скачать книгу бесплатно
Закончили возить хлеба, стали молотить, затем копать картошку. А зимой пилили в горах лес и свозили его в село на постройку домов и сараев.
Ефим всё подмечал, ни что не прошло мимо его глаз и ушей.
Так в хлопотах, заботе и работе прошла зима. Многое узнали парни, многое приметили, многому научились.
В общем, собираясь в обратный путь, это были уже зрелые, твердые, мужественные люди. Закалённые колючими ветрами, жарой и стужей. Борясь за свою жизнь прошли через тяжелейшие испытания.
Да и мудрость караван-баши была доброй наукой. Закалила их жизнь в походе, в борьбе с грабителями. Теперь это были не те простоватые, добродушные парубки из глухого села, а стойкие, повзрослевшие не по годам мужчины!
Караван-баши, как обещал, позвал парней в обратную дорогу. С ним веселее и надёжней.
Верблюды были нагружены. Ещё гнали скот и лошадей.
И как кстати были парни для Сулеймана. Он с нескрываемой радостью дал им три низкорослых, но резвых лошадки, и в путь!
Ехали обратно хоть и в ночных тревогах, но в довольстве. Днём на караван никто нападать не осмеливался, так как было много вооружённых охранников. А ночью нападали, и как шакалы выхватывали то лошадей, то скотину.
Месяца через два, после того как горы остались позади, караван повернул налево.
Сулейман уговаривал парней идти с ним дальше, на Ташкент. Обещал потом их отправить в большой русский город.
Но парни знали, что дама их ждут не дождутся родители и сельчане.
Стали прощаться с друзьями, обретёнными за время переходов каравана. Вспомнили кровавые набеги кочевников, как парни мужественно и смело защищали имущество караван-баши, как спасли ему саму жизнь.
Долго Сулейман не выпускал из объятий Ефима, расчувствовался, вынул из-за пояса револьвер Наган и вручил Ефиму со словами:
– Ты спас мою жизнь! Пусть этот револьвер спасёт твою!
Разве мог кто-нибудь тогда подумать, что этот револьвер спасёт многие жизни при обороне их будущего села.
Глава III
А между тем парней ждали дома так, что Пелагея, мать Ефима, выплакала все глаза. Втайне думала: – «Неужели не дождусь своего первенца. Сына статного, твёрдого и доброго с детства».
Плакала по-тихому, чтобы не заметил Никита Тарасович, а то беда! Скажет: «Что, живого хочешь похоронить!».
Пелагея верила, что Ефим жив. Но ни весточки, ни слуха не было с тех пор, как уехали парубки. Как в воду канули. Не спала глухими зимними ночами, ворочалась, вздыхала.
Никита Тарасович первое время покрикивал на Пелагею:
– Ты что, дурная? Мочишь дорогу сыну. Перестань, негоже так убиваться! Вон посмотри, Егор и не вспоминает про своего родного брата!
Потом Никита Тарасович слушая вздохи Пелагеи, сам уже еле сдерживался.
Уже две зимы прошло, а Ефима нет! Нет и слуху никакого. Никто ничего не знал и не слышал. Но сердце ему подсказывало:
– Твой сын вернётся! Молись за него. Сельчане уже давно похоронили парубков. Много тревожных слухов доходило, что там-то и там-то замёрзли ходоки. То двое, то четверо! Сердце разрывалось на части. Не может быть! Ефим живой, и он скоро вернётся!
Сельчане жили как и прежде. Пахали, сеяли, косили сено, свозили домой, молотили хлеб.
Зимой ездили в Полтаву на базар.
Разные слухи доходили до ушей Никиты Тарасовича.
Говорили, что мало кто ворачивался из тех далёких мест.
И вот уже приближалась третья зима, а от Ефима и Дмитрия ни слуху, ни духу.
Уже размесили грязь вокруг села, ни проехать, ни пройти.
Сидели за ужином в полумраке Никита Тарасович, Пелагея, сын Егор и дочка Полина, кареглазая, статная, похожая на мать. Молча ели. Каждый думал свою думу.
За окном лил проливной холодный дождь. Ветер стучал в окно, нагоняя скуку и тоску. Только что батько проговорил:
– Скорее бы выпал снег, сковало дорогу, да поехать в Полтаву. Может и услышим что-нибудь про Ефима.
Ветер зло стучал в окно. Никита Тарасович обернулся, Пелагея вскочила к двери.
– Да выйди же скорее, чует моё сердце!
Пелагея ахнула, открыв двери.
Перед ней еле стояли на ногах от усталости, промокшие до костей Ефим и Дмитрий.
Мать упала Ефиму на грудь. Остальные обступили ночных долгожданных гостей и буквально втащили в хату, мешая друг другу, загораживая проход. Переодели парубков.
Вбежал в хату Егор, с отцом, матерью, братом и сёстрами Дмитрия. Все причитали от счастья и радости, вытирая непрошенные слёзы.
Зимой стали мужики обсуждать результаты долгого похода. И так и так судили-рядили, не всё так, как хотелось бы! Как ехать, на чём? Сколько надо хлеба в дорогу? Брать ли с собой скотину?
Так прошла зима, весна, кончалось уже и лето.
Мать поговаривала, что Ефима надо женить. Уж очень хорошая девушка Татьяна, Василия Шевченко сестра. Певунья, а работящая, просто непоседа. Русоволосая, быстрая, уважительная. Часто спрашивала, не слышно ли что от Ефима? Ждала очень.
Хотели её посватать за парня из другого села, и Василий, брат её, соглашался. А она наотрез отказалась. Не пойду, хоть убей!
Жила она за селом, со старшим братом Василием Даниловичем и своей старшей сестрой Ефросиньей, нежной красавицей, будто из панского[31 - Пан – боярин, барин (Зап. Украина).] рода. Василий Данилович был груб с сёстрами, упрекал что их кормит.
Ветряная мельница, что осталась от отца, так же крутилась, то затихая, то сильно размахивая крыльями. Мука бежала ручейком в закрома.
Нелегко было сёстрам с таким ворчливым братом. И когда посватали Татьяну, то счастью её не было конца.
Ефим красавец на всё село, статный, умный, её мечта с детских лет. Любила она его ещё мальчиком, не спала ночей, когда он ушёл искать новые земли. А с тех пор, как сестру Ефросинью паныч увёз в Москву, женившись на ней, жизнь у Татьяны стала совсем невыносима.
Василий Данилович частенько приезжал из города очень уж навеселе. Трудно было выслушивать его громкие, нелестные выговоры.
Отыграли свадьбу. Ефим отнёсся к этому событию, как к вполне закономерному, обычному делу. Без особого восторга, но и не без тайного удовольствия.
На селе были и побогаче девушки, и тянулись к нему. Но он был однолюб и очень твёрд. Давно он знал, что Татьяна к нему не равнодушная.
Приезжая на мельницу Ефим видел, как она, распустив толстые косы, часто проходя мимо, тайно поглядывала на него. Ефим не мог не видеть девичьих ласковых, задумчивых глаз, тайных вздохов. И когда отец Никита Тарасович говорил сынам:
– Ну хлопцы, запрягайте коней, кладите мешки и до Васыля, на мельницу!
Ефим с большим удовольствием спешил до ветряной мельницы, ещё издали всматривался, не появилась ли Татьяна. Брат Егор усмехаясь, говорил:
– Ефим, глаза не прогляди!
Тут же выходил на крылечко Василий Данилович. Парубки снимали картузы и говорили:
– Доброго здоровья дядя Василий!
И когда пришли сватать Татьяну, то он лучшего мужа Татьяне и не желал. Так что свадьба прошла как у людей.
Отец и мать Татьяны умерли еще в её раннем детстве. Брат Василий Данилович был не очень щедрым.
Но Никита Тарасович был разумным отцом, и знал по себе, с хорошей дружиной и море по колено!
Татьяну приняли в семью, как и подобает у хороших людей.
Молодуха пряла, ткала, вязала, всё кипело у неё в руках. Пелагея радовалась, что такая удалая сноха. Но не очень-то её хвалила, боялась что недобрые люди сглазят.
Но нет, такую молодуху никто не сглазит!
Ефим нашёл в ней верную, покорную, работящую, очень чистоплотную жену, и был очень ей доволен. Относился к ней без восторга, но с большим уважением.
Татьяна же была без ума от своего степенного, не очень разговорчивого любимого мужа.
И так началась новая счастливая пора в жизни Ефима.
Но чувствовалась всё сильнее и сильнее тревога.
Уже второй год, как готовился Никита Тарасович к отчаянному путешествию. Сердце сжималось, как подумаешь что придётся бросить всё живое, нажитое мозолистыми руками, омытое обильно потом, и уехать на чужбину искать своё счастье, землю вольную. Приложить руки и увидеть радость своего труда.
Женили и Егора. ВзялиЧервонных Пелагею. Добродушную крупную девушку. Тоже с русыми длинным косами, с проницательным, пристальным, но добрым взглядом. Покорную и доброжелательную.
И жить бы да не тужить, думал Никита Тарасович. Да что же получается? Пойдут внуки, прибавится семья, а земли то не прирастёт!
После всех колебаний и сомнений, Никита Тарасович твёрдо решил ехать на новые земли вместе с сельчанами. Да и слух пошёл, что будто бы переселенцам на новые земли, будет оказываться помощь от самого Царя батюшки.
Стали собираться не спеша, но твёрдо и уверенно.
Оформили увольнительные документы, как это требовалось Общим положением о крестьянах. Продали весь свой скарб, часть земли.
А ещё немного земли Никита Тарасович подарил своей сестре. Замужней, с хорошим трудолюбивым, но малоземельным мужем, не решившимся поехать на чужбину искать счастья и долю.
Провели собрание крестьян-переселенцев, где без долгих споров выбрали Никиту Тарасовича старостой переселенческой партии.
Всё было готово. С плачем и причитаниями родственников оставшихся в селе тронулся обоз.
Тяжко было до потемнения в глазах покидать родной край отцов и дедов. Край, политый потом и кровью в борьбе с иноверцами за родных, за землю и свои хаты.
Но уже всё позади, родное село скрылось за холмами. Утихли громкие причитания, высохли покрасневшие от слёз женские лица.
Мужчины чинно, с твердым духом шли молча за тяжело нагруженными возами.
Глава IV
Прошло немало дней и ночей, и не только месяцев, но и почти два года, как Никита Тарасович со своими сельчанами малороссами покинул родные края.
И вот теперь, прибыв до места назначения в дикий край на вольные земли, ютятся на подворье жителя, где зимовали Ефим с Дмитрием в селе Теплоключенском.
Только что пришли с кладбища, похоронив первенца Татьяны Даниловны и Ефима Никитовича. Никита Тарасович был в отъезде. Искал место, где поселиться.
Не очень нравилось ему село Теплоключенское, расположенное у самых гор. Да и речка такая шумная и бурная не привлекала его. Недавно видел он, как молодая корова упала в речку, еле вытащили её где-то внизу на перекате. В общем, не к душе было селиться ему здесь.
Большинство же прибывших с ним, теперь бывших односельчан, решили остаться в этом селе.
А Никита Тарасович вместе со своим большим семейством через неделю переехал в новое строящееся село Тюпское, именуемое так по названию протекающей рядом реки Тюп.
К Никите Тарасовичу присоединились и поехали в новое село ещё двадцать шесть семей переселенцев.
В отстраивающемся селе уже было три десятка дворов крестьян-переселенцев из Астраханской губернии и несколько дворов Калужан.
Так и обосновались в Тюпском, сразу приступив к строительству домов и обустройству поселения.
Земли отмерили вдоволь! Душевой надел на каждую мужскую душу составлял пятнадцать десятин[32 - Десятина – единица площади – 1.0925 га.] удобной земли. И ещё пятнадцать десятин сельскому обществу в запас, с учётом будущего прироста населения.
Вновь водворившихся крестьян-переселенцев в первые три года полностью освободили от уплаты оброчной подати и земского сбора, которые составляли соответственно тридцать и десять копеек в год с десятины. В последующие три года поселенцы уплачивали половину положенных налогов. В общем, трудись, и Бог не обидит!
И люди трудились до седьмого пота! Развели немало скота. Упорным трудом добились успехов в хозяйстве. Всем миром построили в селе церковь.
Село быстро пополнялось всё новыми и новыми поселенцами.
Вслед за астраханцами и полтавчанами, в селе обосновались курские и воронежские поселенцы. За ними потянулись большое количество неорганизованных (самовольных) переселенцев из Харькова, Саратова и других мест центральной и южной России.
На Сельском сходе решили именовать своё село «Преображенским», о чём направили ходатайство высокому начальству.
К большому удовольствию сельчан Ходатайство довольно скоро было удовлетворено.
Приказом губернатора Семиреченской области генерал-майора Колпаковского от 16.07.1870 г. №119, доведено буквально следующее: «Начальник Туркестанского края на моё Представление о проектированных названиях вновь образованных сёл приказал именовать: Тупское (так написано) Преображенским».
Администрация таким же образом выделяла землю киргизам[33 - Киргиз – тюркский народ (блуждающий – тюрк.).], привлекала их к осёдлой жизни.
Местные же киргизы на земле работать не умели и не хотели! Они охотно сдавали свои наделы переселенцам, получая за это хорошую плату урожаем и деньгами.
О том, что древние киргизы были успешными земледельцами, мало кто помнил!
