Бессмертие: это дар или проклятие

Rayan Vale

Бессмертие: это дар или проклятие

Космос был пуст. Холодный, безмолвный, равнодушный. Он дрейфовал среди мёртвых звёзд и разбитых миров, единственный свидетель их исчезновения. Его тело, невесомое, неуязвимое, неслось сквозь бесконечность, но боль не угасала. Она жила в нём, как вторая кожа, сросшаяся с его бессмертной плотью. Иногда ему чудились голоса – шёпот давно ушедших, обрывки слов, растворяющиеся в веках. Лица тех, кого он любил, всплывали в памяти: их глаза, полные то ли печали, то ли обвинения, смотрели на него из тьмы. Он помнил их имена, их смех, их страх. Но что толку в памяти, если они – лишь призраки, а он – единственный, кто остался? Один вопрос, как ржавый гвоздь, вонзался в его разум: был ли это дар… или проклятие?

Ему было двадцать, когда болезнь сковала его тело. Лёгкие разрывались от кашля, кожа горела, а слабость лишала сил даже дышать. Врачи качали головами, родные шептались за дверью их деревенского дома, где запах сырого дерева смешивался с дымом от очага.

– Он не выживет, – доносилось сквозь тонкие стены.

Он и сам в это верил. Каждую ночь, уставившись в потрескавшийся потолок, он молил о смерти, лишь бы прекратить боль. Но смерть не пришла.

Однажды ночью, когда кашель утих, а жар спал, он проснулся с чувством странной ясности. Его тело больше не болело. Он встал, ожидая слабости, но её не было. Сердце билось ровно, лёгкие дышали свободно, словно он никогда не был болен.

– Чудо, – прошептала мать, обнимая его. Её слёзы падали на его плечо, горячие, как солнечный свет, пробивающийся сквозь щели в ставнях.

– Проклятие, – ответил он тихо, глядя в её глаза, полные надежды. Она не поняла. Тогда ещё никто не понял.

Годы шли. Его мать поседела, отец сгорбился, а он оставался прежним – двадцатилетним, с гладкой кожей и ясным взглядом. Он бродил по деревням, где люди ещё помнили его как "того парня, что выжил". В таверне, где пахло хмелем и мокрой шерстью, он встретил Сергея – друга детства, чьи шутки были такими же громкими, как звон кружек.

– Тебе чертовски повезло с генами, брат! – смеялся Сергей, хлопая его по спине. Свет от очага отражался в его весёлых глазах, но в них уже появились первые морщины.

– Повезло? – Он смотрел на Сергея, чувствуя, как внутри растёт холод. – Ты бы хотел смотреть, как все, кого любишь, умирают, а ты остаёшься?

Сергей замолчал, его улыбка потухла, как свеча на ветру.

– Я… не думал об этом, – пробормотал он, отводя взгляд к потемневшим от копоти стенам.

– Никто не думает, пока не окажется на моём месте, – сказал он, допивая пиво. Вкус был горьким, как его мысли.

Он уходил из городов, менял имена, но не мог убежать от вечности. В одном из городов он встретил Анну – женщину с глазами, как летнее небо, и смехом, что звенел, как колокольчики. Они гуляли по полям, где колосья шелестели под ветром, а её волосы пахли ромашкой.

– Ты как Питер Пэн, – говорила она, касаясь его щеки. Её пальцы были тёплыми, живыми, и в её улыбке было столько света, что он на миг забывал о своём проклятии.

– Хотел бы я, чтобы ты осталась со мной, – шептал он, прижимая её к себе, чувствуя тепло её тела под тонкой тканью платья.

– Я никуда не денусь, – отвечала она, смеясь, и её голос был как песня, которую он хотел слушать вечно.

Но годы шли. Её волосы серебрились, морщины покрывали лицо, а он оставался тем же. Они сидели в их маленькой комнате, где свет свечи дрожал на стенах, отбрасывая тени, что казались живыми. Анна смотрела на него, её глаза наполнились не любовью, а страхом.

– Ты не человек… – Её голос дрожал, пальцы сжимали край шали. – Что ты такое?

– Я тот же, кем был, – сказал он, но его слова звучали пусто, как эхо в заброшенном доме.

Она ушла, оставив его у порога. Он смотрел ей вслед, пока её фигура не растворилась в вечернем тумане, а в груди росла пустота, как выжженное поле.

После её ухода он бродил по миру, пытаясь забыться. Он писал стихи, которые никто не читал, рисовал лица, которые давно исчезли, играл на скрипке, пока струны не рвались под пальцами. Он строил дома, которые рушились под ветром времени, и учился языкам, которые забывались с уходом их носителей. Но каждый раз, заканчивая работу, он оставался один на один с воспоминаниями. Они были его тюрьмой – яркие, неумолимые, как солнечный свет, от которого нельзя укрыться.

Мир менялся. Деревни превращались в города, лошади уступали место машинам, а в небе гудели первые самолёты. Он видел, как люди изобретают оружие, всё более смертоносное, и слышал, как в тавернах шептались о надвигающейся войне. Сначала это были слухи – обрывки разговоров, заголовки в газетах, тревожные взгляды прохожих. Он пытался уйти, спрятаться в лесах, где тишина нарушалась лишь пением птиц и шорохом листвы, но война не спрашивала.

Однажды ночью, когда он ночевал в заброшенной хижине, где пахло сыростью и мхом, небо разорвал рёв самолётов. Взрывы сотрясали землю, и он понял, что укрыться не получится. Он вышел на улицу, где дым стелился над полями, а крики раненых смешивались с треском огня. Он стал солдатом не по выбору, а по необходимости – люди умирали, и кто-то должен был держать линию.