, спина болела. Но уже вечерело, и проблему нужно было решать срочно. На завтра переносить нельзя – завтра водку не купишь, ибо мероприятие назначено на одиннадцать. И сегодня тоже нужно поторопиться, пока в 19 часов не закрыли соответствующий отдел в магазине. А закроют, придется ведь обращаться в ресторан, и денег не хватить – там цены в два раза выше. Перспектива доплачивать «из своих» не радовала.
Иду в ближайший гастроном. Рабочий день еще не закончился, поэтому очереди за водкой нет. Прошу две бутылки. Продавщица, улыбаясь, упаковывает их в фирменный пакет – с цветочками и Аллой Пугачевой.
– Не надо, – прошу, – мне на кладбище, а ей туда пока рано.
– Копачам! – почему-то радостно воскликнула продавщица и кокетливо повела черной бровью, – хорошо, я Вам из рыбного отдела пакетик сейчас принесу.
Действительно, через пару минут она появилась с черным пакетом, на котором бледненько проступало изображение рыбки. Пакет был новым – рыбой не пах.
Продавщица упаковала товар. Я поблагодарил, заплатил и отправился на поиск пирожков. С ливером – нашлись в том же магазине, а вот со сладкими поминальными пирожочками возникла проблема, и пришлось тащиться в «кондитерку».
После всех приключений я едва волочил ноги. Предвкушая отдых, добрел до троллейбусной остановки, и уже подошел троллейбус, и уже стал подниматься в салон, как вдруг откуда-то с Небес прозвучал голос: «Стой!».
Я замер на пороге троллейбуса. Недовольные пассажиры возроптали. Но было не до них.
«Куда я еду? В общежитие! С водкой и закуской!» – я представил, как буду брать черный пакет с рыбкой в туалет, как усну с ним в обнимку, желая сохранить содержимое, как меня будут мучить ночные кошмары, будто кто-то крадется, будто чья-то рука тянется к бутылке с драгоценной жидкостью…
«Нет», – я решительно покинул ступеньки общественного транспорта: «В общежитие ехать категорически нельзя!».
Но где ночевать? Перебирая своих знакомых, я, к ужасу, не смог найти ни одного, кто бы меня приютил с таким грузом, без непоправимого ущерба для последнего.
И тут вспомнил свою спасительницу: «Маргарита, только она». Но к ней нельзя идти просто так – как есть. Она ведь «спасительница». Нужно поблагодарить, обставить встречу, а то обидится, не пустит, ибо с момента ее увольнения я так и не удосужился этого сделать.
Проклиная себя за лень и непозволительную небрежность, возвращаюсь в магазин к знакомой продавщице. Прошу бутылочку «Советского шампанского» (а другого нет!). Продавщица узнала и с понимающей улыбкой на сей раз упаковала покупку в «фирменный пакет» с портретом Пугачевой. Потом опять иду в кондитерскую. На сей раз за пирожными. Трачу свои деньги, и утешаюсь лишь мыслью о том, что шампанское дешевле водки.
Ноябрьский вечер окутал темнотой и холодом. Усталость после кладбищенской работы накатила с новой силой. Еле доплелся до дверей подруги. Дома. На сей раз открыла сразу.
Рита выглядит потрясающе – смена работы явно пошла ей на пользу. Уже без снятого после работы макияжа, молоденькая, совсем девчонка, в светленьком коротком халатике, застегнутом не на все пуговички, она при каждом движении соблазняла «прелестями» юного тела. Обрадовалась, но не смогла отказать себе в насмешке:
– Что за вид? И почему без цветов?
– Риточка, прости, но сегодня я не мог к тебе не прейти. Если бы ты знала, сколько всего пережил! И нет сил идти за цветами – завтра их будет много, правда, не у нас с тобой. Горе у нас в консерватории, похороны… Но я с угощениями. Праздновать будем твое освобождение – вино пить!
Рита еще раз критически осмотрела мой «кладбищенский вид» и распорядилась:
– Сначала вычисти одежду и обувь на лестнице, потом отмойся, а там уж видно будет, что мы будем праздновать.
Дабы не обижать подругу, скрыл истинные причины посещения. Сказал, что пришел отметить ее «спасение», нашел красивые слова о болоте, в котором она существовала, но из которого ей удалось вырваться и стать царевной (она действительно заметно похорошела!). Маргарита, веселясь, заметила, что с царевной-лягушкой как-то все было наоборот, по-другому! Но это не важно. Тост «за освобождение от этих болотных тварей» пришелся ей по душе. Выпили. Потом я рассказал о сегодняшних злоключениях, о постигшей институт «непоправимой утрате». Марго развеселилась еще больше.
– Помню. Старый козел!
Выпили еще раз «за избавление от молодых и старых козлов!»
Потом был кофе, кладбищенские подробности, рассказы Маргариты о новой работе, где одни женщины, – «еще тот змеюшник!» – но по сравнению с прежней работой – «конечно, сказка». Наш приятный вечер подходил к концу. Вопрос о моей ночевке решился сам собой. Пошел в комнату, включил телевизор, расположился на диване. Стало по-домашнему тепло и уютно. Рита на кухне убирала посуду, напевая что-то из репертуара Пугачевой, а я сидел на диване и смотрел телевизор…
Утром меня разбудил голос Маргариты:
– Эй, просыпайся, я ухожу, – Рита, теребила за плечо.
Я очнулся в той же сидячей позе, которую принял, располагаясь на диване вечером. Сердобольная подруга прикрыла меня пледом. Было еще темновато, на улице моросил дождь, ТВ работал, знакомя зрителей с утренними новостями, аромат кофе проник в комнату. Тело затекло, даже пошевелиться было невозможно.
Рита, не суетясь, наводила красоту в прихожей, комментируя вчерашние события:
– Ты переработался, однако. Такое с тобой раньше случалось, разве что во время сессии!
Наконец, она появилась в комнате для того, наверное, чтобы продемонстрировать свою прелесть моему ничтожеству:
– Завтрак на столе. Дверь не забудь захлопнуть, герой-любовник. Чао! – попрощалась подруга, улыбнувшись и послав на прощание воздушный поцелуй.
Я смог лишь промямлить в ответ что-то благодарственное.
… … …
«La Course a l'echalote»[9 - «Не упускай из виду» – (фр.) название французского фильма с Пьером Ришаром в главной роли (прим. авт.).]
Прошло не менее получаса, прежде чем удалось чуть прийти в себя – тело стало подчиняться, но плохо. Добрался до кухонного стола. Действительно, Рита позаботилась: на столе тарелка с горой разнообразных бутербродов. Чистая чашка с блюдцем. Записка прислонена к кофемолке. Приказ «учебного отдела» гласил: «Завтракай, помой посуду, выключи телевизор, захлопни дверь. И не забудь продукты в холодильнике! Твоя Рита».
Две выпитые чашки кофе с бутербродами не вернули к жизни, лишь голод, накопленный со вчерашнего утра, чуть отступил. Еще отдыхал, обливался холодным душем, пил кофе и только в одиннадцатом часу смог, наконец, покинуть Ритину квартиру. На душе было тяжело – к моим проблемам добавился еще вчерашний конфуз с Маргаритой.
В консерваторию на «гражданскую панихиду» добрался быстро, но все равно немного опоздал. Вхожу в зал. «Наш Гузий» стоит у входа – бдит. Увидев меня, показывает пальцем на часы и с укоризною покачивает головой. Выражая сожаление всеми доступными мимике способами, показываю ему пакет с продуктами. Он понимающе покачивает головой уже сверху вниз, уже с «чувством глубокого удовлетворения».
В ожидании дальнейших распоряжений подхожу поближе, но он, в назидании, за опоздание, казалось, перестал меня замечать.
Между тем, события шли своим чередом. Гроб стоял на сцене концертного зала. Близкие, траурно всхлипывая, располагались вокруг. Были речи, соболезнования. В перерывах струнный квартет играл печальные мелодии. Наконец, Гузий дал знак, и церемония вступила в следующий этап. К зданию подкатили три автобуса. Гроб вынесли по коридору, образованному студентами. За гробом шли родственники, начальство, коллеги, то есть все те, кому нужно было занять место в автобусах.
Я, стараясь не упускать из виду Гузия, прижимая к груди пакет, двигался параллельным процессии курсом, не переставая удивляться его организаторским способностям. В нужный момент он вспомнил обо мне, и, не заглядывая в «шпаргалку», указал номер моего места в автобусе рядом с музыкантами из духового оркестра, среди которых были мои вчерашние друзья-копачи, встретившие меня радостными возгласами приветствиями – «начальство пришло». Вася Теркин, как ни в чем не бывало, сидел вместе с ними. Руки его были в перчатках – он берег аппарат, ему предстояло бить в тарелки. Вася («вот же паразит!») обрадовался мне не меньше других.
Траурная процессия отправилась в сторону кладбища – не торопясь, с остановками у светофоров, выбираясь из центра города. Мелкий дождик продолжал капать со вчерашнего дня. Листья уже покинули ветки деревьев, обнажив фасады зданий. Унылую картину, оживляли лишь яркие киноафиши. В кинотеатре «Ударник», как я успел заметить, шел новый французский фильм с Пьером Ришаром. Решил вечером повести Маргариту в кино – может быть простит.
Автобус свернул на проспект, пересекающий главную улицу, и поехал живее. Скоро были на месте.
На кладбище, я отделился от группы и пошел выполнять порученное задание. «Не нашего Гузия» нашел в компании копачей.
– Вот, как велели, все принес.
– Ребята, это вам, – понятно? – Гузий уважительно передал пакет с рыбкой одному из копачей, – приступайте к работе, он покажет где.
Когда мы прибыли на место, печальная церемония уже началась. Дождик прекратился, речи продолжились, звучала музыка. Духовой оркестр состоял из студентов института, но партию флейты исполнял заведующий кафедрой. Он стоял впереди на месте дирижера спиной к оркестру и взмахами пригубленной флейты показывал вступление и сильные доли такта. Играли неплохо – чисто и выразительно, но несколько примитивно, не было тонкости. Речи были лучше. Опытные педагоги умели говорить, как выяснилось, на любую тему и при разных обстоятельствах. Впрочем, говорили немного – основные слова были уже сказаны, как я догадался, в консерватории. Было чинно и благородно.
