скачать книгу бесплатно
Барин. Повести и рассказы о любви
Вадим Андреев
На ваше обозрение предлагаю книгу о любви, о сложных отношениях между женщиной и мужчиной с точки зрения мужчины. Книга о самом сокровенном, даже интимном, с глубоким анализом сокровенного и интимного. Моя новая книга – совершенно новый для меня стиль и тема. Это не роман – это несколько повестей и рассказов о разных людях – мужчинах и женщинах – и их отношениях. С разных сторон и с разных точек зрения. Новый для меня мир человеческих межполовых отношений… Использованы коллажи и стихи автора.
Содержит нецензурную брань.
Вадим Андреев
Барин. Повести и рассказы о любви
Барин
…Хорошо в деревне летом
Деревянным пистолетом
Деревенских баб пугать…
Скажете, что это фантазии? – Вы правы. Но основанные на многих и многих книгах о тех временах и критическом обдумывании жизни того времени. Учтите, что это происходит в отсутствие интернета, телевизора, звук-воспроизводящих механизмов, связи с городом и полицией. При полном отсутствии надзора и реагирования сексуальной и прочей эксплуатации, отсутствия у этих женщин понятия изнасилования, если этого хочет их господин. И наоборот, при наличии понятия, что барин – это бог, отец и властитель. Глядя на различные сцены жизни в то время, я понимал, что редко говорят и даже думают на тему: а чем было заняться, если не напиваться постоянно, а спать круглосуточно вообще невозможно. Ну, погулял… Ну, поел… Поспал… Чем еще заняться?
«Прогулки, чтенье, сон глубокий,
Лесная тень, журчанье струй,
Порой белянки черноокой
Младой и свежий поцелуй,
Узде послушный конь ретивый,
Обед довольно прихотливый,
Бутылка светлого вина,
Уединенье, тишина:
Вот жизнь…»
А.С.Пушкин «ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН»
Дни в деревне довольно однообразными. Летом вставал когда рано, и купался в реке. Или поздно, тогда просто любовался природой. Потом пил кофе или чай. Днем катался на коне по полям, лесу, около реки.
Лето закончилось, и наступила осень. Время скучное: то дожди, то заморозки. На коне не поездишь. И животное пострадает на ледяной дороге, и сам можешь покалечиться. Только и остается читать Вальтера Скотта да гонять кием бильярдные шары. Скучно.
Граф просыпается утром и идет по замку искать графиню. Заходит на кухню, графини нет – только кухарка. Граф поимел кухарку и пошел дальше. Зашел в гостиную, графини нет, зато есть горничная. Граф горничную поимел и пошел дальше. Идет по саду, графини нет, зато встретил садовницу, которую тоже поимел. В дальнем углу сада, у озера, граф нашел наконец-то графиню и говорит ей:
– Доброе утро графиня, я уже заебался вас искать!
Да, только и остается, что хватать за титьки и ляжки дворовых баб и иметь их: или там, где поймал, или тащить туда, где хочется их поиметь. А хватать их есть за что, и иметь их есть где…
Оброк
Вот придумал же кто-то крепостное право! Памятник ему надо ставить в каждой деревне. И порядок везде, и надежда на лучшее будущее, и вообще… Женщины – так вообще все являются моей собственностью. Хочу – имею и трахаю, как хочу. А хочу – замуж выдаю за кого хочу. Можно, конечно, и поглумиться над ними, – но зачем? Вообще-то, есть ведь и те, у кого склонность к мазохизму, – так над теми, пожалуйста, сам бог велел. А так все мои крепостные должны меня любить, как бога, отца и кормильца. Ведь это от меня зависит, кто как будет жить, а кто как будет умирать.
Да, да, да, – я не оговорился: умирать. Кто-то в достатке и в окружении хорошей семьи, а кто-то в яме поганой или на дыбе. Здесь хозяин всего и всех – только я.
В первую очередь, конечно, трудовая повинность. Сколько кому отдать мне своего труда, – сколько дней в неделю, сколько недель в месяц и т. д. Если что-то не нравится – в кандалы его и работать вообще безвылазно.
Во вторую очередь, – и вообще, равноправно с первой, – оброк. Кто сколько передает с мои закрома продуктов, материалов и пр. Это всё важно, т. к. все основные хранилища у меня, и я буду зимой решать, кто зимой будет сытый, а кто умрет с голода. И кто сможет починить свою хату, а кто будет зимой ночевать без крыши.
Все людишки – мои. И мужчины, и женщины, дети, старики… Потому я распоряжаюсь, кто в поле или в лесу работает, кто учетчиком трудится, кто мои хоромы содержит.
Кстати, о хоромах. В своих домах я держу преимущественно только женщин. Они и кухарки, и уборщицы, и по двору работают. Мужчины мне больше нужны на тяжелых работах, – в поле, лесу, шахте, – а по дому и вокруг дома только несколько человек. Если надо что-то большое построить, то это специально вызываю с других работ. А женщины мне больше нужны в доме. Для этого назначен особый оброк людьми. Кто и сколько приходит в дом временно, а кто на постоянную службу.
Каждая деревенька присылает мне несколько мужчин и нужное количество женщин. Ну, с мужчинами понятно, а вот женщин делят на несколько категорий: очень хороших, средних и «так себе». Если женщина по внешнему виду и работе оказывается «так себе, то деревеньке штраф десятикратный в девках и девочках, которые забираются в хозяйский дом навсегда. Они становятся дворовыми.
Они учатся всему нужному в жизни. Они знают, что это хорошо, и что ей в этом очень повезло, потому что сельские девки, оставшиеся с родителями, никогда не смогут не только увидеть все чудеса в усадьбе, как они. А еще они учатся многим полезным в жизни вещам: готовить вкусные блюда, вышивать крестиком и гладью, шить наряды и повседневную одежду, перестирывать вещи так, что к ним возвращалась их родная окраска, а не серая безысходность. Постель учатся стелить, вещи носить красиво, барину угождать.
Если всё это делать хорошо, то она со временем выйдет замуж за хорошего хозяйственного мужика, который будет ее и кормить, и содержать хорошо. Барин сам ей такого подберет. А если плохо работает или не нравится барину, то вернется к родителям и станет самой бедной и гонимой девкой в своем селе. Барин может всё, – и наказать, и возвысить, и убить. И все примут это, как должное.
Даже если эти люди в селе, а не в доме, они всё равно постоянно попадают к барину на короткое время на работы. Или встречают его в поле, в лесу, на реке, – да мало ли где…
Вот и сейчас вижу не вдалеке несколько женщин, которые собирают хворост и складывают вдоль дороги с большие вязанки. Судя по всему их староста или кто-то из мужиков приедет его забрать.
– Привет женщины, – окликнул я всю группу сразу, не слезая с коня. Они согнулись в поясе в приветствии, и потом выпрямились и смотрели на меня снизу вверх. – Из какого вы села?
Старшая подошла ближе и ответила. На вопрос, какая из женщин сегодня почище, она указала на одну довольно симпатичную, и я подозвал ее к себе.
– Поедешь сейчас со мной, мне нужна помощь. Залезай ко мне на коня спереди, – и та молча с моей помощью села впереди меня.
«Надо будет чаще ездить на коляске, чтобы было больше простора,» – подумал я и поскакал вместе с ней в сторону от группы. Пока ехал, думал, как бы я ее хотел, но пока ничего не придумал. Но постоянный контакт наших тел даже через одежду дал толчок члену восстать и потянуться к женщине. Я расстегнул штаны, выпустил член наружу и приподнял ее юбку, пристраивая его у нее между ягодиц.
– Барин не будет для этого останавливаться или въезжать в лес, – спросила она, вполне понимая теперь, какая помощь мне понадобилась.
– Посмотрим, посмотрим, – ответил я и наклонил ее к шее коня. Ее таз приподнялся и член как раз дотянулся до ее промежности. А когда она уперлась ногами о мои стремена, то немного привстала и нависла над ним. Руками я раздвинул ей срамные губы и стал вводить в нее свое оружие.
– Погоди, барин, погоди, щас еще немного и я стану мокрая. Легче войдет, правду говорю, – и стала тереться нижними губами о мой член.
Конь продолжал двигаться медленным шагом, и член, прижатый к ней, становился всё тверже и тверже. Наконец-то я почувствовал, как он стал тереться уже по влажной поверхности, и немного откинулся назад, сколько это позволяла конструкция седла. Она и села на торчащий вверх член. Двигаться на члене она начала сразу, да еще ход коня добавлял и свои ритм, и потряхивания вверх-вниз. Словом, впустила она меня хорошо, мягко и глубоко. Моя тяжесть в тазу стала сначала расползаться теплом по ногам и животу, а потом от этих совместных покачиваний просто взорвалась струей в нее.
– Хорошо тебе было, барин? Могу я еще что-то для тебя сделать? – спросила она, аккуратно вынимая член из себя. Потом пересела, повернулась ко мне лицом и стала вытирать член лоскутом чистой тряпочки, вынутой из-за пазухи. А потом запрятала его мне в штаны и застегнула их.
– Не знаю. Я хотел тебя сначала раздеть и посмотреть, а теперь даже и не знаю.
– Так выпусти меня и я разденусь. Я рада буду, если мой барин на меня посмотрит, – соскочила с моей помощью на землю и стала быстро раздеваться. Сначала сняла рубашку и оголила груди, потом сняла юбку. Руки она подняла на шею, немного приподняла волосы да так и стояла передо мной. Я объехал ее несколько раз вокруг на коне, любуясь фигурой и грудями.
– Хорошо, одевайся. Залезай опять на коня, и я отвезу тебя назад.
– Ой, барин, – она даже не начала одеваться, а просто схватила меня за сапог в стремени. – А можно я пойду домой. Мне так приятно внутри от Вашего инструмента, так теперь хочется полежать. Здесь уже не далеко и село. Отпускаете? И муж порадуется, что рано освободилась?
«Муж, говоришь,» – подумал я. Что-то щелкнуло внутри. Я слез с коня и протянул ей руку.
– Становись перед конем и держи его под уздцы, чтобы не сбежал. А сама пригнись, поклонись в пояс.
Она поняла и встала буквой «Г», удобно для меня раздвинув ноги и слегка покачивая бедрами. Я снова выпустил змея из штанов и уже без задержки вошел в ее еще мокрую щелку. Да, там было еще горячо и мокро. Я стал делать быстрые возвратно-поступательные движения, а она стала мне в такт подмахивать в противофазе. Когда я почти приблизился к финалу, она вдруг протяжно застонала. И этот стон простой крестьянки меня так стимулировал, что я опять кончил сильной струей.
– Можно я теперь пойду? – спросила она, когда отдышались и оделись оба.
– Хорошо, иди. Скажешь старосте, что тебе за помощь пусть зачтет дневную норму рабочей повинности, – я подумал-подумал. – Придешь ко мне в выходные, я тебя еще чем-то награжу. Поняла?
– Поняла, поняла, барин. Обязательно приду после церкви, – и пошла по полю.
Думаю, обязательно придет. Она так легко и быстро «завелась» сегодня, что я думаю, она заведется и в усадьбе. В выходные…
Вот как-то так вели себя и чувствовали простые селянки. А собранные в усадьбе и других домах девочки, девушки и женщины передавались под управление моей управляющей – Евдокии – распорядительнице всех дел и людей. Но о ней я расскажу потом.
Евдокия
Евдокия (Дуня) была еще юная девушка, когда я увидел ее, стелющую постель моим родителям. Ладная фигурка, высокая небольшая грудь, токая «осиная» талия, крепкие ноги и покатый зад. Я попросил мать, чтобы она и мне стелила постель. Та улыбнулась и назначила ее моей постельничной. А себе с отцом назначила другую девушку.
В первый же вечер я специально подловил момент, чтобы войти в спальню во время перестилания постели. Ладная девушка стелила мою постель и что-то напевала. Специально она меня не заметила или игра у нее была такая, я не знаю. Но когда я обхватил ее сзади за талию, она вздрогнула, словно подхватилась.
– Напугал ты меня, молодой барин. Ой, напугал! – вздохнула она. – Так ведь и сердце встанет.
– А чего ты напугалась, Евдокиюшка? Здесь чужие не ходят, – спросил я, продолжая держать ее за талию одной рукой и поглаживая по груди другой рукой. – Я ж не страшный и не кровожадный. И ты красивая девушка.
А руки уже обе переместились на обе груди и мяли их с особым «надрывом». Евдокия так и не выпрямилась, оставаясь в полупоклоне над моей кроватью, потом упершиеся мне в пах ягодицы я ощущал особенно приятно. Начинающий напрягаться член как раз расположился между ее ягодиц и очень уж хотел убрать преграду в виде тканей между нами. Она почувствовала эти шевеления и чуть-чуть подвигала свое попочкой из стороны в сторону.
Это потом с возрастом и опытом я пойму и приму, что иногда такие движения делаются рефлекторно, вне зависимости от желания. Или просто потому, что в ягодицу неудобно упирается что-то и хочется сдвинуть его или себя чуть-чуть в сторону. Но в тот момент мне, еще несмышленому мальцу и начинающему любовнику, показалось, что Евдокия сама хочет меня и возбудился еще больше.
– Ты закончила стелить мне постель, – строго спросил я. – Или мне еще сколько-то надо подождать?
– Закончила, молодой барин, закончила. Я вот только разглаживаю небольшие складочки на простыне, а так постель приготовлена.
Не отходя от нее я стал снимать рубашку, кинул ее себе за спину. Она кинулась ее поднять, но я снова удержал ее за талию так, чтобы постоянно ощущать ее ягодичную складку членом. Потом скинул майку, подтяжки, – и брюки сами стали сползать с меня вниз.
– Помочь молодому барину раздеться, – спросила девушка.
– Да, конечно, – я спохватился, что не сообразил такую простую вещь. – Но сначала разденься сама, а я посмотрю.
– А можно я, молодой барин, погашу свечи?
– А зачем? Мне тогда не будет видно, как ты раздеваешься.
– Я буду стесняться Вас. Разрешите, пожалуйста, – и я разрешил, только сказал, чтобы оставила одну свечу на столике в изголовье постели рядом с книгой. Я откинулся на спину и в неясном свете свечи за спиной смотрел, как она развязала завязки и спустила вниз юбку, сняла через голову рубашку, потом нижнюю юбку…
– А теперь раздень меня, – приказал я. Евдокия приблизилась и стала стягивать с меня оставшуюся на мне одежду, пока я не остался перед ней голый с торчащим в потолок членом. – Ну, что ждешь? Залезай греть мне постель.
Евдокия залезла на постель и укрыла нас двоих одеялом. Под одеялом я прижал ее к себе двумя руками и двумя ногами. Вот только стоящему члену было между нами тесно, потому свои ноги я убрал, а ее потребовал, чтобы обняли меня. Сразу стало удобнее, потому что член сразу стал в относительной пустоте и просторе искать большего для себя контакта с желанным участком ее тела.
– Дуня, почему ты греешь не всего меня?
– Это как, молодой хозяин?
– Мой член мерзнет и требует твоего тепла. Ты разве не чувствуешь этого?
– Чувствую, молодой хозяин. Очень хорошо чувствую. Я сейчас постараюсь что-то сделать для него, погодите немного, – и стала возиться руками у меня ниже пояса.
Я почувствовал, как она направила член в свою сторону, но соединиться никак не получалось. Тогда я лег на спину, и она волей-неволей вынуждена была сесть на меня верхом. Знала она ранее такое или не знала, я не спрашивал. Мне интересно было, как сама до этого дойдет. Она оседлала меня на бедрах и стала придвигаться и тереться киской о член. Потом приподняла таз и, направив в нужном направлении член, села на него. Резко и громко охнула, – в тот момент я почувствовал, что словно сквозь что-то прорвался, – и потом провалился в относительно свободное пространство. Ну, нельзя сказать, что в совершенно свободное, а скорее как раз в «относительно» свободное. Потому что член словно бы обволокла такая нежная и влажная материя…
Я притянул ее к себе, потискал лежащее на мне тело и начал покачиваться тазом из стороны в сторону, а потом опять оттолкнул ее в сидячее положение. Снова сидя на мне Дуня стала елозить на мне, словно протирала меня своей промежностью. Мне так стало не интересно, я скинул ее на постель и взгромоздился сверху между ее ног. Вот так и простора для моих движений больше, и она хорошо доступна. Вновь вошедший в нее уже без преграды член «порыскал» по сторонам и начал прямолинейные движения вперед-назад.
– Вот так надо двигаться, понятно? – спросил я ее. – Можно по разному, но больше всего вот так.
– Я поняла, поняла, молодой барин, поняла, – и она стала повторять мои встречные движения. Первые раз это было невпопад, потом стали делать это встречными толчками, и дело пошло веселее. Точнее, сильно приятнее.
Я был тогда еще молоденьким юношей с малым половым опытом, – точнее я знал это всё по книжкам и рассказам сверстников в гимназии, а потом и в университете, – потому от полового голода кончил в нее почти сразу. Уже лежа рядом на спине почувствовал, как Дуня прижалась ко мне всем телом.
– Я люблю тебя, молодой барин. Мне так хорошо было с тобой. Ты мой первый и единственный. Оставь меня своей постельничной навсегда.
Да, приятно мальчишке было слушать такой ее горячий шепоток после такого приятного полового акта. И я на самом деле готов был ну чуть ли не жениться на не сегодня же…
– Хорошо, я попрошу маменьку сделать тебя постоянной и только моей постельничной, раз тебе так понравилось. Только с одним условием, – никогда ни к кому меня не ревновать.
– Хорошо, хорошо, молодой барин! Я кто такая, чтобы Вас ревновать? Пыль, которую Вы привечаете! Не думайте об этом совсем. Спасибо вам огромное!
Я слушал ее, повернувшись к ней на бок. Она в свете единственной свечи была просто прекрасна. Раскиданные волосы, милое личико, мягкая улыбка…
– Ладно, давай спать, – сказал я и она повернулась ко мне спиной и прижалась ко мне. Я обнял ее и захватил ее груди двумя руками. Прижался к ее спинке, лопаткам, пояснице, ягодицам… Ягодицам… Ягодицам?
Прижатый совсем чуть-чуть член между ее ягодиц вдруг стал поднимать головку и искать себе, растущему ни по дням, а по минутам и секундам. Дуня тоже это почувствовала и попыталась немного отодвинуться, чтобы дать ему место, но я еще сильнее прижал ее и стал слушать своего друга. В процессе своего роста этот змий постепенно удлинялся и стал тянуться к ее щелке. Ну, раз так, я отклонил ее грудную клетку от себя и подставил члену развернувшийся ко мне вход, который я сегодня уже опробовал на деле. Точнее, в ее теле. Ее половые губы были немного влажные, раздвинулись под напором члена и впустили меня внутрь. Вот и хорошо!.. Я начал двигаться-двигаться-двигаться вперед, прислушиваясь к ощущениям, пока не достиг максимальной глубины. Потом прихватил в обнимку ее таз и начала делать быстрые челночные движения внутри влагалища. Эффект стал приближаться, накатывать на меня и бурно вылился в молодую крестьянку. Я замер, не вынимая член… Дуня тоже лежала тихо и молча. Мы лежали так некоторое время, пока я не заснул. Уже сквозь сон я чувствовал, что она двигается рядом со мной, укрывает и обнимает меня.
Утром я попросил матушку оставить Дуню мне.
– Понравилась девица? – усмехнулась мать. – Как хочешь, только не пытайся в нее влюбиться до беспамятства. Игрушка она для тебя, вот так и воспринимай это как игрушку.
Мы прожили с Евдокией так всё лето. Потом я уехал на учебу в университет и меня захватили совсем другие мысли и дела…
Евдокия и Маша
…Потом я уехал на учебу в университет, и меня захватили совсем другие мысли и дела… Потом следующее лето я провел в Париже, потом лето в Лондоне… Родители часто приезжали в столицу, – у нас там был свой большой дом на Невском.
Поздней весной пришло известие, что мои родители скоропостижно скончались. И я приехал на похороны. В моей спальне вечером после похорон сидела Евдокия с маленькой девочкой на руках.
– Ты чего? – спросил я. – Чей это ребенок?
– Наш! – женщина радостно улыбнулась. – Вы отец. Вам родители не отписали об этом?
– Нет. Им, наверное, не до того было… – я взял в руки ребенка и полюбовался личиком. – Как назвала?
