скачать книгу бесплатно
– Каменное кресло в первом ряду? Толстый, лысый, в серой тоге?
– Он! Хозяин школы и…
– Не щекочись! Мух полно, еще и ты…
Ухо освободилось. Обиделся?
Мухой мечтал бы я стать, чтобы ты обратила вниманье!
Мухой, пчелой, комаром… Может, ослом пригожусь?
Неужели с ходу сочинил? Или перевод подходящий вспомнил?
– Ну что я говорил, хозяйка? Прикончил его Каст, с пятого удара прикончил!..
– Угу.
Хозяин мой, Тантал ему в консулы-коллеги, очень играть любил. Увлекался до одури, но не гладиаторами, а колесницами. Разница, конечно, есть, и немалая, но игра – всюду игра.
Для начала вычеркнули мы с Аяксом поединки с деревянным оружием. Не ставит никто всерьез на всяких пегниариев. Затем… Затем я хозяйскую науку вспомнила. Серебро счет любит, моя же мама все записи в доме вела. И мне самой кое-что хозяин рассказывал – хвастался, подлец.
Колесницы, как известно, придерживают. Не только ради того, чтобы проиграть – иногда и для того, чтобы выиграть. Не сегодня, чуть позже, когда публика в слабость поверит и на других ставить начнет.
Итак, колесницы придерживают. А гладиаторов?
Узнала я у Аякса моего, в каких случаях проигравшего на арене не убивают. Тех, что раненные тяжело были (не подделаешь, не оловянный сестерций), из списка выбросила. А кто остался? Остались же «отпущенные стоящими». С ними тоже морока: кто по воле публики, кто потому, что время вышло. Каждый боец разный, у каждого – своя ступенька в школе, «палус», если по-гладиаторски. Вроде как у легионеров, по опыту старшинство и по силе. Но и это не все. У одного пять побед, у другого – двадцать. Второй вроде сильнее…
Ну точно, как с колесницами!
…Зато первый моложе, причем лет на десять. И ран у него серьезных еще не было. А этот, допустим, «палус» высокий имеет, дерется долго, но все последние игры «стоит». Будет и дальше «стоять» – или выпустят лошадку?
Вот и пригодился Аякс!
* * *
– Папия, Папия! Вон там, во втором ряду! Юлия Либертина, ее дом сразу за Форумом, я там позавчера был.
– Стихи ей поднес? Ну и как?
– Ну… Обещала плащ подарить. Потом, к зиме ближе.
А между прочим, прическа у этой Либертины…
– Хозяйка, да погляди же ты! Сейчас андабаты драться станут, десяток на десяток!..
– Андабаты – это кто? Нет, не объясняй, не надо.
Все равно смотреть не стану. Вот если бы андабатов этих да прямиком на первые ряды Цирка направить. И начать, конечно же, с ланисты Батиата!
А почему бы, собственно, и нет?!
Я наметила семь бойцов – из тех, кто долго «стоял». Три раза проиграла, четыре – выиграла. Немного, конечно, не одна я такая умная. Но вот с Эномаем, который из «галлов», иначе вышло. Тут мы с Аяксом чуть не поругались. Шумел одноглазый, ручищами размахивал. Мол, да простит мне твой гений, но ты, хозяйка, в таких случаях слушаться должна, я на арене песок нюхал, пока ты еще под стол бегала!..
И – пятьсот сестерциев. Премудрость[3 - Премудрость – нечто вроде «браво!».], Папия! Но главное… Нет, не знаю я еще главного. И понадобится ли мне это главное, тоже не знаю.
Значит, узнать надо!
* * *
– Папия, можно идти.
– Нет, подождем. Зачем хозяйке в толпе пихаться?
Оглянулась. Встала.
– А что? Игры уже кончились? Аякс, ты говорил, что в школе Батиата пирушки случаются.
– Не пирушки, госпожа Папия, – серьезно поправил одноглазый. – У «волчиц» пирушки, а у нас – свободные трапезы.
Свободные? Аякс тяжело кивнул.
– Как есть свободные. Всех пускают, только угощение приноси. А главное – перед боем они, трапезы, случаются, так что назавтра половина ребят свободными станут. Только Харону асс заплатят.
Ясно. Интересно, когда ближайшая?
Антифон
После того когда я рассказала Учителю о том «главном», что мне все-таки удалось узнать (ох, лучше бы не узнавать никогда!), Он удивленно вздернул брови.
– Даже так? Ты молодец, обезьянка! Большой молодец!..
Тогда Он впервые меня так назвал. А я почему-то не обрадовалась.
* * *
– Сиятельная Фабия Фистула! Сиятельная Фабия Фистула!
Солнышко греет, на белесом жарком небе ни облачка, зато и пыли нет – ночью дождь случился. Словно по заказу.
– Сиятельная Фабия Фистула! Дорогу сиятельной Фабии Фистуле!
– А-а-а-а-а-а-а-а!
Из переулка, что от Дороги Сципиона к Острову Батиата, – мальчишки врассыпную. Пятки шлепают, скользят по влажному камню. Резво мелюзга капуанская бежит, точно на нее дюжину волкодавов-молоссов натравили. Оголодавших.
– Дорогу сиятельной Фабии Фистуле!
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Несут! Несу-у-ут! Разбегайся-я-я!
А чего бы не поорать, глашатаю вторя? Событие как-никак. Хоть Капуя-город, хвала богам-заступникам, и не маленький, не Анниев Форум какой-нибудь, но и не Рим все же.
– Сиятельная Фабия Фистула!
Кто же она, эта сиятельная? И собой какова?
Кто именно – не вопрос. О таком спрашивают редко, почти никогда. В Риме – потому что там всех сиятельных и так в обличье знают, нагляделись на ясные солнышка, накланялись. А за римскими воротами таких вопросов предпочитают не задавать – от греха да от кулака подальше. Вечному Городу виднее, кто сиятельный, кто нет. Сиятельная – и ладно, от лишнего поклона лоб не треснет. Значит, можно не мудрить. Конечно, с красной каймой шутить не следует, так и префекта городского напугать можно. Значит, просто сиятельная. То есть не просто, а сиятельная вдова.
– Дорогу сиятельной Фабии Фистуле! Несут! Несу-у-у-ут!!!
Нет, еще не видать. Мальчишки вперед побежали, кто повзрослее и не столь поворотливее, к стенам жмутся, а глашатай со скороходами им помогают. Узок переулок, как раз на одни носилки. А если ненароком сиятельную толкнешь?
Вдова почему? А чтобы о муже ее сиятельном не думать и его сюда не звать. Прожил! Исполнил долг перед родным Римом – и стоит бюстом восковым в собственном доме где-нибудь на Палатине. Сенатор, допустим. Не консуляр, не бывший цензор, тех поименно знают, просто. Для Капуи хватит. Был себе сенатор – и помер.
Вдова – а лет сколько вдове? Если старая, быстро поймут, догадаются. Голос! Разок похрипеть да пошамкать можно, но чтобы день за днем? Средних лет? Лучше всего, но беда: полнеют матроны от жизни сидячей. Все у очага шерсть прядут, дом только ради храма покидают. То есть ерунда это, еще как покидают, с визгом даже, но за римскими стенами привыкли: если матрона, значит, солидность в ней видна, основательность. Такая, что талию даже корсет-мамилар из кожи бычьей находит с трудом.
А какая солидность, когда ребра кожу рвут?
Посему Фабия Фистула моя будет молодой, лет этак двадцати пяти, не раздобревшей еще. Возрасту никто не удивится, всем ведомо, что римлянок породистых лет четырнадцати замуж выдают, порою и раньше. Только из девчонки девушкой стала – к алтарю, хлеб ломать.
И что вместе получается? Вдова, муж (бывший претор, скажем) года два назад отправился Харону медяк вручать, траур кончился, можно и в Капую съездить.
– Сиятельная Фабия Фистула! Сиятельная!..
А вот и бегуны-скороходы! Скороходами, правда, только зовутся, да и незачем им бегать. Идут бодрой рысью, зевак отгоняют. Те и сами теснятся, привыкли. Не уступишь ясному солнышку дорогу, могут и по шее навернуть.
– Сторонись, сторонись! Уступи дорогу!
Сторонятся! А вот и глашатай, хмурый, основательный. Ступает серьезно, потому как должность уж больно важная. Вот сейчас воздуха поболе вдохнет…
– Сиятельная Фабия Фистула прибывает в город Капую!
Богата ли вдова преторская? Не очень, думаю. Все знают, что в Риме сейчас при сестерциях как раз те, что не очень сияют. Излишне сиятельных Марий с Суллой разорили, в проскрипции вписали. И сами они, консуляры с пропреторами, горазды достояние славных предков транжирить. Поэтому и не брезгуют вне Рима жить. Дешевле оно, да и не так хлопотно.
С этим ясно. А внешность сиятельная? Выглядит она как, моя Фабия Фистула?
* * *
Вот она! Вот! Не сама, конечно, носилки ее. И не обычные! Носилки-лектика, из тех, что самые лучшие. Не в которых сидят (те не лектикой – ферторией зовутся), а такие, чтоб сиятельной возлежать удобно было. И не просто возлежать, а на подушках. А как же иначе?
– Дорогу сиятельной Фабии Фистуле!
Десять парней мерно ступают, вполголоса песню поют, дабы в такт идти и, не попусти Юпитер Статор, с ноги не сбиться. Носилки, понятное дело, крытые, с занавесками из ткани богатой, с одним окошком слюдяным, чтобы сиятельной все было видно, а народцу любопытному – наоборот. Очень удобно! На улице Фабию Фистулу мою никто видеть не должен. Мало ли? И не увидит. Пусть в слюдяное окошко пялятся. Но все равно, без внешности нельзя. В дом входить придется, в храм. И в самом доме, конечно, пребывать, как без этого? Вдруг какой-нибудь сиятельный в гости завернет, приветствовать пожелает?
Внешность – и сложно, и просто. Что всякие глазастые прежде всего замечают? Мудрецы лысые говорят – одежду, по одежке, мол, встречают. А вот и нет! Походка, походка прежде всего! И конечно, все прочее: как стоишь, как сидишь.
…Как лежишь, тоже, но это и подождать может.
Трудно! Их, благородных, словно собак, со щенячьего визга держать себя учат, не жалеют. Чтобы плечи ровно, чтобы подбородочек вверх. И спинка – стрункой, если в кресле окажешься. С походкой же сложнее всего. Шаги мелкие, но семенить нельзя. Идти – словно саму себя нести, вперед не подаваться, лишний раз по сторонам не смотреть. Если поглядеть хочешь, голову не рывком вправо-влево, а не спеша, бережно. Говоришь с кем, руками не дергай, но и столбом не стой. «Здравствовать тебе!» – а правая рука чуть к подбородку и ладонью вперед, словно здравие это с ладони спускаешь.
Так что проще всего представить себя на дне морском. Вода тугая всюду, не разбежишься, спешить не станешь. И плавно, плавно…
– Сторонись, сторонись! Сиятельная Фабия Фистула!
Грядут, грядут носилки – прямо к Острову Батиата. Там тоже народ – и тоже к стенам теснится. Теснится, переговаривается.
Смотрит.
С носилками и скороходами ясно все, видали такое граждане славного города Капуи, хоть и не каждый день. За ними кто? Понятно кто! Двое парней в темных туниках, с кинжалами на поясах. Для чего – можно не спрашивать, особенно у них самих. А тога откуда? И тога, и который в тоге? У самых носилок, у самого окошка? Молодой, резвый, шаг с ходом носилок ровняет. Не бежит, но поспешает слегка.
– Сторони-и-и-сь!
Переглядываются добрые капуанцы, кивают. Ясное дело – клиент! У тех, кто познатнее да побогаче, всегда рабы-прилипалы имеются. Не из рабов – из настоящих римлян. Почет! С утра благодетелей у крыльца парадного ждут – доброго утречка и здоровья пожелать, потом вслед за носилками бегут, двери отворяют. Надо – кулаками чужих клиентов встречают, а то и за оружие берутся. Не иначе, серьезная женщина – матрона эта, если даже в Капуе клиентов нашла. Сразу видно, сиятельная из настоящих! Сейчас окошко приоткроет, парню в тоге указание даст. А он и побежит, даром что гражданин римский.
Так парень-то известный! Гай Фламиний – тот, что стишки кропает и покровителей ищет. Повезло ему! Нашел, виршеплет!
– Сиятельная Фабия Фистула прибывает в город Капую! Дорогу!!!
Вздрогнул народ любопытный, колыхнулся. Значит, верно, значит, в «Красный слон» пожаловать сиятельная изволит, как и болтали. Недаром хозяин слонячий три дня клопов по комнатам гоняет, травы пахучие по углам рассовывает! А еще велено дважды в день в комнаты воду теплую доставлять. Ванну алебастровую пока на второй втаскивали, едва не расколотили. Римлянка, что и говорить! С самого Палатина!
– Сиятельная!!!
Только не жить такой в «Красном слоне» долго. Говорят, дом себе в центре присматривает, все выбрать не может. То крыльцо низкое, то колонны не того мрамора.
– Сиятельная Фабия Фистула!
Спешат капуанцы к входу в гостиницу, а там прочие, с Острова, с улиц соседних собрались, плечами пихаются, головами вертят. Сейчас самое-самое начнется, госпожа важная из носилок ножку покажет, по ступенькам подниматься примется.
– Многих лет Фабии Фистуле, гостье Капуи! Многих лет!..
Приоткрыла я окошко слюдяное, Гаю Фламинию улыбнулась. Молодцы мы с тобой, поэт, правда?
Антифон
– Не претерпит тот, кто пребывает в мире этом, подобно вору в ночи, – молвил однажды Учитель. – Ибо не увидят тебя гонители твои и обойдут стороной ненавидящие тебя. Но, во тьме пребывая, всегда готов будь зажечь свет.
– Притча? – улыбнулась я.
Кивнул, усмехнулся в ответ.
– Зажигай свет свой, и пусть он будет ярок, ярче света встречного, дабы ослепли ищущие тебя. И станется, как с десятью девами, которые, взяв светильники свои, вышли навстречу жениху. Из них пять было мудрых и пять неразумных. Неразумные, взяв светильники свои, не запасли масла. Мудрые же, вместе со светильниками своими, взяли масла в сосудах своих. И как жених замедлил, то сказали все в сердце своем: не станет ждать, призовем на ночь блудников, дабы утешили нас.
Но в полночь раздался крик: вот жених идет, выходите навстречу ему! Тогда встали от блудников все девы и поправили светильники свои. Неразумные же сказали мудрым: дайте нам вашего масла, потому что светильники наши гаснут. А мудрые отвечали: чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас, пойдите лучше к продающим и купите себе. Когда же пошли они покупать, пришел жених, и готовые вошли с ним на брачный пир, и двери затворились. И пировали они с женихом своим, блудники же, невидимы, во тьме остались. И благо было всем им, счастливым и во тьме, и при свете. Неразумные же остались ни с чем, когда блудники, пресытившись, оставили их.
– Жених смотрел на свет, а не на блудников, – поняла я. – А масло? Какое оно?
– Масло? – удивился Он. – Смотря по тому, что ты желаешь зажечь, обезьянка!
* * *
