скачать книгу бесплатно
Миссис Всё на свете
Дженнифер Вайнер
Novel. Серьезный роман
Это история двух сестер, которая начинается в 1950-х годах. Девочки взрослеют – мир меняется. Они пытаются найти свое место в жизни, пытаются быть верными себе, но, как известно, у каждого своя дорога, а настоящий дом там, где тебя ждут.
Они стояли перед новым домом на Альгамбра-стрит. Девочки, полные надежды. Бунтарка Джо и милашка Бетти. Такие разные – сестры.
А впереди социальные потрясения, война во Вьетнаме, музыка свободы и борьба за женские права.
А впереди первая любовь, рассветы, закаты, громкий смех, соленые слезы, взросление.
Это искреннее и очень женское путешествие по разноцветным десятилетиям Америки. Это путешествие длиною в жизнь – удивительную, сложную и неповторимую.
Роман Дженнифер Вайнер стал бестселлером New York Times и полюбился многим читателям. Эта книга заставит вас смеяться и плакать, и, может быть, уже завтра вы решите изменить свою жизнь, переписав ее воображаемый сценарий. А еще вам очень захочется обнять того, кто всегда рядом, несмотря ни на что.
«Блестящее повествование, охватывающее несколько поколений». – People
«Вайнер сыграет на каждой струнке вашего сердца». – Publishers Weekly
Дженнифер Вайнер
Миссис Все на свете
Jennifer Weiner
Mrs. Everything
© 2019 by Jennifer Weiner, Inc.
© Целовальникова Д., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. «Издательство «Эксмо», 2021
* * *
Посвящается моей матери, Фрэнсис Фрумин Вайнер
2015. Джо
Мобильный зазвонил, когда они выходили из кино. Джо позволила толпе вынести ее из темного зала в светлый вестибюль, вдохнула запах попкорна и зимнего воздуха, исходивший от верхней одежды посетителей, сощурилась от полуденного солнца, сочившегося сквозь пыльные окна, и достала из кармана телефон.
– Алло?
– Джо?
Все стало ясно по голосу доктора, по единственному ее слову. Волшебный шар – игрушка с всплывающим в черной жидкости треугольником с готовыми фразами, который многим помогает в принятии решений, – переключился с ПОКА НЕ ЯСНО или СПРОСИ ПОЗЖЕ на НЕ ОЧЕНЬ ХОРОШИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ или ПО МОИМ ДАННЫМ – НЕТ. У Джо перехватило дыхание, во рту пересохло. Жена посмотрела на нее, вопросительно изогнув брови. Стараясь не показывать своих чувств, Джо подняла палец и отвернулась.
Впервые она обнаружила бугорок девять лет назад, моясь в душе, – похожее на гальку уплотнение под оливковой кожей, когда-то упругой, а теперь покрытой пигментными пятнами. На этот раз опухоль выявила маммография, которую Джо делала на оставшейся груди каждые полгода. «Видите?» – спросила рентгенолог, ткнув кончиком ручки в затемнение на снимке. Джо кивнула. Всего лишь крошечное скопление белого цвета среди серого полумрака, не больше булавочной головки, но Джо знала, нутром чуяла, понимала, что это приговор.
– Мне очень жаль, – вздохнула доктор, и Джо заметила свое отражение в окне кинотеатра – лицо изможденное и растерянное. «Мама снова считает ворон!» – со смехом воскликнула бы Лайла. «Оставь маму в покое», – сказала бы старшая дочь, Ким. Невозмутимая Мисси, средняя дочь, проигнорировала бы обеих и достала из сумки книгу.
Доктор продолжала говорить что-то сочувственное.
– Вы должны приехать, чтобы мы обсудили возможные варианты…
Джо знала, что вариантов нет, по крайней мере хороших. В первый раз она прошла через операцию, облучение, химиотерапию. Лишилась волос, аппетита и энергии, потеряла левую грудь и полгода жизни. После пяти лет жизни без рака она могла бы сказать, что вылечилась – победила болезнь, как принято выражаться в этих кругах, словно рак был армией захватчиков, которую ей удалось разбить наголову. Однако Джо никогда не считала себя победителем. Она не верила, что рак и в самом деле прошел, всегда думала, что облегчение лишь временное и где-то в глубине ее костей затаились предательские клетки, ждущие своего часа. С тех пор как однажды после душа она нащупала на мокрой коже бугорок, на счету была каждая минута. С того самого утра она слышала тиканье часов, становившееся все громче и громче, и этот звук придавал особое значение всему, что она делала. Теперь тиканье сменилось тревожным звоном. Торопись, твое время на исходе.
Джо задрожала, несмотря на теплый лиловый пуховик, над которым потешались ее дочери. Под ним – свободная хлопковая кофта и джинсы на резинке, купленные лет пятнадцать назад, старые кроссовки («Полагаю, она надевает их в особо торжественных случаях», – сказала кому-то Лайла на вечеринке в честь семидесятилетия матери, устроенной Ким несколько лет назад). Короткая, как всегда, стрижка, седые некрашеные волосы, никакой косметики, никаких украшений, кроме обручального кольца. Джо захотелось швырнуть телефон на сине-красный ковер, закричать изо всех сил… И тут она вспомнила, что закатила подобную сцену много лет назад, в магазине видеопроката «Блокбастер», теперь канувшем в небытие. Джо до сих пор слышала тот самый звук, с которым ее смех перешел в визг, чувствовала острый запах мятной жвачки от продавца-подростка и руку девушки на своем плече, слышала ее слова: «Мэм, я вынуждена просить вас уйти!» Джо вспомнила, как сгорбилась Лайла, втянув голову в тощие плечи, как дрогнул голос Мелиссы: «Мы уходим, мы уже уходим».
«Время», – думала Джо, сжимая телефон онемевшими пальцами. Ей нужно время – столько, сколько врачи могут дать. Время, чтобы убедиться: для примирения с сестрой сделано все возможное. Время, чтобы заставить Ким поверить: она хорошая мать. Время, чтобы убедить Мелиссу: поступить правильно лучше поздно, чем никогда. А Лайла… эх, чтобы решить проблемы Лайлы, и вечности мало!
Неужели Бог не даст ей хоть немного времени? Джо готова была застонать, заплакать, швырнуть телефон в яркую картонную фигуру очередного супергероя, перед которым подростки делали селфи с таким видом, словно будут жить вечно. И тут ей в руку скользнула маленькая ладонь жены. Джо сморгнула слезы. Пожалуйста, Господи, или кто другой, там, наверху, дай мне достаточно времени, чтобы все исправить!
Часть первая
1950. Джо
Четверо Кауфманов стояли на обочине перед своим новым домом на Альгамбра-стрит, словно не решаясь ступить на газон, хотя вполне могли это сделать, ведь теперь газон принадлежал им, как и дом из красного кирпича с алюминиевым навесом над крыльцом. Кауфманам принадлежали также парадная дверь и ведущие к ней ступени, почтовый ящик у тротуара, вишня на заднем дворе и клен возле подъездной дорожки, гараж, подвал и чердак, на который можно подняться по складной лестнице, спустив ее с потолка. Они переезжали из неблагополучной части Детройта, по словам родителей Джо, слишком тесной и вредной для здоровья, полной микробов и болезней, а также людей, не похожих на них, в новый район, в свой собственный дом.
– Ах, Кен! – воскликнула мать Джо, сжав плечо мужа. Ее звали Сара, и росту в ней было только пять футов. Белая кожа Сары всегда выглядела чуть тронутой загаром, на плечи падали блестящие каштановые локоны, под крупным носом алели сжатые губы. Круглый подбородок выдавался вперед, придавая ей решительный вид, от крыльев носа к губам тянулись глубокие складки. Однако тем памятным утром уголки рта загибались вверх и не хмурились, как обычно. Мать выглядела счастливой и даже почти красивой. Видеть ее такой Джо еще не доводилось.
Джо обняла маму за тонкую талию, чувствуя пояс-корсет под накрахмаленным красным платьем Сары – ее лучшим платьем с пышной юбкой и узким лифом с тремя большими белыми пуговицами по обеим сторонам. Кудри Сары венчала красная шляпка с черной лентой. Мать обхватила Джо за плечи и прижала к себе. Джо стало так уютно, словно она завернулась в одеяло по самый подбородок или нырнула в озеро Эри, где они отдыхали прошлым летом, и попала в полосу теплой воды.
– Ну, девочки, что скажете? – спросил папа.
– Похож на замок! – воскликнула Бетти, младшая сестра Джо. Пятилетняя Бетти была пухленькой и милой, со светлой кожей, которая буквально светилась изнутри, и сине-зелеными глазами. Бетти всегда говорила именно то, что следует. Шестилетняя Джо была высокой и нескладной и почти всегда делала вовсе не то, что следует.
Папа подхватил Джо на руки, и от счастья у нее закружилась голова. У Кена Кауфмана были густые, зачесанные назад темные волосы, бледная, как у младшей дочери, кожа и синие глаза под темными бровями. Пахло от него лавровишневым одеколоном, которым он пользовался каждое утро после бритья. Широкоплечий и плотный Кен был немногим выше своей жены, но, стоя перед собственным новым домом, выглядел высоким, как Супермен из комиксов. Он надел свой лучший серый костюм, белую сорочку, красный галстук в тон платью Сары и черные ботинки. В то утро Джо помогла ему их почистить: поставила на вчерашнюю газету Detroit Free Press и отполировала щеткой с черепаховой ручкой. Джо с Бетти нарядили в одинаковые розовые ситцевые платьица с пышными рукавами, пошитые их матерью, белые носочки с оборками и лакированные туфельки с ремешком на подъеме. Бетти не терпелось примерить новое платье. Джо спросила разрешения надеть любимый комбинезон, и мать нахмурилась: «Почему ты не хочешь принарядиться? Сегодня у нас особенный день! Разве ты не хочешь выглядеть миленько?»
Джо растерялась. У нее не нашлось слов, чтобы объяснить свое отвращение к слову «миленько». Разве мама не знает, как чешутся ноги от носков с кружавчиками, как жмут модные туфельки, какие глубокие красные отметины оставляют на коже резинки от рукавов? В нарядной одежде Джо чувствовала себя неуютно и едва могла дышать, словно ее втиснули в чужую кожу, и мать постоянно на нее шикала, даже если она вела себя тихо. Конечно, Джо была девочкой… просто не из тех девочек, которые любят платья. Джо знала, что матери этого не понять никогда.
– Наш новый дом! – с удовлетворением в голосе объявила Сара.
– Американская мечта, – с гордостью сказал папа, хотя дом вовсе не выглядел мечтой. Он не был похож ни на замок со рвом, что бы там ни говорила Бетти, ни на особняки, которые Джо однажды видела в Гросс-Пойнт, когда их семья ездила туда на пикник. Обычное квадратное здание скучного красного цвета, с треугольной крышей, как на картинке в хрестоматии «Дик и Джейн», в ряду других, точно таких же зданий. В старом районе они жили в многоквартирном доме. Поднимаешься по лестнице и узнаешь по запаху, что готовят на ужин соседи. На улицах полно людей – мужчин и женщин, детей и стариков, светлокожих и темнокожих. Теплыми летними вечерами они сидят на крылечках, болтают на английском или на идише, на польском, на итальянском. Здесь же воздух пах просто воздухом, не едой, и все, кого успела повстречать Джо, выглядели так же, как она. Впрочем, может, на новом месте ей удастся начать все заново. Может, здесь она будет хорошей девочкой.
Увы, неожиданно у нее возникла проблема. Отец одолжил у кого-то фотоаппарат – прямоугольный объемистый Kodak Duaflex со штативом и таймером. По идее, они должны были дружно сфотографироваться всей семьей на ступеньках нового дома, но Сара заставила Джо надеть под новое платье колготки, из-за которых трусики забились в тухес и застряли. Если Джо попытается их поправить, то мать непременно заметит и рассердится. Лицо злобно сморщится, и она прошипит: «Прекрати ерзать!» Однако чесалось невыносимо, и Джо вряд ли смогла бы терпеть долго.
С Бетти подобного не случалось никогда. Если бы Джо не видела сама, она ни за что бы не поверила, что тухес ее сестры вообще делится на две половинки. Бетти вела себя так, словно сзади у нее все совершенно гладко, как у пупсов, которых она так любила. Джо с куклами играла недолго – они ей быстро наскучивали, стоило состричь им волосы или открутить голову.
Девочка перенесла свой вес с одной ноги на другую, надеясь, что трусики сместятся куда надо. Тщетно.
Отец вытащил из кармана ключи, подбросил и ловко поймал.
– Идемте, леди! – Голос у него был громкий и веселый. Бетти с Сарой поднялись по лестнице и встали перед дверью. Сара нахмурилась, заслонила глаза от солнца и посмотрела через лужайку.
– Скорее, Джо!
Джо шагнула вперед, чувствуя, как трусики заползают все глубже. Еще шаг. Потом еще один. Не в силах терпеть, она завела руку за спину, схватила пригоршню розового ситца, просунула большой палец под резинку трусов и оттянула ее. Джо всего-навсего хотела поправить трусики, но потянула так энергично, что оторвала юбку от лифа. Раздался оглушительный звук рвущейся ткани.
– Джозетта Кауфман! – Лицо Сары мигом покраснело.
Отец нахмурился, Бетти перепугалась.
– Прости! – У Джо перехватило дыхание.
– Да что с тобой такое? – рявкнула Сара. – Неужели хоть раз не можешь побыть хорошей девочкой?
– Сара! – Голос Кена прозвучал тихо и сердито.
– Ну конечно! – воскликнула Сара, тряхнув волосами. – Вечно ты за нее заступаешься!
Мать замолчала, что было хорошо, и начала плакать, что было плохо. Джо стояла на лужайке в рваном платье, в сбившихся набок чулках и смотрела, как слезы прочерчивают дорожки на мамином накрашенном лице, слушала низкий сердитый голос отца и удивлялась, что с ней не так, почему с ней всегда случаются подобные недоразумения, почему она не может быть хорошей девочкой и почему мама не позволила ей надеть штаны, как она просила.
Бетти
Она жила на Альгамбра-стрит, дом 37771, телефон – UN 29291, родителей звали Сара и Кен Кауфман, старшую сестру – Джозетта, ее саму – Элизабет Кауфман, но все называли ее Бетти.
Утром сестра уходила в школу, возвращалась в полдень, съедала сэндвич и смотрела в гостиной комедийное шоу для детей Супи Сэйлса, потом снова шла на занятия. Бетти родилась во второй половине года, поэтому в школе пока не училась и сидела дома с матерью. По вторникам они занимались стиркой. Бетти помогала отделять белые вещи от цветных и подавала матери прищепки из банки из-под кофе Maxwell House, когда та развешивала мокрое белье на вращающейся алюминиевой сушилке на заднем дворе. По средам мама занималась глажкой, Бетти держала бутылки с водой и крахмалом, и иногда ей даже разрешали сбрызгивать вещи. Мама облизывала кончик пальца и легонько касалась утюга, слушая шипение, по которому определяла, достаточно ли тот нагрелся, однако Бетти никогда не позволялось трогать утюг. Весь день в кухне играло радио – обычно джазовая музыка или новости на WJBK – «Радиостанция Детройта, пятнадцать-ноль-ноль на вашем приемнике». По четвергам они ходили за продуктами. Мама катила перед собой металлическую тележку на колесиках до Рочестер-авеню, где они покупали курицу, бифштексы или отбивные в кошерных мясных лавках, средство для мытья посуды в аптеке, свежие овощи – в зеленной лавке, рыбу – в рыбном магазине. Бетти держалась за тележку и наблюдала, как мама тискает помидоры, нюхает дыни и приподнимает куриное крылышко с таким подозрительным видом, словно еда пытается ее обмануть. Все улыбались Бетти, щипали за щечки и говорили, какая она миленькая и воспитанная девочка. Бетти улыбалась, а мама вздыхала, вероятно, вспоминая про Джо, которая была Наказанием.
Пятницы Бетти любила больше всего, потому что по пятницам был Шабат. На завтрак мама вырезала стаканом для сока отверстие в куске хлеба. Как объяснял детям Буффало Боб из телепрограммы «Шоу Хауди-Дуди», «чудо-хлеб делает тело сильным восемью разными способами». Он велел, чтобы на кухне всегда был хлеб с красными, желтыми и синими шариками на упаковке, но в доме Бетти ели тот, который им давал Зайде – этот хлеб он делал в пекарне, где работал. Мама намазывала маргарин с обеих сторон куска, потом клала на горячую сковородку. В лучшие дни, когда открывали новую упаковку, Бетти давали капсулу с желтой краской, которую нужно было раздавить и полить на кусок, чтобы тот стал желтым. Мамины руки разбивали яйцо о край сковороды и аккуратно выливали его в хлебную дырочку. Яйцо жарилось, хлебный круг румянился, и Сара кричала Джо, чтобы та застилала постель, умывалась и шла к столу, не то опоздает в школу. Завтрак раскладывали по тарелкам, поджаренный хлеб – сверху, яйцо – под ним. Это называлось яйцо в шляпе.
После завтрака, сполоснув тарелки и стаканы из-под сока и поставив их сушиться, мама собирала для Джо еду в школу. Бетти снимала фланелевую ночную сорочку, аккуратно складывала и прятала ее под подушку. Потом она застилала постель и одевалась, мама помогала застегнуть молнию и делала ей прическу: расчесывала волосы, разделяла на прямой пробор и заплетала две косички, завязывая ленточки в тон платью. Бетти восторженно наблюдала, как мама вынимает бигуди из своих волос, падавших ей на плечи блестящими каштановыми локонами, начесывает их и хорошенько брызгает лаком. Мама надевала платье и прикрепляла к подвязкам нейлоновые чулки. Она распыляла в воздухе духи из пульверизатора и вставала под ароматное облачко, объясняя дочери: «Наносить духи прямо на кожу нельзя, просто брызни и пройди сквозь них». Иногда, если Сара не видела, Бетти пробегала туда-сюда сквозь остатки Soir de Paris, надеясь, что будет пахнуть так же приятно, как мама.
В десять утра приходила Мэй, прислуга. Хотя ей было лет сорок, мать Бетти называла ее «девушка», а Мэй звала ее «мэм». У Мэй была смуглая, золотисто-коричневая кожа, вся в темных родинках, брови она выщипывала в ниточку и сверху красила черным карандашом. Блестящие черные волосы она укладывала волнами на голове и на щеках. Мэй переключала радио на волну WJLB 1400 и слушала песни вроде Blue Shadows, Fool и Please Send Me Someone to Love. Она подпевала и наутюживала одежду Кауфманов, а закончив с глажкой, подвязывала голову ярким шарфиком и приступала к уборке – пылесосила ковры, мыла полы и натирала их воском.
Иногда Мэй приводила с собой дочку. Звали ее Фрида, и кожа у нее была посветлее, чем у матери, но все же темнее, чем у Бетти. Худая как щепка Фрида, с мосластыми, вечно ободранными коленками и задорно торчащими косичками, была ровесницей Джо и такой же неугомонной. Подруги без устали носились по заднему двору, лазали на вишню, играли в ковбоев и индейцев, возвращались домой потные и запыхавшиеся, в перепачканной травой одежде. Бетти предпочитала оставаться дома и играть с бумажными куклами. Джо обожала Фриду и часто сидела на кухне с Мэй, даже если та приходила без Фриды, подавала ей вещи для глажки и подпевала радио.
Папа Бетти работал в бухгалтерии на заводе Ford, поэтому у Кауфманов всегда было две машины – новая и старая. Новая (последняя модель Ford) обитала в гараже, старая (модель предыдущего года) стояла на лужайке перед домом; на ней ездила Сара. Когда Бетти исполнилось пять лет, старой машиной стал четырехдверный седан Ford Tudor с фисташково-зеленым кузовом и темно-зеленой жесткой крышей. Мама забиралась на водительское сиденье, крепко сжимала руль и осторожно проезжала милю до их прежнего дома на углу Рочестер и Линвуд, где оставались жить родители Сары, Бэббе и Зайде Бетти. В их трехкомнатной квартирке были беленые стены, закопченные от табачного дыма, пахло дедушкиными сигарами и вкусной едой.
Бэббе и Зайде были старенькие и морщинистые, с кожей как скорлупа грецкого ореха. Они напоминали деревянных матрешек с каминной полки, потому что с каждой неделей превращались во все более уменьшенные копии самих себя. Зайде сильно сутулился, ходил в черных брюках, натянутых до середины груди, и в тонкой белой рубашке с короткими рукавами, через которую просвечивал полукруглый вырез исподней майки. Из-под рубашки свисала бахрома его цицита, молитвенного облачения. Бэббе сутулилась еще больше и ростом была еще ниже. Свои седые волосы она зачесывала назад и укладывала в узел на затылке, платья носила черные и бесформенные. Она щипала Бетти за щечки и звала ее шайна майдель[1 - Послушная, красивая девочка (идиш). (Здесь и далее – прим. перев.)], а к приезду внучки всегда пекла что-нибудь сладкое. Пока мама не видела, Бэббе совала Бетти кусочки печеного теста, мягкого и хрустящего от сахара, и девочка их тайком поедала.
Бэббе и Зайде были очень старенькими. Они родились не в Америке, как Бетти и ее мать, и разговаривали только на идише. Английского они не знали, поэтому мама занималась их банковскими делами и помогала им со счетами. Пока женщины сидели за деревянным кухонным столом со стопкой бумаг, Зайде с Бетти готовили халу. Улыбками и жестами старик показывал Бетти, как заливать дрожжи теплой водой и добавлять мед, чтобы они подошли. Девочка выливала чашку подсолнечного масла в огромную деревянную миску, Зайде разбивал яйца и вручал Бетти венчик, затем сыпал муку. Несмотря на маленький рост, Зайде ловко вымешивал тесто на столе своими узловатыми руками, толкая его туда-сюда, переворачивая, собирая в комок и расправляя. Затем хлеб снова клали в смазанную маслом миску, накрывали крышкой, ставили в разогретую духовку и ждали, пока подойдет. Бетти шла в гостиную, где Бэббе держала специально для нее коробку из-под обуви, полную бумажных кукол с разными одежками, и цветные карандаши, чтобы рисовать. Иногда Зайде брал Бетти с собой в магазин, где покупал сигары для себя и леденцы для нее. Вернувшись в квартиру, девочка рассматривала фотографию в рамке, висевшую на стене. Снимок сделали вскоре после того, как Бэббе с Зайде приехали в Америку. На Бэббе – белая блузка с оборчатым воротником под горло и длинная черная юбка, туго стянутая на талии, на голове – собранные в сложную прическу темные волосы. На Зайде – черный костюм, борода спадает почти до середины груди. Оба очень юные и очень серьезные. Между ними стояла маленькая девочка, глядевшая так же сурово, как и они. На ее плечах лежали руки родителей.
– Неужели это ты? – спрашивала Бетти. Ей не верилось, что мама была когда-то маленькой.
– Да, – отвечала мама и рассказывала, как Бэббе с Зайде приехали издалека, из-за моря, из деревушки в России. Русский царь евреев не любил. Он заставлял их жить в гетто и запрещал им заниматься некоторыми видами работ. Иногда приходили солдаты с факелами и разбивали окна еврейских домов и лавок или сжигали их дотла, поэтому Бэббе с Зайде пришлось уехать в Америку и послать Сару в школу, чтобы она выучила английский и стала американской девочкой. Мама говорила, что дети ее дразнили, называли всякими обидными словами вроде тех, что Бетти слышала на детской площадке от старших ребят, – пархатой, жидовкой или жидовской мордой. Однажды плохие мальчишки гнались за мамой до самого дома и швыряли в нее грязью. Мама рассказала эту историю Джо, когда та вернулась со школы в рваной блузке и с запиской от учителя. Джо подралась с мальчиком, который заявил, что Иисуса убили евреи. Бетти думала, что Джо влетит за драку; вместо этого мама сжала губы и процедила: «Иисуса убили римляне, а не евреи. Скажи это своему дружку». И мама призналась, что в детстве ее тоже дразнили. Джо приставала с вопросами, желая разузнать все подробности: например, поделилась ли Сара с родителями, сообщила ли имена мальчиков учителю и наказали их или нет. Сара лишь покачала головой и заметила, что с тех пор прошло много лет и она уже не помнит.
На обед Бетти получала кусок хлеба, намазанный настоящим маслом и посыпанный сахаром, и миску горохового супа или куриной лапши. Зайде считал, что всем детям нужно кушать суп, чтобы расти, даже летом. Маме с Бэббе тоже доставался суп, Зайде – маринованная селедка с черным хлебом.
После обеда Сара выполняла всевозможные поручения, связанные со знанием английского языка. Иногда Бетти шла в спальню, взбиралась на жесткую кровать Бэббе и Зайде, чтобы немного вздремнуть. Иногда ей поручали опускать тесто. Зайде научил девочку сжимать руку в кулак, отводить назад и бить тесто с размаху. Раздавался свистящий звук, и рука Бетти погружалась в темную податливую глубину по самый локоть. Зайде одобрительно улыбался. Вскоре тесто поднималось вновь, Зайде разделял его на шарики и раскатывал в длинные колбаски, затем соединял по шесть и заплетал в косички. Руки его двигались проворно, как у наперсточника на углу, пока не получалась одна, две, три, четыре халы. Бетти с удовольствием мазала их взбитым яйцом и аккуратно посыпала маковыми зернышками. Сара выкладывала две халы на захваченный из дома противень, накрывала вощеной бумагой, клала на заднее сиденье своей «старой» машины, медленно трогалась с места и осторожно ехала обратно.
Когда они возвращались, дом сиял чистотой – полы вымыты, в воздухе пахнет полиролью для мебели и чистящим средством с ароматом сосны. Мэй оставляла на столешнице сковороду с остывающим кукурузным хлебом, и Сара давала Бетти кусочек. Халу ставили в холодильник, пока Сара готовила остальные субботние блюда: жареную курицу с картофелем, стручковую фасоль с луком, чолнт – тушеную фасоль с мясом и ячменем, который тушился всю ночь в тяжелой оранжевой кастрюле и ждал своего часа в остывающей духовке. Бетти сидела за кухонным столом или в гостиной, читая библиотечные книги, в то время как дом наполнялся приятными запахами жареного цыпленка и свежеиспеченной халы. Сара суетилась на кухне – юбка шуршит, каблучки постукивают: взбивала соус, обрезала хвостики у стручков фасоли, доставала субботние подсвечники, вино и свечи.
Едва начинало темнеть, как Бетти с Джо принимали ванну и переодевались в чистые платья. Папа приходил домой, и девочки вместе с матерью зажигали свечи и произносили благословение. «Доброй субботы», – говорила Сара и целовала дочерей, оставляя у них на щеках следы красной помады. Бетти вдыхала ароматы маминого лака для волос и духов, слушала шорох платья, и ее сердечко едва не лопалось от любви, словно надутый до предела воздушный шарик. Отец благословлял хлеб и вино, Бетти с Джо отпивали по глоточку сладкого красного вина, и семья садилась к столу, накрытому белой скатертью, ела курицу с подливкой и свежую халу с медом, медовый пирог или ругелах – рулетики с орехами, сахаром, корицей и абрикосовым джемом.
Бетти наедалась до отвала, потом наступало время идти в постель, и она лежала в темной спальне, умывшись и почистив зубы, в наполненном чудесными запахами доме, рядом с сестрой, которая находилась на расстоянии вытянутой руки. И тогда наступала самая лучшая часть пятницы: Джо рассказывала ей сказку про принцессу по имени Бетти, живущую в замке с птичками и мышками, которые шили для нее красивые платья и помогали ей застилать постель. Вдруг случалось несчастье: умирала мать принцессы, и ее отец женился на злой женщине, которая ненавидела падчерицу из-за ее красоты и заставляла прислуживать себе или гнала бедняжку в заколдованный лес, где после наступления темноты ветви деревьев превращались в руки и норовили схватить маленькую девочку…
– Не надо страшную, – шептала Бетти.
– Принцесса Бетти бежала и бежала, пока ее красивые шелковые туфельки не протерлись до дыр, а длинное платье не порвалось, – продолжала Джо. – Она бежала в темноте и вдруг наткнулась на высокую каменную башню, уходящую прямо в небо. Бетти изо всех сил потянула железную ручку, дверь со скрипом отворилась, и принцесса начала подниматься по лестнице…
Иногда принцесса взбиралась на вершину башни, и терновник вокруг разрастался, скрывая беглянку от внешнего мира, а птички и мышки приносили ей глоточек воды и ягоды, чтобы утолить жажду и голод. Иногда принцесса Бетти колола палец о ядовитую прялку и засыпала на пятьдесят лет, пока принц не будил ее поцелуем. Иногда фея-крестная дарила Бетти крылья, и она улетала в окно, паря высоко над королевством, или принц помогал ей сесть на лошадь, и они уезжали вместе, или она уносилась в небо на ручном драконе. Что бы ни произошло дальше, Бетти знала, чем закончится сказка: принцесса непременно сбежит из башни, приручит дракона, выйдет замуж за принца и унаследует королевство, спасет отца от злой ведьмы, и все они будут жить долго и счастливо!
Джо
– Джозетта Кауфман, вернись сию же минуту!
Джо с пыхтеньем мчалась по коридору. Добежав до спальни, она захлопнула дверь и заперла на задвижку, перепугав сестру, которая лежала на кровати и читала «Близнецы Бобси на Черничном острове». Не успела Бетти спросить, что происходит, как Джо распахнула шкаф, взобралась на комод и принялась толкать свой синий чемодан с блестящими медными застежками, пока он не свалился на пол.
– Джо! – Сара яростно забарабанила в дверь.
Джо сделала вид, что не слышит, и швырнула чемодан на кровать. Внутри картонного, обтянутого синим твидом каркаса имелся эластичный голубой кармашек для нижнего белья и носков. Сестра побросала в основное отделение три пары трусиков и носки, две рубашки, свитер, комбинезон, кроссовки, коричневый кожаный жилет с золотым значком шерифа и две библиотечные книжки. В кармашек она положила яйцо малиновки, которое нашла прошлым летом и бережно хранила на прикроватном столике, завернув в носовой платок, и защелкнула золотистые застежки. Пока Бетти изумленно таращилась, а Сара стучала и ругалась, Джо взобралась на комод, открыла окно, вытолкнула чемодан на лужайку, проскользнула в щель между подоконником и рамой, оцарапав живот, и коснулась обутыми ногами земли. Схватив чемодан, сестра понеслась по дорожке на Альгамбра-стрит, пересекла Кларита-авеню и Маргарета-авеню, направляясь к Ливернойс-авеню. Мэй жила на Грэшит-стрит, в районе, который Фрида называла Черное Дно. Джо плохо представляла, где он находится, но решила, что если пойдет по Ливернойс, то наверняка рано или поздно туда доберется.
После четвертого квартала Джо перешла с бега на быстрый шаг. После пятого у нее заболела рука, и чемодан пришлось переложить в другую руку. Она брела по тротуару мимо аптек и кондитерских, чувствуя, как рубашка липнет к потной спине. Стоял май, жаркий и влажный, небо было блекло-голубого цвета, трава – ярко-зеленая. Чемодан при каждом шаге бил по ногам. Переходя Тэтчер-авеню, она услышала позади шум машины. Джо пошла быстрее, машина прибавила скорость, и кто-то окликнул ее по имени. Джо обернулась и увидела отца.
– Эй, приятель, хочешь сходить на матч «Тигров»? – позвал он, открыв окно.
Джо застыла на месте. Они с отцом прослушали по радио десятки матчей «Тигров» – сидя в машине или на заднем дворе летними вечерами, когда небо становилось оранжевым и золотым и вокруг пахло свежескошенной травой, но попасть на стадион она даже не мечтала. Особенно теперь, угодив в такую неприятную историю… Впрочем, отец мог ничего и не знать.
– Сегодня «Тигры» играют с «Янки», – сообщил Кен и посмотрел на нее с надеждой.
– Правда?! – Джо ушам своим не верила. Неужели она действительно пойдет на стадион Briggs и вживую увидит Хута Эверса и Вика Верца? Неужели она проведет целый день вдвоем с отцом?
Джо решила поискать Мэй как-нибудь в другой раз. Она обежала машину, бросила чемодан на заднее сиденье и запрыгнула на переднее, рядом с папой. Он вел легко и уверенно, скользя в потоке транспорта в час пик, и вот они уже на углу Мичиган-стрит и Трамбулл-стрит. Отец заплатил четверть доллара за парковку позади магазина пиломатериалов Брукса, прямо в тени стадиона.
– Держи меня за руку, – велел он.
Джо сунула свою маленькую ручку в большую ладонь отца, крепко сжала, и они нырнули в толпу. Пахло бензином и выхлопными газами, свежими газетами и хот-догами. Все шли быстро, словно спешили по очень важному делу. Отец подошел к окошку кассы, и Джо потянула его за рукав. Жадничать не стоило, но она никогда бы себе не простила, если бы не попыталась.
– А есть места в правой части поля?
– Думаешь, ты сможешь поймать высоко отбитый мяч? – спросил отец, и у Джо скрутило живот, потому что она поняла: без перчатки и пытаться не стоит. Та самая бейсбольная перчатка, которую она выпросила у родителей на Хануку, чтобы не одалживать постоянно у братьев Штейн, живших через дорогу, осталась дома – в ящике с игрушками у кровати.
Отец сунул руку в карман пиджака, как фокусник, достающий из шляпы кролика, и вынул перчатку. Джо подпрыгнула от радости. Они прошли по узкому темному коридору и долго поднимались все выше и выше, минуя один крутой пролет за другим. Джо крепко сжимала папину руку, чтобы не потеряться в толпе. Мужчины были в рубашках с коротким рукавом или в костюмах с ослабленными галстуками, женщины – с завитыми волосами и накрашенными губами. Джо приметила юную пару на свидании и наблюдала, как молодой человек отпил пива из пластикового стакана и передал его своей девушке. Огни на поле ослепительно сияли, сочная изумрудно-зеленая трава далеко внизу буквально светилась, стоявшие в ряд игроки казались не больше бумажных кукол Бетти. Джо переполняло счастье: она словно попала в волшебное королевство, куда стремилась больше всего на свете, к тому же вместе с отцом, который любил ее и оберегал.
Она смотрела на поле, пытаясь разглядеть хваленого Микки Мэнтла, нового игрока «Янки», и вдруг отец спросил:
– Ну что там у вас стряслось?
Сердце Джо забилось быстрее, кожа похолодела. Отец обнял ее за плечи, и теплая тяжесть его руки подействовала на девочку успокаивающе. Пиджак он снял и повесил на спинку сиденья, оставшись в белой рубашке, которая мерцала в лучах полуденного солнца.
– Я на тебя не злюсь, – добавил он.
– Зато мама злится, – сказала Джо.
Неприятности начались, стоило ей забежать домой на ланч. Был вторник, а по вторникам приходила Мэй и иногда брала с собой Фриду. Джо ворвалась в гостиную, швырнула книги на пол и поспешила на кухню. У раковины стояла веснушчатая незнакомка с обвитыми вокруг головы каштановыми косами и наливала воду в ведро. Высокая и упитанная, с мощными руками и большими розовыми кистями, одета в белую блузку и коричневые брюки. Ни шелкового шарфика на голове, ни щели между передними зубами. Вместо музыки по радио шли новости, кукурузным хлебом даже не пахло, пахло только чистящим средством с сосновой отдушкой.
– Вы кто? – спросила Джо у странной женщины.
