скачать книгу бесплатно
Будничные жизни Вильгельма Почитателя
Мария Валерьева
Вильгельм Эльгендорф не понаслышке знает, что значит быть не таким как все. Не найдя себе места на родной космической станции, он посвятил жизнь науке и исполнил заветную мечту, стал Почитателем – создателем и хранителем Планеты, получившей название Земля. Вильгельм нашел дом, о котором так грезил. Но и собственная Планета его отвергла. Спустя сотни тысяч лет одиночества и боли Вильгельму вновь придется решить, кто он. Потому что на кону стоит самое дорогое – существование Земли.
Мария Валерьева
Будничные жизни Вильгельма Почитателя
«Останемся гуманными, всех простим и будем спокойны, как боги. Пусть они режут и оскверняют, мы будем спокойны, как боги. Богам спешить некуда, у них впереди вечность».
«Трудно быть богом», Аркадий и Борис Стругацкие
Глоссарий
Почитатель – ученый, колонизатор, удостоившийся права быть таковым благодаря научным достижениям и победивший в конкурсе, который создает свою Планету и заселяет ее выбранной формой жизни. Очень почетное звание, носить которое удостаиваются единицы.
Почитатель происходит от «почитающий прошлое», первое творение, а так же «почитающий желания жителей Единого Космического Государства».
Единое Космическое Государство – государство, появившееся после длительной космической войны. Оставшиеся после разрушительных сражений жители свергли правительство и создали новое государство, объединившее все прежние территориальные единицы в одну.
Президент – правитель Единого Космического Государства, избранный на всеобщих выборах.
Артоникс – артефакт из упавшего метеорита, во многом позволяющий Вильгельму управлять Землей. Подвеска в форме Солнца.
Связистор – устройство для связи в Космосе.
Телепорт (иногда Переместитель) – устройство для перемещения в Космосе, также может быть использовано для перемещения во времени на Земле (но это не совсем разрешено).
Альянс – союз Альбиона, Штаба, Академии и Шаттла. Другое название Единого Космического Государства, используемое обычно для описания совместной работы всех учреждений.
Альбион – учреждение Единого Космического Государства, занимающееся политикой, а также тюрьма.
Академия – единое учебное заведение, в котором обучаются и новые (юные) жители Государства, и ученые. Академия – центр всех научных разработок, содружество ученых, а для некоторых – и их дом.
Академиус – высшее ученое звание.
Магистр – среднее учебное звание.
Академик – низшее учебное звание.
Аспирант – студент.
Штаб – учреждение, включающее в себя все ведомства, необходимые для функционирования Единого Космического Государства и колоний.
Шаттл – космические платформы, на которых живут жители.
Советы – демократические собрания работников разных учреждений по определенным вопросам (обычно связанными с колонизацией, но не всегда).
Оазис – обобщенное обозначение всех курортов Единого Космического Государства.
Закон – обобщенное название всех правовых документов и правил, которые есть в Едином Космическом Государстве.
Кодекс – перечень правил, которым Почитатель обязан следовать в работе.
Урбаний – полезное ископаемое, получаемое из недр планет-колоний. Используется в различных производствах, в том числе – изготовлении новых жителей Единого Космического Государства.
Плазма – вещество, заполняющее жителей Единого Космического Государства, как людей наполняет кровь, но имеющее больше полезных свойств.
Гродемальская лимонная настойка (или просто лимонная настойка) – один из самых популярных алкогольных напитков Единого Космического Государства низшего сорта. В уважаемом обществе его не пьют, даже не упоминают. Продажа и изготовление его не считаются запрещенным, но все же нежелательны для рейтинга гражданина.
В книге понятия «Почитатель», «Академик», «Господин» пишутся с заглавной буквы, так как являются своеобразным продолжением имени. Например, в официальных документах Вильгельм будет значиться как Вильгельм Эльгендорф, Почитатель. «Вы» также приравнивается к официальному обращению.
Космические же понятия (Космос, Планета, Земля, Солнце и так далее) тоже чаще всего будут писаться с заглавной буквы. Для космических существ вроде Вильгельма эти обозначения – как для нас названия достопримечательностей или городов.
Предупреждение: Автор не претендует на достоверность и академичность исторических или научных описаний.
Книга первая
Перед Миром было облако. Оно собралось вокруг маленького шара, окутало его одеялом ядовитых газов, и из этого смертельного водоворота родился Его Мир. Полыхавший Мир вскоре остыл, межгалактические корабли направились к Миру. Глаза всех живых существ были прикованы к Нему. Затаив дыхание, они ждали первого появления Создателя.
Почитатель ступил на поверхность Мира своего, вдохнул живительный газ, и ноги Его утонули в мягкой горячей почве.
– Что собираешься делать, Наплектикус? – спросил Иоган, подбирая подол рясы с грязной почвы. – Собираешься ли исполнить свое предназначение и подарить Мир этот творениям своим?
– Я подарю им дом. Дом, о котором они и не мечтали, но я желаю спросить, готов ли ты, друг мой, пойти со мной? – Не дожидаясь утвердительного ответа, Наплектикус, поглаживая подбородок, продолжил. – Друг мой, свет мой, мы создадим особый Мир, в котором не будет места раздору. На двенадцать частей Мира своего я призову помощников своих, которые, позабыв о собственных желаниях, будут править мудро и справедливо. Не будет Мир знать ни смерти, ни лишения, воссияет над ним Свет, а мы сохраним Его благо, друг мой. Будут у Мира наставники, которые станут жить среди детей наших, направлять их и помогать им. Когда дети встанут перед выбором, им укажут праведный путь, друг мой. И будет так всегда.
– Но Наплектикус, Почитатель мой, ведь не может Вседержитель управлять Миром, находясь в Его власти. Можно ли стать путеводной звездой, быть с созданиями своими, направлять их, ступая по единой с ними дороге? – спросил Иоган, шагая за Почитателем.
Его новый Мир пугал. Вокруг была мертвая пустошь, серая земля и грязный воздух с каплями жизни. Светило, спрятавшееся за серыми облаками, лишь немного пробивало крепость своими лучами. Космолет, брошенный на холме, растворялся в пыли. Они были одни, но за ними наблюдали тысячи невидимых глаз.
– На этот вопрос, друг мой, нет правильного ответа. Нельзя быть праведным правителем, возвышаясь над кем-то, но и править нельзя, теряясь в толпе. Нужно видеть жизнь изнутри, наблюдать за ней и чувствовать ее. – Уголки губ Почитателя дрогнули в подобии улыбки. – Я не буду учить, – для этого я призвал вас, моих учеников и друзей, но я буду наставлять вас. И когда на Мир падет тень, когда вы не сможете с ней справиться, приду я и спасу Мир от напасти. Всего один раз – большего подарить не смогу, потому что Закон и Кодекс еще властвуют надо мной. Я – исполнитель воли всеобщей. Но однажды я приду. И тогда узнают творения мои обо мне, и лишь в тот день, когда решится все, увидят они меня. Но до того дня помогать им будете вы, друзья мои. Будут и оплошности, и незнание, и промахи, но лишь совершая ошибки мы достигнем благой цели.
– Почитатель мой, но разве Ты можешь ошибаться? – Удивился Иоган. Он был намного старше Наплектикуса, пережил куда больше, чем юный Создатель, но, даже имея за спиной опыт, не мог сравниться в мудрости с Почитателем, шедшим рядом с ним.
Наплектикус, услышав вопрос, улыбнулся. Присел на краешек обрыва, к которому подошли они, свесил босые ноги. Внизу, далеко-далеко, лились серые воды, унося грязь в бесконечность. Иоган устроился рядом, посмотрел на друга, но не увидел в его лице ничего, кроме безграничного спокойствия.
– Зачем жить, если нет возможности совершать ошибки? Если нет возможности чувствовать? Зачем пытаться избежать неминуемого? Мы заблуждаемся, убегая от ошибок, лишь натыкаясь на бо?льшие. Жизнь требует промаха, она жаждет его, чтобы затем, насладившись отчаянием, дать шанс на искупление. И я хочу, чтобы они ошибались. Чтобы смятение поглотило их, чтобы думали они о следующем дне как о возможности исправиться, шансе стать лучше. Лишь ошибки приблизят нас к идеалу, ведь то, что совершенно изначально – всегда ложно, а тернистый путь – истина.
Иоган не понял ни слова из сказанного, но речи вдохновляли. Он посмотрел на Наплектикуса и почувствовал умиротворение. Волосы Создателя развевались пыльным ветром, белоснежная ряса Академии трепыхалась. Наплектикус вытащил из кармана медальон в форме Мира, положил на почву, прошептал слова, только Ему известные. Из глины появился первый росток. Тот, маленький и беспомощный, позвал еще один, вытащил его из сухости, подав изящную зеленую ладошку.
Иоган, не веря глазам своим, не мог оторваться от созерцания этого зрелища, ведь никогда не видел он рождения жизни.
А Наплектикус закрыл глаза и подставил руки ветру, несшему частицы жизни дальше, в Мир, которому суждено было стать венцом всего.
Жаннет де Голентиус : «Пути частиц или становление Наплетикуса».
Глава первая
«Когда ты, Почитатель, ступишь на поверхность Мира своего, когда вдохнешь ты первые соки его жизни, его смерти и возрождения – лишь тогда придет к тебе осмысление хрупкости существования. Если же не увидишь ты падения, увядания всего внутреннего – быть тебе вечно циником и бестолочью, ведь в прахе и найдешь ты смысл своей работы. Вечной и такой неблагодарной»
Жаннет де Голентиус : «Пути частиц или становление Наплетикуса».
По улице раздавались глухие шаги. Стук каблуков о мощеную дорожку между двухэтажными разноцветными и недавно отремонтированными домами, еще пахших краской, приближался к небольшому темному скверу, где в дневное время сидели влюбленные парочки или играли дети, а по ночам на тех же лавочках спали брошенные всеми люди, прижимая к груди мешки с пустыми бутылками. Длинные ноги перешагивали через дыры, появившиеся после ремонта, и тащили тощее тело в сторону городской крепости.
Если бы той ночью кто-то преградил дорогу и спросил, какой день недели наступил бы на утро, его бы либо обвинили во всех земных грехах, либо, сконфузившись, пробубнили, что понятия не имеют. Время – последнее, что интересовало гулявшего в одиночестве.
В ту ночь на улице пугающе пусто: казалось, ни один листик не упал с понурых деревьев, ни одна утренняя газета не улетела с ближайшего поста охраны и не затерялась среди кованых лавочек, ни одна машина не пролетела мимо дремавшего сквера и не осквернила его спокойствие своим криком. Воздух был пронизывающим и холодным, пробирал бы до костей, но на улице не было ни одного настоящего человека, чтобы прочувствовать это. Высокая фигура с тихим вздохом опустилась на деревянную широкую лавку, поправила пальто и слепо уставилась перед собой. На небе зажигались редкие звезды, светила одинокая и всеми покинутая Луна, а на горизонте пыхтел и выбрасывал в небо столбы красного дыма завод.
Он достал из кармана пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, затянулся и хмыкнул. Курение уже давно не приносило удовольствия, но бросить не получилось, даже если бы пытался. Бестолково он смотрел по сторонам, вдыхая запах рассыпанного неподалеку бетона и сигаретного дыма, и думал, что он, черт возьми, делает на этой улице, если совершенно не хочет. Когда-то желал находиться в сердце жизни, дышать и наслаждаться ей, но, как говорил его закадычный друг, исчезнувший много лет назад: «Со временем все хотения перерастают в что-то ненавистное». Так случилось и с Вильгельмом. Ему все опротивело. Но больше всего ему надоели люди.
Он и не помнил уже, когда в последний раз выходил «в свет» по-настоящему. Чаще всего даже доставку продуктов заказывал до двери, чтобы лишний раз не бывать на улице, как будто от солнечного света мог расплавиться. Это, конечно, сказки. Но Вильгельму в людском обществе часто бывало не по себе. И не сказать, чтобы так было всегда. На его пути встречались и очень приятные представители рода человеческого, но бо?льшая часть представляла нечто противное. Считать так – привилегия Вильгельма. Некому было ему перечить.
Любой другой Почитатель мог бы бросить свою Планету и улететь домой, закрыться в огромных апартаментах, отвечать на письма поклонников и купаться в лучах славы. Многие поступали именно так, и слава их и почет скрашивали даже самые глубокие расстройства. Любой бы променял страдания на удовольствие. Любой, но только не Вильгельм Эльгендорф – ни поклонников, ни стоящих вещей в доме после обыска службой безопасности Альбиона у него не осталось. Выбора нет – сиди и жди, пока не закостенеешь вместе со своим Миром. Вильгельм не хотел превращаться в камень, но и делать ничего, по большому счету, не желал и не мог. Так и жил.
Обычно он не вспоминал об этом. Жить проще, если ни о чем не думать и не беспокоиться. А в тот день ему вдруг стало грустно. Вечер, скрывшийся за дымкой, был печальный, и такие мысли сами лезли в голову. Даже вторая выкуренная сигарета не принесла облегчения. Ему захотелось третью.
Вильгельм, поднял глаза к звездному небу, с трудом разглядел любимое созвездие на фиолетовом небе и уже собирался уходить, как его окликнули.
– Господин! Господин! Подождите! Не убегайте! – Раздался крик где-то в самом начале улицы, где все было окутано грязным желтым свечением. – Я Вас еле нашел! Вы так быстро ходите, я же совсем не успеваю! Вот ведь с длинными ногами легче жить, а мне!
Вильгельм сначала даже не понял, кому принадлежал писклявый голосок. А когда догадался, устало вздохнул и подумал, что такой собеседник был совсем не кстати.
Маленький, всем своим видом напоминавший крысу, человечек, с трудом доходивший ему до пояса, быстро семенил кривыми ножками и размахивал листком бумаги. Смешная шапочка то и дело слетала с его вихрастой макушки, а очки падали с длинного и тонкого мышиного носа. Одет он в десяток разноцветных распахнутых курточек, будто украденных у детей или сумасшедших взрослых. Под ними, где-то в самом конце вереницы одежд, сияла кислотная маечка с лиловым котенком, вышитым блестками. На штанишках в клеточку висел кошелек с мелочью, который позвякивал при каждом шаге, а на ногах блестели натертые воском красные ботинки.
Он, переваливаясь с боку на бок, добежал до Господина, уперся кривыми ручками в тонкие коленки и пытался отдышаться, постоянно повторяя: «Простите, Господин, еще секундочку!»
Вильгельма сел на лавку, откинулся на спинку и, пока карлик задыхался, вертел в руке пачку сигарет и думал, зачем помощник прибежал к нему в такой поздний час. Пугающие глаза бросили мимолетный взгляд на пожелтевшую бумажку в трясущихся руках слуги. Новости, значит, принес.
– И что ты хочешь мне рассказать? – спросил Вильгельм.
– Я новости от начальства принес и корреспонденцию всякую, – еле дыша отвечал человечек, то и дело срываясь на хриплые выдохи. – Еще там были какие-то чеки и счета, хотя, они, наверное, не ваши. Хотя, если и Ваши, то в них, наверное, нет ничего интересного. Еще я принес Вам новости от Вашего товарища, но не знаю, соизволите ли Вы их почитать.
– Никаких писем мне не надо. Новости послушаю, так и быть. Только быстро, я спешу, – сказал Вильгельм и вытащил из красной пачки третью сигарету.
И когда он бросит курить? Наверное, когда сигареты перестанут производить.
Карлик начал перебирать письма, запихнутые в сумку для мелочи. Вильгельм поморщился и отвернулся. Он не слишком-то любил своих прихвостней. Виделся с ними только при крайней необходимости, когда иного выхода просто не оставалось, и то – не всегда. Чаще просил оставить письма под дверью, выходил на лестничную площадку в халате и тапках, поднимал их с пола, стряхивал пыль и сваливал в ящик стола, чтобы потом к ним не вернуться. После этого шел допивать утренний кофе. Его, по большому счету, все устраивало.
– Я Вас не задержу, там немного. – Человечек полез в карманы одной из своих курток и принялся в них рыться. Из рук посыпались конфеты, трамвайные билетики, грязные и прожеванные жвачки, кнопки и скрепки. В мутном свете фонаря лицо слуги казалось грязным, и Вильгельму это не понравилось.
– Там, на самом деле, почти ничего нового и нет. Все по-старому.
– Зачем тогда прибежал, если ничего нового? – спросил Вильгельм, затянувшись так сильно, что закашлялся от горечи дыма.
– Работа, Господин, требует. – Из кармана карлика вывалился детский кнопочный телефон. Человечек смутился, запихнул его назад и улыбнулся. Вильгельма это ничуть не позабавило.
– Ты мне перечисляй, пока ищешь, что вспомнишь, а я буду останавливать, если мне что-то покажется важным. Если покажется, конечно, – важно добавил Почитатель.
Этот слуга прежде не вызывал у него отторжения. Наоборот, если тот приносил ему корреспонденцию, мог с ним побеседовать, а в прежние времена, когда в жизни Вильгельма был хоть какой-то свет, Нуд был его личным шутом, умевшим развеселить как никто другой. Много лет они ходили по Земле рука об руку, конечно же, ни разу не соприкоснувшись пальцами. Но в тот вечер Вильгельм устал, и его раздражало все. Эльгендорф похлопал себя по карманам и, немного удивившись, выудил из внутреннего кармана флягу, наполовину наполненную чем-то горьким. Поболтал жидкость в фляге, прислушался, принюхался, призадумался. Ничего не вспомнил – в голове жужжали мухи.
«Интересно. И откуда она у меня?» – подумал Вильгельм и отхлебнул немного. Алкоголь разлился по пищеводу, ударил в голову, прежде с трудом соображавшую. Та забурлила мыслями, столь же странными, сколь и складывавшаяся ситуация. Глаза Вильгельма округлились, он закашлялся и, чтобы перестать, отхлебнул еще немного разбавленного Академскими порошками пойла. Ему полегчало.
Вильгельм придирчиво оглядел карлика, почесал переносицу и спросил:
– А почему у вас нет униформы?
– Униформы? – удивился карлик.
– Конечно. У секретных агентов всегда есть униформа. Смешная, конечно, но хоть какая-то. А у вас никакой нет. Это неправильно.
– Вы такого приказа не давали.
– Тогда сейчас даю. Слепите себе униформу. И чтобы у каждого был рюкзак или сумка, а не карманы, набитые невесть чем, – сказал Вильгельм. – Без разницы какие, хоть с божьей коровкой или звенящие при ходьбе. Главное, чтобы были. Понял?
Карлик вспыхнул, его лицо покрылось красными пятнами, а кривые пальцы задрожали.
– Господин, но с этими сумками столько проблем! Их ведь можно забыть где-то, да и не греют они! А в карманах все легко ищется! – с чувством прыснул человечек, но поспешил добавить: – Если Вы, конечно, официально прикажете, я буду с почтением носить, но это будет только из-за того, что это Ваш приказ.
– Сейчас всего лишь конец сентября, тебе не нужно греться, – сказал Вильгельм, а сам вздрогнул, когда промозглый ветер хлестанул его по щеке. Он поморщился, поднял воротник пальто и спрятался от ледяных порывов. – Ладно. Что там у тебя? Рассказывай, время идет.
Он, конечно, никуда не торопился, дел, стоящих внимания, вот уже несколько десятков лет нет, как бы ни пытался Вильгельм их найти или придумать. Но сказать так было нужно. Начальник все-таки, в редкие минуты, когда эта должность приносит наслаждение, должен руководить.
Нуд посмотрел на него темными глазками бусинками, почесал крючковатым пальцем нос и, прокашлявшись, начал громко и с чувством рассказывать.
– Господин, на севере растаяли ледники. Два или три, не знаю точно. Это, вроде как, не так важно, потому что их там все равно полно. Одним больше – одним меньше, теплее будет…
– Не будет. И не так уж и полно, – нехотя возразил Вильгельм.
Его одарили испуганным взглядом. Слуга вздрогнул и снова уткнулся в листочек.
– Во всяком случае, эта новость не отмечена красным флажком. Потом на юге тоже ледник растаял… Странно все это – юг, север, а везде одно и то же.
– Потому что есть Северный и Южный полюс.
– Правда?
– Конечно. Но не все покрыто льдом. Кое-где на севере живут люди.
– И они на льду прям что ли?! – восхитился человечек. – А как же они едят? Сосут льдины? Они дружат с пингвинами? Так там же еще и холодно! А как же медведи? Они и их едят?
Вильгельм почувствовал себя дураком, объяснявшим что-то еще большему дураку. Рассердился. Погладил флягу. Успокоился.
– Думаю, тебе стоит купить книг по географии и почитать, чтобы перестать быть дуралеем. – Отмахнулся он и провел ладонью по темным и липким волосам. Поморщился, задумался и ничего не вспомнил. – Помимо ледников есть новости?
– Да! Еще в Африке началась эпидемия вируса. Что-то связанное с мухами, но она, кажется, очаговая, и никуда дальше страны не уйдет, – продолжил слуга.
– Опять этот врач что-то перепутал и вместо излечения наслал на людей еще одну заразу! – Вильгельм всплеснул руками и, чуть задумавшись, запил негодование. – Надо бы все-таки написать в Штаб, чтобы выслали другого.
Эта фраза Вильгельма смутила. Какая-то колкая мыслишка, что Штаб его даже слушать не будет, ударила в голову, но он постарался избавиться от наваждения. Может быть, все еще не потеряно. Хотя, в это верилось с трудом.
