Ботинки

Осеннее

Всё было так:

ломился ветер в окна

и выл в подъезде,

будто старый пёс.

Осенний день,

сырой, холодный, блёклый,

разлуку нёс.

Бежал по крышам,

пил из серой лужи,

спешил, надавливая по

газам.

Не нужно слёз

и горьких слов не нужно, а ты

сказал.

Упало слово,

а за ним второе,

как лист кленовый на

холодный грунт.

Ты говорил:

«Привязанность – пустое».

Ты подлый врун.

Опять

Сквозняк приносит шорохи из сада,

Раскидывая их то тут, то там.

Заливистая, громкая цикада,

Как пленница–по сумрачным углам.

Лежит меж старых кресел свет вечерний,

И грусть такая-чуть не зарыдать!

«Важнее быть любимой или верной?»-

Она спросила у него опять.

Ликует солнце

Ликует солнце в небе. Трогает за лоб

Ладонью влажной розовое утро.

Я пробую любить и презирать взахлёб.

Наверно, получается. Как будто.

Густеют взбитые, как пена, облака-

Плывут, качаясь, кипенные лодки.

За ускользнувшей мыслью следует строка,

И плачет дождь прозрачней русской водки.

Хандра

Скрипят в ветвях обломки осени,

И у порога ждёт итог.

А вы кого сегодня бросили

Или кто вас оставить мог?

А запахи промозглых ясеней

Плывут из преющей коры.

Я думаю, что нет прекраснее

Всепоглощающей хандры.

Право

Откусанный месяц висит над трубой,

Как будто бы люстра.

А я второпях возвращаюсь домой

В расстроенных чувствах.

А я не успела в последний вагон

Сегодня впервые.

И россыпи звёзд надо мной в миллион

Глядят, как живые.

О, если бы знать за два шага вперёд,

Где будет канава!

На то, что мужчина домой не придёт,

Имеется право.

Скоро лето

Скоро лето. Воздух пахнет солнцем,

Пылью придорожной и травой.

Мне прохожий встречный улыбнётся,

Будто самый близкий и родной.

Я иду под руку с тёплым маем.

Нараспашку простенький жакет.

Знаешь, а я, кажется, прощаю

Даже тех, кому прощенья нет.

Заколка

Щекочут стопы молодые травы-

Они в июле ласковее шёлка.

Ты не находишь радостней забавы,

Чем с девичьих волос срывать заколки.

А сколько их упало в травы эти,

Примятые тяжёлыми телами?

Не верится, что мы давно не дети

С игрушечными синими слонами.

Закат случился. Возвращаться нужно.

В июле травы ласковее шёлка.

За ужином мне объясняться с мужем

По поводу потерянной заколки.

Кто виноват?

Ливни на небо рваное

Клали тугие швы.

Лето случилось пьяное:

Звёзды, портвейн, грешить.

Были попытки трезвости

Нас повернуть назад.

В том, что пропали без вести,

Кто из нас виноват?

Снег

Скрипнул снег под сапогом

И нарушил тишь.

Мы по улице идём.

Ты опять молчишь.

Только звёзды и луна

Ну и ряд столбов.

Эта ночь обделена

Слушать про любовь.

Мы идём вдоль фонарей.

Глухо снег скрипит.

Звёзды кажутся бледней

От мужских обид.

Хорошо, что снег пошёл-

Скрасил тишину.

Только что ты в ней нашёл,

Веришь, не пойму.

Врозь

Ветер воет в трубы песню

И деревья клонит вкось.

Хорошо нам было вместе-

Ещё лучше стало врозь.

Зазвенит над старой рощей

Дождь весенний, дождь слепой.

Стало горче, стало проще

Не опаздывать домой.

Пора

Пора бежать навстречу суете,

В потоке дней дрожать ежеминутно

И убеждать повторно, беспробудно

В великой важности для нас – не тех.

Твоя улыбка

Просачивался луч на влажный пол.

Мелодия расчёсывала ухо.

Ты улыбался холодно и сухо,

Отодвигая вечный разговор.

Рычал блестящий чайник на плите

И оглашал железную готовность.

Твоя улыбка – это безусловность,

Сигнализация моих потерь.

День

И вот ещё один проходит день,

Простой как три копейки, без излишеств.

Приляжет на асфальт кривая тень

От тополя, что подпирает крышу.

Не вспомнятся сквозь топкие века

Ни мысли, ни асфальт, ни тополь этот.

Я проживаю день наверняка.

Бесценный день, летящий как комета.

Мальчик и гном

Истлевает лето, как окурок,

В пепельнице старого двора.

Мальчугана с чёлкой белокурой

Из окна зовёт домой сестра.

Издали слышны раскаты грома.

Облака сгущаются в туман.

Маленького сморщенного гнома

Мальчик прячет в потайной карман.

«Не дрожи, Мышонок! Я не брошу!

Дам тебе печенья с молоком».

Мальчик по началу был хорошим.

Негодяем станет он потом.

Гномик пропищал, что не боится.

Знает он, что все дожди пройдут.

Гномик мальчику сегодня снится

На тридцатом жизненном году.

Странные похороны

Хороните в цинковых гробах

Гнойные обиды и печали!

Под прерывистые крики чаек

Пусть утонут в голубых волнах!

Пусть уйдут в глубины всех морей

Безвозвратно, как мужья уходят,

Сытые, одетые по моде,

С лицами зазнавшихся князей.

После этих странных похорон

Направляйтесь в сторону восхода,

Где слепого солнца позолота

Будет осыпать со всех сторон.

Ботинки

Начищаешь ботинки до самого яркого блеска,

от которого даже в глазах начинает рябить.

Я тебя разлюблю постепенно, пошагово, честно.

Я тебя разлюблю и начну помидоры солить,

научусь вышивать цветочки болгарским крестиком,

избавляться от накипи в чайнике электрическом,

подыщу воздыхателя – выберу ровесника

с первоклассным авто и прессом почти металлическим.

А ботинки сверкают как глянцевые гагатики,

украшают собой тебя и другие Вселенные.

Между нами трясины, пропасти и Галактики.

Я тебе разлюблю, но не сразу, а постепенно.

По глоточку, по доле, по крошке, по слёзной капельке

уплывёт, уползёт, однажды – возьмёт и кончится.

На чёрном ботинке появится мелкая крапинка,

а тебе обо мне ни разу даже не вспомнится.

Я хочу

Вечерело. Сад пылал в закате.

Только лай собак тревожил тишь.

То уйдёт, а то опять накатит

Летняя хандра с понурых крыш.

Хорошо. Приятная усталость.

Отчего? Неважно отчего.

Я хочу, чтоб в памяти осталось:

Вечер, лай собак, твоё лицо.

Вроде

Мне было девятнадцать. Падал снег.

И лунный свет сочился в щели улиц.

Навстречу шёл желанный человек,

С которым мы пока не разминулись.

Он мне писал столетье или два.

Письмописанье, знаете ль,– искусство.

А вы смогли бы подобрать слова,

Чтобы одеть в них искренние чувства?

Не пишет он. Уже который век

Из дальних мест мне писем не приходит.

Был снег и свет луны, и человек.

И я была. И письма были. Вроде.

Кого касается?

Цветок в горшке на подоконнике

С утра позавтракал водой.

Мы не друзья и не любовники,

Мы посторонние с тобой.

Компоты в банки разливаются

И на зиму в глухой подвал.

Кого, скажи-ка мне, касается,

Что ты меня поцеловал?

На даче

Брови тонкие, как нитки.

Вздёрнут к небу нос.

Виноградные улитки

Лезут на поднос.

После ливня только лужи

И улиток тьма.

Мне наутро с пьяным мужем

Дача как тюрьма.

На скамье улиток двое,

Я и пьяный муж.

Чтобы справиться с собою,

Нужно прыгнуть в глушь.

Я бегу от нашей дачи

В самый сизый край.

Брак мой кажется удачным?

Хочешь, забирай?

Поброжу среди осинок,

Влаги и берёз.

Пьяный муж женой покинут-

Брошен на разнос!

Я вернусь к нему на дачу,

Сяду на скамью.

Я теперь уже не плачу,

Если не люблю.

Одно воскресное утро

Присяду на скамейку у пруда

Под неподвижной и пушистой кроной.

Передо мной столетняя вода

Становится от старости зелёной.

И кваканье лягушек – дивный хор!-

Замолкнуть не желает на мгновенье.

Пруд отливает словно мельхиор.

Число седьмое. Утро воскресенья.

рыбы глядят

рыбы глядят сквозь стекло аквариума

на кота как на стаю акул,

а я не зря на любви настаивала

до острого сведения скул.

рыбы глядят, а коты ухмыляются:

кто-то съедобен, а кто-то ест.

с каждой минутой, как шар, раздувается

фабрика по пошиву невест.

Грибные дожди

Грибных дождей прозрачная канва

Опустится на молодые рощи,

А с каждым днём становится всё проще

Искать и обнаруживать слова.

Играет луч на дождевой канве

И серебрится зелень мягкой кроны,

Похожая на верную корону,

Блестящую на царской седине.

Грибы растут у старых чёрных пней

И впитывают дождевые соки.

Отсюда небо кажется высоким,

Отсюда небо кажется синей.

А воздух, словно чистое стекло,

Сверкает в свете золотого солнца.

Небесная вода ещё прольётся

И утечёт корнями глубоко.

Тени

Вырезки из журналов и чёрно-белых газет.

Годы на голых стенах и в серо-жёлтом альбоме.

В окна вливается солнце. Мне двадцать девять лет.

Я пребываю в комнате и в гробовом разломе.

Скоро вечерний приём. В четверти после семи

Станут с другой стороны в комнате вновь расползаться

Тени. Скользнули вдоль окон, стали опять детьми,

Выползли из-под щелей… Детка, пора возвращаться.

Небо в окнах

Пока жизнь города не смолкла

Под гнетом призрачных оков,

Коснись рукой до облаков.

Этаж двенадцать. Небо в окнах.

Гудит шальная магистраль,

Ревут моторы – слышно с улиц,

А мы повторно не вернулись

Туда, где небо в окнах. Жаль.

Туда, где кухня в три шажочка,

Паркет, избитый донельзя.

Я говорю об этом зря

Вот-вот закончу. Просто точка.

Нет, многоточие. Сейчас

Я вспоминаю шум мотора

И неказистость коридора,

И небо, верившее в нас.

Стоит ли?

И воздух пахнет яблоком и мёдом,

А позже – лёгкой влагой и грозой.

Мы боремся с любовью и погодой,

Как небо вечно борется с зарёй.

Но стоит ли тягаться с неизбежным,

Рассчитывая на глухой провал?

Ты снова был со мной слегка небрежен

И снова нежно за руку держал.

Не успели

Вот год за годом слушают перроны

Шаги людей и скрипы чемоданов.

А громкие чернильные вороны,

Как будто просят крошки из карманов.

И прячутся макушки старых елей

В кудлатые небесные покровы,

А мы с тобой как прежде не успели

Сказать друг другу трепетного слова.

Посуда

Но надо ли об этом говорить?

Я жду от жизни розового чуда…

А в раковине грязная посуда,

Которую неплохо бы помыть.

Я жду от жизни самых дивных благ,

Хороших дней и самых лёгких денег,

Спокойствия, железного терпенья

И сладкой кости в мисках у собак.

Я жду от жизни добрых новостей,

Здоровья близким и себе немного.

Я выбираю ровную дорогу,

Я выбираю правильных друзей.

Но отчего-то всё идёт не так:

Со скрипом, стоном, по-бойцовски туго.

И в раковине грязная посуда –

Проклятая – не моется никак!

Хризантема

Над крышей проплывали облака,

Цепляясь за колючие антенны.

В стаканчике сухая хризантема

На вас смотрела, будто свысока.

Дышало утро в окна этажей.

И над глухим метро земля дрожала.

Ты до дверей бесслёзно провожала

Очередного из своих мужей.

Утопленница

Отблески солнца играли в воде.

Чайка ловила волну.

Я обещала, что к этой среде

Я без тебя пропаду.

Ты не поверил. Забыл. Не пришёл

До самой горькой среды.

«Пусть у тебя будет всё хорошо!»-

Слышно из тёмной воды.

Реки

Снова длинные реки кудлатых, седых облаков

Над головами, раскалёнными крышами.

А явь собрала паутинки из невесомых снов,

Что разбиваются напрочь горлом охрипшим.

И тени ложатся плавно на скомканный тротуар

Морда собаки в мусорные контейнеры.

Просит коричневый глаз у прохожего гонорар,

Пока пёс дожёвывает кость трофейную.

А наблюдатель стоит на двенадцатом этаже,

Преданно веря в то, что души крылатые.

Нужно спешить, потому что его заждались уже

Реки волшебных снов и облаков кудлатых.

Камень

Не надо слов. Они растают

В покровах ночи и листвы.

Я знаю, камни не страдают

От зависти и от хулы.

Я обернусь в холодный камень,

Прилягу в мягкую траву.

Но то, что было между нами,

Я на столетья сохраню.

И буду жить в зелёных травах

Без осужденья и хулы,

Без человеческого права

На ощущение любви.

И больше я не буду плакать

Над словом горче имбиря.

Мне руку не лизнёт собака,

И не порадует заря.

Я камень. Плотный серый камень

В постели из высоких трав.

Оставьте мне хотя бы память,

Навеки сердце отобрав.

Тоска

Опять сегодня мокрый снег

Или тяжёлый дождь.

В дверном проёме человек

Иль тот, кто с ним похож.

Разбросил темени куски

Вечерний полумрак.

А сердце рвётся от тоски,

Ну разве можно так?

А человек стоит в дверях,

Унылый и чужой.

И светлый камушек в серьгах

Темнеет сам собой.

Тоска, тоска, кругом тоска

Вползает в мрачный дом.

И третий день я жду звонка,

А в сердце боль ежом.

А утром свет. И мрак ушёл.

И скрылся силуэт.

Мне третий день нехорошо.

С рождением, Поэт!

Приходи в мои сны

Приходи в мои сны по фиалковым вторникам,

Будем пить с тобой мятно-лимонный чай,

Примостившись на выщербленном подоконнике, и скучать.

По медовым субботам ко мне заглядывай,

Пролезай через щели, через метлах,

Находи меня в матрицах и угадывай в стихах.

Прилетай в понедельники, среды и пятницы.

В воскресения звёздные приходи.

Приходи в четверги.

Всё равно мне не спрятаться от любви.

Выстраданный наследник

Звёзды – хлебные крошки на скатерти

Чёрно – иссинего неба.

Вы подбородком похожи с матерью,

Той, что почти не было.

Белые мошки в открытые окна

И на горящие лампы.

Помни усиленно, чётко и плотно:

Жизнь твоя – дар от папы.

Дар дорогой, ненаглядный, дражайший,

Первый и самый последний.

Спину прямее, улыбку почаще,

Выстраданный наследник!

Я помню

Я помню пенку на вскипевшем молоке

(Такую, что и вспомнить неприятно).

Я помню стрелку на капроновом чулке,

Бегущую к колену и обратно.

Я помню мелочи, которых мне не жаль

Забыть навечно как пустые слухи,

Но мне не вспомнить тот заснеженный февраль,

В котором разомкнулись наши руки.

Нет ничего больнее

Лизнуло солнце леску горизонта

И закатилось мячиком для гольфа

В невидимую лунку. Небосвод

Расправится и коротко всплакнёт

Для полноты пейзажного рисунка.

Арбузом пахнет пенная волна.

У моря и страдания нет дна.

И у любви нет края и границы.

Тоскует сердце, и щебечут птицы.

Нет ничего больнее слова «знать».

В том августе

Мне снятся разноцветные зонты,

Построенные в ровные шеренги.

В том августе мы перешли на «ты»,

в том августе нам захотелось сбрендить,

шататься по причалу до утра,

курить одну, пить баночное пиво.

В тот год стояла редкая жара

И я была заоблачно счастливой.

Прохожий

Неправильный овал зеркальной серой лужи.

Апрельский полдень прыгнул на чужой балкон.

Бегу на улицу, чтоб тотчас обнаружить,

как ладно скроен день, и как он обречён

на завершение, которое не сможет

остановить ни ангел, ни рогатый чёрт.

Навстречу мне торопится простой прохожий:

пиджак изъеден молью и судьбой потёрт,

глаза сухи, печальны, лоб высок и бледен,

седые волосы лежат на левый бок.

Невзрачный человек становится заметен,

Когда талантливо несёт тяжёлый рок.

Прибой

Мне нужно к морю, к голубой волне,

К слепящим бликам, серебристым брызгам,

Разбросанным по бёдрам и спине,

К печальной чайке, что случайно взвизгнет.

Дышать прибоем, слушать пенный гимн

И персик грызть жемчужными резцами.

У моря ты становишься другим

И ощущаешь связь между сердцами.

В руках Вселенной, в царстве синих звёзд,

Становится уютнее и тише.

Морской прибой сейчас с собой унёс

Всё то, что не поймать и не услышать.

Междурамоуличное

Между рамой и горластой улицей

Вьётся редкий прошлогодний снег.

Говорят, что непременно сбудется

Смерть, рожденье и кровавый век.

Мошкара у окон собирается,

Просится к салатам и в гортань.

Пусть на память долгую останется

Междурамоуличная грань.

Кошка со словарём

Смеркается. Тусклое стекло ещё одного дня

Разбилось о вечер, крыши покатые и меня.

Торопимся. Роботами пробираемся в толпу.

Дома ждёт чайник пузатый и лужица на полу.

Лужица ждёт больше кошки, что её оставила,

Ведь это же та тварь, что живёт по своим правилам.

И капает в слив капля из неисправного крана-

Первое, что услышу я, вступив на порог.Рана.

Чёрная рана на весь живот. И я собираюсь

Мыслями, силами, ещё чем-нибудь и каюсь-

Сознаю вину, но с родственниками не встречаюсь

Ни в выходные, ни в праздники. Да, я такая тварь.

Не зря завела кошку, а не пса. Кошку и словарь.

Ведь кошка мне ближе по духу, а словарь купила

Лишь для понтов. Типа я тоже английский учила.

Так и не выучила. С родными нужно встречаться

Хоть иногда, по праздникам. Хочется задыхаться

От боли и отчаянья. Я кошка со словарём,

Неприятным характером и напомаженным ртом.

Звенел сверчок

Звенел сверчок над тихим садом,

И падал звон в уснувшую траву.

Нам больше ничего не надо:

Ни сладких снов, ни жарких рандеву.

Разбрызган сон в ночных покровах:

Останется лишь незаметный след.

Молчим. Мы не уроним слова

На выцветший от солнца старый плед.